Текст книги "Поляк. Роман первый"

XXXIV

Начальник разведки 5-й польской армии полковник Войцех Кравчик выслушал сообщение о захваченном варшавской полицией русском шпионе. Офицер положил на стол рапорт от пана Коржика и сверток. Полковник быстро и профессионально прочитал рапорт и с интересом развернул сверток. Пан Кравчик в мировую войну воевал на стороне Австро-Венгрии, где награды раздавались направо и налево, но увиденное его потрясло. Он понял, что в сети разведки попала очень серьезная рыба! И в самое нужное время…

Польская армия терпела от войск советской России одно поражение за другим. Армии Западного фронта под командованием Михаила Тухачевского находились в пятидесяти километрах от Варшавы, а командующий польскими вооруженными силами Юзеф Пилсудский бредил какими-то эфемерными планами контрнаступления польских войск, когда уже все понимали – дни молодой Польской республики сочтены.

Ленин приступил к созданию Временного польского революционного комитета. Владимир Ильич не очень долго думал, кто должен возглавить этот комитет.

– А для чего мы с немцами договорились и освободили из их концлагеря любимца Розы Люксембург товарища Юлиана Мархлевского? Вот он пусть и возглавит Польский революционный комитет. Кстати, Феликс Эдмундович, пора бы и нам подумать о своих концентрационных лагерях, да и в тюрьмах надо ужесточить режим. Хватит с врагами революции либеральничать. Уж мы-то с вами, Феликс Эдмундович, знаем, как сиделось в царских тюрьмах, а в ссылках вообще рай был… Я в тюрьме из хлеба чернильницу соорудил, молока туда наливал и молоком писал, ха-ха-ха, чуть что – чернильницу в рот… Нашим врагам мы таких условий не создадим. Расстрелы и террор, расстрелы и террор! Тотальный, чтобы боялись и враги, и друзья!.. Так, на чем я остановился… что-то забываться стал… Пора, наверное, товарищи, вам замену Ильичу искать. Хи-хи-хи… – Ленин ударил себя по затылку и, скорчившись от боли, проговорил: – Что-то голова у меня стала побаливать и не проходит. Чуть стукну себя по голове – такая боль. И рад бы не стучать, да привычка. Стукну, и мысль появляется, а так забываю… Так, на чем, товарищи, мы остановились?..

Юлиан Мархлевский, который во время войны три года сидел как политический враг у немцев в лагере, до того обрадовался предложению Ильича, что не удержался и сразу же заявил, что он на штыках Красной армии войдет в Варшаву, выкинет Пилсудского и установит советскую власть в Польше.

Полученные на Смирнитского данные как раз и говорили о возможности шпионской деятельности со стороны созданного большевиками польского правительства.

Полковника смущали лишь погоны капитана царской армии и многочисленные ордена. «Зачем они нужны шпиону? Может, этот Смирнитский просто вор? – думал Кравчик. – В австрийской армии ордена раздавались всем, только бы не бежали с фронта, а тут такая россыпь крестов». Он позвонил командующемуармией Владиславу Сикорскому и договорился о встрече…

– Пан генерал, полицией Варшавы задержан некий Глеб Смирнитский, который прибыл в Польшу в составе французской миссии как помощник майора Шарля де Голля, якобы для обучения поляков. При аресте в доме его дяди, Смирнитского Владислава, сопротивления не оказал, тайных шифров, литературы при обыске найдено не было, но были обнаружены погоны капитана русской гвардии и многочисленные ордена, а также пистолет без патронов. Этот Смирнитский утверждает, что служил в русской царской армии, воевал против Германии; после капитуляции России воевал против большевиков в армии генерала Каппеля; после поражения через Китай добрался до Франции и уже из Франции в Польшу. Смирнитский переведен в специальную тюрьму, к нему был подсажен «стукач», но ничего ценного получить не смог и считает, что Смирнитский его раскусил.

– Вы хотите сказать, пан полковник, что этот Смирнитский нам интересен?

– Более чем, пан генерал. Если он шпион, мы узнаем многое об имеющейся здесь, в Польше, шпионской сети, а если окажется правдой, что он боевой офицер, то, безусловно, нам может пригодиться его боевой опыт. Если верить – он поляк.

Владислав Сикорский не воевал во время мировой войны на стороне царской России, он воевал на своей родине в Галиции против русских и поэтому русских не любил и вообще считал, что Польша должна входить в состав Австро-Венгрии. Австро-Венгрии не стало, а вот Польская республика возникла.

– Пан полковник, мне не интересен этот русский поляк. Даже если вы, не задав ему ни одного вопроса, его расстреляете, я думаю, в Польше никто не проронит по этому поводу ни одной слезинки. Враг у ворот Варшавы – вот что должно волновать каждого поляка. Впрочем, допросите его, может быть, он и скажет что-нибудь ценное для нас. Хотя вряд ли. Всего хорошего, полковник. Если у вас появятся какие-нибудь сведения по движению войск большевиков, вы сразу приходите ко мне…

Уже вторую неделю Смирнитский сидел в тюрьме. Его сносно кормили, водили в маленький тюремный дворик на прогулку, но больше не вызывали на допрос. «А де Голль-то где? – думал Глеб. – Может быть, он не тот, за кого себя выдавал? Да нет, видно же, что боевой офицер». Сокамерника убрали через три дня. «Слава богу, а то голова от его болтовни лопнет, – обрадовался Глеб. – Не дай-то бог такой на фронте – сам бы пристрелил!» Его перевели в другой блок. Как никогда, Глеб много и долго спал. Ему, прошедшему войну эти условия казались раем.

– Как арестованный себя ведет? – спросил у начальника тюрьмы полковник Кравчик.

– Глупо, но, кажется, что он радуется.

– В каком смысле?

– Так весь и светится от счастья. Все время что-то поет, правда, по-русски. Похоже на марши. И спит так, будто ему пуховую перину положили вместо тюфяка. Говорят, он офицер? Где же он так недоспал?

– В России. Завтра в два часа дня доставьте его ко мне.

– Слушаюсь, пан полковник…

Смирнитского ввели в кабинет начальника разведки.

– Снимите с него наручники, – сказал сидевший за столом подтянутый, с вислыми русыми усами офицер. – Оставьте нас… Садитесь, товарищ Смирнитский.

Смирнитский сел на стул в центре комнаты и стал разминать запястья.

– Давайте знакомиться, товарищ Смирнитский. Я полковник Войцех Кравчик. Теперь назовите свое настоящее имя.

– Глеб Смирнитский.

– Странное имя для поляка. Не находите?

– Имена детям дают родители. Мне дали в честь деда по матери, погибшего во время войны России с Японией, полковника царской армии, русского.

– То есть вы утверждаете, что вас зовут Глеб Смирнитский?

– Почему утверждаю? Меня так зовут. И я никак не товарищ. Если не пан, то хотя бы господин офицер.

«Сильный, – подумал Кравчик. – И всего-то, если верить, двадцать шесть лет. Слишком мало для такого количества наград».

Полковник развернул лежащий на столе сверток. Заблестели ордена и погоны.

– Потрудитесь объяснить, товарищ Смирнитский, откуда у вас такое боевое богатство?

– Так вы сами и ответили, господин полковник – в боях полученные.

– Чтобы в русской армии капитан, пусть даже гвардеец, мог заслужить «Святого Георгия» третьей степени, мало верится.

– Вы, господин полковник, хорошо знаете порядок награждения в царской армии. Вы где воевали во время войны? Я на германском фронте.

– А я на русском фронте, в Галиции.

– В Галиции я сражался два раза за всю войну, в четырнадцатом, под Таранавками, и в семнадцатом, под Ямшицами. В обоих боях мы разбили и вас, и немцев. А «Георгия» третьей степени я получил за спасение Верховного главнокомандующего русскими войсками Николая Николаевича Романова.

Полковник промолчал, потом ткнул пальцем в еще один орден.

– А этот, необычный?

– Это орден «За Великий Сибирский поход». Самая тяжелая, самая заслуженная награда для русского офицера.

– За что же такую награду дают?

– За отступление.

– За отступление? Интересно.

– Ничего интересного, господин полковник, когда вы отступаете три тысячи верст пешком при пятидесятиградусном морозе.

– Святая Мария, пятьдесят градусов!.. Но мы отвлеклись. Я читал ваши показания. Если им верить – вы герой. Если, конечно, верить… У нас даже есть письмо майора французской миссии Шарля де Голля, утверждающее, что вы прибыли с ним из Франции и у вас договор на работу в Варшавском военном училище. Но у шпиона и должна быть такая легенда. Не из России же он должен прибыть!

– И что же как шпион я должен делать в Польше?

– Собирать сведения и передавать их большевикам.

– А большевики где?

– Вы издеваетесь или прикидываетесь? Войска Тухачевского стоят около Варшавы.

– Кого? Тухачевского?

– Ну вот вы и выдали себя! Вам знаком Тухачевский?

– Конечно. Его армия разбила нас под Омском.

– А сейчас он бьет нас под Варшавой и может захватить ее.

– Надо было обогнуть половину мира, чтобы вновь встретиться с Тухачевским – прошептал Глеб.

– Вы что-то сказали?

– Да нет, я так, о своем, господин полковник.

– Ну ладно, поговорили, и хватит. Выкладывайте, товарищ Смирнитский или как вас там, все о вашем задании.

– Я все сказал, господин полковник.

– Если не сознаетесь, вас сгноят в тюрьме или, по законам военного времени расстреляют.

– Я сказал все, господин полковник. Разрешите только перед смертью проститься с родными.

– А если мы вам предложим воевать на стороне Польши?

– Я свое отвоевал. Шесть лет. Я больше не хочу воевать.

– Тогда вы – не поляк… Эй, уведите! – крикнул полковник. – Завтра вас расстреляют…

Вошли два солдата, на Смирнитского надели наручники и вывели из кабинета.

По коридору навстречу с бумагами шел какой-то офицер. Лицо его показалось Глебу знакомым, но он никак не мог его вспомнить. Офицер внимательно посмотрел на Глеба и вдруг заулыбался и воскрикнул:

– Господин штабс-капитан! Глеб Станиславич, живы!

Глеб посмотрел на улыбающееся лицо офицера и вспомнил.

– Ян? Ян Ковалевский? Подпоручик!

– Я уже поручик, – почему-то грустно сказал Ковалевский. – А вы-то что здесь делаете, Глеб Станиславич? Да еще и в кандалах?

– Насколько я понял полковника Кравчика, меня обвиняют в шпионаже в пользу большевиков и завтра расстреляют.

– И вы, господин штабс-капитан, конечно, это отрицаете? Где вы были все это время, Глеб Станиславич?

– Воевал, Ян, воевал. Всю германскую, а потом в армии Каппеля на гражданской войне против большевиков.

– И вам не верят? Кое-что я о вас, конечно, слышал. Подождите здесь, – сказал конвоирующим Глеба солдатам Ковалевский. – Я сейчас схожу к пану полковнику…

Поручик Ковалевский постучался и вошел в кабинет к полковнику Кравчику.

– Разрешите обратиться, пан полковник?

– Только быстро. Что у вас, поручик?

– Я в коридоре встретил господина Смирнитского. Я его знаю.

– В каком смысле знаете?

– Я с ним воевал. Он командовал нами на варшавских фортах в пятнадцатом, при защите города от немцев. Это один из самых смелых и храбрых офицеров, которых я когда-нибудь встречал. Если бы не он, мы бы все тогда погибли, а он даже раненых не бросил, всех спас. О его храбрости в армии ходили легенды. Я потом слышал, что он спас главнокомандующего Николая Романова, а в марте семнадцатого чуть не спас царскую семью.

– Царскую семью? Вы уверены, поручик, что это он?

– Как в себе, пан полковник.

– Хорошо, идите… Да, скажите там, пусть вернут Смирнитского…

Смирнитский вновь сидел на стуле и растирал запястья.

– Хорошо, будем считать, что вы Смирнитский. Откуда вас знает поручик Ковалевский?

– Всего-то поручик. С Яном Ковалевским мы дрались с немцами в пятнадцатом, здесь, на варшавских фортах. Его раненого потом отправили в госпиталь. А кем он у вас служит, если это не секрет, господин полковник?

– Это не секрет. Об этом мы можем сказать даже шпионам – он писарь.

– Ян Ковалевский – писарь? Полковник, кто же тогда у вас занимается дешифровкой перехваченных шифровок противника, если Ковалевский простой писарь?

– Что вы имеете в виду?

– Ковалевский – талантливый математик, который решает любые головоломки в уме. Он природный дешифровальщик. Это его стихия. Он же вам любые шифры взломает. Он во время боев на варшавских фортах в уме рассчитал все углы для стрельбы.

– А вот это уже очень интересно. Кого из поляков вы еще знаете по России?

– В армии Колчака была бригада, которую все называли Польской, командовал которой майор Валериан Чума. Он вместе с генералом Войцеховским, когда мы вышли в Забайкалье, уехал к Врангелю на юг России. Вообще-то я Валериана Чуму знал с шестнадцатого года, мы вместе воевали на германском фронте. Он был капитаном в Польском легионе. Где он сейчас, я не знаю. Где генерал Войцеховский, я тоже не знаю. Но если они живы, то скорее всего на родине.

– Вы знаете Валериана Чуму? Интересно… Вас, пан Смирнитский, сейчас отведут в тюрьму. Подумайте над тем, что я вам скажу. России, той, за которую вы воевали, больше нет, а вот Польша есть. Свободная и независимая. К вам будут допущены ваши родственники и майор Шарль де Голль. Прислушайтесь к ним. Чем бесславно умереть у расстрельной стенки, лучше послужите своей стране. Уведите. Наручники не надевать! Пригласите ко мне поручика Ковалевского…

Пришедшие на свидание пани Мария и пан Владислав плакали и умоляли Глеба согласиться служить в польской армии.

– Глеб, сыночек, пожалей нас, стариков, – плакала пани Мария, – мы тебя ждали все годы не для того, чтобы тебя расстреляли здесь, в Польше.

– Глеб, если придут большевики, они тебя точно расстреляют, – сквозь слезы стонал дядя Владислав.

Шарль де Голль высказался прямо и откровенно:

– Глеб, я, как и вы, прибыл сюда преподавать в военном училище, но обстановка сейчас такова, что каждый офицер, которому дорога свобода Польши, должен за честь для себя считать возможность защищать свою отчизну. Я, Глеб, буду защищать Польшу, как бы я защищал свою любимую Францию. Я понимаю тебя: шесть лет воевать, и где – в России, это невыносимо тяжело, это невозможно; я бы, наверное, не выдержал. Но, Глеб, страна, где ты родился, только-только обрела свободу, и ты поляк. Ты воевал против большевиков в России, повоюй против них и в Польше. И обрати внимание, кто перед тобой – Тухачевский! Неужели ты не хочешь у него выиграть, отомстить за поражение в России? Пойдем со мной Глеб, пойдем вместе со всеми поляками. Нет большей славы для честного офицера, чем защищать свою страну и свой народ…

– Мстить? Кому? Михаилу Тухачевскому? Никогда. Мы с ним боевые товарищи и друзья…

Последним пришел… Валериан Чума. Уже полковник.

– Глеб, мы с тобой шесть лет воевали вместе. Глеб, Польше, нужны такие люди, как ты. Мы должны защитить нашу любимую страну. Пойдем, Глеб, – если и умрем, то со славой и мужественно, как офицеры русской царской армии. Да мне ли тебе об этом говорить?

XXXV

Глупо, случайно, путем обмана, фальшивых лозунгов большевики захватили власть в России, обещаниями, террором, расстрелами удержали власть, ну и успокоились бы – народ же лозунгами не накормишь. Уже миллионы погибли в развязанной коммунистами гражданской войне. Но солдат-крестьянин хочет взяться за соху, солдат-рабочий – встать к станку, и все захотят мира, настоящего, а не какого-то выкрикнутого картавым вождем лозунга. Россия устала и не хотела воевать. А Ленин хотел. Красная армия, эти рабочие и крестьяне хотели домой. Они больше не хотели умирать – они хотели жить. А большевистские вожди хотели, чтобы они умирали – они были помешаны на мировой революции.

Ленин, оправившись от потрясений октябрьского переворота, страха разоблачений, победив неисчислимыми жертвами в гражданской войне, кричал на заседании Центрального комитета:

– Без гражданской войны советскую власть в Германии не получишь! И в международном отношении другой силы для Германии, кроме как Советская Россия, нет. А на пути к мировой революции стоит Польша. Эта буржуазная Польша. И если бы Польша стала советской, Версальский мир был бы разрушен и вся международная система, которая завоевана победами над Германией, рушилась бы.

Черт, до чего же умен был Ильич.

– Товарищ Ленин прав, надо довести дело мировой революции до конца и вступить в Варшаву, чтобы помочь польским рабочим массам опрокинуть правительство Пилсудского и захватить власть. Вперед, на Польшу! – поддержал Ленина Лев Троцкий. Он тоже немножко успокоился – ему больше никто не напоминал об английских деньгах. Более того, англичане вышли из Антанты и не стали помогать погибающей Польше, а тихонько узнавали через Леву Троцкого, как снова получать за бесценок из России лес, лен и икру…

– И на Германию! – опять крикнул Ленин. – И я считаю, что наш Западный фронт должен возглавить Михаил Тухачевский, а товарищам Егорову и Сталину, необходимо оказать всемерное содействие товарищу Тухачевскому и передать ему Первую конную и 12-ю армии. Для нас главное – Варшава, точнее, Берлин! Вы меня поняли, товарищ Каменев? Тухачевский – это победа!..

И если вначале войны поляки с легкостью били красных, особенно армии Юго-Западного фронта, где войсками руководили Егоров, Сталин и Ворошилов, и взяли Львов и Киев, то с приходом на Западный фронт Тухачевского события на варшавском направлении сразу изменились в пользу большевиков. Польская армия несла поражение за поражением, и войска Тухачевского, пройдя 600 километров, уже стояли в нескольких десятках километров от Варшавы. А Юзеф Пилсудский все говорил полякам, что он разрабатывает план контрнаступления. Чушь! Он не знал, как спасти Варшаву, а уж Польшу… Спасало только одно – у Тухачевского не было сил нанести этот последний удар. Его войска смертельно устали, а поляки с каждым днем все упорнее и яростнее сопротивлялись.

Тухачевский под магическим действием криков Ленина о всемирной революции и его, Тухачевского, исключительной роли в будущей победе над Польшей, Германией и… Францией, в чем он не сомневался, сделал то, что сделала царская армия в августе четырнадцатого: он разделил армии и направил одну на Пруссию, вторую, тоже в обход Варшавы, к границе с Германией. На Берлин! Он решил одним ударом решить исход войны. Не в Польше – в Европе! И чтобы победителем был только он – Тухачевский!

– Товарищ Ленин хочет, чтобы в Германии победила советская власть! – говорил Тухачевский своим подчиненным в штабе фронта. – И мы, по призыву Владимира Ильича, поможем немецкому пролетариату. Но для этого надо раздавить панскую Польшу. И нам поможет в этом угнетаемый польский пролетариат! Вперед, товарищи, на Берлин!

Тухачевский стучался в ворота Варшавы, а хотел войти в Бранденбургские ворота! И еще он знал: его подслушивают комиссары, потому старался говорить правильно, чтобы все слышали, чтобы до Кремля долетало. В этой новой России, стране победивших комиссаров и ЧК, все уже старались говорить правильно. Понимали…

В это время и произошли события, которые изменили ход войны.

Из Франции в Польшу прибыла полностью вооруженная семидесятитысячная армия поляков – граждан Франции и США. Большевики знали, на каком фронте будет использована эта новая армия – для защиты Варшавы, против армий Тухачевского. Ленин был прав, говоря о необходимости передачи двух армий с Юго-Западного фронта. Владимир Ильич больше не боялся и думал только о мировой революции и считал, что и остальные соратники по партии в это верят. А соратники давно уже не верили ни в мировую революцию, ни в Ильича – они хотели жить и наслаждаться плодами захваченной власти. Они его поддерживали словами, но ни Польша, ни Германия им не были нужны – вот же под ногами огромная Россия. Удержать бы здесь власть. Они были обыкновенными людьми и хотели жрать, спать, пить, валяться в кровати с девками… Только Ленин этого не понимал… Пока.

XXXVI

Глеб Смирнитский стоял перед командующим польской армией Владиславом Сикорским. Кроме него в кабинете находились начальник разведки армии полковник Войцех Кравчик, майор французской миссии Шарль де Голль и поручик Ян Ковалевский.

– Капитан Смирнитский, – сказал командующий, – я ознакомился с докладом пана полковника. Бесспорно, вы были одним из лучших офицеров в русской армии, и очень хорошо, что вы согласились служить в польской армии. Впрочем, поляк не может отказаться защищать свое отечество. Но откинем в сторону все наши былые отношения в прошедшую войну. Мы с вами защищали две воюющие между собой империи, которых в результате той войны и не стало. Теперь мы вместе защищаем свою родину – Польшу. Впервые за столетия наша страна свободна. И давайте ее защищать. Я присвоил вам звание капитана польской армии и надеюсь, что и эти, третьи капитанские погоны будут для вас счастливыми… Полковник Кравчик попросил, чтобы я вас выслушал. Прошу, пан капитан, но как можно короче – на фронте ситуация чрезвычайная. Боюсь, Варшава доживает последние дни!

– Господин генерал, мы предлагаем при разведке армии создать особую группу, в которую должны войти офицеры, служившие в Генеральных штабах России и Австро-Венгрии. В эту группу войдет и создаваемое подразделение радиоразведки поручика Ковалевского. Нам как воздухнужна дешифровка радиопереговоров противника. Наша армия слабее, значит, мы должны быть умнее. Мы должны знать о противнике все, даже, извините, когда их командующие ходят в уборную. Я думаю, в течение двух-трех недель мы сможем предоставить вам реальный план спасения Варшавы. Командиром создаваемой группы прошу назначить полковника Кравчика. И еще одно: наша группа должна быть полностью засекречена. А известно, как только появляется секретность, появляется и люди, желающие эти секреты узнать. Возможно, в результате этого удастся установить шпиона красных в вашей армии. Пан генерал, но они есть в любой армии. А мы воспользуемся этим в свою пользу, о чем противник не будет и догадываться…

– Хорошо, капитан, действуйте. Привлекайте к работе всех, кого считаете нужным. Полковник, мы с вами поедем к командующему фронтом Юзефу Халлеру. Ситуация на фронте чрезвычайная.

Садясь в автомобиль, Сикорский спросил Кравчика:

– Ваш капитан не переборщит?..

– Если верить тому, что о нем известно, то он нам необходим…

– Я, честно говоря, мало верю в это. Во всех наших армиях есть штабы, на всех фронтах штабы, а толку? Поражение, за поражением…

– Смирнитский считает, что все наши действия заранее известны большевикам.

– С этим, полковник, я, пожалуй, соглашусь…

Две недели спустя в том же кабинете генерал Сикорский заслушал свою секретную группу.

– Зачем вы, – обратился к Кравчику генерал, – пан полковник, предлагаете, чтобы в совещании командиров дивизий приняли участие майор Шарль де Голль и капитан Смирнитский?

– Мы считаем, что появление капитана Смирнитского и майора де Голля для шпиона будет подтверждением реальности плана наступления именно на нашем фронте. И то, что нашему фронту передается армия, прибывшая из Франции. В штабе ходит масса слухов о какой-то загадочной группе военных, разрабатывающих секретный план наступления на красных. Пан генерал, план таков: пусть приказ о наступлении нашей армии и армии добровольцев уйдет через большевистских шпионов к Тухачевскому. Мы этому помешать не можем, да и не должны. Как только этот план будет известен противнику, мы скажем, кто его передал большевикам. Капитан Смирнитский считает, что шпион находится либо в штабе армии, либо в одной из наших дивизий. Вот командиров дивизий вы и соберете, чтобы объявить приказ о наступлении. В этой ситуации Тухачевский будет требовать от Юго-Западного фронта безусловного выполнения указания Ленина о передаче ему двух армий – 12-й и Первой конной – и будет уверен, что Егоров выполнит это указание. Для них всех Ленин – непререкаемый авторитет, великий вождь! Они, как околдованные, верят в его величие, и в их головах просто не укладывается, что кто-то может не выполнить его приказов. Тухачевский понимает, что ему необходимо сделать последнее усилие для победы в этой войне. Для него переход в оборону равносилен отказу от выхода его армий к границе с Германией, в которой, как считают большевики, сразу должна вспыхнуть пролетарская революция. К Егорову же попадет еще один приказ – о том, что в действительности наступление будет на ослабленный в результате передачи этих двух армий его Юго-Западный фронт. И что прибывшая из Франции добровольческая армия передается в состав Южного фронта Вацлава Ивашкевича. И это будет уже приказ самого Юзефа Пилсудского. А чтобы показать, что наступление пойдет именно в южном направлении, Ивашкевич начнет боевые действия против войск Егорова… Мы уверены, что Егоров указание Ленина о передаче армий не выполнит. И не выполнит из-за Сталина. Поручиком Ковалевским расшифрованы все переговоры командующих фронтов и армий большевиков, членов их реввоенсовета. Начинается радиоигра, о которой большевики и не догадываются. Мы их запутаем. Они же как крысы – ненавидят друг друга, и каждый считает, что именно он – тот последний и легендарный командующий, который поставит точку в их революционной войне. И это понятно по радиоперехватам. Как только не обзывают Тухачевского Каменев, Егоров и особенно Сталин… Ковалевским расшифрованы все приказы из Кремля, включая распоряжения Ленина. Он взломал и секретные коды у немцев! Перед нами сейчас, как на ладони, все предполагаемые действия красных войск. И мы знаем, что армии будут стоять на месте и ждать наступления со стороны нашего Южного фронта. И тогда вот здесь, в местечке Цехевин, – полковник показал на карте, – где находится штаб 3-й армии Тухачевского, и начнет наступление наша армия и армия Леонарда Скерского. Тухачевскому, чтобы не быть полностью разбитым и не оставить в окружении отрезанные армии, придется отступить на линию Брест-Литовск – Белосток, – Кравчик показал рукой воображаемую линию на карте, – а мы обойдем его армии через Литву и ударим ему во фланг. Мы назвали эту операцию «Чудо на Висле», – полковник Кравчик удовлетворенно выдохнул. – Надо сказать, что вся операция разрабатывалась группой офицеров под руководством капитана Смирнитского. Осталось согласовать наши планы с главнокомандующим Юзефом Пилсудским и командующими фронтами.

Генерал Сикорский внимательно посмотрел на Глеба Смирнитского и сказал:

– Я очень рад, капитан, что вы рядом с нами. Признаюсь честно, я, когда вы у нас появились, очень ошибался по поводу вас и прошу меня за это извинить… А теперь, как я понимаю, мы должны сделать все, чтобы наши настоящие намерения остались для противника тайной…

– Ничуть, ваше превосходительство, – сказал Смирнитский. – Как раз наоборот, они будут известны, но в них никто не поверит. Построен-то план на желании Тухачевского всегда быть победителем и ненависти и зависти к нему со стороны Егорова и Сталина.

– Не слишком ли шаткая уверенность?

– Ничуть! Надо знать Тухачевского и Сталина. Каждый видит только себя победителем в этой войне!

– Но Юго-Западным фронтом большевиков командует Егоров, а не Сталин.

– В том-то и дело, что в Красной армии командуют представители коммунистической партии. Везде, кроме Тухачевского.

– А почему не у Тухачевского?

– А он военный уникум и не переносит, чтобы кто-нибудь ему мешал.

– Все-таки не могу понять – в чем здесь военная хитрость? Почему они должны поверить нам?

– Так они же получат достоверные сведения. Здесь не военная, здесь психологическая хитрость. Скажу вам больше, ваше превосходительство: мы встретились с лучшими варшавскими врачами-психиатрами, которые применяют в лечении своих больных теории Фрейда, Юнга и Ницше.

– Господи! Врачи? Вы что, рассказываете им о наших военных планах? – с недоумением спросил Сикорский.

– Нет, – засмеялся Смирнитский. – Мы им, как они сами говорят, «предложили словесный портрет для проведения психоанализа», и они рассказали, что такой человек будет делать в той или иной ситуации. И еще и спорят между собой. И все сравнивают: «А вот у меня был пациент, так он в этом случае делал…» – «Полностью согласен с вами коллега… У меня тоже был больной…» Такие неожиданные выводы делают, что верится с трудом. Особенно про Сталина. И про Ленина интересно высказываются. Считают, что он болен и у него патологические изменения в головном мозге. Вот мы и учитывали выводы врачей в наших планах и радиоигре.

– Не дай бог, и у противника тоже психиатров в армию пригласят. Что же они о нас-то наговорят? И что это будет за война?

– Психологическая, ваше превосходительство.

– Про Ницше я помню. Немцы во время войны книжку его «Так говорит Заратустра» чаще носили в своем ранце, чем Библию. А я-то думал, что это их какая-то особая библия. А вы, оказывается, и ее применяете?

– Не мы, ваше превосходительство, – врачи. Их послушаешь и трудно освободиться от мысли, что на свете существуют психически нормальные люди. Особенно у Зигмунда Фрейда: «Ид», «Эго», «СуперЭго». Или последователь Фрейда, очень молодой и очень современный доктор Карл Юнг с его теорией психоанализа и делением людей на экстравертов и интровертов. Так что с помощью польских психиатров мы получили исчерпывающие психологические портреты на советских командующих, и не только. Когда закончится война, интересно будет почитать всех этих, безусловно, талантливых врачей.

– Вот и сделайте все, чтобы она закончилась, причем нашей победой, иначе мы все будем изучать Карла Маркса и Ленина. И не дома – в Сибири. Там, капитан, холодно?

– Очень. Мы будем очень стараться, ваше превосходительство, чтобы остаться в Польше.

– Если уж честно, то я бы лучше свечку Богу поставил и помолился. Бог понятнее!

– Одно другому не мешает, ваше превосходительство.

– Да что вы меня все «ваше превосходительство»? У нас республика.

– Привычка, ваше превосходительство.

– Хорошо. Поедемте, полковник, согласовывать наши планы к Халлеру и Пилсудскому. Правда, о врачах-психиатрах я лучше промолчу, а то что обо мне могут подумать… Пан полковник, вас тоже прошу о врачах ни слова.

Садясь в автомобиль, Сикорский сказал Кравчику:

– С вашим капитаном становится страшно!

– И необычайно интересно! И как Россия войну проиграла?