Текст книги "Поляк. Роман первый"

XXXVII

Через четыре дня в штабе армии генерала Сикорского проходило совещание. На столе у генерала лежали карты Польши и пригородов Варшавы. На совещании присутствовали командующие дивизиями, начальник разведки полковник Кравчик, представитель Франции майор Шарль де Голль и… капитан польской армии Глеб Смирнитский.

– Прошу выслушать полковника Кравчика о ситуации на нашем фронте, – сказал командующий Владислав Сикорский.

– А чего выслушивать? Через день-два большевики ворвутся в Варшаву! Надо спешно отводить армию за Вислу, – выкрикнул командир дивизии Адам Спешек.

– Прошу не перебивать. Вы, пан подполковник, вначале выслушайте, что скажет полковник Кравчик, а потом мы выслушаем вас.

– Тухачевский по приказу Ленина стремится как можно быстрее выйти на границу с Германией, – начал полковник Кравчик. – Он, по-видимому, считает, что Польша уже разбита. Фронт его разделен. Одна армия идет на север к границе с Пруссией, другая стремится обогнуть Варшаву с юго-востока. 3-я армия стоит перед нами. Если наша армия ударит по этой армии, то мы могли бы остановить наступление Тухачевского на Варшаву.

– Какой вы храбрец! Раз-два – и победили! И откуда вам известно, как будет поступать Тухачевский? Мы ударим своей армией по его 3-й, завязнем в боях, а в это время Тухачевский с флангов нас и раздавит! Без помощи нам не устоять. Так что не решайте за Тухачевского… – опять вмешался подполковник Адам Спешек и, указав на Смирнитского, спросил: – А что здесь, на нашем секретном совещании, делает этот капитанишко?

– Этот, как вы изволили выразиться, «капитанишко», пан подполковник, был полковником в России, в армии Колчака, и капитаном в русской лейб-гвардии. Этот капитан шесть лет воевал, и как воевал – нам с вами такого и не снилось. У пана капитана восемь орденов, и все за храбрость! Вы все знаете, что я воевал в австрийской армии подполковником, и могу подтвердить, что мы проигрывали в ту войну сражение за сражением из-за того, что на той, русской стороне были такие офицеры-поляки, как Смирнитский. Эта операция – результат работы целой группы офицеров, в том числе, капитана Смирнитского. У него, я надеюсь, счастливая звезда – он дважды защищал нашу Варшаву в ту войну и ни разу не проиграл. Продолжайте доклад пан полковник… – сказал командующий армией Сикорский.

– Я тоже воевал на стороне австрийцев и не хочу, чтобы мне указывал русский, – зло произнес подполковник Спешек.

– Во-первых, Смирнитский поляк. Во-вторых, подполковник, в каком звании вы воевали в австрийской армии? Не стесняйтесь, скажите, – попросил Сикорский.

– Фендрих, – тихо сказал подполковник.

Все засмеялись.

– Вот-вот, напомню всем: фендрих – нижний офицерский чин, а в польской армии вы имеете звание подполковника и командуете дивизией! Чувствуете разницу? Может быть, мне вас поменять на Смирнитского? Молчите? На вашем месте я бы помолчал. – Сикорский продолжил – Да, одной нашей армии не удержать наступление Тухачевского. Но нам передаются семьдесят тысяч прибывших из Франции поляков. Армия! Вот двумя армиями мы и ударим по 3-й армии красных. Приказ подписан главнокомандующий фронтом Юзефом Халлером. Готовьтесь к наступлению! Командиров корпусов и дивизий прошу получить приказ…

Все расходились довольные – наступление, наконец-то наступление! Польша, родная Варшава будут спасены.

Через три часа из штаба дивизии подполковника Адама Спешека вышел неприметный подпоручик. А еще через день на стол Тухачевскому положили приказ № 8358 о польском контрнаступлении с подробной картой боевых действий польских войск…

Тухачевский прочитал полученные документы, нервно заходил по кабинету и, резко остановившись, крикнул:

– Соедините меня с Егоровым!

– Иосиф Виссарионович, – обратился к Сталину командующий фронтом Александр Ильич Егоров, – что вы думаете по поводу перехваченных радиограмм поляков? Что делать-то? Надо же исполнять приказание Ленина! И Тухачевский требует.

– Хотите исполнять, исполняйте – вы же командующий! А вот если поляки и правда ударят по нам? Тогда что делать будем? Тогда нас с вами расстреляют! Вас, Александр Ильич, в первую очередь!

– Почему меня?

– А кого – меня? Партию? Может быть, Тухачевского? Так для Ленина Тухачевский – спаситель республики, а не вы. С него все сойдет как с гуся вода. А у вас какая защита? Каменев? А вы уверены в такой защите?.. То-то и оно. Если отдадите армии, а поляки, как говорится в их приказе, ударят по нашему фронту, то вас, будьте уверены, защищать никто не будет. Тухачевский – он кто? Поручик царский, дворянская кость, он не наш, не рабочий и не крестьянин.

– Так и я, Иосиф Виссарионович, тоже не из крестьян и был полковником царской армии.

– Вы, Александр Ильич, другое дело. Вы, не будучи большевиком, воюете за идеалы революции, а значит, вы, дважды наш. Ну что, будете передавать армии Тухачевскому?

– Не знаю… Перехваченное радио – вот же оно на столе. По нам удар будет, по нам! Боюсь я! Запутался!

– Раз боитесь – пошлите эту перехваченную радиограмму Каменеву. А я Ленину. Пусть знают. И от себя удар отведем. А Тухачевскому, раз уж он так требует, сообщим, что армии выдвигаются к его фронту. Попозже сообщим.

– Ох и умный ты мужик, Иосиф Виссарионович…

А Иосиф Виссарионович подумал: «Да, умный, Саша, умный. Придет время, и ты поймешь, какой я умный, да поздно будет. Сука ты полковничья!..»

– А вдруг и правда основной удар будет по Тухачевскому? Нас не расстреляют? – опять заныл Егоров.

– Кто? Каменев? Троцкий? Если наступление на его фронт будет, то мы-то ему передали армии. На бумаге. Приказ заранее подготовьте. Хотя я бы не передавал. Чужими руками жар загребать Тухачевский большой мастак… Кого вы боитесь?

– Ленина.

– Ленин большевиков не расстреливает. С кем тогда останется? Он расстреливает своих врагов!.. Не с…, Александр Ильич!

– Ну вы, Иосиф Виссарионович, совсем уж как-то по-мужицки!

– Не по-мужицки, а по-большевистски, товарищ Егоров. Запомните! Мы эти две армии, если что, Тухачевскому передадим, а то, что они не дойдут, так в этом нашей с вами вины не будет. У нас с вами перехваченный приказ самого Пилсудского есть. А это лучше всякой церковной индульгенции. И уж если честно, то нам Польша на хрен не нужна. Она нужна этому выскочке Тухачевскому.

– А Ленину?

– А Владимира Ильича насчет мировой революции некоторые товарищи здорово обманывают. Но придет время, и они об этом пожалеют, да поздно будет.

– С вами, Иосиф Виссарионович, становится страшно.

– Вы меня не бойтесь, товарищ Егоров, я своих товарищей не предаю.

– Смотрю я на вас, товарищ Сталин, – пора вам в Москву, пора.

– Может быть и пора…

XXXVIII

В штабе генерала Сикорского проходило закрытое совещание.

– Пан генерал, – докладывал полковник Кравчик, – группой поручика Ковалевского расшифрованы переговоры между Лениным, Каменевым, Тухачевским, Егоровым и Сталиным. Ленин еще раз потребовал направить в помощь Тухачевскому Первую конную и 12-ю армии, сняв их с Юго-Западного фронта. Такие радиограммы направлены Каменеву и Егорову.

– Они нам не поверили! Боже! У нас нет сил остановить эту мощь! Бедная Варшава! Бедная Польша!..

– Пан генерал, помощи Тухачевский от Юго-Западного фронта не получит!

– Откуда вы это знаете? – спросил удивленно командующий.

– А Егоров, как мы и предполагали, поверил, что наступление будет на его фронте. Тухачевскому он направил радиограмму, что армии выдвигаются в его направлении. А приказ Пилсудского отправил Каменеву, а Сталин – Ленину. Мы их запутали.

– Мы сами-то не запутаемся?

– Не запутаемся. Главное, чтобы Тухачевский поверил, что армии ему переданы; тогда он может не бояться нашего наступления и продолжать движение с окружением Варшавы и выходу к границе с Германией. Егоров со Сталиным после поражения под Киевом и Львовом поверили, что польские войска захотят закрепить свой успех. Кстати, из перехваченных переговоров выяснилось, что член реввоенсовета Сталин ненавидит Тухачевского за то, что тот, когда командовал Кавказским фронтом, спас от разгрома армию красных, которой тогда руководили Ворошилов и Сталин, и они этого не могут ему простить. Это даже расшифровывать не пришлось – все шло в эфире открытым текстом, вперемежку с матом. Каменев считает Тухачевского выскочкой, карьеристом и царским холуем. Хотя странно – сам бывший царский офицер.

– А что вообще известно об этом Каменеве?

– Почти ничего. Воевал в мировую войну. Полковник. Награжден. На сторону большевиков перешел, прочитав всего одну книжку Ленина «Против течения». Так он сам говорит. Ничего особенного, а тем более выдающегося в нем нет. По служебной лестнице его двигает Лев Троцкий – они были вместе арестованы Временным правительством в семнадцатом году в Петрограде и, что удивительно, отпущены. Вот Троцкий и продвинул его вместо себя командующим всеми войсками Красной армии. Ленин его не переносит, говорит, что он глупый и неграмотный.

– Ленин не переносит, а он командует? Тухачевский спасает, а его за это ненавидят? Странные все-таки отношения у большевиков.

– Они ненавидят Тухачевского как умного, независимого командующего, как любимчика Ленина и как… дворянина, – тихо сказал присутствовавший капитан Смирнитский. – Они будут только рады поражению Тухачевского. И Егоров, и Сталин тоже хотят, чтобы их считали спасителями республики. На этом мы и сыграем. Но главное, мы сыграем на желании Тухачевского быть всегда первым.

– Откуда у вас такие выводы о Тухачевском?

– А я его знаю с четырнадцатого года. Мы вместе воевали в лейб-гвардии Семеновском полку. Уже тогда у него, еще подпоручика, проявилось это стремление быть всегда лучшим, быть всегда первым. Он и был лучшим. Шесть орденов за полгода войны! Для него война, наступление – это родная стихия!

– Я не знал, что вы так близко знакомы с Тухачевским. Вот, господа, что происходит в России – боевые товарищи по разные стороны войны, – сказал Владислав Сикорский.

– Господин генерал, необходимо подтвердить, что на нашем фронте наступление отменяется. И еще одно: наша группа должна быть переведена в штаб Пилсудского, и пусть об этом узнают те, кто это очень хочет знать.

– Точно, полковник, запутаемся. Я сейчас же еду к командующему фронтом Юзефу Халлеру. Полковник, вы едете со мной.

Когда командующий с полковником Кравчиком сели в автомобиль, Сикорский спросил:

– Не боитесь, полковник, что Смирнитский – человек большевиков?

– Не боюсь, я об их дружбе знаю. Они друзья, но который год воюют друг против друга. Русские!.. Кстати, Тухачевского хорошо знает и Шарль де Голль.

– О Господи! Как бы нам, полковник, не проиграть…

– Я все проверил. Это офицеры, честно воюющие за Польшу!

– Мне иногда становится страшно, как все перепутано из-за гражданской войны в России.

– И не дай Бог в Польше!..

В штабе генерала Владислава Сикорского вновь проходило совещание. Срочное. Присутствовали все командиры дивизий. Было видно, что командующий явно расстроен.

– Мне только что доложили, – начал тихим голосом Сикорский, – что Тухачевский знает о начале нашего наступления. Это стало известно от нашего агента в штабе Тухачевского. Ему передаются две армии с Юго-Западного фронта. Это провал. Что скажете полковник? – обратился Сикорский к Войцеху Кравчику.

– Я думаю, командующий Егоров побоится не выполнить указание их вождя Ленина. Можно и головы лишиться. А Тухачевский, как известно, любимчик у Ленина.

– Хорошо, я так и доложу командующему Халлеру, что наше наступление надо отменять… А мы должны быть готовы отразить возможное наступление войск Тухачевского. Зарывайтесь в землю, панове.

У присутствующих на лицах выразилось недоумение.

– Но вы же сказали, пан генерал, что нам передается эта новая армия. Она где? – спросил Адам Спешек.

– Она передается Южному фронту.

– Так что – наступление будет там?

– Я этого, подполковник, не говорил.

– А где этот хваленый капитан и француз?

– Вы задаете слишком много вопросов, подполковник, но для вас сообщу: их в моей армии нет. Они мне никогда и не подчинялись. Их уровень фронт и там, где наступление.

Через два часа подполковник Кравчик докладывал командующему армией Сикорскому:

– Информация к Тухачевскому ушла. Данные противнику передает подполковник Адам Спешек. Мы выяснили, что он был завербован большевиками через свою любовницу, чешку, проиграв очень большую сумму денег в карты. Но мы предлагаем подполковника не арестовывать до начала операции. Пусть продолжает сообщать полученные от вас сведения. Пусть он до конца верит в то, что мы ему скормили.

– Как бы нас самих не скормили в этой путанице…

– Все – Рубикон перейден, пан генерал! Необходимо начинать операцию на Южном фронте и готовить наступление наших армий.

– Поехали, полковник, путать своих командующих.

– Не запутаемся, пан генерал!

XXXIX

Тухачевский, получив новые сведения от своего шпиона, удивился и вновь не поверил…

– Что это за игра? То наступают, то нет. Никогда, никогда я не был так близок к своей мечте: разбить Германию, а за ней и… Францию. Вначале я должен был остановиться из-за первого польского приказа. А по этому приказу, наоборот, наступать поляки будут на юге? Фальшивки! Все это делается для того, чтобы мне не передавались две армии и я остановил свое наступление, – кричал и стучал кулаком по столу в штабе фронта Михаил Тухачевский. – Я не верю во все эти бумажки. Они хотят меня запутать! Никакого наступления на Юго-Западный фронт не будет! Если я не прикрою 3-ю армию, то эти семьдесят тысяч прибывших поляков ударят по мне, а не по Егорову. Я их разгадал! Мне нужны эти две армии! Я этих добровольцев разобью – это не солдаты, они от одного удара моих армий побегут обратно к себе во Францию. Всем польским армиям я устрою котел! Неужели всем непонятно, что я широким охватом отсеку Варшаву от остальной Польши и выйду на границу с Германией. Варшава падет сама! А за ней… Польша! Где эти две армии? Соедините меня с Егоровым!

К командующему подошел начальник штаба.

– Товарищ командующий, получено подтверждение от Егорова о выдвижении в нашу сторону Первой конной и 12-й армий.

– Ну вот, наконец-то! Вот их-то мы и поставим в месте польского удара! Наступление начинаем! Вперед, на Германию!..

Наступление началось! Стремительное!

14 августа 1920 года, совершенно неожиданно для Тухачевского, польская армия ударила в самом слабом месте его фронта. Красноармейцы побежали! Бросали штабы и города… Армия под командованием Леонарда Скерского, прорвав фронт, вышла в тыл армий Тухачевского. А помощи от Егорова со Сталиным все не было. Кавалерийский корпус Гаи Гая, не выдержав боев с двумя польскими дивизиями, перешел границу Германии и сдался! Сорок тысяч солдат были интернированы…

Дальше все пошло еще хуже: поляки применили против войск Тухачевского маневр из плана Шлиффена: они вышли во фланг его 3-й армии, обойдя ее по территории Литвы. Десятки тысяч красноармейцев бросали оружие и сдавались в плен. Это был полный разгром!

Войска Юго-Западного фронта стояли на месте и на помощь не шли – всё ждали наступления.

Каменев, распушив свои огромные усы, топал ногами и требовал, чтобы армии от Егорова были переданы Тухачевскому. Троцкий его не поддержал. Очень уважал товарищ Троцкий товарища Сталина и защищал даже перед Каменевым.

Армии, конечно, Егоров направил… когда Тухачевский потерпел поражение.

Бывшего подполковника польской армии Адама Спешека, как изменника, именем Польской республики поставили, сорвав погоны, к кирпичной стенке и расстреляли… Предатель – в любой армии предатель!

XXXX

Полк, которым командовал Александр Переверзев, прибыл на Западный фронт в корпус Гаи Гая. Две недели добирались поездами из Сибири. Солдаты открыто ненавидели своих командиров. По дороге началось повальное дезертирство – как какая станция поближе к дому, так бежали, увидев родные разрушенные хаты. Комиссар полка требовал – расстрелять! Переверзев подчинился: на очередной станции поставили перед строем троих пойманных дезертиров и, зачитав приказ, расстреляли. Остальные немного успокоились. Но когда узнали, куда приехали и зачем, заорали:

– Да на кой нам какая-то Польша? Кому она нужна? Большевикам? Вот пусть вместе со своим Лениным и воюют… Долой!.. Не пойдем умирать!..

Опять несколько десятков расстреляли и сказали:

– Не пойдете – всех перестреляем! Патронов хватит!

А куда деться? Пошли…

Гая Гай был армянином и, когда чего-нибудь хотел, терял рассудок – кавказская кровь ударяла в голову.

– Наш корпус первым пересечет границу с Германией. И мы первыми протянем руку немецким пролетариям! – заявил Гая Гай.

– Товарищ начальник корпуса, а кто с нами рядом пойдет? Нам поляки во фланги не ударят?

– Это кто сказал?

– Начальник полка Александр Переверзев.

– А-а, только что прибывшие? Знаю, знаю, что вы за вояки. Сколько у тебя дезертировало?

– Треть полка.

– Да тебя надо за такое расстрелять!

– За что?

– За потерю трети полка. Потерю без боя!

– По-видимому, остальные две трети я потеряю здесь?

– Заткнись, пока я тебя не отправил к твоим предкам. Итак, слушайте мой приказ…

Десятки тысячи солдат и кавалеристов, огибая Варшаву, пошли к границе. И Тухачевский кричал по радио Гаю:

– Вперед, вперед, вперед! Наша революция на кончиках штыков твоих солдат, Гай!

Корпус Гая был отрезан!

– Как это? Почему? Откуда у нас за спиной поляки? Отбросьте их! – кричал Гай. Увидел командира. – Ты кто?

– Командир полка Переверзев.

– А-а, это ты. Вот что, Переверзев, у тебя есть возможность избежать расстрела – отбрось этих поляков.

– Откуда они? Вы же сказали, что их не будет.

– Молчать! Исполняйте приказ.

Переверзев повернулся и стал собирать мечущихся командиров батальонов и рот. Все было напрасно – солдаты бросали оружие и ложились на землю. А те, кто был на лошадях, неслись к границе, где за пулеметами лежали немцы.

– Не стреляйте, мы сдаемся! – кричали солдаты корпуса Гая. Немцы стрелять не стали – они были удивлены. Сорок тысяч солдат перебежали границу и были интернированы немцами вместе со славным командиром корпуса Гаей Гаем.

Переверзева контузило взрывом, и он потерял сознание. Какой-то солдат его полка сжалился и перетащил своего командира через границу к немцам.

Еще 60 тысяч красноармейцев армий Тухачевского попали в плен к полякам, а 25 тысяч легли в польскую землю, густо политую в этом месте русской кровью в закончившейся два года назад мировой войне.

Немцы после заключения мира между Польшей и советской Россией почти всех пленных отпустили – кормить еще! У самих есть нечего! Контуженного Переверзева опять везли на телеге, и он думал, что мир для него замкнулся этим поражением. От Гумбиннена до Гумбиннена! В лазарете не было ни лекарств, ни бинтов. Раненые гнили заживо. Переверзев, как только ему стало легче, из госпиталя убежал. Но его полка уже не было, и он вновь стал никому не нужен. Его просто выкинули из армии. Второй раз, и уже без пенсии. Сказали, прощаясь: «Спасибо скажи полякам. Они твою пенсию съели». Он поехал в Москву, домой, но квартира его уже была занята другими людьми с разжиревшими мордами, которые называли себя «пролетариями» и промышляли бандитизмом и воровством. Ему дали комнатку в огромной коммуналке, и в новой стране это уже считалось счастьем. Он перевез в эту комнатку чемодан с вещами и коробку с письмами и фотографиями – те, что остались от отца. Купил водки и напился. Потом лег на жесткую кровать, накрылся шинелью и тихонько заплакал. Ему вспоминался покойный отец и где-то пропавший единственный сын Никита… Жизнь закончилась. И не было ни славы, ни денег, ни семьи…

XXXXI

Ленин плакал. Мировая революция была так близка, рукой подать – и растаяла, как мираж. И что еще хуже – от него опять начали отворачиваться его соратники по партии. На юге страны вновь взбунтовалось казачество. Начались мирные выступления в Кронштадте. В стране был голод, голод, голод. Тысячи простых людей ежедневно умирали, не имея ни крошки хлеба. И был найден главный враг голода – кулак! Не война, не мировая революция – русский крестьянин стал главным врагом государства рабочих и крестьян!

В Кремле понимали, что Егоров со Сталиным оказались абсолютно неспособными руководить войсками. Они не выполнили его, Ленина, прямые указания, и поэтому Тухачевский проиграл. Проиграла советская власть, проиграла революция. Понимали, но… Ленин вынес на рассмотрение чрезвычайной сессии Центрального исполнительного комитета вопрос о наказании Егорова и Сталина.

– Я понимаю, что в нашем поражении в Польше виноват не обманутый польский пролетариат, а… наш русский кулак-мироед! Но я требую наказать товарищей Егорова и Сталина. Они не выполнили указание Центрального комитета: Первая конная пошла на помощь Тухачевскому слишком поздно, а 12-я армия вообще не двинулась в сторону Западного фронта! Егорова и Сталина я требую снять с должностей и предать революционному суду!

– Владимир Ильич, – сказал (опять пьяный) Коля Бухарин, – но и вы тоже знали, что именно против Юго-Западного фронта должны были ударить польские армии. У вас же была перехваченная шифровка поляков. Вам ее товарищ Сталин лично послал. За что же мы должны наказывать товарища Сталина? Егорова можно, он военный, но товарища Сталина нельзя. Наказывая Сталина, мы наказываем коммунистическую партию! Мы наказываем большевиков! Вы, Владимир Ильич, хотите наказать в лице товарища Сталина большевиков, партию? Ну давайте наказывать всех комиссаров, всех чекистов, всех наших представителей в армиях – это они представляют нашу партию, а не командующие армиями и фронтами. Товарищ Сталин честно исполняет свой долг большевика. Я против наказания товарища Сталина.

– Я тоже против наказания товарища Сталина! А может быть, стоит рассмотреть вопрос о наказании командующего фронтом Тухачевского? – заявил Троцкий. – Он не отвел войска, когда было известно, что наступление поляков будет именно на его фронте. По-моему, Тухачевский виноват больше всех!

– Тухачевского не трогайте – он спаситель революции! – выкрикнул Ленин.

Вопрос о наказаниях не был рассмотрен – не хватило голосов, и Ленин одной, еще не умершей половинкой головного мозга понял, что он проиграл, что Россия больше не может и не хочет воевать! И надо было спасать свою, личную власть. И очень болела голова, и рот косило, и речь становилась несвязной. Деградировал Ильич. Некоторые уже это понимали и гадали – кто же будет следующим у руля партии? Троцкий думал, что он; Бухарин – что он; а далеко от Москвы малоизвестный усатый, сухорукий, безграмотный, злой кавказец уже знал, что он!

Чтобы не потерять страну, все завоевания революции, Исполнительный комитет решил отказаться от требований к Польше. Советская Россия признала независимость республик Прибалтики и отдала Польше Западную Украину и Западную Белоруссию, приняла обязательство вернуть все военные трофеи, вывезенные с территории Польши аж с 1772 года! И обязалась выплатить контрибуцию в 30 миллионов и передать имущества на 18 миллионов золотых рублей… Польше! Все русские цари, все императоры перевернулись в своих гробах от такого унижения!

Мировая революция, о которой так мечтали большевистские вожди, началась и закончилась в России.

Бедная Россия!..

Майор Шарль де Голль был награжден орденом Большого креста «За военные заслуги», а капитану Глебу Смирнитскому от имени Польши глава государства Юзеф Пилсудский прикрепил Золотой крест «Виртути Милитари». Пилсудский, награждая, что-то шептал губами, потом не выдержал и спросил:

– Капитан Смирнитский, я считал, считал ваши ордена и все-таки сбился со счета – это какой у вас орден?

– Девятый, ваше высокопревосходительство.

– И все, как я понимаю, за храбрость. А это первый, но, я уверен, не последний польский орден… Поздравляю вас, пан майор!

– Но я капитан, ваше высокопревосходительство.

– С этой минуты майор… Почему вы называете меня «высокопревосходительство»? У нас республика.

– Привычка… русская…

А Тухачевский по приказу Ленина поехал усмирять мятежный Кронштадт. Он никак не мог поверить, что какие-то поляки победили его в войне. «Не может этого быть!» – думал он и всю злость за проигранную в Польше войну он выместил на простых матросах и мирных жителях этого города-крепости, которые просили только одного – хлеба. Финский залив окрасился кровью, как когда-то Волхов при походе царя Ивана Васильевича на Великий Новгород…

Потом будет восстание тамбовских крестьян, и опять кровь, и выпадающие от примененного химического оружия кровавой кашей легкие и желудки у женщин, стариков и детей.

Его мечта стать вторым Наполеоном так и осталась мечтой…

Великая гражданская война в России закончилась, и на полях сражений, в пустых деревнях и городах гнили десять с половиной миллионов мертвых граждан бывшей великой империи! А по стране, от края до края, гулял ветер пустоты… Россия лежала в руинах.

Спасибо, товарищ Ленин!