Текст книги "Остров. Роман путешествий и приключений"

Игнат думал: появились ли у его матери загаданные им четыре стула, диван, комод и обои в цветочек? А на сберкнижке сто тысяч? А мотоцикл– Иж-49… И запасная цепь к нему?..

Вася, Валя, Ваня – дружный экипаж – переговаривались вполголоса о навигации, о дальних странах, о девушках.

Григ вспоминал славный путь шхуны, бывшей «СУ-31», думал, что за прошедшие годы дочка его, Дашка, наверное, стала взрослой красивой девушкой, может, уже и внуков ему нарожала?..

Заскорузлый не ночевал в пещере принципиально.

– Изгой – значит изгой! – сказал он и устроился на ночлег в гамаке. Всю ночь вокруг него крутился Ку-Эн-Зим, хохотал, как шакал, предлагал отомстить совместно этим черствым выродкам. Но заскорузлый устоял, видать, крепкая мужская основа была в нем.

Едва рассвело, еще роса серебряными капельками висела на плоскостях самолета, еще утренние птицы допевали свои песни, а Ксения Павловна принялась будить своих спутников.

– Кто рано встает, тому Бог подает! – кричала она. Быстро поднимаемся и по холодочку двинемся!..

Игнат объяснил ей, что на той высоте, на которую поднимаются самолеты, жары не бывает, там всегда «холодочек», но переубедить ее не удалось.

– Быстро пьем чай и грузимся, пока жара не доконала нас! – распоряжалась она.

Все старательно отводили взгляды от заскорузлого, который, как запутавшаяся в сетях одинокая рыба, висел в гамаке и сквозь ресницы наблюдал за предстартовой суетой.

Наконец все было готово. Ксении Павловне, как руководителю похода, Вася, Валя и Ваня выдали черный шлем с радионаушниками. И она скомандовала:

– Вперед!

Но тотчас отдала другой приказ:

– Берем этого с собой!

И показала рукой на растерянного, всклокоченного со сна заскорузлого.

– Кто мы такие, чтобы решать, кому можно на Остров, а кому нельзя? – сказала она.

– Прыгай в самолет! – закричали путешественники. – Давай скорее!

Заскорузлый всхлипнул и побежал к самолету. Но не забыл прихватить с собой игрушечный пулемет и микрофон; кто знает, не понадобится ли отпугивать еще кого-нибудь? Дорога есть дорога.

Аэроплан пробежал вдоль берега и тяжело поднялся, едва не задев брюхом скалу почтового ящика. Раздался уже знакомый всем смешок, Ку-Эн-Зим не опоздал на посадку, пробрался незамеченным на борт, предвкушая новую катастрофу на пути команды Ксении Павловны.

Поднявшийся на острове ветер разметал кипы бумаги с набросками нового романа Иванова: «Вечерело. Тихий, умиротворенный какой-то, день клонился к закату…»

Глава двадцать четвертая
Исполнение желаний

Из-под горки катится Голубое платьице, На боку зеленый бант. Меня любит музыкант, Музыкант молоденький, Звать его Володенька.

Вечерело. Тихий, умиротворенный какой-то, день клонился к закату. В конце лета в нашем городе еще случаются такие вечера, золотые и спокойные, как в детстве, когда кажется, что день длится бесконечно, а еще предстоит такой же бесконечный вечер – и некуда торопиться, совершенно некуда торопиться, потому что если день такой длинный, то уж вся жизнь вообще нескончаема, и поэтому приятно кусочек ее потратить на вечерние разговоры на завалинках и крылечках, на чаепитие в беседках и на верандах, на сумеречное ничегонеделанье под черной тарелкой репродуктора, выводящего негромко «…любимый город может спать спокойно, и видеть сны, и зеленеть среди весны…».

Бочаров очень любил эту песню, в ней все было просто, понятно, и он всегда подпевал радио, хотя знал, что голос у него неважный и слуха нет никакого, но такая это была песня, что сама заставляла подпевать ей: «…когда товарищ мой вернется…».

Тетя Маруся Бочарова тоже любила эту песню, но больше ей нравилась другая, где Клавдия Ивановна Шульженко выводила про платочек, которому было так уютно на «плечах дорогих». И как по заказу сразу после «любимого города» завели Шульженко. В полуподвале, где жили Бочаровы, звук был гулким, здесь даже эхо можно было услышать, но они уже привыкли к этому, и даже находили особую прелесть в таком «подвальном звучании». Но на этот раз не удалось тете Марусе дослушать любимую песню до конца. В дверь постучали.

– Открыто! – сказала тетя Маруся, и в дверь просунулась голова в светлой фуражке.

Голова спросила:

– Здесь живет тот, который на крыше книги читает? Бочаров узнал в голове с кепкой старшину грузчиков, которые обычно вывозили из соседней библиотеки списанные книги.

– Здесь я, чего тебе?

Старшина никак не мог справиться с робостью, даже страхом, который охватывал каждого, кто впервые попадал в жилище Бочаровых – электрическую подземную келью, где не было ни одного окна, и поэтому день и ночь здесь ярко пылали двухсотваттные электрические лампы – без всяких абажуров и люстр – электричество было подключено от типографии, и Бочаровы не платили за него ни копейки и старались даже ночью не выключать свет, потому что без света в келье было еще страшнее: чудилась в этом подвале разверзшаяся бесконечность, ледяное дыхание того, чего на свете, может быть, и нет – времени.

– Говори, я слушаю тебя, – подбодрил старшину Бочаров. – Теперь ты понял, почему я на крыше книжки читаю, там не так страшно…

– Я что говорю-то, – наконец произнес грузчик. – Там, в библиотеке, на той неделе потоп был – тыщи книг залило…

– Да что ты говоришь! – посочувствовал Бочаров.

Конечно, воду откачали быстро, – продолжил старшина, – всего-то книжки двое суток размокали. Бросились их сушить – и вентиляторами продували, и обогревателями всякими, и на солнце выкладывали…

Помогло? – спросил Бочаров.

– Очень помогло! – успокоил его грузчик. – Книги просохли. Только все они так распухли, что стали похожи на подушки. А у многих из них отлетели обложки. Берешь себе такую книжку – все у нее на месте – и первая страница, и третья, и предисловие, и эпилог, но ощущение такое, что не книгу, а сахарную вату в руках держишь. И даже читать как-то неловко. Среди читателей спрос на такие книги стал падать…

Старшина вздохнул, за свою жизнь он прочитал только «Декамерона», он читал бы и дальше, но больше такой интересной книги не попадалось. Бочаров тоже вздохнул.

– В общем, решили их списать– и во вторсырье… А мы подумали: может, ты себе чего-нибудь прихватишь? Ты ведь жаловался как-то, что у тебя книги без концов и без начал, а тут все цело, кроме обложек. Какая-никакая, а польза будет… Ты подходи через часок, когда мы погрузку начнем.

– Спасибо, друзья! – поблагодарил старшину Бочаров и подумал, что не иначе как начинают сбываться все заветные желания, которые собирался загадать Игнат в своем персональном письме счастья. Неужели?..

Через час Бочаров стал богачом: грузчики помогли ему затащить на чердак целую груду книжных пачек.

– Читай на здоровье! – сказали они.

Бочаров решил проведать мать Игната. С тех пор, как сын улетел, она время от времени вскидывала голову, прислушивалась к шуму авиамоторов. Время от времени над их двором то проползал огромный свинцовый цеппелин, то проносились зеленые, как саранча, штурмовики, то сотрясали небеса пузатые, как олигархи, бомбардировщики. Один раз у них во дворе сел реактивный истребитель, подкатился к самой двери, поднялся прозрачный фонарь, и летчик в темно-зеленом шлеме с красными звездами крикнул:

– Случайно не знаете, где найти Харитона Харитоновича или Игната?

Мать встревожилась: не случилось ли чего?

Летчик успокоил:

– Руководство авиаклуба интересуется: будут ли они участвовать на городских соревнованиях по авиаспорту?

– Не знаю, не знаю, милок, – ответила мать летчику со звездами. И он опять улетел в небо, и она помахала ему рукой, пытаясь представить, что же видно тому с такой высоты – лабиринт дворов, узеньких улочек, ржавчина крыш, частоколы деревянных столбов, машущие руки женщин и мальчишек или нечто большее, что скрыто от тех, кто не бывает в небе? Может быть, открываются сверху тайные знаки жизни, может, дома, сараи, будки составляются в огромные слова – откровенья, с которыми легче живется, с которыми праздники чаще, застолья обильнее, друзья вернее, женщины красивее?

Как разгадать человеку, почему зовет его высота?.. Почему с земли хочется вверх, а наверху магнитом тянет к земле?..

Дни проходили за днями, а Игнат с товарищами не возвращались. Хорошо хоть, что Бочаров забегал, говорил, что они обязательно вернутся, что дело, которое позвало их в дорогу, – благородное, можно сказать, святое. Не день, не неделя, даже не год могут потребоваться для того, чтобы найти самое счастливое место на земле.

Мать только качала головой, говорила:

– И родители наши жили, и родители наших родителей, и мы свою жизнь, почитай, заканчиваем, а ничего не искали, на самолетах не летали, и верхом всюду поспевали, и никогда дом свой не оставляли, и краше своей земли ничего не видели…

– Я вот тоже нигде не бывал, – говорил Бочаров, – только один раз в детстве мать брала меня с собой в Мер генево, там я с мальчишками купался с утра до ночи да рыбачил, и быстро мне это наскучило. Дома – лучше… Но я знаю, что есть и получше наших местечки…

Мать Игната не спорила, только смахивала непрошеные слезинки. И Бочарову всегда было немного не по себе, ведь выходило, что он Игната отправил в это долгое воздушное путешествие.

Но на этот раз не было ни слез, ни расспросов. Она встретила Бочарова улыбкой, позвала пить чай. И он тут же увидел новые стулья – четыре деревянных, с высокими спинками, с вырезанными на этих спинках петушками и курочками, – они преобразили комнату, в которой обитали Игнат с матерью. Жилище, отгороженное от типографской конторы фанерой, с наклеенными на этой призрачной перегородке обоями, как бы приосанилось, в нем впервые стало уютно. Уюта добавил и появившийся комод. Но главным в комнате был кожаный диван, тускло посверкивающий тонким хромом.

Не новый, конечно, но в отличном состоянии, – сказала мать Игната. – Никак насидеться на нем не могу. Вот Игнат обрадуется…

– Откуда, теть Вера? Наследство?

– Да нет, в контору купили венгерский гарнитур, темно-коричневый, полированный – глаз не оторвать от такой красоты, и директор Клавдия Васильевна велела старую мебель разделить между старыми работниками типографии. Так она, эта мебель, только по названию старая, еще и пяти лет не прошло, как купили ее… Так что и вам чего-то достанется, кажется, шкаф и кожаное кресло…

– Поздравляю, теть Вера! Богатство нам всем привалило…

– Ой, чуть не забыла! В складе типографском вчера разбирали манатки, еще с войны лежит всякое старье, так вот нашли там старый мотоцикл, и даже запасную цепь к нему. Мужики сказали, что если ему ума дать, в смысле ремонта, на нем еще сто лет можно гонять. Клавдия Васильевна тогда сказала:

– Пусть Игнат заберет, парень он технический…

– Так что вот такие дела, – радовалась мать Игната, – привалила удача… Теперь остается для полного счастья на облигацию сто тысяч выиграть.

– Выиграете, обязательно выиграете! – сам себе поверил Бочаров. – Чего тогда купите? «Победу» возьмете и кровати деревянные?.. Холодильник?.. Радиолу?.. Я у Тимофеевых видел радиолу, там и на семьдесят восемь оборотов пластинки играют, и на тридцать три. А говорят, что на сорок пять оборотов тоже есть!.. Сила! Это вам не патефон, звук на весь двор слышно!..

– А зачем на весь двор-то? – спросила она. – Может, кто вздремнуть прилег, а кому не можется, а тут музыка такая громкая?..

– Ты, милок, и вправду газетку с тиражом по государственному займу принеси, – попросила она, – может, хоть какой толк от облигаций этих будет?

Бочарова два раза просить не пришлось, он заглянул в окно печатного цеха, где у новенькой ротации хлопотал Михаил Кан.

– Дядя Миша, газетки с выигрышной таблицей у вас не осталось? – спросил он. – Теть Вера свои облигации проверить хочет…

– Сейчас посмотрю, – сказал ротационер, – ей в последнее время везет. Я знал одного парня, он у нас в общежитии жил, который выиграл пятьдесят тысяч, представляешь! Так вот, он на радостях такую гулянку затеял, а облигацию, чтобы не потерять, положил в книгу – «Легенда об Уленшпигеле и Ламме Гудзаке…». Так книга называется…

– Знаю, я читал, – вставил Бочаров словечко. – Пепел Клааса…

– Так вот, пока он с друзьями обмывал удачу, в общежитии затеяли библиотечный шмон. Библиотекарша и комендант прошли по всем комнатам, собирая давно просроченные библиотечные книги. Зашла она и в комнату, где этот парень жил. Спрашивает у ребят, дескать, где тумбочка такого-то? Ей показали без всякой задней мысли, потому что шмон библиотечный проходил не первый раз, да и не в последний… Она хвать оттуда «Уленшпигеля», и, как водится, на семнадцатую страницу: есть там штамп или нету там штампа? Штамп был на месте. «Больше трех месяцев держит! – возвестила возмущенная библиотекарша. – А положено не более десяти дней… В общем, книгу забираю, так и передайте своему приятелю…»

И забрала.

На другой день хватился бедолага, а ни книги, ни счастливой облигации нет. Голова тяжелая, денежек в кармане – одни дырки, а тут такое. Побежал он в библиотеку, а там замок. Кажется, санитарный день. А заодно инвентаризация. На другой день в библиотеке какой-то семинар проходил, все отмахивались от счастливчика – не до него было.

На третий день он едва дождался открытия библиотеки.

– Дайте мне «Уленшпигеля», любимую книгу! – сказал он.

Служительница библиотеки полистала формуляр чудака, нахмурилась:

– За вами еще числятся «Казахские сказки» и сборник детских стихов Веры Галактионовой. Помните, она в прошлом году приезжала на встречу с нашими читателями?..

Он помнил писательницу смутно, но сказал «Помню хорошо!». Служительница улыбнулась ему, как свидетелю замечательного мероприятия, проведенного библиотекой, но наотрез отказалась выдавать ему книгу.

– Как только вернете должок, так и сможете получать другие книги! – сказала она.

Пришлось ему возвращаться в свою комнату, вспоминать, где же могут находиться книжки и зачем ему понадобились детские стихи?

«Сказки» нашлись быстро – у соседа по комнате, который работал ночным сторожем в детском саду и брал книгу с собой на дежурства – чтобы не засыпать.

Стихи Галактионовой тоже удалось обнаружить – среди всяких справок, похвальных листов за третий и четвертый классы, квитанций из химчистки, удостоверений дружинника и юнкора газеты «Дружные ребята», инструкций по сборке-разборке мясорубки бытовой, пользованию утюга электрического. Как в эту пачку попали стихи, он вспомнить не мог, как не мог объяснить, зачем он взял их в библиотеке. Просто мистика какая-то.

Наконец он принес все книги, числившиеся за ним, и служительница библиотеки сдержанно похвалила его:

– Молодец, теперь вы должны оплатить пятикратную стоимость испорченной вами книги – «Уленшпигель»… С вас шесть рублей пятьдесят копеек.

Он изумился:

– Книга была цела…

В совершенно истрепанном состоянии! – с прозвеневшей в голосе сталью заключила служительница. – Мы вынуждены были даже списать книгу…

– Вот вам шесть рублей! – закричал поклонник Шарля де Костера. – А вот пятьдесят копеек! Только принесите мне этого «Уленшпигеля»!

– Какой вы непонятливый, – помягчела служительница, – вам же русским языком сказали, что книга списана и, кажется, еще позавчера отправлена во вторсырье…

– Как же так! – сказал он. – Не может быть!

– Все может быть! – сказала ему на прощанье служительница. – Все!

Он, конечно, понесся в контору, ведавшую вторичным сырьем: «Найдите мне книгу, я за нее ящик водки ставлю!» Его встретили, как сумасшедшего:

– У нас за городом тридцать шесть складов утиля. Каждый склад – это ангар площадью семьдесят тысяч квадратных метров, какую иголку вы хотите разыскать?..

– Так и не нашел он облигацию? – спросил Бочаров у Кана.

– Давным-давно это было, – вздохнул Кан. – Деваться было некуда, пришлось смириться с потерей…

Ротационер, наконец, нашел газету с выигрышной таблицей, протянул Бочарову:

– Удачи!..

Бочаров помчался к матери Игната. Та достала из нового комода пачку облигаций, завернутую в кашемировый платок:

– Какие нынче игрались? Столько их накопилось, что, опасаюсь, после погашения все миллионерами станем.

– Да, – согласился с ней Бочаров, водя пальцами по газете. – Так, номер сошелся… так, так…

И вдруг он словно поперхнулся, замолчал и только через минуту смог произнести одно слово:

– Есть!..

– Что там, что? – спросила тетя Вера. – Десять рублей?

Она уже выигрывала однажды десять рублей, два часа стояла в очереди в сберкассе, кассирша посмотрела на нее, как на личного врага, но после проверки облигации все-таки выбросила через крохотное кассовое окошко две синие помятые пятерки; мать Игната смотрела на них с восторгом: это были первые ее деньги, которые как будто свалились на голову, и за них она не работала в наборном цехе четырнадцать часов в сутки, не стирала на дому цеховые халаты, не убирала снег с типографского двора. Невелики деньги – десятка, но когда каждая копеечка как будто вытянута из жил – и она, дармовая десятка, как чудо.

– Что там? – повторила тетя Вера. Бочаров ответил тихо, почти шепотом:

– Пятьдесят…

– Эка, привалило, – засмеялась она. – Рубашку Игнату куплю – клетчатую…

– Теть Вера, – перебил ее Бочаров, – пятьдесят тысяч… Пятьдесят тысяч!

– Не шути так! – схватилась она за сердце.

– Да не шучу я… Боже! Смотрите, смотрите! На другую облигацию такой же выигрыш выпал, итого – сто тыщ! Сто тыщ! Теть Вера, сработало письмо счастья! А он не верил мне, Игнат!

Тетя Вера стояла оглушенная свершившимся. Сто тысяч! Она не могла даже представить себе такого количества денег. Сколько места они займут – поместятся в комоде или придется держать их в чемодане? А может быть, привезут целый грузовик десяток, пятерок, трешниц? Куда девать такую чуду? И что можно купить на такие деньги? Костюм Игнату! – обязательно, темно-синий шевиотовый, а можно и бостоновый – чего мелочиться! Полуботинки модельные на заказ, полупальто «Москвичка», перчатки кожаные… Можно шапку заказать волчью– износу не будет… А самой взять да разориться на пальто с чернобуркой… А еще купить килограмм конфет шоколадных – «Каракум» и чайный сервиз на шесть, нет – на двенадцать персон. Друзей к Игнату много ходит, пусть пьют чай из красивых чашек… Всем соседям надо подарочки сделать, пусть люди тоже почувствуют радость, девчатам в цеху можно стол накрыть: колбасы взять краковской круга два, каспийского залома – селедочек пять-семь, мяса купить на базаре и заварить лапшу, да что там лапшу – настоящий казахский бесбармак, с сурпой, лучком… Аж слюнки потекли… Да, чуть не забыла! В комнату надо обязательно купить шелковый оранжевый абажур с кистями, как у Тимофеевых из дома с колоннами…

– Теть Вера! – никак не мог прийти в себя Бочаров. – Куда потратишь такие деньжищи?..

– Эх, было бы что тратить, а куда потратить – не вопрос, – сказала она, но пока кроме второго килограмма «Каракума» ее фантазия ничего не подсказывала.

– Тебе раскладушку новую купим, – вспомнила она, как тетя Маруся жаловалась, что на раскладушке бочаровской все пружины повылезали, жалят, чисто гадюки.

– Ой, да обойдусь я, – заскромничал Бочаров. – Не барин…

Тетя Вера прикинула: всех трат вместе с костюмом, пальто и раскладушкой – наберется около трех тысяч… Ну, еще на подарочки, селедку-залом, винегрет и колбасу – не больше тысячи. А их, тысяч этих, – сто!

«Ну, ничего, – размышляла она, – вокруг полно нужды, вон у Миловых ребятешки кучей на одном топчане спят, а взрослые на полу – эх, как бы им не помешала кровать с никелированным изголовьем!.. Но не станешь ведь, как Дед Мороз, ходить по домам с мешком, раздавая подарки, да на всех и не хватит…»

Не сказать, чтобы эти размышления очень обременяли ее, она считала, что сумеет справиться с деньгами, как справлялась всю жизнь с их отсутствием.

– Ладно, я пойду, – попрощался Бочаров, – дело у меня еще есть…

Мать Игната удивилась этим словам Бочарова, но ничего не сказала: известно его дело – сидеть на крыше или на чердаке и читать книги.

Бочаров и впрямь отправился на чердак, к своим сокровищам. В грудах книг нелегко было найти нужную, тем более, что большинство переплетов были затерты, разорваны, похожи на мочало.

– Так, – бормотал страстный книголюб, – это «Поджигатели» писателя Шпанова, его же «Похождения Нила Кручинина», а это незабываемая книженция «И один в поле воин»… так… Тамара Шабаренина – что-то про ономастику… Ага, есть!

И он вытащил пропылившийся, растрепанный том: «Легенда о Тиле…». Бочаров, конечно же, не помнил, как он попал к нему, мог только предполагать, что это случилось года два-три назад, хотя какое это могло иметь значение в этом мире безвременья?

Бочаров принялся тщательно перелистывать «Тиля», и почти тут же на ладонь к нему легла свернутая вчетверо сиреневая облигация. 50 тысяч! Пусть скорее Кан отыскивает своего незадачливого приятеля и тот бежит в сберкассу или банк, может, еще не поздно? Бочаров покрутил облигацию перед глазами, вот с оборотной стороны напечатанный мелкими буквочками текст, как инструкция по применению лекарства. И сразу же бросилась в глаза строчка: «Предъявить выигрышную облигацию не позднее 30 июня…» А сегодня, сегодня, да где же календарь? – как раз 30 июня и есть… Бегом, скорее!..

Ротационер уже собирался на обед, когда Бочаров вернулся в печатный цех.

– Вот смотрите, дядь Миш, – сказал он. – Нашел я облигацию, о которой вы рассказывали. Точно, в «Тиле Уленшпигеле» лежала… Вот, возьмите, отдайте своему другу…

– Эх, – вздохнул Кан, – та облигация нашлась, правда через несколько лет, когда она уже ничего не стоила… Оказывается, тогда списали совсем другую книгу, в библиотеке перепутали все…

Бочаров изумленно уставился на свою облигацию:

– Выходит, чуть не в каждом «Уленшпигеле» по облигации вложено?.. С пятидесятью тысячами?

– Ты что, проверял ее?..

– Нет…

– Тогда поторопись в сберкассу, этот тираж в прошлом году был…

Бочаров со всех ног помчался в сберкассу.

– Работаете? – закричал он на входе.

– Конечно, работаем! А что случилось? – ответили ему из одного окошечка.

– Обеденный перерыв? – с волнением спросил он.

– Да, работаем, работаем!.. Никакого перерыва нет!

– Вот хочу облигацию проверить – с прошлогоднего тиража… – Он протянул в окошечко сиреневый четырехугольник и почувствовал, как учащенно забилось сердце.

Кассирша с минуту пошелестела какими-то бумагами, сказала:

– Поздравляю, вы выиграли!..

– Пятьдесят? – закричал на всю сберкассу Бочаров.

– Да, точно! – сказала кассирша. – Получать будете?

– Конечно! Только крупными купюрами дайте, а то, боюсь, не донесу…

– Ага! – сказала кассирша. – Вызывайте бронированный лимузин!

Она шлепнула по облигации каким-то штампом, что-то написала на ней и выложила перед Бочаровым зеленоватую пятидесятирублевую банкноту с ленинским портретом, какими-то вензелями. В другое время Бочаров бросился бы рассматривать редкую для него купюру, но сегодня он ждал тысячу таких бумажек, никак не одну.

Такое изумление, такое разочарование отразились на его лице, что кассирша снова принялась ворошить свои бумажки – не ошиблась ли она? Нет, не ошиблась.

– Вот, посмотрите, выигрыш – 50 рублей, – принялась она через окошко показывать ему таблицу. – Небольшой выигрыш, но чего уж так убиваться – на две пол-литры с закуской хватит… Лучше, чем ничего…

– Я не убиваюсь, – сказал Бочаров, – я радости сдержать не могу…

Тетя Вера еле дождалась утра. Еще с вечера отутюжила поплиновую блузку, с сиреневыми цветочками по белому полю – Глеб говорил, что ему нравится, когда она одевает ее, словно праздник наступает. Припасла заранее и темно-коричневую юбку, к своему сорокалетию справила вещь, а она как новая. Туфли у нее были очень нарядные: лакированные лодочки бордового цвета, на небольшом каблучке; в сорок шестом году она выменяла их на хлеб на барахолке у какой-то ссыльной; ссыльная чуть не плакала, расставаясь с туфлями, но Вера дала много – три буханки пеклеванного и банку тушенки…

В общем, разоделась она, как артистка. Облигацию с паспортом – в ридикюль, поправила новые шелковые чулки и пошла по тротуару вдоль типографии; мужики встречные едва шеи не посворачивали.

До сберкассы было всего ничего, за угол повернуть. Две минуты потратила Вера на этот путь, но каким-то волшебным образом весь город узнал, что она идет в сберкассу получать сто тысяч, и весь город выстроился у дверей этого серьезного учреждения. Эх, если бы местный театр на свои постановки собирал такое количество зрителей!

Увидев столько народа, Вера испугалась: неужели такая очередь на получение выигрышей? С другой стороны, приятно стало: вот, дает государство народу поддержку!

– Кто крайний? – спросила она. Никто не ответил. Она еще раз спросила, и опять все промолчали. Не объяснять же ей, счастливице, что все пришли посмотреть на нее, на немыслимые деньги.

– Языки проглотили? – рассердилась Вера и зашла в сберкассу. – Если крайних нет, я буду первая… Где тут выигрыши выплачивают?..

Навстречу ей выбежала из своего кабинета заведующая Зинаида Артемьевна, взволнованная. Она уже получила от начальства по первое число: почему не была обеспечена конфиденциальность, почему с выигравшей не проведена соответствующая работа, направленная на повышение сознательности, почему толпы людей стоят вокруг сберкассы? Ответить на все вопросы начальства было невозможно, поэтому Зинаида Артемьевна спросила прямо:

– Деньги не отдавать, потянуть волынку?..

– Да вы что! – начальство чуть не задохнулось от возмущения. – Весь город собрался, а мы будем волынить. Выдать все до копейки, поздравить как можно сердечнее, отметить роль партии, а потом намекнуть деликатно, что советскому человеку не пристало сидеть на мешке с деньгами!..

– Добро пожаловать, Вера Александровна! – излучила самую свою ласковую улыбку заведующая. – Вот ведь удивительно, как быстро добрыми слухами земля наша полнится! Поздравляю от всей души! Поздравляю!

Она подошла поближе к двери сберкассы, чтобы стоявшим на улице тоже было хорошо слышно:

– Партия делает все для трудящихся! В нынешнем году увеличилась посевная площадь зерновых, поголовье скота выросло на…

Она забыла точную цифру роста поголовья, махнула рукой, сказала:

– В общем, и мясо будет…

И продолжила:

– Несмотря на трудности, партия…

Она опять забыла, чего добилась партия, несмотря на трудности, и понесла уж настоящую отсебятину:

– Аборты вот-вот разрешат, говорят, что в пятьдесят пятом году… Землю будут давать под дачи по три сотки, в общем, заживем еще лучше!..

– Ура! – громоподобно заорал кто-то за дверью, и это «ура» дружно подхватили горожане, и оно покатилось по улицам и переулочкам, но громче всего оно резонировало среди колонн дома Мизиновых. «Урррраааааа!»

Зинаида Артемьевна пригласила Веру Александровну в свой кабинет – на минуточку, пока готовят деньги, оформляются необходимые документы.

На столе заведующей рядом с мраморным набором чернильниц, перочисток, пеналов, каких-то избушек, зверушек стоял гипсовый бюст Ленина. Здесь же почему-то лежал противогаз.

– Занятия были по гражданской обороне, – объяснила заведующая.

Вера Александровна изумилась, спросила шепотом и сама же ужаснулась:

– На Ленина противогаз надевали?..

Заведующая ужаснулась больше Веры, замахала руками:

– Что вы такое говорите! Как можно?

Но на всякий случай отодвинула противогаз подальше от гипсового вождя.

– А что, Сталина у вас нет? – спросила мать Игната, чтобы загладить возникшую неловкость. – Ленин есть, а Сталина нет…

И она показала рукой на гипсового основателя Советского государства.

Заведующую затрясло. Если честно сказать, ей уже делали замечания, строго спрашивали: почему один вождь в сберкассе присутствует, а второго нет? И это в государственном учреждении! Она, конечно, собиралась купить, даже приглядела хорошенький бюстик, килограмм на восемь, но протянула, не поторопилась – и вот опять ей в глаза этим колют.

Она ответила сухо:

– И Сталин у нас есть, уже выписан по безналичке…

Никак не получалось у женщин задушевной беседы. Зинаида Артемьевна, помня о нагоняе от начальства, все-таки постаралась вернуть разговор в нужное русло.

– Как собираетесь потратить денежки? – спросила она, как ей самой показалось – очень вкрадчиво. – Не закружилась голова от богатства привалившего?..

– Не закружилась, – ответила Вера. – Деньги – не брага, от них похмелья не будет…

– Ой, не скажите! – взмахнула руками заведующая. – Каких только случаев не бывает! Помню, во время войны один чудак притащил сундук денег и говорит: хочу сдать свои трудовые, чтобы на них построили танк!.. Деньги мы, конечно, взяли, а там екатеринки, золотые царские червонцы, бусы всякие, кольца и браслеты – такие у него трудовые сбережения. Ну и товарищи из компетентных органов, конечно, им очень заинтересовались, пригласили к себе на разговор. Думаю, после этого разговора головная боль у него была сильная…

У нас екатеринок нет, – сказала Вера. – Браслетов тоже. Мы дом-то свой никогда не запираем, ни днем, ни ночью, – чего у нас украсть-то можно? Вот недавно дали мне в типографии диван со стульями, так они не новые…

– Правильно рассуждаете, ценности ни в коем случае на дому хранить нельзя, – участливо сказала заведующая. – Вот потратите немного, а остальное можно к нам, в сберкассу, – на книжку положить. А некоторые, и таких большинство, отдают деньги на благие дела…

– На танки, что ль? – спросила Вера. – Так война кончилась…

– А все равно кругом нехватки, – опечалилась заве дующая. – А сирот сколько мается по детским домам! В по запрошлом году одна выиграла десять тысяч, так перевела в детский приют… За это была награждена похвальным листом УНО – управления народного образования. Радовалась женщина просто изо всех сил! Так поступают советские люди!

– Я поняла, – коротко ответила Вера, и заведующая радостно подумала, что миссия ее удалась.

– А хотите, мы прямо сейчас откроем вам специальный счет, например, на совершеннолетие ваших детей…

Вера улыбнулась грустно:

– Мой Игнат уже совершеннолетний.

– Хорошо, тогда на рождение первого внука? Там годовые почти четыре процента, – она пощелкала на счетах, – как только внуки пойдут, получите… получите, в общем, большие деньги.

Вера стояла стеной:

– Нам и этих с лихвой хватит. Что, может завтра прийти? Или на той неделе?..

Заведующая помрачнела:

– Сейчас получите. Алевтина!

Тотчас открылась дверь, и появилась выкрикнутая Алевтина. Она с видимым усилием несла картонную коробку с приклеенным ярлыком: «Печенье „Привет“.»

– А вот и гора денег, – сказала Алевтина с выражением.

– Пересчитывать будете? – с тем же выражением спросила она и открыла картонную коробку. Она была заполнена пачками денег. Потертые зеленые трешницы соседствовали с новенькими полусотками, четвертные казались дипломами о высшем экономическом образовании, пятерки, десятки солидно покоились рядом с собратьями в банковских упаковках. Больше всего было ореховых рублей, рядом с величественными сотнями они казались подростками. А все вместе они назывались богатством. Во всяком случае, в представлении Веры.