Текст книги "Особняк"

– До Уиски Ран осталось всего пять минут. Ты проснулся вовремя. До того как сядет самолет Шона, у нас хватит времени, чтобы выпить кофе или что-нибудь еще, если хочешь. Будет приятно увидеться с ним снова. Наверное.

Она рассмеялась, но смех прозвучал натянуто.

Билли протер рот тыльной стороной ладони и выпрямился. Она что, увидит Шона впервые с тех пор, как они вместе уехали из хижины? Как такое возможно? Она не ходила на суд, потому что, по ее словам, не смогла бы этого вынести. Да, она не виделась с ним тогда и не ездила с Билли в Балтимор в сентябре. Как так вышло, что он только сейчас это понял? Неужели он избегал этих мыслей? Неужели Билли просто притворялся, что это для него неважно? Может, наоборот, он с нетерпением ожидал, когда увидит ее лицо после встречи с Шоном? Что он надеялся прочесть по ней или, намного более важно, что он надеялся не увидеть?

Билли вытер рот еще раз. Уголки были сухие и шероховатые, и он потянулся за бутылкой с водой. Она была пустая. Эмили увидела, как он трясет ее.

– Извини, – сказала она. – Кстати, мы почти на месте.

Им понадобилось еще несколько минут, чтобы спуститься с холма и проехать вдоль взлетной полосы. Теперь, когда Билли приехал сюда на машине, а не прилетел на самолете, ощущения у него были совершенно иными. «Может, – подумал Билли, – разница в том, что в прошлый раз он был здесь с Шоном, а сейчас – с Эмили». Находиться рядом с Шоном было все равно что лицезреть, как бог снизошел на землю и говорит: «Я здесь, чтобы увидеть плоды своего величия. Чтобы взглянуть на то, что я создал, а вы трепещите и преклоняйте колена пред моей властью». С Эмили же Билли словно ступил в новый мир и прошел через перегородку, отделяющую старую жизнь от новой. Въезжая в Уиски Ран, они оставляли свое прошлое позади: выпивку, наркотики – все, в чем он ее разочаровал. Эмили хотела уехать подальше от Канзас-Сити – так она и оказалась в Университете Кортаки, но в каком-то смысле, сколько бы километров ни отделяло ее от Канзаса, благодаря ему частичка этого города всегда была с ней. Но не теперь. Не здесь. Билли думал, что Уиски Ран отмоет его дочиста, что проезд через лес к резиденции Шона станет для него своего рода крещением. Он начнет все сначала. Снова. Все будет по-другому.

Городок все еще дезориентировал, создавая впечатление старой игрушки, которую впервые вынули из коробки, но Билли заметил здесь новое здание, которого не помнил: оно стояло в конце взлетной полосы, и это была пекарня. Он хотел поделиться этим наблюдением, но Эмили поставила машину на режим самоуправления. Да и она сама уже предложила заглянуть в кофейню, так что он просто наблюдал за тем, как Эмили разглядывает проплывающие за окном магазины, рестораны и просто здания. Она улыбалась.

– О боже! Раньше это место так угнетало, а теперь его хоть в витрине выставляй, – сказала Эмили. – Мне нравится! Можно легко представить Уиски Ран за стеклом. Сейчас, окутанный снегом, он напоминает фешенебельный магазин, украшенный к Рождеству и пытающийся продать тебе дизайнерскую одежду и ювелирные украшения, а также капельку ностальгии, – когда Эмили произнесла это, они как раз проехали мимо бутика с одеждой и крошечного ювелирного магазина. Она громко расхохоталась. – О боже! И все это лишь для Шона и нескольких его гостей, которые будут приезжать пару раз в год? Это ж какое нужно иметь самомнение, чтобы построить себе целый город.

Машина остановилась у кофейни «Аварийный кофий». Билли догадывался, что это место понравится Эмили, ведь она сама хотела бы открыть подобную кофейню.

– Технически город здесь уже стоял, – сказал Билли. – Он просто забрал его, прошелся по нему бульдозером, перестроил большую часть и выкупил весь бизнес, что сулит ему гигантские убытки… Ну да, согласен. Он богатей, который создает себе определенные удобства.

Эмили задержала руку на двери, покачала головой и посмотрела на него.

– Нет, Билли. Богатей, который создает себе определенные удобства, купил бы себе люксовую машину или летал бы только первым классом. Или он вел бы себя как претенциозный засранец, выбирая вино. Здесь что-то другое. Во всем этом есть что-то…

– Пугающее.

Она замешкалась, а затем открыла дверь.

– Что ж, мы на месте, – сказала она.

Он проследовал за ней в «Аварийный кофий». Они оба воспользовались туалетом и заказали латте, а к тому времени, как снова вышли наружу, увидели след самолета в небе: Шон Игл прибывал в Уиски Ран на десять минут раньше.

Глава 18. Души всех почивших во христе

Рут и Роуз не раз пытались сказать матери то, во что Бет не верила или чего не понимала. «Но это не ее вина», – думали девочки. Она была умна и внимательна, но им часто казалось, что самые простые вещи и глубокие истины, которые для них были так же естественны, как дыхание, для матери звучали как что-то нереальное.

Например, их сны.

Девочки не раз пытались объяснить матери, что им снится одно и то же, но Бет не могла понять, что они имеют в виду. Даже когда она очень хотела разобраться, у нее ничего не получалось. Хотя если бы Бет хорошенько все сопоставила, то заметила бы, что ни одна из сестер не спит, пока бодрствует другая. Они заснули одновременно даже тогда, когда Роуз было три года и ей понадобилась небольшая операция, чтобы удалить кисту с плеча. Рут уснула в объятиях отца в тот самый миг, когда Роуз отключилась под воздействием капельницы, вводящей ей лекарство. Или, возможно, Бет стоило обратить внимание на то, что девочки посреди ночи никогда не приходят к ее постели по одной. Когда их детские сны омрачает нечто довольно зловещее, они всегда появляются вместе.

Существовало и множество других странных событий, связанных с их дочерьми, так что неудивительно, что Бет и Ротко ничего не заметили и от них ускользнул тот простой факт, что Рут и Роуз всегда засыпают и просыпаются одновременно. Поэтому когда Роуз и Рут сказали, что видят одинаковые сны, этот комментарий мать в очередной раз пропустила мимо ушей.

Именно общий сон разбудил их с утра пораньше первого ноября, на следующий день после Хэллоуина, почти ровно в пять часов по чикагскому времени, в тот самый момент, когда их тетя Эмили вышла на пробежку перед поездкой из Кортаки в Уиски Ран. Рут и Роуз не удивило, что ночью им снились неприятные вещи. Несмотря на уговоры отца хорошенько почистить зубы перед сном, остатки липкого сахара от конфет, съеденных на Хэллоуин, все еще толстым слоем лежали на языках. Рут и Роуз не ходили выпрашивать сладости: им нравились конфеты, но вот Хэллоуина они страшились. Отец пытался уговорить их ходить от одной двери к другой, как поступали их школьные друзья, но даже рано вечером улицы были для них слишком оживленными, и девочки чувствовали себя неуютно. Вместо этого они совершили набег на миску со сладостями, которую мать выставила возле двери, и лопали конфеты, пока не стали вялыми и капризными, после чего отправились спать в обычное время. Рут и Роуз спали довольно крепко, но беспокойно: им снились разверзшиеся могилы, гниющая плоть недавно умерших и кости давно почивших; снились подземные туннели, в которых прятались скелеты из прошлого и из будущего; снились деревья, такие густые, что сквозь их кроны не проникал солнечный свет, – и так почти до пяти утра. Кошмар, разбудивший их, быстро и жестоко, словно непрошеный гость, проник в их приятный сон, прорезав его ножом и взбудоражив сознание.

После тревожной ночи сновидение казалось мирным и спокойным: озеро Мичиган замерзло и превратилось в небольшой холм, спускающийся по направлению к Чикаго; они летели с горы по льду и мягкому снегу на санках вместе с мамой и папой, а те смеялись, крепко обняв близнецов, и поездка домой казалась бесконечной. Девочки знали, что этот сон был, скорее всего, отголоском воспоминания о том, как они взаправду катались на санках, о счастливом моменте, который они разделили с Бет и Ротко, когда были совсем маленькими. Это видение оказалось о доме и семье. Это был по-настоящему глубокий сон после беспокойной ночи: он мог длиться вечно, и все равно с ним будет жаль прощаться.

А затем все изменилось, и белоснежная зима померкла в густом липком желтом свете, появлявшемся каждый раз, когда в их видениях происходило что-то настоящее и плохое. Во сне, летя с горы на санках, Рут и Роуз взялись за руки и крепко сжали пальцы друг друга. Они знали, что нужно опасаться.

Кошмар был следующим: на белой глади стояли тетя Эмили и дядя Билли. Дядя Билли – чуть в стороне. На нем были ковбойские сапоги, джинсы и рубашка. Его руки свисали под небольшим углом, левая была распорота, и из нее вместо кости выглядывали провода, но при этом она кровоточила, как у нормального человека. Кровь стекала вниз и капала, оставляя пятна на снегу. Тетя Эмили стояла прямо перед ними, но смотрела на дядю Билли, кажется, не подозревая, что на нее несутся санки. У нее на руке тоже был порез, и из запястья фонтаном хлестала кровь. А затем из-подо льда взметнулись металлические кабели, зашипевшие, как змеи, готовые…

И тут они проснулись.

Сперва девочки даже не поняли, которая из них потянулась наверх, а которая – вниз. Они сидели на двухъярусной кровати и пытались дотронуться до пальцев другой. Рут и Роуз не поняли, которая из них слезла сверху, чтобы улечься внизу рядом с сестрой. Их кожа была холодна, будто они и впрямь только что играли в снегу, и Рут поплотнее подоткнула одеяло, укрывавшее их. Роуз предложила пойти рассказать маме, что им приснился дурной сон, но Рут сказала «нет». Они знали, что мама и так за них переживает. Девочки слышали, как она говорила о них прошлой ночью.

Их дом хорошо защищал от чикагских зим и летней жары, но внутренние стены были тонкими, а двери – тяжелыми и с латунной фурнитурой. Из-за этого между дверьми и полом возникали огромные щели, так что то, что их родители считали тихим шепотом, долетало до Рут и Роуз по деревянным полам и открытым потолкам в индустриальном стиле. Некоторые звуки, например счастливое постанывание, которое нередко раздавалось в родительской спальне, не были предназначены для их ушей, и они к ним не прислушивались. Но когда родители обсуждали их двоих, девочки не могли справиться со своим любопытством. Так что они знали, что родители беспокоятся о дочерях и иногда подумывают о том, чтобы показать Рут и Роуз специалисту или проверить их в школе. Прошлой ночью они снова говорили о них и беспокоились из-за того, что девочки не захотели идти выпрашивать сладости.

– Вот только что мы скажем, если кто-то спросит нас, чем мы обеспокоены? В целом с ними все в порядке.

Раздался голос отца. Это был нежный, тихий шепот. Он забавный, душевный и милый. Дом, который он построил в своем подсознании, был приятным местом. Ни Рут, ни Роуз ни разу не бывали на пляже одни, но дом в подсознании их отца стоял на пляже, а с крыльца открывался вид на океан. Когда папа уходил в себя, девочки иногда навещали его там. Они оставались невидимыми и не произносили ни слова – они не хотели вторгаться в его личное пространство, но им нравились тепло песка и солнца и нежный шум волн, накатывающих на пляж.

Их мама издала короткий смешок.

– Вряд ли мы можем сказать: эй, наши дети кажутся веселыми и умными, у них куча друзей, но иногда они ведут себя странно. Знаешь, что девочки сказали мне вчера днем? Роуз заявила, что у женщины, живущей над нами, в животе был малыш, а теперь его нет и что она не хочет никому об этом рассказывать, но она рада, что так получилось. Нет, ты только подумай. Не жутковато ли?

Их мама была не такой, как папа. Она тоже умела веселиться и тоже была душевной и милой. Как и все мамы, она обладала волшебными руками, всегда способными выдержать вес ее детей. Она редко на них кричала, а если и делала это, то только чтобы привлечь их внимание, а не наказать. Бет изо всех сил старалась понять дочерей, быть с ними рядом, но, как и папа, мама иногда удалялась в свой воображаемый дом. Разница была лишь в том, что если дом отца был очень светлым – золотое солнце согревало его, а шум океана убаюкивал, мерно покачивая на волнах, то дом матери казался темным и страшным.

Раньше, когда они были совсем маленькими, девочки не понимали, что это личное пространство и что люди не хотят никого пускать в свои воображаемые дома. Они знали, что у каждого человека есть особое место, куда он может удалиться, но думали, что мама может посетить папин пляж, так же как Рут и Роуз могут слышать мысли друг друга. Но когда они стали старше, то поняли, что нет, не только мама не может прийти на папин пляж, но и папа никогда не был в мамином воображаемом доме. В те дни, когда мама бывала молчалива и печальна, Ротко спрашивал, что с ней, и девочкам хотелось рассказать правду: она была в страшном доме.

Может быть, если бы Бет хоть раз показала им свои детские фото или отвезла девочек в Канзас-Сити, чтобы показать дом своего детства, они уловили бы связь между местом в воображении матери и домом, в котором она выросла. А может, и нет. Может, они и не поняли бы, что дома как похожи, так и отличаются друг от друга. Это было одно и то же здание, разумеется: гниющее крыльцо, по два окна спереди и сзади, на первом и втором этажах, та же облупившаяся темно-синяя краска на ставнях. Но дом в воображении матери был окутан щупальцами тьмы, уличный фонарь едва освещал нижние ступени крыльца. Несколько раз они шли за ней по тротуару, на два шага позади – тихо, чтобы она не оглянулась, – но им никогда не хватало смелости свернуть с дорожки, подняться вслед за матерью на крыльцо и войти в дом. Их пугало, что дом владел ее разумом. Они видели, как она входит в него и дверь за ней захлопывается, и понимали: что бы ни происходило за рассохшейся дверью, это зрелище не для их глаз.

Когда их мама возвращалась из своего воображаемого дома – ее визиты обычно длились всего мгновение, но временами и по нескольку дней кряду, даже если она пыталась делать вид, что все в порядке, – Рут и Роуз беспричинно ударялись в слезы. Они ничего не могли с собой поделать. Бет всегда подбегала к ним, обнимала, и они сворачивались клубочком на диване или кровати. Девочки толком не понимали, это они ищут материнского утешения или наоборот. Они знали только, что не хотят идти за матерью, когда она уходит в тот мрачный дом в своем воображении.

Рут и Роуз знали о его существовании, но их удивило, когда они поняли, что мама на самом деле не видит дом. Она говорила, что устала, завалена работой или ей просто взгрустнулось. Но Рут и Роуз знали правду, даже если она была неведома их матери: она снова пошла в тот дом.

Возможно, осознание того, что их мать даже не знает о существовании этого дома, который всегда ждет ее в темном уголке подсознания, помогло Рут и Роуз признать, что родители не верят им, когда они говорят, что им снятся одинаковые сны. Их родители ничего не понимают, так есть ли смысл будить Бет, чтобы рассказать о том, что им приснилось? Она только разволнуется еще сильнее. Рут посмотрела на часы: родители не разрешали им вставать и смотреть телевизор хотя бы до семи утра. А пока они смогут полежать здесь, на нижней кровати, под одеялом, крепко обнявшись и шепотом обсуждая то, что им было уже известно.

Рут и Роуз услышали, как по полу детской прошел Расти. Пес цокнул когтями по деревянному полу, закрутился волчком, а затем с тяжелым вздохом улегся на пол. Девочки не помнили, каково жить без собаки. Иногда их мучили особенно беспокойные дурные сны: они оказывались в ловушке густого липкого желтого света кошмаров, как комары влипают в янтарь, и боялись, что не смогут проснуться. Тогда к ним в комнату приходил Расти и тянул ту из них, что спала на нижней кровати, за пижаму, пока они не просыпались. Он всегда был рядом, чтобы защитить их.

– Мы можем сказать мамочке, что не хотим ехать туда на Рождество, – сказала Рут. – Скажем, что хотим остаться здесь, в Чикаго, и пусть лучше тетя Эмили и дядя Билли приедут к нам. Мы можем использовать толчок.

Роуз не ответила, но это было и не нужно. Они обе знали, что в этом нет смысла. Что бы они ни сказали маме, Бет не поймет. И толчок на ней тоже не сработает. Иногда им удавалось заставить отца действовать под влиянием толчка, но даже это было непросто. Он срабатывал на учителях, тете Эмили и бабушке с дедушкой, в зависимости от того, о чем они просили, и почти всегда действовал на незнакомцах. Рут и Роуз не любили использовать толчок без крайней необходимости. После него они чувствовали истощение, а позади глаз возникала боль. И хотя они не знали, как это назвать, было в использовании толчка нечто слишком интимное. Все же, когда девочки использовали его, они обычно могли заставить людей делать то, что им хочется.

Но с мамой это не работало.

– Или, – сказала Роуз, – мы могли бы позвонить тете Эмили и предупредить ее. Надо просто рассказать ей о нашем сне и объяснить, что ее ждет.

И снова Рут не ответила. Они обе подумали о том, что произошло, когда они в прошлый раз попытались кого-то предупредить: девочки рассказали своей воспитательнице, что она в опасности и ей нужно уйти от своего мужа.

Иногда, предупредив человека, можно было сделать только хуже. Это все равно что бросить камень и распугать рыбу – где-то неизбежно появится зыбь.

– Ты права, – ответила Роуз сестре, хоть Рут ничего и не сказала. – Никто не станет слушать.

– Все будет хорошо, – сказала Рут. – Дядя Билли пообещал. Он заключил пакт.

Он пообещал.

Он убережет тетю Эмили.

Глава 19. День открытых дверей

Эмили не могла понять, действительно ли ей начало нравиться все это предприятие или она просто заставляет себя радоваться тому, что вернулась в Уиски Ран. Ясно было одно: встреча с Шоном спустя столько лет вызвала у нее странные ощущения. Но в хорошем это или в плохом смысле? Ее все еще влекло к нему. Это не было сюрпризом. В ее жизни не было такого периода, когда бы ее не влекло к Шону. В колледже он считался красавчиком: высокие скулы, темные волосы, спадающие на лицо, а также смесь крови белых и коренных американцев и бог знает чьей еще на протяжении многих поколений – все это придавало ему экзотический вид. Возникало ощущение, что за мимолетной улыбкой прячется нечто глубокое и трагичное. Шон был не первым, с кем переспала Эмили, но до него у нее было не так уж много мужчин. Во многих смыслах можно было считать, что он был ее первым.

Но что, если взглянуть на него сейчас? Было трудно немного не восхититься. Ну хорошо. Он мог любого сразить наповал. Ее действительно обеспокоило то, что на нее произвел впечатление самолет Шона, но кого она обманывает? Шон способен был ошеломить большинство людей. На взлетной полосе его ждала уже парочка внедорожников, а пока самолет выруливал, они с Билли в своей «хонде» тоже подтянулись. Эмили украдкой глянула на Билли. Он был… Она почувствовала неуверенность: это казалось неправильным, но он и правда был в предвкушении. Они оба вышли из машины и стали ждать. К ним подошла и представилась молодая женщина в деловом костюме: она сказала Билли, что рада снова его видеть, и предложила им бутылку воды. Эмили покачала головой.

Дверь самолета открылась, и показался трап. Первым вышел подтянутый мужчина в темном костюме без галстука. Несмотря на то что этот человек был не особенно крупным, благодаря его собранности Эмили поняла, что это телохранитель, еще до того как порыв ветра откинул полы его пиджака, обнажив спрятанный под ним пистолет в кобуре. Второй и третий мужчины тоже явно были охранниками. За ними шла чернокожая женщина, которая, скажем без обиняков, выглядела великолепно. Таких, как она, видишь только в фильмах. Если бы Билли заранее не упомянул о Венди, Эмили бы решила, что это девушка Шона, а не его ассистентка.

Когда Шон вышел из самолета, она немного разочаровалась. У нее не перехватило дыхание. Эмили прочла львиную долю сентиментальных романов и эротики, эскапистских фантазий, которые ей нравились, так что она была знакома со всеми романтическими клише. Эмили с предвкушением ждала того, что должно было произойти, когда она снова увидит Шона впервые за столько лет. Но у нее не засосало под ложечкой, а сердце не пропустило удар.

Пару месяцев назад Эмили прочла книгу о замужней женщине, которая завела отношения на стороне. Ее муж был алкоголиком и мужланом, который сам не раз ходил налево, и она начала встречаться с композитором, который мог играть на женском теле – ну, точнее, на определенной части женского тела, – «как на скрипке Страдивари». Книга была достаточно непристойной, чтобы Эмили бросило в жар, но сюжет сам по себе оказался довольно слабым. И все же история была достаточно захватывающей, и Эмили продолжила чтение. Одним из ее любимых эпизодов стал тот, в котором женщина снова столкнулась с композитором, после того как не виделась с ним год или два. Хотя она клялась и божилась, что постарается держаться от композитора подальше, женщина тут же поняла, что снова переспит с ним. Она ничего не могла с собой поделать. Он, черт побери, был слишком сексуален. Один лишь взгляд на него, мысль о его губах, о его пальцах «превратили ее трусики в озеро чудес». Прочтя это предложение в книге, Эмили громко рассмеялась, а сейчас оно заставило ее улыбнуться, ведь, увидев Шона спустя столько лет, она не почувствовала ни малейшего искушения.

Странно было то, что ее дыхание вообще не сбилось. Шон выглядел лучше, чем когда Эмили видела его в последний раз. Детская припухлость растворилась – или, скорее всего, как подумала она, от нее избавились благодаря персональным тренерам, шеф-поварам, образу жизни и помощи профессионалов, которую могут позволить себе лишь сверхбогатые, – и он спустился с трапа, уверенный в себе и подтянутый. Даже не зная, что джинсы на нем были от Momotaro, а мотоциклетная куртка, надетая поверх футболки, от Saint Laurent, Эмили прекрасно видела, что его одежда была на порядок лучше той, которую носил ее муж. Она украдкой глянула на Билли. Нечестное сравнение.

Билли всегда любил футболки и джинсы. Ему обычно было плевать на одежду, и именно благодаря этому безразличию одежда хорошо сидела на нем. Когда Билли было слегка за двадцать, он был поджарым, хоть ничего для этого и не делал: мышцы словно возникали сами по себе, несмотря на то что большую часть времени он просиживал за ноутбуком. У него было несколько пар джинсов и полный комод футболок, и он напускал на себя вид, который говорил, что ему на все плевать. Обычно это свойственно либо тем, кто из кожи вон лез, чтобы впечатлить других, либо полным разгильдяям. Билли же выглядел уверенно и круто. Но так было, когда ему было чуть за двадцать. В последние несколько лет – с тех пор как он завязал – Эмили начала замечать, что его поношенная одежда теперь больше походит на лохмотья. То, что раньше выглядело сексуально, стало казаться потертым и выцветшим. Как и сам Билли. Когда он перешагнул за тридцатку, волосы у него немного поредели, а мышцы, которые так легко появлялись в двадцать лет, уступили место более мягким линиям. На лице проступили новые черты – следы того, как он насиловал свое тело и здоровье на протяжении целого десятилетия. Эмили понимала, что Билли выглядит так отчасти потому, что она его таким видит: что поделать, если в его коже, испещренной глубокими морщинами, отражаются ее собственные разочарования. Быть может, поэтому новая одежда, которую он купил на деньги, полученные от Шона, так сильно его изменила. Новые джинсы, новые футболки, новый человек.

Между тем, переводя взгляд с мужа на Шона, Эмили уловила разницу между одеждой, купленной в Gap (пара джинсов за семьдесят долларов и футболка за тридцать), и тем, что можно приобрести, когда есть личный шоп-ассистент, а деньги – это вообще не проблема. Эмили не нужно было знать бренды, она и так понимала, что его футболка стоит двести долларов, а джинсы – больше пятисот баксов. А уж о том, сколько может стоить такая кожаная куртка, она вообще не хотела думать. Как там говорят? Не одежда красит человека? И в случае Шона Игла это действительно было так. Он выглядел так, будто делает вещам одолжение, надевая их. Джинсы и куртка сидели на нем совершенно непринужденно. «Потому что он и чувствует себя в них непринужденно», – поняла Эмили. Шон не пытался что-то из себя изобразить. Он, скорее всего, даже и понятия не имел, что носит одежду, которая вне досягаемости для таких людей, как Билли. И Эмили бы не удивилась, узнав, что кто-то из его сотрудников готовит для него комплект одежды на каждый день.

Но, несмотря на дорогую одежду и красоту Шона, Эмили ничего не почувствовала. Никаких бабочек в животе. Если бы она не была в отношениях и он бы начал с ней флиртовать, она бы ответила на флирт, но видеть его теперь было все равно что смотреть на потускневшую фотографию с великолепного отпуска.

Шон подчеркнуто пожал Билли руку и неловко обнял его одной рукой, как обычно делают парни, а затем повернулся и посмотрел на Эмили.

– Эй, – сказал Шон. – Рад тебя видеть.

Поцелуй в щеку, извинения, и он увел Билли к себе в машину.

– Нужно поговорить о делах, – произнес Шон.

Вот и все. Трое охранников в первой машине, Билли и Шон впереди во втором внедорожнике с Венди на заднем сиденье, а Эмили осталась одна в их «хонде».

Первые пару минут она кипела от ярости, но затем решила сдаться. Эмили ничего не могла с этим поделать. К тому же чего она хотела? Чего ожидала? Эмили была рада, что встреча с Шоном ничего в ней не всколыхнула. Их общее с Шоном и Билли прошлое и без того было достаточно запутанным. Разумеется, она пару раз – да нет, больше – фантазировала о том, как бы сложилась ее жизнь, останься она с Шоном. Но делала она это, только когда у них с Билли не ладилось. Ей нельзя думать об этом сейчас, особенно тогда, когда все наконец-то снова встало на свои места. Билли чист. Билли работает. Им выпала такая возможность. Нет, здесь не из-за чего расстраиваться. К тому же вид снаружи был сногсшибательный, и этому нужно было отдать должное. Кортака – милый городок с водопадами и густыми лесами, а венчает его озеро. Но новый улучшенный Уиски Ран – это просто нечто, и пейзажи, сменяющие один другой по пути отсюда до особняка Игл, словно сошли с открыток, особенно сейчас, когда все припорошил снег. Правда, он уже начал подтаивать в поздних лучах утреннего солнца.

К тому времени, как Эмили осилила подъем и увидела особняк, она уже не чувствовала раздражения. Она была в предвкушении. Билли описывал ей особняк и рассказывал о том, что Шон его отремонтировал, но увидеть все собственными глазами – это нечто совершенно иное.

Особняк Игл выглядел именно так, как она себе его представляла, но вот Скворечник, или Домик На Дереве, или какое там нелепое имя Шон дал этой надстройке, кардинально отличался от того, что она ожидала увидеть. Эмили думала, он будет выглядеть сурово и выбиваться из общего пейзажа: этакий каприз миллиардера, насаженный на классическое здание. Надстройка, которая с годами будет становиться все хуже и хуже. Архитектурный онанизм. Однако, к ее вящему удивлению, личная резиденция Шона выглядела так, словно ей и было место на самом верху особняка Игл. Даже несмотря на то, что стекло и сталь контрастировали с деревом и камнем, которыми был отделан особняк, все это отлично смотрелось вместе. Гнездо. Точно, Билли сказал, что именно так Шон назвал эту часть здания. Хоть это имя и звучало нелепо, оно подходило идеально: особняк был похож на птицу, которая вот-вот взлетит – в поздних лучах утреннего солнца водостоки выглядели несколько резко и грозно, а стеклянная надстройка, покоящаяся на стальных балках, вызывала в воображении ассоциацию с птичьим гнездом.

Эмили следовала за двумя внедорожниками. Они припарковались рядком перед лестницей, ведущей к входу. Она вышла из машины и стала обходить ее, чтобы добраться до багажника, но ее окликнул Шон.

– Не утруждайся, – сказал он. – Сегодня, пока я тут, в доме присутствует часть персонала: они должны приготовить что-нибудь, а также убедиться, что везде чисто и вы, ребята, можете въезжать. Кто-нибудь принесет из машины ваши вещи. Но не волнуйтесь: когда я уеду, вы останетесь здесь только вдвоем. Хочу, чтобы у Билли была свобода действий и он мог привести свою магию в исполнение.

Билли уже поднялся по лестнице, но Шон развернулся и подошел поближе к Эмили. Он взял ее под локоть, заглянул ей прямо в глаза, и на этот раз его широкая улыбка предназначалась только ей.

– Знаешь, я рад тебя видеть. Правда рад.

Эмили взглянула наверх, чтобы посмотреть, не заметил ли это Билли, но он уже вошел внутрь: ему не терпелось поскорее остаться наедине с Нелли. Венди стояла на самом верху, то ли глядя в планшет, то ли тайно притворяясь, что разглядывает что-то в нем. Охрана Шона как будто исчезла. Они были только вдвоем. Такой интимный момент.

– Ты отлично выглядишь, но прошло так много времени, – сказал Шон. – Почему мы так долго не виделись друг с другом?

– Ну, если вкратце, то мой муж ненавидит тебя и переживает, что ты все еще любишь меня, а я – тебя и что я могу бросить его и уйти к тебе, – произнесла она с бесстрастным выражением лица.

Шон отпустил ее локоть и отступил на шаг. Он потер рукой подбородок.

– Черт побери. Не знаю, смеяться над этим или нет.

– Можешь посмеяться, – сказала она.

– Это правда?

– Что я все еще люблю тебя? Знаешь что, почему бы тебе не провести мне экскурсию по своему крошечному домишке? – сказала она.

На его лице промелькнула вспышка раздражения, но он потушил ее.

– Это не крошечный домик, – сказал он. – Да что не так с вами обоими?

Эмили увидела, как дверь открылась и Билли частично высунулся наружу.

– Ты идешь? – обратился он к Шону.

Шон повернулся к нему.

– Ага. Хорошо. Иду, – он оглянулся на Эмили. – Мне нужно заняться делами с твоим мальчиком. Венди проведет для тебя ознакомительную экскурсию.

Шон взлетел по ступеням с энергией, напомнившей Эмили собаку ее сестры. Нужно было отдать ему должное: если Билли был сентиментальным и пытался разобраться во всем, что могло пойти не так, то Шон всегда проявлял энтузиазм. Он был полон энергии.

Эмили поднялась по ступенькам вслед за ним и встала рядом с ассистенткой Шона. Вблизи она выглядела еще более привлекательной, и Эмили задалась вопросом, а не модель ли Венди часом и не спит ли с ней Шон.

– Ответ – нет, – сказала Венди.

– Нет? Что «нет»?

– Вы задаетесь вопросом, не одна ли я из шлюшек Шона. Ответ – нет.

– Я не…

– Не отрицайте, – заявила Венди. Она перебила Эмили, но как-то по-доброму, и в ее голосе прозвучало некое дружелюбие, заставившее Эмили нехотя рассмеяться.