Текст книги "Особняк"

Эмили начала с того, что поднялась обратно по ступенькам и вышла на террасу, протянувшуюся на всю длину особняка. Ей нравились тяжелые бревна, составлявшие костяк особняка, и то, как они вторили лесу. Она остановилась, чтобы полюбоваться пустым бассейном и джакузи – как только они заработают, это будет что-то, – и заглянуть внутрь особняка. Архитектор Шона в изобилии добавил французские двери, чтобы, когда погода шепчет, можно было открывать дом: ей было интересно заглянуть в них. Она, разумеется, уже гуляла по особняку Игл, но в том, чтобы заглядывать внутрь, стоя на террасе и прислонившись к окну, было что-то от вуайеризма.

Терраса сужалась к концу здания, но вела за угол и затем за особняк Игл. Трудно было сказать, в чем разница, но становилось ясно, что эта часть поместья отведена персоналу. Может, из-за того, что дизайн был более функциональным? Двери там ставились для того, чтобы скрыть от посторонних глаз то, что происходит за ними, а не для того, чтобы у гостей был обзор на склон, спускавшийся к реке. Здесь мощеная подъездная дорожка превращалась в парковку – гости оставляли машины перед домом вместе с шоферами или ставили их на автопилот – с отдельным гаражом, где находилось все необходимое оборудование. Эмили не потрудилась зайти в гараж, но, по словам Нелли, там были несколько пикапов, садовые инструменты и газонокосилки, снегоуборщики, настоящая снегоуборочная машина и все в таком роде. Там стояло еще одно хозяйственное здание, чуть меньше размером, в котором должна была находиться полностью оборудованная мастерская, где работники могли найти все, что нужно для ремонта. Еще было приличных размеров здание, где находилось оборудование для перекачки воды, а также постройка намного меньше – настолько крошечная, что ее можно было назвать сараем. По словам Нелли, она использовалось для… Э-э. Эмили забыла для чего. Все здания были идеально спроектированы и построены (по крайней мере, так казалось снаружи) и при этом настолько хорошо повторяли дизайн особняка Игл, что было трудно поверить в их прозаичное назначение и отсутствие здесь раньше.

За кухней и огороженным клочком земли, который должен был стать садом, однако, было еще одно здание, которое заметила Эмили: раньше она не обращала на него внимания. Оно оказалось размером с небольшой деревенский дом, да и выглядело во многом похоже. Эмили подошла к нему. Это здание привлекло ее внимание, потому что, в отличие от гаража и хозяйственных построек, оно определенно стояло тут уже давно. Крыша была новой и, насколько Эмили могла судить с такого расстояния, окна – тоже. Но по мере того как она подходила ближе, становилось все более и более ясно, что камни, составлявшие фундамент, покосились, да и бревна, из которых был построен дом, деформировались. Вокруг окон и входной двери были опалины.

Интересно, здание стояло здесь раньше, в ту зиму, что она жила в хижине с Билли и Шоном? Оно казалось ей знакомым, но Эмили не могла сказать наверняка.

Она подошла к двери, но та не открылась. На ней был считыватель отпечатка ладони, и Эмили приложила свою руку к нему.

Ничего.

– Нелли, – позвала она. – Открой, пожалуйста.

Ничего. Может, Нелли сюда не провели? Эмили не припоминала, говорил ли ей кто-нибудь хоть что-то о внешних постройках и территории. Нелли, должно быть, ограничена стенами особняка Игл и Гнезда. Эмили отошла от двери и подошла к одному из окон. Внутри комната выглядела так, как будто пострадала от пожара, но на этом все. «Дом незачем было сохранять», – подумала она и задалась вопросом, какого лешего он все еще тут.

Ой.

Как так получилось, что она его не узнала? Разумеется, Эмили уже бывала внутри. Она не раз приходила сюда с Шоном в те месяцы, когда жила на территории поместья, в хижине, вместе с Билли и Шоном. В тот год она позволила себе вылететь из колледжа.

Но Эмили только раз была здесь без него. Почти в самом конце, когда отношения между ними тремя так запутались, осложнились и испортились, что она уже и не знала, как правильно поступить.

Она снова заглянула в окно, но внутри, кроме ущерба, причиненного пожаром, смотреть было больше не на что. «А вот если бы хижина все еще стояла здесь, – подумала она, – это было бы подобно катарсису». Но, увы, Шон подарил ее Университету Кортаки. Если бы хижина все еще стояла там, где была Эмили все эти долгие странные месяцы, когда ей было двадцать, а затем и двадцать один, она бы искала в ней какого-то утешения.

Вместо этого Эмили поняла, что шагает прочь от сторожки в поисках клочка земли, на котором прежде стояла хижина, в поисках того, что было утрачено.

Как так случилось, что она здесь уже неделю и ей только сейчас пришло в голову поискать хижину? В двенадцати или пятнадцати метрах от сгоревшего дома она нашла плоский клочок земли, который показался ей похожим, но нет: она поняла, что находится все еще слишком близко к особняку Игл. Вид не тот, и там должно было быть… да, там! Если пройти дюжину шагов в лес, там, где за особняком сгущались деревья, был намек на небольшой пятачок – семейное кладбище Иглов. Там лежали прадед Шона, его дед и бабка, а также отец и мать.

Когда она жила в хижине, оно выглядело аккуратным и ухоженным, на нем росли свежие цветы, и было видно, что Шон, как любящий сын, занимался этим местом. Только в последующие годы оно заросло травой. Кладбище было обнесено новым литым железным забором, плавно переходящим в лес, но, даже несмотря на густой ковер из вьющихся растений и плюща, который прерывали древесные всходы и быстро растущие сосны, она смогла разглядеть, что на могилах стояли все те же маленькие, плохо обтесанные песчаники, имена и даты смерти на которых рассмотреть было невозможно. В определенном смысле лучше всего было ничего не трогать, позволив природе поглотить кладбище, и оставить мертвых в покое. Казалось, что это место было оборудовано так, чтобы о нем было легче забыть. Эмили подумала, что разумно было поставить забор и таким образом оградить кладбище от любопытных гостей, решивших побродить по территории. Кажется, в заборе имелась калитка, так что, если кто-то захочет попасть на небольшой участок кладбища, ему придется самостоятельно перешагнуть через забор высотой до бедра. Также там были небольшие предупреждающие знаки, тактично намекающие гостям на то, что вход воспрещен. Сейчас семейное кладбище, на взгляд Эмили, выглядело более естественно, чем дюжину лет назад, когда о нем заботились и очищали от сорной травы. Тогда его легко можно было использовать: казалось, будто вот-вот должно было что-то случиться и кладбище должно быть готово принять тело в любой момент. Теперь оно выглядело как должно – как часть прошлого Шона. Погребенная часть.

Эмили сориентировалась по кладбищу, снова вышла из леса, затем прошла две-три дюжины шагов и остановилась, почувствовав, как по спине пробежал холодок. Она повернулась и взглянула на главное здание, а затем на реку. «Да, – подумала Эмили, – это то самое место». Здесь и стояла хижина. Именно сюда Шон и Билли приехали после выпуска, и здесь они вдвоем жили практически в первобытных условиях, создавая костяк Нелли и то, что позже выросло в Eagle Technology.

На самом деле это случилось не так уж давно. Двенадцать – нет, прошло тринадцать лет с тех пор, как она оказалась здесь. Боже милостивый, как Шону удалось уговорить ее поехать с ним после той вечеринки на Хэллоуин? Но это случилось: она провела здесь ночь, а когда проснулась утром, рука Шона была перекинута через ее плечо, а его ладонь покоилась на ее груди. И тогда ей уже не хотелось уезжать. Эмили удалось преодолеть неловкость и чувство стыда в тот момент, когда она открыла глаза и увидела, что Билли лежит на пенке и пялится на нее из своего спального мешка. Но затем он приветственно помахал ей рукой и отвернулся, чтобы она могла спокойно одеться. Эмили сходила в туалет, испытывая одновременно восторг и отвращение, что приходится делать это на улице, а когда вернулась, Билли сидел на крыльце хижины на пне, который пытался выдать себя за предмет мебели.

– Я варю кофе, – сказал он. Говорил он очень тихо. – Решил, тебе не помешает после вчерашнего. Я Билли, сосед Шона. Можешь пойти разбудить его, если хочешь.

– Спасибо, все в порядке. Пусть немного поспит. Я никуда не тороплюсь. И спасибо за кофе.

– Не спеши благодарить. Кофе и сам по себе ужасен, но все становится еще хуже, учитывая, что у нас нет ни сахара, ни молока. К тому же уходит целая вечность, чтобы его сварить. Нужно, чтобы нагрелась печь, закипела вода, а потом… ну, в общем, это долгий процесс.

Билли сходил за одеялом, чтобы она могла в него закутаться, а потом, через какое-то время, снова вернулся обратно в хижину и принес ей чашку черного кофе, который, как он и говорил, оказался ужасен. Они болтали и болтали. Только когда из двери показался Шон – вид у него был жалкий, и он зевал, – Эмили поняла, что проговорила с Билли почти два часа.

– Эй, – сказал Шон. Он натянул джинсы, но ступал босыми ногами, несмотря на холод, а также надел красный свитер с логотипом Университета Кортаки на голое тело. Он замешкался, а затем подошел к ней, нагнулся и поцеловал.

Это было мило.

Эмили не помнила, как так получилось, что она провела там весь день, а потом они все трое поехали в Кортаку, чтобы она могла заступить на смену в баре «Звездная пыль». К тому времени, как Эмили закончила, она была настолько измотана, что валилась с ног. Выйдя с работы, Эмили увидела, что Шон сидит на скамейке возле бара. Он скрючился над ноутбуком и грохотал ключами. Она встала рядом с ним, а когда он закрыл ноутбук, взяла его руки в свои. Его пальцы были обжигающе холодными. Он натянул на голову капюшон и застегнул куртку, но все равно весь дрожал.

– Давно ждешь? – спросила она.

– Всю свою жизнь, – ответил он.

Ей было двадцать.

Ей никто никогда не говорил таких красивых слов. Разумеется, она влюбилась.

Эмили села в его колымагу, и они заехали к ней домой, чтобы взять смену одежды и зубную щетку. Билли спал, свернувшись калачиком на заднем сиденье – теперь, когда она вспоминала этот эпизод, ей впервые пришло в голову, что он, скорее всего, напился и вырубился, – и проспал всю дорогу до хижины Шона, не проснувшись, даже когда они остановились. Она провела вторую ночь с Шоном, как и большую часть ночей в этом месяце. Иногда Эмили одалживала машину соседки, чтобы съездить в Уиски Ран, а иногда Шон забирал ее или давал ей машину, чтобы она могла съездить на занятия и на работу и вернуться обратно. Эмили была влюблена, и ей казалось, что вся ее жизнь в Кортаке – всего лишь игра, пройдя которую она сможет вернуться в хижину к Шону. Занятия, друзья, смены в баре «Звездная пыль», День благодарения с родителями Мардж в Нью-Йорке – все это уходило на второй план. Важнее всего для нее было проводить время с Шоном. Эмили начала иногда пропускать занятия ради пары лишних часов или дней в хижине. Соответственно, от этого начали страдать ее оценки. И все же ей удалось вытянуть на одну пятерку, две четверки с плюсом и одну четверку с минусом.

Пять недель зимних каникул Эмили планировала провести в одиночестве в своей квартире и взять дополнительные смены в баре, но вместо этого она жила с Шоном и Билли в Уиски Ран и ездила в Кортаку на «универсале», когда нужно было выйти на работу. Рождество Мардж пригласила ее провести на Гавайях с ее родителями, и Эмили просидела там всю неделю, сгорая от желания поскорее вернуться к Шону: пляжный домик не произвел на нее никакого впечатления. Канун Нового года в тесной хижине с горящей красным огнем печкой и редко падающим снежком стал самым счастливым в ее жизни.

И теперь, все эти годы спустя, Эмили стояла у особняка Игл: она была тридцатитрехлетней женщиной, которая оказалась замужем не за тем из двух парней и забыла, каково это – быть двадцатилетней. Она даже не смогла припомнить, когда отношения с Шоном начали портиться. Должно же было все с чего-то начаться. Должен был быть определенный момент в прошлом, к которому можно было вернуться, указать на него пальцем и сказать, что вот, именно с этого все и началось. Может, разлад произошел, когда Шон начал разъезжать в поисках инвесторов, которые могли бы обеспечить их стартовым капиталом для следующего этапа разработки Eagle Logic, и оставляя их с Билли наедине так надолго, иногда на несколько дней кряду? А может, еще раньше, когда с посудой и другими обязанностями по дому ей помогал именно Билли? Шон слишком быстро привык к мысли, что о нем кто-то заботится. Или это случилось тогда, когда начался новый семестр, а Эмили не пошла на занятия и бросила всю свою жизнь к ногам мужчины, который не оценил того, какую жертву она принесла, отказавшись от колледжа? А может, ситуация изменилась еще раньше, в то самое первое утро, когда она проснулась в хижине и увидела, что Билли смотрит на нее? Тогда никто из них ничего не понял. Возможно, все началось в тот раз, когда едва забрезжили первые лучи ноябрьского утра, а он лежал в своем спальном мешке и груде одеял и смотрел на то, как она спит в объятиях Шона Игла? «Именно тогда, – подумала Эмили, – Билли сделал свой выбор».

Потому что в самом конце все свелось именно к этому. Нужно было решаться. Каждому из них. Шон и Билли должны были сделать выбор – она или Eagle Logic. Может, из-за неуверенности в себе, а может, потому, что она изо всех сил пыталась избавиться от своего прошлого, но когда пришел ее черед выбирать, Эмили отправилась с тем, кому она нужна была больше всего, а не с тем, кто хотел ее. Это был трусливый поступок, но она слишком боялась оказаться в отношениях, в которых она любила сильнее, чем любили ее. С Билли она была уверена – и все еще уверена, – что он нуждается в ней больше, чем она в нем. Эмили любила его, правда любила, но в крайнем случае, если совсем прижмет, придавит, припрет… она сможет уйти от него. Ее мать не смогла бросить отца. И уже тогда Эмили понимала, что если бы осталась с Шоном еще хоть ненадолго, то было бы уже слишком поздно и у нее не получилось бы от него уйти. Шон пустил бы свои спутанные корни слишком глубоко в ней, и она уже не смогла бы ничего контролировать. Как Эмили могла держать что-то под контролем, если она любила его достаточно сильно, чтобы бросить ради него колледж, а он – недостаточно, чтобы отказаться от этой дурацкой программы, над которой работал? А вот Билли был готов бросить все, если в таком случае она уйдет вместе с ним, и это наделяло ее силой. Она видела свою мать… Нет, с Эмили случилось вовсе не то же самое, что с ее матерью. Билли был красив – не так, как Шон, но все же красив, и он отдал ей всего себя еще до того, как она начала давать ему что-то взамен.

Шон скрывал от нее слишком большую часть своей души. Он никогда не рассказывал ни о своих родителях, ни о детстве, несмотря на то что они жили в двух шагах от сгоревшей сторожки. Шон редко расспрашивал Эмили и о ней самой. Он, конечно, в основном слушал, что она говорит, уделяя ей все свое внимание – он делал это, когда уставал от скучной работы или когда хотел секса, – он умел очаровывать и соблазнять, но все это происходило только по его расписанию. Он любил ее и был с ней счастлив, но пусть Эмили и чувствовала, что Шон хочет быть с ней, она никогда не была абсолютно уверена, что может на него положиться. С Билли все было иначе. Билли был с ней полностью откровенен. Билли не просто хотел быть с ней, Билли в ней нуждался.

Запинаясь, урывками, Билли рассказывал ей о своем детстве, которое так походило и так отличалось от ее собственного. У него был пьяница-отец, который исчез, когда ему было девять, за ним последовала толпа любовников матери. Кто-то оставался на несколько месяцев, кто-то всего на несколько дней. Сколько их промаршировало, мало что оставляя после себя, помимо пустых бутылок… Слава богу, его мать умерла, когда он учился на первом курсе колледжа, от передоза. Мать, которая когда-то хотела стать художницей, явно какое-то время подрабатывала проституткой, и ее любовников можно было назвать так только в кавычках. Но Билли не винил ее. Как говорил Билли, в определенном смысле он ее обожал, потому что она старалась ради него изо всех сил. Да, она не много хорошего могла дать ему, но делала все что могла. Он плакал, когда рассказывал все это Эмили, и она, разумеется, тоже плакала. Эмили знала, что одной из причин ее влюбленности была его готовность плакать и способность заставить плакать вместе с ним.

Это была правда. Она любила и Билли, и Шона, и несколько недель оба парня твердили о том, что без нее никогда не будут счастливы. А затем наконец настала последняя долгая, затянувшаяся ночь, когда они, все трое, кричали друг на друга, ходили взад и вперед и произносили слова, которые уже не вернешь. Дверь хижины распахивалась и захлопывалась с громким стуком, звучали обвинения, раскрывалась правда.

Так что да, это был трусливый поступок, но в конце концов она выбрала Билли. Возможно, она совершила ошибку. Может, ей стоило рискнуть и остаться с Шоном, но в итоге все сложилось хорошо, так ведь? И вот Эмили через столько лет вновь стоит на том самом клочке земли, где все началось, и она все еще замужем за Билли.

Она отпихнула ногой небольшой камушек с лужайки. Тот прокатился по влажной траве к месту, где раньше стояла хижина, и врезался в дерево. Эмили повернулась и посмотрела на особняк Игл, а затем подняла голову и глянула туда, где Гнездо, преодолевая гравитацию, зависло над зданием. Там сейчас ее муж: он все еще работает, все еще ведет свою беседу с Нелли.

Она не обратила внимания, как моросящий дождь превратился в настоящий ливень, но поняла, что дрожит. Брюки намокли, а несколько капель дождя затекли под куртку и намочили ее рубашку спереди. Эмили почувствовала, как холодный ветер пробирается вдоль позвоночника, и содрогнулась.

Сделал бы Билли тот же выбор, если бы ему снова пришлось выбирать? Предпочел бы он ее Нелли, решил бы, что Эмили ему дороже компьютерной программы? Сделал бы Шон тот же выбор? А она сама?

Потому что в определенном смысле было такое ощущение, что они, все трое, снова живут вместе в этих лесах.

Глава 25. Ноябрьский дождь

Доступ Седьмого Дня. Он так несерьезно к этому отнесся, даже пошутил, что теперь его можно считать богом. Но это была вовсе не шутка. Разумеется, Нелли создавалась не как ИИ, но в определенном смысле она была живой, так что раз Билли создал Нелли – значит, да, он был если не единственным Богом, то одним из богов. В закодированной вселенной Нелли они с Шоном боролись за право называться богами творения.

Но если Бог создал Вселенную за семь дней, Билли профукал семь дней и еще два и не был уверен, что добился хоть какого-то прогресса в попытках починить то, что он пробовал создать так много лет назад. Хорошей новостью, даже благословением, однако, было то, что пришло время снимать швы. Девять дней прошло с тех пор, как он начал работать вплотную, и десять дней – с тех пор как они приехали в особняк Игл.

Или, может, уже одиннадцать дней? Сейчас… Билли понял, что понятия не имеет, сколько сейчас времени. Нелли уже несколько часов доставала его просьбами спуститься в лазарет, но он чувствовал, что вот-вот обнаружит что-то в исходном коде, так что проигнорировал ее и продолжил работать. Только когда Нелли включила в кабинете кондиционирование и температура в нем упала на двадцать градусов за двадцать минут, он сдался.

– Ладно, ладно! – сказал он. – Намек понят.

Хорошо. Сейчас почти четыре часа дня. Ты работаешь без отдыха уже сорок семь часов и одиннадцать минут. Тебе нужно было снимать швы вчера днем. Пожалуйста, спустись в лазарет, чтобы я наконец смогла это сделать.

– Наконец? Черт побери. Мы что, запрограммировали тебя на пассивную агрессию?

Пожалуй, тебе стоит подумать дважды, прежде чем оскорблять меня. Ведь это я собираюсь снимать тебе швы…

Билли рассмеялся. Иногда она бывала по-настоящему забавной.

Спускаясь по лестнице в лазарет, он не смог припомнить, почему отмахивался от Нелли. Он не мог дождаться, когда ему снимут швы. Рука перестала болеть довольно быстро, но, о боже, как же она чесалась! Зуд стал его постоянным спутником. Через бинты Билли не мог почесать руку, и слава богу, потому что он был уверен, что расчесал бы ее до крови. Небольшое облегчение он испытывал, только тихонько надавливая на поверхность ладони. В процессе работы, несмотря на то что было неудобно печатать на клавиатуре из-за повязки, зуд иногда уходил на второй план. Все из-за той же работы Билли забывал помыться и поесть, если только Нелли не начинала его пилить; из-за нее он спал нерегулярно и урывками и из-за нее же иногда терял чувство реальности происходящего. Но зачастую из опиумного оцепенения работы его выводила именно щекотка от швов и ощущение, что кожа снова зарастает. Он чувствовал, как залечивается рана, как растет и затягивается кожа. Это было невыносимо.

Билли сел. Один из манипуляторов нежно зафиксировал его руку и кисть, два других соорудили стерильную ширму из медицинской бумаги, а четвертый колдовал над его рукой, спрятавшись за перегородкой.

Я введу тебе немного антибиотиков. Сначала почувствуешь небольшое давление, затем еще раз, когда я буду удалять швы, но боли это причинить не должно.

– Легко тебе говорить. Ты ведь даже не знаешь, что такое боль.

Если волнуешься, я могу нанести местный анестетик. ИЛИ, МОЖЕТ, ТЫ ХОЧЕШЬ ВЫПИТЬ?

Он вскинул голову, наблюдая за тем, как его рука исчезала за хирургической простыней. Нелли сказала именно это. Сказала же? Или нет. Уже поздно. Или рано. Неважно. Он оглянулся в поисках мягкого зеленого света, который Нелли проецировала, чтобы было на чем фокусироваться – иногда форма менялась, и шар превращался в нечто, по форме напоминающее бутылку с водой, – но его не было.

Нелли делала так последние пару дней, Билли был в этом уверен. Вот он работает и говорит с Нелли, а через секунду она переключается на другой свой голос: появляется та, другая Нелли, а затем она продолжает говорить как ни в чем не бывало. А когда он спрашивает ее, что это было, Нелли заявляет, что она ничего не говорила, что Билли слишком усердно работает и ему нужно лучше заботиться о себе.

А может, ему и впрямь нужно выпить.

Он начал слышать голоса.

Билли почувствовал на руке давление и, вопреки заверениям Нелли, легкий укол иглы, а затем почти сразу же более легкое нажатие, едва ли сравнимое с весом стакана воды. Он услышал звук разрезаемых швов, а затем почувствовал внезапный острый приступ зуда: когда вытаскивали швы из руки, было хуже всего, будто армия муравьев под кожей взбунтовалась. А затем… О! О, облегчение! Он готов был взвыть. Вместе с этим ощущением по телу внезапно разлилось тепло, и Билли почувствовал усталость. Он подумал о том, что готов отправиться в постель.

Отлично выглядит. Останется небольшой шрам, но на этом все. ТОЛЬКО ПРОВОДА.

– Что?

Я спросила: хочешь воды?

– А.

Ты на секунду задремал? Может, тебе стоит пойти поспать?

Билли действительно устал, в этом не было никаких сомнений. Может, он и правда на миг отключился. Его одолела пьяная усталость, из-за которой все вокруг казалось вязким и тягучим, как сироп.

– Ага. Хорошо. Спасибо, – Билли согнул пальцы и посмотрел на ладонь. Порез зажил и превратился в крошечного злобного червячка. Билли пробежался пальцем по короткому шрамику. Щекотно. Нажал на него. Твердый. Неупругий. Как будто ковер, лежащий на бетонном полу. – Мне бы не помешало поспать, – сказал Билли. Он встал и зашагал обратно в Гнездо. – А где Эмили?

В городе. Она поехала за продуктами. Ей нравится самой заниматься покупками, хотя в этом нет никакой необходимости. Я могу заказывать еду для вас. Я предпочитаю, чтобы она оставалась здесь.

На него, словно волна, накатила усталость, и вынырнуть из нее не получалось. Билли опирался рукой о стену, шагая из лазарета в среднюю часть здания, а затем поднимаясь по ступенькам, чтобы вернуться назад в Гнездо. Было приятно, что бинты наконец сняли.

Я предложила заказать доставку и попросить прислать кого-нибудь, чтобы разгрузить продукты. У нее нет никаких веских причин ездить в город.

– Ну да, но ей здесь особо нечем заняться. Она просто пытается найти себе дело.

ВАМ НИКОГДА НЕ ПРИДЕТСЯ УЕЗЖАТЬ.

Билли остановился. Сперва, несмотря на то что ему следовало этого ожидать, он был удивлен, что Нелли следует за ним повсюду, в какую бы часть особняка Игл он ни направлялся. Однако Билли привык к этому, и ему даже нравилось иметь постоянного спутника: не обязательно было ради нее прерывать разговор, ведь она всегда была включена и всегда оставалась здесь, рядом.

– Прости. Что ты сказала?

«Вам никогда не придется уезжать». Нелли это сказала? Она же это сказала, верно?

Она любит почитать.

Он зашагал дальше.

– Ага. Ей нравятся любовные романы.

Язык от усталости заплетался, и Билли старался осторожнее подбирать выражения. Мысли путались, а еще, черт побери, мешали эти ступеньки. Как много ступенек. Лифтер должен приехать завтра или послезавтра, и Билли с нетерпением ждал, когда же сможет подниматься и спускаться в лифте и ему не придется преодолевать все эти огромные лестничные пролеты, пусть только так он и занимался физической активностью.

Она пишет книгу.

– Кажется, не все идет гладко, да?

Да. Я хочу, чтобы она была счастлива, ведь благодаря этому счастлив и ты.

Ха. А вот это интересно.

Он ударился большим пальцем о верхнюю ступеньку и начал неуклюже падать вперед, но затем ему все-таки удалось восстановить равновесие. Господи. Если бы Нелли не сказала ему, что он работает уже почти два дня без перерыва, Билли бы подумал, что обнаружил тайный склад с бухлом и ушел в запой. Он был абсолютно не в себе, как будто был пьян или под кайфом, и на все тело накатывала неестественная усталость.

А может, она вколола ему что-то еще кроме антибиотиков? Нет, это безумие.

Тебе нужно прилечь, Билли.

– Я работаю над этим.

Его собственный голос будто донесся до него издалека. Он слышал, как заплетается его язык. Прошло слишком много времени. Билли слишком долго работал, слишком сильно давил на себя. Ему уже не двадцать два. Он должен заботиться о себе.

Билли добрался до спальни, быстренько почистил зубы, сходил в туалет и повалился на кровать. Свет погас, и окна затемнились.

Приятных сновидений. Я ПРИГЛЯЖУ ЗА ТОБОЙ.

По крайней мере, ему показалось, что она так сказала, но к тому времени он уже уснул, и это вполне мог бы быть сон. Проснувшись, Билли обнаружил, что запутался в одеялах, как будто во сне крутился и ерзал. Он не помнил, что такое ему приснилось и отчего он запутался в постельном белье, но в голове у него эхом раздавался двойной голос Нелли. Рука все еще немного чесалась, но это было несравнимо с зудом, от которого он страдал, пока не сняли швы. Билли снова потер шрам пальцем и остановился. Небольшой кусочек нитки все еще был внутри, и он мог нащупать его кончиком пальца. Билли поднес руку к лицу, чтобы разглядеть его. Нелли послушно сделала освещение ярче, но смотреть было не на что. Обычный гладкий розовый шрам. Черных концов нити видно не было.

Билли слишком резко сел и поплатился за это приступом дурноты. Он сел на край кровати, чтобы прийти в себя, однако, поднявшись, понял, что чувствует себя прекрасно. Только вот ему пришлось хорошенько отлить. Но он справился с этим, хоть ему пришлось долго стоять, и, наверное, такой струей можно было потушить целый лесной пожар. Затем Билли принял душ и побрился, размышляя о том, что хороший сон способен справиться практически с любым недугом. Он будто заново родился.

Он натянул чистые джинсы и футболку, но оставил обувь лежать возле постели. Походит босиком. Все равно он не планировал покидать Гнездо. Однако Билли был настолько голоден, что готов был съесть слона, поэтому он отправился на кухню, чтобы чего-нибудь перекусить.

И чуть не врезался в дверь спальни.

Это был опасный момент: он слишком сильно привык к тому, что Нелли предугадывает его движения и что дверь открывается, как только он к ней подойдет. Билли успел только сказать «ой!» и отступить назад, как дверь открылась. «Очередной глюк», – подумал он. Еще одно напоминание о том, что в работе он не продвинулся ни на йоту.

В жилой зоне на столе стоял ноутбук Эмили, но крышка его оказалась закрыта, и ее самой тоже нигде не было.

– Где Эмили?

Нет ответа.

– Нелли?

Он остановился, положив руку на дверь холодильника.

– Нелли?

– Да, Билли?

– Эй. Я спросил, где Эмили?

Тебе постоянно нужна Эмили?

– Ну да. Она же моя жена.

Эмили на утренней пробежке. Она должна вернуться через семнадцать минут.

– На утренней пробежке? Сколько я спал?

Ты выглядишь лучше.

Он уже начал было говорить «спасибо», но запнулся.

– Я спросил, сколько я спал?

Он не должен был задавать один и тот же вопрос дважды. Это еще один маленький глюк, где одно накладывается на другое. Нелли была создана главным образом для того, чтобы делать других счастливыми. Весь смысл Нелли состоял в том, чтобы делать жизнь лучше, быть лучшим виртуальным ассистентом из всех. Ее работа заключалась в том, чтобы делать все за другого человека, думать за него, заботиться о быте и, не тревожа его лишний раз, принимать решения, которые принял бы и он сам. Разумеется, огромную роль играло и то, что Нелли могла любому составить компанию. Было очень круто, что она могла развеять чувство одиночества, и это поднимало Нелли на уровень выше обычного ассистента. Но какой смысл во всем этом, если она не может выполнять базовые функции, такие как открывание дверей, ответы на вопросы и выполнение за других, ну, мелких обязанностей. Как она будет делать людей счастливым, если не способна ответить на обычный вопрос?

Пятнадцать часов.

– Ого.

Билли открыл холодильник и постоял несколько секунд, позволив холодному воздуху окутать себя. Ему совсем не надо было задерживаться в поисках молока для хлопьев, ведь оно было там, где Билли и ожидал, – на дверце. Но он мешкал, чтобы дать себе время подумать. Пятнадцать часов. Когда Нелли сказала это, он ей поверил, и его тело подтвердило, что она права. Но почему Билли вообще подумал, что Нелли может солгать? Может, для подростка это и было нормально, но казалось чем-то невероятным, что взрослый может проспать так долго, хотя последние несколько дней зуд от швов постоянно будил его, и он практически не спал. И все же всю неделю Билли чувствовал себя как огурчик, работал на энтузиазме до той самой минуты, пока не сняли швы.

Какая-то мысль по поводу кода не давала ему покоя. Билли ничего не выяснил, но ему казалось, что он близко подобрался к чему-то. Однако эта мысль ускользала от него: он словно преследовал воспоминание, погребенное под миллионами строчек кода. Несмотря на это Билли чувствовал: он был мучительно близок к тому, чтобы выяснить, в чем состоит основная проблема с Нелли. Именно поэтому он опять просидел всю ночь и проигнорировал ее, когда она сказала, что пора снимать швы. И Билли не обращал внимания на Нелли до тех пор, пока она не врубила кондиционер и не выкурила его из кабинета холодом. Тогда-то на него резко и накатила усталость. Это случилось сразу после того, как она вколола ему антибиотики и…