Текст книги "Полный курс зарубежной литературы. С древнейших времен до конца XX века"

Летом 1466 года в Париже разразилась эпидемия чумы, и родители Клода умерли. Его брат, грудной ребенок, был еще жив, когда Клод вбежал в осиротевший дом. Брошенный на произвол судьбы, маленький Жеан плакал в колыбели. Клод взял младенца на руки и задумчиво вышел из дома. До сих пор он витал в мире науки, теперь он столкнулся с реальной жизнью. Эта катастрофа перевернула жизнь Клода. Оказавшись в девятнадцать лет сиротой и одновременно главой семьи, молодой человек почувствовал, как жесток переход от ученических мечтаний к будням. Проникнутый состраданием, он полюбил своего маленького брата страстной, преданной любовью.

В двадцать лет Клод Фролло был назначен самым молодым из всех священников Собора Парижской Богоматери. Когда он увидел маленького уродца на паперти Собора, его переполнила жалость. Мысль, что если б он умер, то его любимого брата Жеана тоже могли бросить в ясли для подкидышей, не давала Клоду покоя. Он дал себе обет, из любви к брату, воспитать уродца: каковы бы ни были впоследствии прегрешения Жеана, их заранее искупал тот акт милосердия, который был совершен ради него. Клод окрестил своего приемыша и назвал его «Квазимодо».

В 1482 году, к которому относится действие романа, Квазимодо был уже взрослым (около двадцати лет). «Несколько лет назад он стал звонарем Собора Парижской Богоматери по милости своего приемного отца Клода Фролло. С течением времени крепкие узы связали звонаря с собором. Навек отрешенный от мира тяготевшим над ним двойным несчастьем – темным происхождением и физическим уродством, замкнутый с детства в этот двойной непреодолимый круг, бедняга привык не замечать ничего, что лежало по ту сторону священных стен, приютивших его под своей сенью. Между ним и старинным храмом существовала глубокая инстинктивная привязанность, физическое сродство; Квазимодо был так же неотделим от собора, как черепаха от своего щитка. Впрочем, не только его тело, но и дух формировался по образцу собора. Первым последствием такого умственного склада было то, что Квазимодо не мог здраво смотреть на вещи. Он был почти лишен способности непосредственного их восприятия. Внешний мир казался ему гораздо более далеким, чем нам. Вторым последствием этого несчастья был злобный нрав Квазимодо. Он был злобен, потому что был дик; он был дик, потому что был безобразен. Лишь с крайней неохотой обращал он свой взор на людей. Ему вполне достаточно было собора, населенного мраморными статуями королей, святых, епископов, которые по крайней мере не смеялись ему в лицо и смотрели на него спокойным и благожелательным взором. Сильнее всего он любил большой колокол. Этот колокол носил имя «Мария». Квазимодо вливал жизнь в это необъятное здание. Он был вездесущ: как бы размножившись, он одновременно присутствовал в каждой точке храма. Люди с ужасом видели, как карабкается карлик по верху башни, извивается, ползет на четвереньках, повисает над пропастью, перепрыгивает с выступа на выступ и обшаривает недра какой-нибудь каменной горгоны – это Квазимодо разорял вороньи гнезда.

Единственный человек, на которого Квазимодо не простирал свою злобу и ненависть, которого он любил даже сильнее, чем собор, был Клод Фролло. Клод Фролло научил Квазимодо говорить, читать и писать. Признательность Квазимодо была глубока, пламенна и безгранична. Архидьякон имел в его лице покорного раба, исполнительного слугу, бдительного сторожевого пса. Когда несчастный звонарь оглох, между ним и Клодом Фролло установился таинственный язык знаков, понятный им одним.

Клод Фролло был строгий, суровый, угрюмый священник, блюститель душ. Его маленький брат Жеан Фролло, прозванный Мельником, развился вовсе не в том направлении, какое наметил для него Клод. Жеан словно весь состоял из лени, невежества и распутства. Мальчик был до ужаса непослушным, но зато очень забавным и умным.

Архидьякон облюбовал в той башне собора, которая обращена к Гревской площади, крошечную потайную келью, где проводил опыты. Известность отца Клода как ученого и алхимика простиралась далеко за пределы собора. К нему обращался за советами придворный врач Жак Куактье, который и ввел архидьякона во дворец короля Людовика XI. Король с удовольствием беседовал с ученым.

Клоду Фролло принадлежали слова «Книга убьет здание». «Это был страх духовного лица перед новой силой – книгопечатанием. Это означало, что одно искусство будет вытеснено другим; иными словами, книгопечатание убьет зодчество. До XV столетия зодчество было главной летописью человечества; за этот промежуток времени во всем мире не возникало ни одной хоть сколько-нибудь сложной мысли, которая не выразила бы себя в здании; каждая общедоступная идея, как и каждый религиозный закон, имела свой памятник; все значительное, о чем размышлял род человеческий, он запечатлел в камне».

Квазимодо после ночного происшествия на улице, когда он пытался похитить Эсмеральду и был арестован солдатами Феба де Шатопера, предстал перед судом. Судья Флориан Барбедьен был глух, что не мешало ему выносить определенные и безапелляционные решения. Однако здесь возник казус, не предусмотренный законом: глухой допрашивал глухого. Поскольку сразу же выяснилось, что судья ничего не слышит (а Барбедьен старательно скрывал это), он потребовал для Квазимодо как можно более строгого наказания «за нанесенное им тяжелое и неслыханное оскорбление суду – отвести к позорному столбу на Гревской площади, отстегать его и покружить на колесе».

Несчастный горбун мужественно вытерпел пытку, не понимая, за что несет наказание. «Лицо его не выражало ни стыда, ни смущения. Он был слишком чужд человеческому обществу и слишком близок к первобытному состоянию, чтобы понимать, что такое стыд». По окончании избиения Квазимодо попросил пить. Толпа расступилась, из нее вышла Эсмеральда со своей козочкой, молча приблизилась к осужденному, и, отстегнув от своего пояса флягу, осторожно поднесла ее к пересохшим губам Квазимодо. «И тогда этот сухой, воспаленный глаз увлажнился, и крупная слеза медленно покатилась по искаженному отчаянием безобразному лицу».

Прошло несколько недель. В начале марта капитан Феб де Шатопер готовился вступить в брак с богатой девицей по имени Флер-де-Лис. Однако и он сам, и невеста уже почувствовали, что пыл молодого человека угас и он охладел к своей нареченной, однако продолжает притворяться влюбленным. «К тому же у него был непостоянный характер и пошловатый вкус. Он приобрел на военной службе немало солдафонских замашек. Ему нравились кабачки и все, что с ними связано. Он чувствовал себя непринужденно лишь там, где слышалась ругань, отпускались казарменные любезности, где красавицы были доступны и успех достигался легко».

Маленькая крестница Флер-де-Лис, заметив на площади танцующую Эсмеральду, уговорила взрослых позвать в дом цыганку с козочкой и попросить их сплясать. Когда Эсмеральда появилась в комнате, прием, оказанный ей, был удивительно холоден. Дело в том, что Флер-де-Лис сидела в окружении красавиц-подруг. «Все они были одинаково красивы и потому сражались равным оружием; каждая из них могла надеяться на победу. Цыганка сразу нарушила это равновесие. Девушка отличалась поразительной красотой». К тому же Флер-де-Лис заметила, что ее жених в восторге от цыганки.

Флер-де-Лис заметила расшитый кожаный мешочек, висевший на шее козочки. Это талисман Эсмеральды, ее тайна, которую она никому не открывает. Однако маленькая крестница, пока не видели взрослые, отвела козочку в сторону, высыпала из мешочка на пол буквы, а козочка, толкая копытцем определенные буквы расположила их в известном порядке. Получилось слово, по-видимому, хорошо знакомое ей, так быстро и без заминки она его составила – «ФЕБ». Флер-де-Лис, предположив, что между ее женихом и цыганкой существует любовная связь, упала без чувств. Вокруг нее засуетились родные и подруги, понесли в другую комнату, а Эсмеральду прогнали. Капитан Феб, оставшись в одиночестве, колебался с минуту, куда ему направиться, а затем последовал за цыганкой.

Клод Фролло с верхушки северной башни Собора внимательно следил за пляской цыганки и видел, что потом Феб позвал ее в дом своей невесты. Квазимодо тоже смотрел на площадь. Обычно угрюмый взгляд звонаря приобрел какое-то странное выражение, стал восхищенным и нежным.

Клод Фролло заметил, что рядом с Эсмеральдой стоял его воспитанник, Пьер Гренгуар, и решил узнать, почему теперь цыганка выступает не одна. Гренгуар объяснил, при каких странных обстоятельствах вступил с Эсмеральдой в платонический брак, рассказал и о том, что цыганка носит на шее талисман, который, как она верит, поможет ей отыскать родителей, но который потеряет свою силу, едва девушка утратит целомудрие. Кроме того, Гренгуар рассказал священнику, что Эсмеральда полюбит только человека, который сумеет спасти ее. Гренгуар успел за время совместной жизни с Эсмеральдой привязаться к козочке Джали гораздо сильнее, чем к жене. Чудеса козочки с золотыми копытцами, по его наблюдениям, являлись самой невинной хитростью. Обучила ее всему цыганка, обладавшая в дрессировке настоящим талантом, так что ей достаточно было двух месяцев, чтобы научить козочку складывать слово «Феб». Клод сразу же понял, кому принадлежит это редкое и красивое имя.

Жеан Фролло, испытывая острую нужду в деньгах, решил, несмотря на угрозу суровой проповеди, отправиться просить денег у брата. Ему захотелось заодно узнать, что за потайная каморка есть у Клода в Соборе и чем он там занимается.

Он проник в комнату без ведома брата, который был погружен в размышления и не слышал, как скрипнула дверь. «На очаге в беспорядке были навалены всевозможные сосуды, глиняные пузырьки, стеклянные двугорлые реторты, колбы с углем». Клод вслух разговаривал сам с собой о душе вселенной, о свете и золоте, которое по мнению алхимиков, чьи труды цитировал архидьякон, «есть огонь в твердом состоянии». Затем Клод перешел к тому, что средневековые авторы пишут об отношении к женщине. «Где женщины в почете, там боги довольны; где женщин презирают, там бесполезно взывать к божеству. Уста женщины всегда непорочны. Женское имя должно быть приятным, сладостным, неземным; оно должно оканчиваться на долгие гласные и походить на слова благословения». Архидьякон непроизвольно произносит имя Эсмеральды, приходит в ярость от своей слабости. «Суровая ледяная оболочка Клода Фролло, его холодная личина высокой недосягаемой добродетели вводили Жеана в заблуждение. Жизнерадостный школяр не подозревал, что в глубине, покрытой снегом Этны, таится кипящая, яростная лава».

Клод долго бранил брата за нерадивость в учебе, отказывался давать деньги, но обещал обеспечить одеждой, обувью и едой. Ему слишком хорошо было известно, что, получив деньги, Жеан немедленно отправится в кабак тратить деньги на девок и выпивку.

В это время к священнику пришел мэтр Жак, королевский прокурор, по поручению отца Клода вершащий суд над алхимиками и чернокнижниками. Клод срочно спрятал брата в шкаф, где тот вначале принялся глодать хлеб с заплесневелым сыром, а потом обнаружил в кармане одежды брата кошелек. Сосредоточившись на том, чтобы спрятать деньги и потом выкрасть их, Жеан не прислушивался к беседе брата с его гостем.

Мэтр Жак рассказал Клоду, что Марк Сенен, казначей Высшей счетной палаты, даже под пыткой не сознался в колдовстве, однако в его доме нашли пергамент с колдовскими знаками. Прокурор обещал усилить пытки, а затем приняться за колдунью-цыганку, на которую «пало подозрение» Фролло.

После ухода Клода и мэтра Жака Жеан опрометью бросился вниз, чтобы как можно скорее «обратить все монеты из кошелька Клода в бутылки». На улице Жеан встретил Феба, своего старинного знакомого, с которым он и отправился пьянствовать. Феб успел похвастаться Жеану, что вечером идет на любовное свидание с цыганкой Эсмеральдой, которая призналась ему в своей любви. Потрясенный Клод, возвращаясь в Собор, разобрал эти слова и последовал за братом и его приятелем. Клод выследил их возле кабака, услышал, как Феб болтал с Жеаном о дуэлях, девках, попойках, сумасбродствах. После выпивки Жеан был не в состоянии идти домой, и капитан Феб оставил его лежать на куче мусора, а сам отправился на свидание с Эсмеральдой. Клод в нерешительности приостановился над храпевшим братом, но затем, тяжело вздохнув, последовал за капитаном. Клод, словно монах-привидение в сутане, предстал перед Фебом, выведал у него наверняка, что тот добился взаимности от цыганки и, скрежеща зубами, попросил спрятать его где-нибудь, чтобы он мог лично убедиться в правдивости слов капитана (т. е. подсмотреть за любовной сценой между Фебом и Эсмеральдой) – разумеется, не бесплатно. Клод дал капитану экю, которым тот мог расплатиться за нищенский чердак у старой сводни (сам Феб без гроша).

Клод Фролло прождал четверть часа в потайной комнатке. Скоро появилась прелестная, изящная фигурка Эсмеральды. Девушка поцеловала шпагу Феба, сказав, что это шпага храбреца и она любит ее хозяина. За ласками Эсмеральда неожиданно попросила Феба «научить» ее христианской вере, чтобы обвенчаться с ним. Но удивленный капитан не скрывал, что далек от матримониальных планов. Тогда любящая девушка согласилась стать любовницей красавца и храбреца Феба де Шатопера. Капитан приступил к решительным действиям и принялся раздевать Эсмеральду.

«Смуглый широкоплечий священник, обреченный доселе на суровое монастырское воздержание, трепетал и кипел перед этой ночной сценой любви и наслаждения. Зрелище прелестной юной полураздетой девушки, отданной во власть пылкого молодого мужчины, вливало расплавленный свинец в жилы священника… Вдруг над головой Феба Эсмеральда увидела другую голову, бледное, зеленоватое, искаженное лицо с адской мукой во взоре, а близ этого лица руку, занесшую кинжал. То было лицо и рука священника. Он выломал дверь и стоял подле них. Феб не мог его видеть. Девушка окаменела, заледенела, онемела перед этим ужасным видением… Она не могла даже вскрикнуть. Она видела лишь, как кинжал опустился над Фебом и снова взвился, дымясь… Она потеряла сознание. В тот миг, когда веки ее смыкались, когда всякое чувство угасало в ней, она смутно ощутила на своих устах огненное прикосновение, поцелуй, более жгучий, чем каленое железо палача.

Когда она очнулась, ее окружали солдаты ночного дозора; капитана, залитого кровью, куда-то уносили, священник исчез… Она слышала, как вокруг нее говорили: “Колдунья заколола кинжалом капитана”».

Гренгуар и весь Двор Чудес пребывали в страшной тревоге. Уже больше месяца никто не знал, что случилось с Эсмеральдой и куда девалась ее козочка. Поэту удалось узнать, что во Дворце Правосудия судят какую-то женщину, убившую военного. Гренгуар пробрался туда и увидел на скамье подсудимых свою жену Эсмеральду. Старуха-сводня свидетельствовала, что Эсмеральда была в ее комнате с капитаном (ныне якобы убитым). Кроме того, за ними наблюдал монах-привидение, он же заплатил старухе за комнату экю, которое затем превратилось в сухой лист. Судьи внимательно изучили принесенный старухой сухой лист, сочли его убедительной уликой того, что в деле замешан дьявол. Затем они приступили к допросу козы (дьявольского животного, свидетельства того, что Эсмеральда была колдуньей). Козочка вновь «составила разбросанные буквы в роковое имя «Феб». Колдовство, жертвой которого пал капитан, казалось неопровержимо доказанным, и цыганка, эта восхитительная плясунья, столько раз пленявшая прохожих своей грацией, преобразилась в ужасающего вампира». Ввиду «прискорбного запирательства подсудимой», которая отказалась признаться в совершенном ею преступлении, прокурор предложил применить пытку.

Присяжный палач в особой комнате надел на ножку Эсмеральды «испанский сапог». Несчастная девушка, не выдержав боли, тут же во всем созналась. Суд приговорил Эсмеральду за колдовство, магию, распутство и убийство Феба де Шатопера к всенародному покаянию в Соборе Парижской Богоматери и последующему повешению на Гревской площади вместе с козой.

Эсмеральду, приговоренную к виселице, заключили в камере смертников, расположенной под Дворцом Правосудия. К ней пришел для исповеди священник – Клод Фролло. Эсмеральда все время молила сжалиться над ней, повторяла, что ей холодно, страшно и хочется вернуться к прежней беззаботной жизни. Клод предложил ей бежать вместе с ним, признался девушке в любви, умолял стать его любовницей. Священник твердил, что Эсмеральда заставила его отступиться от всего, что было ему дорого в жизни – науки, церкви, Бога, чистоты. Он считал, что она ведьма, и вначале надеялся, что судебный процесс избавит его от порчи. Потом Клоду пришла мысль похитить Эсмеральду, что он и попытался сделать при содействии Квазимодо. Однако появился Феб, освободил девушку и этим положил начало ее несчастью, своей кончине и падению Клода. Наконец, не зная, что делать и как поступить, Клод донес на Эсмеральду в духовный суд.

Клод последовал за цыганкой в застенок, видел, как ее раздели и пытали. При первом крике Эсмеральды он всадил себе под сутаной в тело нож. На боку у него зияла большая, плохо затянувшаяся рана.

Клод умолял Эсмеральду сжалиться над ним: «Ты не знаешь, что такое несчастье! Любить женщину! Быть священником! Быть ненавистным! И не иметь ничего взамен, кроме скверной священнической рясы, которая вызывает в ней лишь страх и отвращение! Изнемогая от ревности и ярости, быть свидетелем того, как она расточает дрянному, тупоголовому хвастуну сокровища своей любви и красоты…»

Священник катался по полу камеры и бился головой об углы каменных ступеней. Он уверял Эсмеральду, что Феб умер. Девушка отказалась согласиться на предложение священника: если Феба уже нет в живых, ей и самой нечего делать на этом свете. Клод ушел, ничего не добившись от Эсмеральды. Наутро ее должны были повесить на Гревской площади.

По мнению автора, во вселенной нет ничего «отраднее чувств, которые пробуждаются в сердце матери при виде крошечного башмачка ее ребенка. Но когда дитя утрачено, эти радостные, очаровательные, нежные образы, которые обступают крошечный башмачок, превращаются в источник ужасных страданий».

Утром того дня, когда была назначена казнь, скорбь вретишницы Гудулы была еще надрывнее, чем всегда, и ее громкое монотонное причитание, долетавшее из склепа, щемило прохожим сердце. Люди говорили, что это потому, что будут вешать цыганку, которую Гудула всегда ненавидела.

Феб не умер. Он поправился и уехал в свой отряд на расстоянии нескольких почтовых станций от Парижа. Его нисколько не привлекала мысль предстать перед судом. Он смутно чувствовал, что будет смешон. Феб очень скоро перестал думать об Эсмеральде. Флер-де-Лис, его предпоследняя страсть, была прелестной девушкой с богатым приданым. Оправившись от болезни и полагая, что за истекшие два месяца дело цыганки уже окончено и забыто, Феб подскакал к дверям дома Флер-де-Лис. Невеста охотно простила его «вынужденную отлучку». Свадьбу назначили через три месяца. Феб поклялся невесте, что никого, кроме нее, не любит. В эту минуту он и сам верил тому, что говорил.

Флер-де-Лис и Феб смотрели на казнь Эсмеральды в балкона. Капитан, не обращая внимания на скопище простого народа, был занят невестой и ласково теребил сзади пояс ее платья. Эсмеральда вместо молитвы только повторяла слово «Феб».

Клод Фролло в качестве исповедника шел за Эсмеральдой до самой виселицы и настойчивым шепотом предлагал ей бежать, если она согласится соединиться с ним. Эсмеральда снова отказалась. Она уже увидела Феба на балконе, уже знала, что он жив. Капитан «стоял, прекрасный, живой, в ослепительном мундире, с пером на шляпе, со шпагой на боку». Эсмеральда вспомнила, что приговорена к смерти за убийство Феба де Шатопера и вообразила, что Феб изменил ей с другой женщиной, потому что поверил в клевету, которую возвели на нее. До этого момента она держалась достаточно мужественно. Но последний удар оказался слишком жесток. Эсмеральда упала на мостовую без чувств.

В этот момент Квазимодо привязал к одной из колонок галереи Собора Богоматери толстую веревку, а другой ее конец свесил на паперть. Он перескочил через балюстраду галереи и молниеносно скатился по фасаду собора вниз. Квазимодо подбежал к эшафоту, одной рукой схватил цыганку, и, высоко подняв ее над головой, бросился в храм, крича: «Убежище!» Дело в том, что по законам того времени в стенах Собора Богоматери любой приговоренный был неприкосновенен. «Собор был надежным приютом. У его порога кончалось всякое человеческое правосудие… Это покровительство, оказанное существом столь уродливым, как Квазимодо, существу столь несчастному, как присужденная к смерти, вызвало в толпе чувство умиления. То были отверженцы природы и общества; стоя на одной ступени, они помогали друг другу».

Клод Фролло не видел того, что произошло. После того, как Эсмеральда отказала ему, он, решив, что она не должна достаться никому, бросился бежать вон из города, чтобы не смотреть на ее казнь. Священник «плакал от ярости над всеми тайнами поруганной, оскверненной, оголенной, навек опозоренной любви. И когда он пытался вообразить себе счастье, которое он мог найти на земле, если бы девушка не была цыганкой, а он священником, если бы она любила его, а Феб не существовал на свете. Он бежал через поля до самого вечера. Это бегство от природы, от жизни, от самого себя, от человека, от бога, от всего длилось целый день».

В сумерках Клод вернулся в Собор. «Ему почудилось, что храм заколебался, зашевелился, задвигался, ожил. Его бред, его безумие достигли того предела, когда внешний мир превращается в видимый, осязаемый и страшный Апокалипсис. Клод решил искать убежища в башне, у своего верного Квазимодо. Но тут священник увидел тень, белое пятно, женщину. Он вздрогнул. Рядом с женщиной стояла козочка, блеяние которой сливалось с последним ударом часов. Клод узнал Эсмеральду. Она была свободна, она была мертва. Она была в белой одежде, белое покрывало спускалось с ее головы». Эсмеральда не заметила Клода и прошла мимо него.

В церкви имелась келья, предназначенная для ищущих убежища. Сюда и принес Квазимодо Эсмеральду. Он протянул девушке сверток. Это оказалась одежда, оставленная на пороге церкви сердобольными женщинами. Квазимодо отдал девушке свой обед и свою постель. Он умолял Эсмеральду не покидать Собора ни днем ни ночью, ибо тогда приговор немедленно вступит в силу. Сознавая свое уродство и замечая, как сильно боится его Эсмеральда, он просил ее не смотреть на него, а только слушать.

Эсмеральда с выражением доброты и сострадания взяла Квазимодо за руку. Он объяснил ей, что глух, но она может разговаривать с ним жестами и обещал научиться угадывать ее желание по движению губ, по взгляду. Квазимодо напомнил Эсмеральде, как она пожалела его, когда он терпел наказание на колесе. За каплю воды, за каплю жалости он готов был заплатить всей своей жизнью.

«Спокойствие постепенно возвращалось к Эсмеральде. Вместе с безопасностью к ней возвратилась и надежда. Она была вне общества, вне жизни, но смутно чувствовала, что возврат туда еще не исключен. Из памяти ее стиралось все, даже образ священника. Ведь Феб был жив, Эсмеральда была в этом уверена, она его видела. Жизнь Феба это было все. После ряда роковых потрясений в ее душе уцелело одно чувство – ее любовь к капитану.

Да и самый собор, этот обширный собор, который, укрывая ее со всех сторон, хранил и оберегал ее жизнь, был могучим успокоительным средством… Величавые линии его архитектуры, религиозный характер всех окружавших молодую девушку предметов, благочестивые и светлые мысли, как бы источавшиеся всеми порами этого камня, помимо ее воли действовали на нее благотворно. Раздававшиеся в храме звуки дышали благодатью и своею торжественностью убаюкивали ее больную душу. В те минуты, когда она не мечтала о Фебе, она иногда думала о Квазимодо. Он был единственным звеном, единственной оставшейся у нее связью, единственным средством общения с людьми».

Квазимодо наблюдал, как Эсмеральда не сводила взгляда с ворот дома невесты Феба. когда туда подъезжал капитан. Квазимодо приходил в отчаяние от того, что надо быть всего лишь «красивым снаружи», чтобы завоевать сердце Эсмеральды. Чтобы доставить своей любимой радость, Квазимодо обещал привести к ней Феба и отправился караулить капитана у дверей дома Флер-де-Лис. Квазимодо видел, как Феб и Флер-де-Лис стояли на балконе, как старался капитан обнять и поцеловать девушку. Поздно ночью, когда Феб наконец вышел на улицу, Квазимодо догнал его и смело взял под уздцы его коня, чтобы отвести его к цыганке. Однако Феб наотрез отказался общаться с Эсмеральдой. Чтобы не огорчать девушку, Квазимодо сказал ей, что не смог найти Феба, и «предпочел покорно снести ее дурное обращение. Всю скорбь он оставил на свою долю».

Квазимодо перестал подходить к ее келье. Эсмеральда его больше не видела, но присутствие доброго гения замечала каждый день. Пока она спала, невидимая рука доставляла ей свежую пищу. Однажды утром девушка нашла на окне клетку с птицами. Над ее кельей находилось каменное изваяние, которое пугало Эсмеральду. Она не раз выражала свой страх перед ним в присутствии Квазимодо. Как-то утром (все это делалось по ночам) изображение исчезло. «Кто-то его разбил. Тот, кто вскарабкался к нему, рисковал жизнью. Иногда по вечерам до нее доносился из-под навеса колокольни голос, напевавший, словно убаюкивая ее, странную печальную песню». Это были стихи без рифм, которые мог сложить только глухой.

 
Не гляди на лицо, девушка,
А заглядывай в сердце.
Сердце прекрасного юноши
Часто бывает уродливо.
 

Однажды Эсмеральда обнаружила в своей келье цветы в горшке. Она взяла увядший букет и весь день носила его на груди. Ночью она не могла заснуть и услышала чей-то вздох около своей кельи. Испугавшись, Эсмеральда встала и при свете луны увидела бесформенную массу, лежавшую поперек ее двери. Это был Квазимодо, спавший на голом камне, охранявший ее покой.

Между тем молва о чудесном спасении цыганки дошла до архидьякона. Узнав об этом, он сам не мог разобраться в своих чувствах. Клод уже примирился со смертью Эсмеральды и был спокоен, «ибо дошел до предельной глубины страдания». Теперь же священник заперся в своей потайной келье и в заточении провел несколько недель. Предполагали, что он болен, и это была правда. Целые дни он проводил, прижавшись лицом к оконному стеклу. Из окна Клоду была видна келья Эсмеральды. Он часто видел ее с козочкой, а иногда с Квазимодо. Клод замечал знаки внимания, оказываемые девушке горбуном, его повиновение, его нежность и покорность цыганке. Клод был свидетелем коротких сцен между цыганкой и глухим, и издали их движения, истолкованные его страстью, казались ему исполненными нежности. В одну из ночей священник выбежал из кельи со светильником в руке, полураздетый, обезумевший, с горящим взором. У него был ключ от башенной лестницы, которая вела в келью Эсмеральды. Клод бросился к ней.

Эсмеральда уснула, но вдруг послышался шум. Священник скользнул к ней в постель и сжал ее в объятиях. Она хотела крикнуть, но не могла. Вдруг рука ее, отбиваясь от Клода и коснувшись пола, натолкнулась на что-то холодное, металлическое. Это был свисток Квазимодо, который горбун оставил ей, чтобы она могла в любой момент позвать его резким громким звуком. Эсмеральда ни разу не пользовалась свистком, но тут она поднесла его к губам и дунула. Почти в ту же минуту Клод почувствовал, как его приподняла могучая рука. В келье было темно, священник не мог разглядеть того, кто схватил его, но он услышал бешеный скрежет зубов и увидел тускло блеснувшее у него над головой широкое лезвие тесака.

В мгновение ока священник был повергнут наземь и почувствовал на своей груди тяжелое колено. По этому угловатому колену он узнал Квазимодо. Внезапно его противник заколебался. «Кровь не должна брызнуть на нее», – пробормотал горбун. Священник почувствовал, как сильная рука тащит его за ногу из кельи. Когда они очутились за порогом кельи, бледный луч месяца осветил лицо священника. Квазимодо взглянул на него, задрожал и, выпустив его, отшатнулся.

Цыганка, вышедшая на порог своей кельи, с изумлением увидела, что противники поменялись ролями. Теперь угрожал священник, он приказывал Квазимодо удалиться. Глухой опустил голову, затем встал на колени у порога кельи и попросил прежде убить его, а потом делать с Эсмеральдой все что угодно. Девушка вырвала нож из рук Квазимодо и занесла его над священником. Он не сомневался, что она ударит его.

«Свершилось. Клод ревновал к Квазимодо».

На другой день Клод разыскал Пьера Гренгуара и заявил ему, что Эсмеральду можно спасти, если Пьер, ее муж, обязанный ей жизнью, проникнет в Собор, обменяется с девушкой одеждой, и Клод тайно выведет ее из храма. По словам Клода, духовный суд вынес повторное постановление относительно Эсмеральды: через три дня она должна быть силой выдворена из Собора и казнена. Если ее удастся спасти, казнят Гренгуара.

Гренгуар заинтересовался, «какому дьяволу вздумалось добиваться ее вторичного ареста». Подлинная же причина того, что священник торопился вывести Эсмеральду из Собора в том, что он боялся, что Эсмеральда могла полюбить Квазимодо.

Гренгуар огласил менее опасный лично для себя способ спасения Эсмеральды. «Цыганское племя ее любит. Они поднимутся по первому же слову. Напасть врасплох. В суматохе ее легко будет похитить».

Вернувшись в монастырь, архидьякон застал у двери своей кельи младшего брата, Жеана Мельника, который вновь явился просить у него денег. В противном случае Жеан обещал отправиться во Двор Чудес и примкнуть к бродягам. Священник бросил ему кошелек, однако это не помешало Жеану отправиться на поиски приключений к арготинцам.

Пьер Гренгуар уговорил Клопена Труйльфу вступиться за Эсмеральду и освободить ее из Собора Богоматери. Бродягам был нужен повод для мятежа, и они с радостью подхватили клич своего предводителя. В темноте началось движение. Несметная толпа вытянулась в колонну.

В эту ночь Квазимодо не спалось. Он обошел собор. Запирая церковные врата, он не заметил, как мимо него прошел архидьякон, выразивший неудовольствие тем, как тщательно Квазимодо задвигал и замыкал огромные железные засовы. Клод казался более озабоченным, чем обычно. После ночного происшествия в келье он очень дурно обращался с Квазимодо, был груб с ним, даже бил его, но ничто не могло поколебать покорность, терпение и безропотную преданность звонаря.

В одно мгновение всю площадь запрудила толпа. Квазимодо подумал, что они пришли убить Эсмеральду и решил сражаться за свою любимую не на жизнь, а на смерть. Бродяги стали ломать врата Собора. В этот момент Квазимодо сбросил на них огромную балку, которая придавила собою человек десять на ступенях паперти. На осаждавших посыпался град камней; им показалось, что сама церковь рушится на их головы. Потом два потока расплавленного свинца полились с верхушки здания в самую гущу толпы.