Текст книги "Полный курс зарубежной литературы. С древнейших времен до конца XX века"

«Только вот, – решил Ральф, – думать-то я не умею. Не то что Хрюша».

Второй раз за вечер Ральф пересматривал ценности. Хрюша думать умеет».

Во время собрания Ральф устанавливает несколько простейших правил – приносить в лагерь воду в кокосовых скорлупках, в уборную ходить подальше от лагеря и во что бы то ни стало поддерживать костер – и категорически требует неукоснительно их выполнять.

«И – последнее. Не получается у нас как-то. Так хорошо начинали. Весело было. И вот все начали бояться. Надо поговорить насчет этого страха, ведь бояться-то нечего».

Джек берет рог. Он обвиняет беспомощных малышей в нелепом страхе, ругает их за то, что они не строят, не охотятся, толку от них нет, называет их «мамочкиными сыночками, неженками». Единственным разумным доводом в обличительной речи Джека служит его свидетельство о том, что он лично прочесал весь остров в поисках свиней, и никакого зверя не обнаружил.

Хрюша взывает к разуму собравшихся. «Неужели ж вы думаете, так и можно все время неизвестно чего бояться? В жизни, – сказал убежденно Хрюша, – в жизни – все научно, вот. Года через два, как кончится война, можно будет летать на Марс, туда и сюда. Я знаю – нету тут никакого зверя, ну, с когтями и вообще – но я и про страх тоже знаю, что нету его. Если только друг дружку не пугать».

В центр выталкивают малыша Персиваля, чтобы он рассказал о том, какие кошмары мучают его по ночам. «Ральфу представилось, как точно так же стоял другой карапуз, и он поскорей отогнал эту картинку. Он старался больше ее не видеть, вытравил ее, загнал далеко, глубоко… Малышей так и не созывали на перекличку, отчасти потому, что по крайней мере на один из вопросов, которые задавал тогда на горе Хрюша, Ральф знал ответ твердо. Были вокруг малыши светлые, темные, были веснушчатые, и все до единого грязные, но на всех лицах – и тут никуда уж не денешься – была кожа как кожа. Никто никогда больше не видел той багровой отметины».

Персиваль, очутившись перед многочисленным собранием, говорит, что зверь по ночам выходит из моря. Мальчик горько плачет. «И других малышей проняло. Каждый вспомнил о своем горе; а возможно, они осознали свое соучастие в горе вселенском. Они расплакались.

Ральф, не вставая с места, смотрел, и ему казалось, что все с ума посходили. Плетут про зверя, про страх, а того не могут взять в толк, что важней всего – костер. А как только станешь им объяснять, начинают спорить и до разных ужасов добалтываются».

Необходимость толкает выступить Саймона, но стоять и говорить перед собранием для него пытка. По его мнению, зверь существует, он гнездится внутри самих ребят. Но «Саймон растерял все слова в попытках определить главную немощь рода человеческого. Мир – удобопонятный и упорядоченный – ускользал куда-то». Пристыженный общим смехом, Саймон садится на свое место, так ничего и не сказав.

Хрюша в отчаянии пытается достучаться до товарищей.

«– Кто мы? Люди? Или зверье? Или дикари? Что про нас взрослые скажут? Разбегаемся, свиней убиваем, костер бросаем…

На него надвинулась грозная тень.

– А ну, заткнись, слизняк жирный!

Завязалась мгновенная стычка. Ральф вскочил. На него наплывало лицо Джека. Джек уже орал ему в лицо:

– Катись ты со своими правилами! Мы сильные! Мы охотники! Если зверь этот есть, мы его выследим! Зажмем в кольцо и будем бить, бить, бить!

И с диким воем выбежал на бледный берег. Тотчас площадка наполнилась беготней, сутолокой, воплями, хохотом. Собрание кончилось. Все кинулись врассыпную, к воде, по берегу, во тьму».

На берегу остаются только Ральф и Хрюша. Трубить в рог уже нет никакого смысла. Никто не придет на собрание. Мальчики не желают подчиняться правилам. Они сами становятся похожими на зверей. Хрюша в ужасе говорит, что если Джек будет главным, «будет одна охота и никакой не костер. И все перемрут». Хрюша отмечает, что Джек ненавидит не только его самого, но и Ральфа.

Толстяк говорит Ральфу, что «болел много, лежал в постели и думал». Он научился разбираться в людях. Он чувствует, что вряд ли Джек пальцем тронет самого Ральфа, но если тот «ему мешать больше не будет, он на того, кто рядом, накинется», т. е. на Хрюшу.

Из темноты появляется Саймон. Трое мальчиков стоят во тьме, «безуспешно пытаясь определить признаки великолепия взрослой жизни». Впервые они понимают, что ограничения, которые налагала на них цивилизация, вели только к порядку и процветанию.

Ночью над островом сбрасывают парашютиста – «взрослые все же послали детям сигнал, хотя те уже спали и его не заметили». Однако он приземляется неудачно и гибнет. Утром на горе, где горел костер, просыпаются Сэм и Эрик. Они пытаются раздуть огонь, погасший ночью, когда они спали (вопреки распоряжению Ральфа спать по очереди). Близнецы замечают совсем близко хлопающую ткань парашюта и опрометью бросаются бежать в лагерь. На собрании они объявляют о том, где и при каких обстоятельствах они воочию видели зверя.

Узнав о местонахождении зверя, Джек объявляет на него охоту. Ральф пытается убедить его, что у них фактически нет оружия, вместо копий – деревянные палки. Джек называет Ральфа трусом. Задетый за живое Ральф оставляет малышей на берегу на попечении Хрюши (который все равно никакой помощи с одним глазом не окажет на охоте), а сам решает отправиться на охоту вместе с Джеком.

Джек постоянно перебивает Ральфа и намекает на то, что Ральф не умеет и не достоин распоряжаться. Ральф, взяв себя в руки, не поддается на провокации, старается убедить Джека, приводя разумные доводы. Накопившаяся злость «выручила его, подхлестнула, придала духу, он перешел в атаку». Он еще и еще раз напоминает своим товарищам, что главное – костер.

От перенапряжения и страха у Хрюши начинается приступ астмы. «Он привалился к бревну, разевая рот, и к его губам подбирались синие тени. На него не обращали внимания».

Уже на более спокойной ноте Ральф и Джек принимаются обсуждать план охоты на гипотетического зверя. Ральф ведет за собой старших мальчиков вдоль берега. Хрюшу оставляют валяться на площадке. Ральф предоставляет Джеку идти впереди, а сам, радуясь тому, что на время избавился от ответственности, замыкает шествие.

Саймон идет впереди Ральфа, и его одолевают сомнения – «страшный зверь, с когтями, сидит на вершине горы и не оставляет следов, а за близнецами не мог угнаться? Сколько бы Саймон ни думал про этого зверя, его воображенью явственно рисовался человек – героический и больной».

Джек приводит процессию к «замку». В этом месте узкая каменная коса, продолжая остров, уходит в море. Стена замка, отвесная скала футов в сто высотой, кажется ребятам розовым бастионом. Перед ним мальчики в испуге останавливаются. «И тогда что-то, очень изглубока, заставило Ральфа вымолвить:

– Я главный. Я сам пойду.

Он повернулся к остальным:

– А вы спрячьтесь. И ждите меня.

Он принудил свои непослушные ноги вынести его на перешеек. Он заметил, что ладони ему холодит застывающий пот; и с изумлением сообразил, что не рассчитывал, в общемто, повстречаться со зверем и не знает, что ему делать, если зверь окажется тут.

Он обернулся на стук. Джек карабкался по уступу.

– Не мог же я тебя бросить.

Ральф молчал. Он пробрался по скалам, осмотрел пещерку, не обнаружил там ничего зловещего – всего несколько тухлых яиц».

Ральф и Джек с радостной вестью об отсутствии зверя в замке возвращаются к товарищам. Поиски продолжаются. Разведка очень увлекает мальчиков. Ральф, развалившись на прибрежном песке, всматривается в море. Он накидывает на плечи рубашку и задумывается, «не пора ли ему наконец решиться ее выстирать. Жара показалась ему сегодня особенно несносной, редкая жара даже для этого острова. Было бы хорошо привести себя в порядок, сделать прическу ежиком. Хорошо бы вымыться, по-настоящему, поваляться бы в пенной ванне. И зубная щетка бы не помешала…

Остальные мальчики были грязны; одежки драные, задубели от пота; и кожа на теле шелушится от соли.

Вдруг он понял, что привык ко всему этому, притерпелся, и у него екнуло сердце.

Ральф следил за раскатами, волна за волной, соловея от далекости отрешенного моря. И вдруг смысл этой беспредельности вломился в его сознанье. Это же все, конец. Там, на другой стороне, за кисеей миражей, за надежным щитом лагуны, еще можно мечтать о спасении; но здесь, лицом к лицу с тупым безразличием вод, от всего на мили и мили вдали, ты отрезан, пропал, обречен…»

Ральф вспоминает, как «давно, когда еще они переехали вместе с папой из Чатема в Девонпорт, они жили в доме на краю вересковой пустоши. Из всех домов, где они жили, этот больше всего запомнился Ральфу, потому что сразу потом его отослали в школу. Тогда еще с ними была мама, и папа каждый день возвращался домой… Все было хорошо; все были добрые и его любили».

Саймон неожиданно, чуть не над самым ухом Ральфа, говорит, что Ральф еще обязательно вернется домой, в нормальный мир. «Оба примолкли. И вдруг улыбнулись друг другу».

Ральф в числе охотников Джека продолжает обыскивать остров в поисках зверя. Навстречу охотникам выскакивает свинья. «Ральф, как ни странно, холодно прикинул расстояние и прицелился. Кабан был уже всего в пяти ярдах, и тут он метнул свою дурацкую палку, и она попала прямо в огромное рыло и на секунду там застряла. Кабан взвизгнул и бросился в заросли. Ральфа распирала гордость, и страх, и предчувствия».

Другие мальчики, одушевленные «запахом крови» принимаются исполнять ритуальный танец и изображать охоту. Джек руководит ими, команды его раз от разу становятся все более жестокими, словно он не понимает, что перед ним – живые дети, а не звери.

«Роберт зарычал. Ральф вступил в игру, и все захохотали. И вот уже все стали пинать Роберта, а тот комически уклонялся. Вокруг Роберта сомкнулось кольцо. Роберт завизжал, сначала в притворном ужасе, потом уже от действительной боли. Он неудачно увернулся и получил тупым концом копья по спине. Его схватили за ноги, за руки. Ральф тоже совсем зашелся, выхватил у Эрика копье, стукнул Роберта. Роберт забился и взвыл, отчаянно, как безумный. Джек вцепился ему в волосы и занес над ним нож. Роджер теснил его сзади, пробивался к Роберту. И – как в последний миг танца или охоты – взмыл ритуальный напев:

– Бей свинью! Глотку режь! Бей свинью! Добивай!

Ральф тоже пробивался поближе – заполучить, ухватить, потрогать беззащитного, темного, он не мог совладать с желанием ударить, ранить.

Вот Джек опустил руку. Прокатился ликующий клич, и хор изобразил визг подыхающей свиньи. А потом все повалились на землю и, задыхаясь, слушали, как перепугано всхлипывает Роберт. Он утер лицо грязной рукой и попытался вновь обрести собственное достоинство».

Темнеет. Ральф понимает, что им не успеть до ночи вернуться на берег – туда, где они оставили малышей под присмотром Хрюши. Ральф просит позволения обдумать ситуацию (он теперь уже не стесняется думать при всех, он разрабатывает решения, словно играет в шахматы). Ральф распоряжается, что кому-то надо пересечь остров и предупредить Хрюшу. Саймон вызывается это сделать и скрывается в сумерках.

Джек настаивает на том, чтобы продолжать искать зверя. Ведет он себя по отношению к Ральфу вызывающе, держит копье так, будто хочет ударить Ральфа. Тот «безнадежно, вспомнив уроки Хрюши» спрашивает, за что Джек его ненавидит. Тот только злобно отвечает, что отправится на гору один. Ральф понимает, что идти в темноте за зверем – полная глупость, его трясет от обиды, но Джек называет его трусом и пускается в путь. Ральф и Роджер нагоняют его. На полпути к вершине горы Джек снова ссорится с Ральфом и, оставив его с Роджером позади, все же лезет вверх один.

Однако скоро Джек несется вниз бегом и таким дрожащим голосом, что ребята еле его узнают, хрипит, что видел наверху зверя.

«Ральф даже сам удивился – не столько своему голосу, голос был ровный, сколько смелости предложенья:

– Пошли – посмотрим?

Впервые с тех пор, как он познакомился с Джеком, Ральф почувствовал, что Джек растерялся.

Ральф услышал какой-то тихий стук – кажется, это у него у самого стучали зубы. Он взял себя в руки, весь свой ужас обратил в ненависть и встал. И сделал два натужных шага вперед.

Впереди кто-то, вроде огромной обезьяны, спал сидя, уткнув в колени голову. Потом ветер взвыл в лесу, всколыхнул тьму, и существо подняло голову и обратило к ним бывшее лицо.

Ноги сами понесли Ральфа по пеплу, сзади он услышал топот, крик и сломя голову, не разбирая дороги бросился вниз, в темноту; на вершине остались только три брошенные палки и то, что сидело и кланялось». Ральф не успевает сообразить, что перед ним – труп парашютиста.

Внизу, на берегу, Ральф обсуждает ситуацию с Джеком и Хрюшей. Он в отчаянии, потому что зверь засел там, где они разводили костер, и теперь мальчики остались без всякой надежды на спасение. Ральф, заламывая руки, твердит о беспомощности охотников – мальчишек, вооруженных палками. Джек вскакивает на ноги и, весь красный, шагает прочь. Рядом с Ральфом остается только верный Хрюша.

Их разговор обрывают неумело извлекаемые звуки рога. Джек созвал собрание, на котором он провозглашает себя главным, публично называет Ральфа трусом, приспешником Хрюши, неспособным принимать решения и командовать. Джек заявляет, что сам он больше не слуга Ральфу и просит поднять руки тех, кто, как и он, больше не признает власти Ральфа.

«Длилось молчанье – тяжкое, стыдное, густое. Щеки Джека постепенно бледнели, потом, вдруг, в них снова ударила краска. Он облизнул губы и так повернул голову, чтоб ни с кем не встречаться взглядом». Джек демонстративно уходит, пригласив желающих охотиться с ним присоединиться к нему и бросить Ральфа.

Хрюша спокойно уверяет Ральфа, что они смогут обойтись и без Джека Меридью. «У кого соображенья нету, те только всем жизнь отравляют». Только у Хрюши хватает «дерзости ума на то, чтоб предложить новый костер – на берегу».

Несмотря на то, что почти все старшие мальчики потихоньку скрываются и пускаются вслед за Джеком, «Хрюша так ликовал, так наслаждался освобожденьем от Джека, так гордился своим вкладом в общее дело, что даже помог таскать топливо. Близнецы сообразили, что костер теперь будет совсем рядышком и не так страшно будет ночью, и малыши пустились в пляс от этого открытия.

Впервые Хрюша сам снял очки, стал на коленки и лично собрал лучи в пучок. И вот под дымным навесом расцвел желтый куст пламени».

Саймон потихоньку от всех тоже направляется к лесу. Забравшись в укрытие из лиан, он видит, как Джек собирает вокруг себя группу мальчиков. Теперь он спокойно и уверенно провозглашает себя главным. Джек распоряжается от каждой добычи оставлять часть зверю – тогда он их не тронет.

Охотники Джека вылеживают свиноматку. Их переполняет азарт охоты. «День шел к вечеру, мутный, страшный, набрякший сырым жаром; свинья, шатаясь, затравленно кровоточа, пробиралась сквозь заросли, и охотники гнались за ней, прикованные к ней страстью, задыхаясь от азарта, от запаха крови.

Все смешалось – пот, крик, страх, кровь. Роджер метался вокруг общей свалки, тыча копьем в мелькавшее то тут, то там свиное мясо. Джек оседлал свинью и добивал ее ножом. Роджер наконец нашел, куда воткнуть копье, и вдавливал, навалясь на него всем телом. Копье дюйм за дюймом входило все глубже, и перепуганный визг превратился в пронзительный вопль. Джек добрался до горла, и на руки ему брызнула горячая кровь. Свинья обмякла под ними, и они лежали на ней, тяжелые, удовлетворенные. А в центре лужайки все еще плясали ничего не заметившие бабочки».

Роджер впервые уважительно называет Джека Вождем. Вождь приказывает пригласить Ральфа и компанию на пир. Но у охотников нет огня, чтобы приготовить мясо, и Джек решает украсть горящую головню у костра Ральфа.

Джек отрезает свиную голову и насаживает ее на кол. Это – его дар зверю. Из укрытия Саймона прекрасно видно, как Джек втыкает кол в землю и уходит с заветной поляны.

Саймон жмурится, «но и тогда свиная голова все равно стояла перед ним. Прикрытые глаза были заволочены безмерным цинизмом взрослой жизни. Они убеждали Саймона, что все омерзительно.

Саймон поймал себя на том, что говорит вслух. Он поскорей открыл глаза, и свиная голова тут как тут усмехалась, довольная, облитая странным светом, не замечая бабочек, вынутых кишок, не замечая того, что она позорно торчит на палке.

Над черным комом кишок, как пила, жужжали мухи. Вот они обнаружили Саймона. Сытые, они обсели струйки пота у него на лице и стали пить. Черные, радужно-зеленые, несчетные; а прямо против Саймона ухмылялся насаженный на кол Повелитель мух.

Наконец Саймон не выдержал и посмотрел; увидел белые зубы, кровь, мутные глаза – и уже не смог отвести взгляда от этих издревле неотвратимо узнающих глаз. В правом виске у Саймона больно застучало. На горячем ветру заколотились сухие листы пальм.

– Глупый маленький мальчик, – говорил Повелитель мух, – глупый, глупый, и ничего-то ты не знаешь. – И что тебе одному тут делать? Неужели ты меня не боишься? Никто тебе не поможет. Только я. А я – Зверь.

Губы Саймона с трудом вытолкнули вслух:

– Свиная голова на палке.

– И вы вообразили, будто меня можно выследить, убить? – сказала голова. Несколько мгновений лес и все другие смутно угадываемые места в ответ сотрясались от мерзкого хохота. – Но ты же знал, правда? Что я – часть тебя самого? Неотделимая часть! Что это из-за меня ничего у вас не вышло? Что все получилось из-за меня?

Голова у Саймона качалась. Глаза прикрылись, словно в подражание этой пакости на палке. Он уже знал, что сейчас на него найдет. Повелитель мух взбухал, как воздушный шар.

– Просто смешно. Сам же прекрасно знаешь, что там, внизу, ты со мною встретишься, – так чего же ты?

Тело Саймона выгнулось и застыло.

– Мы тебя прикончим. Ясно? Джек, и Роджер, и Морис, и Роберт, и Билл, и Хрюша, и Ральф. Прикончим тебя. Ясно? – говорил Повелитель мух.

Пасть поглотила Саймона. Он упал и потерял сознанье. Кровь носом принесла облегчение, припадок Саймона перешел в истомный сон.

Очнувшись, он пошел дальше с унылой сосредоточенностью, как старик. Вдруг Саймон увидел, как кто-то скорченный на вершине выпрямился и посмотрел на него. Синяя ткань парашюта опадала, сидящий вздыхал, тяжко кланялся, и мухи снова облепляли его голову.

Скоро Саймон все понял. Путаница веревок открыла ему механику зловещего действа; он увидел белую носовую кость, зубы, цвета тленья. Он увидел, как ремни и брезент держат без жалости бедное тело, не давая ему распасться. Потом снова подул ветер, и тело вскинулось, поклонилось, смрадно дохнуло на Саймона. Саймон снова упал на четвереньки, и его вырвало, вывернуло наизнанку. Потом он взял в руки стропы, высвободил из-под камней и избавил тело от надругательств ветра.

Зверь был безвреден и жуток; об этом надо было скорей сообщить всем. Саймон бросился вниз».

Ральф и Хрюша на берегу обсуждают, как им теперь быть. Ральф с сожалением отмечает, что костер они не смогут поддерживать, а охотникам на это наплевать. И даже самому Ральфу иногда все равно. Но Хрюша спокойно отвечает, что «надо держаться, и точка. Взрослые бы держались».

Ральф, начав облегчать душу, уже не может остановиться. Он спрашивает Хрюшу, за что все так ополчились против него. Он хотел, как лучше. Он старался навести порядок. «Хрюша долго тер очки и думал. Когда он понял всю степень доверия Ральфа, он вспыхнул от гордости».

Пока Хрюша обдумывал ответ, «лес разразился ревом; бесноватые с красно-бело-зелеными лицами выскочили из кустов, голося так, что малыши с воплями разбежались. Краешком глаза Ральф увидел, как спасается Хрюша. Двое бросились к костру. Ральф приготовился защищаться, но они схватили полуобгоревшие ветки и помчались по берегу. Трое других остались, стояли и смотрели на Ральфа; и он понял, что самый высокий, весь голый, только краска да пояс, – Джек». Он приглашает Ральфа на пир по поводу забитой свиньи.

Джек «умолк и огляделся. Маска спасала от стыда и неловкости. Он каждому заглянул в лицо. Дикари переглянулись, разом подняли копья и хором сказали:

– Вы слушали Вождя».

Когда дикари исчезают, Хрюша признается, что вначале подумал, что Джек пришел за рогом. Но тому не был нужен этот незатейливый символ порядка. Ральф снова, словно в бреду, повторяет одно и то же: «Костер – это главное. Без костра нас не могут спасти. Я и сам бы с удовольствием размалевался и стал дикарем. Но нам надо поддерживать костер».

Близнецы предлагают идти ни пир и объяснить, что одним им с костром не справиться. Ральф решает последовать их совету.

В замке, который Вождь избрал своей резиденцией, идет пир. Туда «приволокли большое бревно, и Джек, размалеванный, в венке, теперь сидел на нем, как идол. Хрюша с Ральфом подошли к краю травянистой лужайки; замечая их, мальчики один за другим умолкали, пока не остался только тот, что стоял рядом с Джеком.

Тут мальчики, жарившие мясо, как раз отделили большой кусок и побежали к лужайке. Они наткнулись на Хрюшу, обожгли, и Хрюша взвыл и стал приплясывать. Тотчас Ральфа и всю толпу объединил взрыв веселья. Снова Хрюша сделался общим посмешищем, и, чувствуя себя нормальными, все радостно хохотали.

Джек встал и взмахнул копьем.

– Дать им мяса.

В тоне была угроза, гордость собственника. Те, кто держали вертел, дали Ральфу и Хрюше по сочному куску. Они приняли дар, истекая слюной.

Джек их не замечал и, склонившись маской к сидящим, ткнул в них копьем:

– Кто желает вступить в мое племя?»

Ральф пытается восстановить свои права, созвать собрание, но «в этой части острова рог не считается». На небе сгущаются тучи, приближается гроза. Джек отдает команду начать ритуальный танец охотников.

«Между вспышками молний было темно и страшно; все, голося, побежали за Джеком. Роджер стал свиньей, хрюкнул, напал на Джека, тот увернулся. Небо нависало такой жутью, что Хрюше и Ральфу захотелось влиться в эту обезумевшую компанию.

– Зверя – бей! Глотку – режь! Выпусти – кровь!

Снова вызмеился наверху бело-голубой шрам и грянул желтый взрыв. Малыши визжа неслись с опушки, один, не помня себя, проломил кольцо старших:

– Это он! Он!

Круг стал подковой. Из лесу ползло что-то неясное, темное. Впереди зверя катился надсадный вопль.

Зверь ввалился, почти упал в центр подковы.

– Зверя бей! Глотку режь! Выпусти кровь!

Голубой шрам уже не сходил с неба, грохот был непереносим. Саймон кричал что-то про мертвое тело на горе.

Зверь стоял на коленях в центре круга, зверь закрывал лицо руками. Пытаясь перекрыть дерущий омерзительный шум, зверь кричал что-то насчет мертвеца на горе. Вот зверь пробился, вырвался за круг и рухнул с крутого края скалы на песок, к воде. Толпа хлынула за ним, стекла со скалы, на зверя налетели, его били, кусали, рвали. Слов не было, и не было других движений – только рвущие когти и зубы.

Потом тучи разверзлись, и водопадом обрушился дождь. Вода неслась с вершины, срывала листья и ветки с деревьев, холодным душем стегала бьющуюся в песке груду. Потом груда распалась, и от нее отделились ковыляющие фигурки. Только зверь остался лежать – в нескольких ярдах от моря. Даже сквозь стену дождя стало видно, какой же он маленький, этот зверь; а на песке уже расплывались кровавые пятна.

Поднялся сильный ветер. На вершине горы парашют вздулся, стронулся с места; тот, кто сидел на горе, скользнул, поднялся на ноги, закружился, закачался в отсырелом просторе и, нелепо загребая мотающимися ногами по высоким верхушкам деревьев, двинулся вниз, вниз, вниз, и на берег, и мальчики, голося, разбежались во тьме. Парашют потащил тело и, вспахав воды лагуны, швырнул через риф, в открытое море.

Луна облила Саймона своим светом. Высеребрился овал лица, и мрамором статуи засверкало плечо. Потом тело мягко качнулось и сползло в воду. Мертвое тело Саймона поплыло в открытое море».

Ральф с Хрюшей возвращаются на берег в свой шалаш. Ральф потрясен происшедшим. Он отчетливо понимает, что все вместе они совершили убийство.

«– Я не перепугался, – медленно выговорил Ральф. – Я… я даже не знаю, что со мной было. Я боюсь. Я нас самих боюсь. Я хочу домой.

– Это несчастный случай, – вдруг выпалил Хрюша. – Вот это что. Мы рядом стояли. Мы ничего не делали, мы ничего не видели».

Появляются близнецы. Они с той же горячностью уверяют, что не участвовали в танце, что не видели, как убили Саймона. «От воспоминания о танце, при котором ни один из них не присутствовал, затрясло всех четверых».

Наверху, в замке Вождь наслаждается своей властью – он «рассердился и приказал связать Уилфреда» и избить его. По поводу ночного убийства Джек объявляет, что ночью зверь «пришел под чужой личиной… Если он явится, мы опять… опять станцуем наш танец».

Хрюша с Ральфом пытаются разжечь костер. Но после ночной грозы дрова отсырели. Ральф чувствует, что нормальные мысли ускользают у него из головы. Осталась только одна – во что бы то ни стало поддерживать костер, дым, ждать спасения извне. Хрюша шепчет, что если их не спасут в ближайшее время, то все они сойдут с ума.

Около шалаша хрустит сучок. Это зверь. Страшным шепотом зверь зовет Хрюшу. У Хрюши начинается приступ астмы. У входа слышится страшный рев. Какие-то люди врываются в темноте в шалаш. Начинается яростная драка. Ральф отчаянно сопротивляется. Шалаш разрушен. Это сделал Джек со своими охотниками. Ральф с горечью понимает, что они приходили не за рогом. Они украли у них возможность поддерживать костер.

Джек стал настоящим, всесильным вождем. В левой руке у него болтаются разбитые Хрюшины очки.

Теперь Хрюша ничего не видит. Он настойчиво требует, чтобы Ральф принял какое-то волевое решение. Жить без очков Хрюша не сможет. Хрюша повторяет, что ситуация на острове вышла из-под контроля – уже есть, как минимум, двое убитых. Он просит помочь ему дойти до замка. У него не осталось другого выхода, кроме как требовать от Джека справедливости.

«Я скажу ему – так, мол, и так, скажу, ты, конечно, сильней меня, у тебя нету астмы. И ты видишь прекрасно, скажу, ты обоими глазами видишь. Но я у тебя не прошу мои очки, я у тебя их не клянчу. И я не стану тебя упрашивать, мол, будь человеком. Потому что неважно, сильный ты или нет, а честность есть честность! Так что отдавай мне мои очки, скажу, ты обязан отдать!»

Близнецы предлагают отправляться в замок всем вместе и раскрасить лица по примеру Джека. «Они хорошо понимали, какое чувство дикости и свободы дарила защитная краска». Но Ральф отвергает это предложение, потому что не причисляет себя и товарищей к дикарям.

«Тесная группка двигалась по песку, четыре сплющенные тени плясали и путались у них под ногами. Ральф поднес рог к губам и стал трубить. Дикари, раскрашенные до неузнаваемости, спускались по выступу на перешеек. В руках у них были копья, и они изготовлялись защищать подступы к бастиону».

Ральф объявляет, что созывает собрание. Охраняющие перешеек дикари перешептываются, но не трогаются с места. Роджер с вершины скалы бросает камнем в близнецов, целясь мимо. «В теле Роджера уже бил темный источник силы».

Ральф объясняет, что пришел в замок из-за Хрюшиных очков. «Группка перед ним сомкнулась, и над ней задрожал смех, легкий, радостный смех». Джек прогоняет Ральфа, потому что тот вторгся на его территорию, в его племя. Ральф бросает ему в лицо обвинение в воровстве.

Хрюша в ужасе напоминает Ральфу, ради чего они пришли. Если что-то случится с Ральфом, Хрюше конец.

Джек приказывает схватить Эрика и Сэма. «Раскрашенные суетливо, неловко окружили близнецов. Снова задрожал серебряный смех. Сама цивилизация взывала возмущенными голосами Эрика и Сэма… Раскрашенные уже чувствовали, что Эрик и Сэм не то что они сами, они уже чувствовали силу в своих руках. Неуклюже и рьяно они повалили близнецов…

Ральф с Джеком сшиблись, отлетели в разные стороны. Джек наотмашь ударил Ральфа кулаком в ухо, Ральф стукнул его в живот, Джек охнул. Они снова стояли лицом к лицу, яростно задыхаясь. Каждого обескураживала ярость противника».

Роджер продолжает бросать камушки. Ральф замечает, что он может, орудуя большим рычагом, выпустить из своей катапульты и достаточно крупные глыбы.

Хрюша в последний раз пытается воззвать к разуму своих товарищей. Он называет их малыми детьми, спрашивает, «что лучше – быть бандой раскрашенных черномазых или же быть разумными людьми, как Ральф? Что лучше – жить по правилам и дружно, или же охотиться и убивать? Что лучше – закон и чтоб нас спасли или охотиться и погубить всех?

Они стояли грозной стеной, ощетинясь копьями. Они решались, готовились. Еще немного – и они бросятся очищать перешеек. Ральф стоял перед ними, посреди перешейка, чуть ближе к краю, копье наготове. Рядом стоял Хрюша, все еще поднимая талисман – хрупкую, сверкающую красавицу раковину.

Высоко наверху Роджер в исступленном забытьи всей тяжестью налегал на рычаг. Ральф услышал огромный камень гораздо раньше, чем его увидел. Что-то красное, страшное запрыгало по перешейку, он бросился плашмя, дикари завизжали. Камень прошелся по Хрюше с головы до колен;

рог разлетелся на тысячу белых осколков и перестал существовать. Хрюша без слова, без звука полетел боком с обрыва, переворачиваясь, на лету. Камень дважды подпрыгнул и скрылся в лесу. Хрюша пролетел сорок футов и упал спиной на глыбу в море. Голова раскроилась, и содержимое вывалилось и стало красным. Руки и ноги Хрюши немного подергались, как у свиньи, когда ее только убьют. Потом море снова медленно, тяжко вздохнуло, вскипело над глыбой белой розовой пеной; а когда оно снова отхлынуло, Хрюши уже не было».

В наступившей мертвой тишине Джек кричит, что следующим будет Ральф, у которого больше нет ни племени, ни рога. Старательно целясь, он запускает в Ральфа копьем. Острие до мяса прорывает кожу у Ральфа на боку. «Другое копье просвистело у самой его головы, и еще одно упало с высоты, где стоял Роджер. Смерть смотрела из его глаз. Близнецы лежали, скрытые за толпой, и безликие бесы запрудили перешеек. Ральф повернулся и побежал. По инстинкту, которого он сам в себе не знал, Ральф петлял на открытом пространстве, и копья летели мимо…

Ральф затаился в зарослях и обдумывал, как ему быть со своими ранами. Одного из раскрашенных он даже увидел близко и узнал Билла. Да нет, тут же подумал Ральф, какой же он Билл. Образ этого дикаря никак не хотел сливаться с прежним портретом мальчика в рубашке и шортах…

Он старался уговорить себя, что его оставят в покое. Но никуда не мог деться от нерассуждающей, страшной уверенности.

Гибель рога, смерть Хрюши и Саймона нависли над островом, как туман. Раскрашенные дикари ни перед чем не остановятся. И еще эта странная ниточка между ним и Джеком. Джек не уймется никогда, он не оставит его в покое».