Текст книги "Полный курс зарубежной литературы. С древнейших времен до конца XX века"

В дверь вошла совсем молоденькая девчонка. Холдену стало ужасно не по себе, когда она сняла платье. Он только смутился и ничего не почувствовал. Он растерялся и в конце концов предложил ей взять деньги просто так и поболтать с ним. Холден даже выдумал причину, по которой он не может воспользоваться предложенной услугой, – будто ему должны делать операцию на клавикорду. Девица устроилась у него на коленях, вела себя с ним грубо. Чтобы отвязаться от этой чужой и противной девки, Холден отдал ей деньги. Однако девица потребовала десять долларов вместо пяти. Холден выставил ее за дверь, сел в кресло и выкурил две сигареты подряд. За окном уже светало. Холдену было до невозможности тоскливо и одиноко. Он стал разговаривать вслух с Алли, мысленно воображая реальные ситуации из их с братом жизни, когда Холден мог бы вести себя добрее (например, позволить Алли взять велосипед, тогда как в реальности не дал и проч.).

Холден лег и хотел помолиться, но у него ничего не вышло. Он не мог молиться вообще и терпеть не мог священников. В школах, где Холден учился, все священники проповедовали масляными противными голосами.

Утром к Холдену явилась проститутка в сопровождении дюжего лифтера и потребовала денег. Лифтер жестоко избил Холдена, девица вытащила деньги у него из бумажника. Холден ничего не смог сделать, поскольку лифтер угрожал, что иначе его благополучные родители узнают о том, что их сын провел ночь с девкой.

Избитый, истекающий кровью Холден поплелся в ванную. По дороге он стал воображать, что у него пуля в кишках и он идет в ванную за добрым глотком виски, чтобы успокоить нервы и начать действовать. Холден представил себе, как выходит из ванной уже одетый, с револьвером в кармане, и всаживает шесть пуль прямо в жирный, волосатый живот лифтера. Холден мечтал о том, как после совершения мести он позвонил бы Джейн, чтобы она пришла и перевязала рану. Он представил себе, как она держит сигарету у его губ, а он истекает кровью. «Проклятое кино! Вот что оно делает с человеком». Когда Холден вернулся к реальности, ему больше всего хотелось покончить с собой, выскочить в окно. Он и выскочил бы, если б был уверен, что кто-нибудь сразу подоспеет и прикроет его. Не хотелось, чтобы «какие-то любопытные идиоты смотрели», как он лежит весь в крови. Часов около десяти Холден позвонил Салли Хейс и пригласил ее на утренний спектакль. Она с радостью согласилась. По признанию Холдена, у него «от нее скулы сворачивало, но она была удивительно красивая».

До встречи с Салли Холден отправился завтракать и познакомился с двумя монахинями. У них были скромные, очень дешевые чемоданы. Холдену вспомнилась история с Диком Слеглом, его товарищем по комнате, с которым он жил вместе несколько лет назад. У него были «дрянные чемоданы. Он их держал у себя под кроватью, а не на полке, чтобы никто не видел их рядом с чемоданами» Холдена. Стараясь быть тактичным, Холден тоже спрятал свои чемоданы, чтобы лишний раз не напоминать Дику о разнице их имущественных положений. Но едва Холден это сделал, Дик вытащил их и опять поставил на полку. Холден только потом понял, зачем он это сделал: он хотел, чтобы все думали, что это его чемоданы. Дик называл вещи Холдена мещанскими, что однако не мешало Дику вечно одалживать их у Холдена. Мальчики жили вместе всего два месяца, а потом оба стали просить, чтобы их расселили. И самое смешное, что, когда они разошлись, Холдену ужасно не хватало Дика, потому что у него было настоящее чувство юмора.

«Все дело в том, что трудно жить в одной комнате с человеком, если твои чемоданы настолько лучше, чем его, если у тебя по-настоящему отличные чемоданы, а у него нет. Вы, наверно, скажете, что если человек умен и у него есть чувство юмора, так ему наплевать. Оттого я и поселился с этой тупой скотиной, со Стрэдлейтером. По крайней мере, у него чемоданы были не хуже моих».

Холдену очень понравились монахини, и он пожертвовал им десять долларов. Они обе так его благодарили, что ему стало неловко. Одна из монахинь рассказала, что приехала в Нью-Йорк, чтобы преподавать английскую литературу. Холдену неловко было говорить с ней на эту тему – ведь во многих произведениях, в частности, в «Ромео и Джульетте», которые он читал в этом году, сюжет повествует о любви. Холден не знал, как относится к этому вопросу монахиня. Но она говорила с ним очень естественно, это-то и понравилось мальчику. Он признался ей, что в «Ромео и Джульетте» ему больше остальных нравился Меркуцио, а эпизод гибели Меркуцио заставил горевать намного сильнее, чем когда умерли Ромео и Джульетта. Меркуцио был умный, веселый, а Холдена всегда злость брала, когда таких убивают, да еще по чужой вине. «С Ромео и Джульеттой дело другое – они сами виноваты».

Холдену было очень приятно разговаривать с монахинями. Но было бы еще приятнее, если б он не боялся, что они каждую минуту могут спросить, католик он или нет. Эти две монахини долго не выходили у Холдена из головы. Он пытался представить, как бы смотрелись на их месте его родственницы. Его родная тетя очень много занималась благотворительностью, но она всегда была отлично одета, и когда занималась благотворительностью, она тоже была отлично одета, губы накрашены и проч. Холден пошел на Бродвей. Он искал магазин, чтобы купить пластинку «Крошка Шерли Бинз» для Фиби. Пластинку эту напела лет двадцать назад певица-негритянка Эстелла Флетчер. Она ее пела по-южному, даже по-уличному, оттого выходило ничуть не слезливо и не слюняво. Холден слышал пластинку у одного знакомого, и она сразу полюбилась ему.

Навстречу Холдену попалась семья. Родители разговаривали, а на маленького сына совсем не обращали внимания. «А мальчишка был мировой. Он шел не по тротуару, вдоль него у самой обочины, по мостовой. Он старался идти точно по прямой, мальчишки любят так ходить. Идет и все время напевает себе под нос такую песенку: «Если ты ловил когото вечером во ржи…» И голосишко у него был забавный. Пел он для собственного удовольствия, это сразу было видно. Стало веселее. Даже плохое настроение прошло».

Купив пластинку, Холден взял два билета в театр на спектакль «Я знаю любовь». Холдену не особенно хотелось смотреть эту пьесу, но он знал, что «Салли жить не может без кривлянья».

Холден не любил ходить в театр, потому что ненавидел актеров. По его мнению, «они ведут себя на сцене совершенно непохоже на людей. Хорошие актеры иногда довольно похожи, но не настолько, чтобы было интересно смотреть. А кроме того, если актер хороший, сразу видно, что он сам это сознает, а это сразу все портит». Когда играет актер, Холден почти ничего не воспринимает, и потом ему все равно приходится читать пьесу самостоятельно. Это оттого, что он боится, что актер начнет кривляться и делать все напоказ.

Прежде чем отправиться на спектакль, Холден пытался найти Фиби в парке, где она обычно гуляла, – чтобы отдать ей пластинку. Знакомые ребята сказали, что Фиби с классом на экскурсии в Музее этнографии. Холден отлично знал, где находится этот музей, и пошел прямиком туда. «А потом случилась глупейшая штука. Холден подошел к музею и сразу почувствовал, что ни за какие деньги туда не пойдет. Не тянуло туда – и все, а ведь он весь парк прошел и так ждал этого».

Холден взял такси у входа в музей и поехал в отель «Билтмор». Ехать не хотелось, но он уже назначил там встречу с Салли.

Холден приехал слишком рано, сел на диван и стал разглядывать девчонок. Холден подумал, что большинство из них «выйдут замуж за каких-нибудь гнусных типов. За таких типов, которые только и знают, что хвастать, сколько миль они могут сделать на своей дурацкой машине, истратив всего галлон горючего. За таких типов, которые обижаются как маленькие, когда их обыгрываешь не только в гольф, но и в какую-нибудь дурацкую игру вроде пинг-понга. За очень подлых типов. За типов, которые никогда ни одной книжки не читают. За ужасно нудных типов».

Салли появилась на лестнице. Она была так красива, что Холдену захотелось на ней жениться. В такси он вдруг объяснился Салли в любви, отлично понимая, впрочем, что это было вранье. «Но соль в том, что Холден сам в ту минуту был уверен в этом». Спектакль Холдена совершенно не тронул, потому что артисты «так играли, как будто все время понимали, что они – знаменитые. Когда что-нибудь делаешь слишком хорошо то, если не следить за собой, начинаешь выставляться напоказ». В антракте Холден с Салли пошли курить «вместе с остальными пижонами. Никогда в жизни не видел столько показного ломанья». Салли заметила знакомого пижона, которого Холден сразу определил как светского льва и аристократа. Пижон взялся усталым голосом критиковать спектакль, а Салли на все лады ему поддакивала. Холдену было тошно смотреть на нее.

После спектакля Салли предложила ехать кататься на коньках в Радио-сити, потому что там давали напрокат короткие юбочки, и она хотела лишний раз щегольнуть перед кавалером хорошенькой фигуркой. Однако каталась она плохо, сильно устала и очень обрадовалась, когда представилась возможность пойти отдохнуть в бар и не «выделываться». В баре на Холдена неожиданно «накатило». Он решил поговорить с Салли как с близким человеком, обнажить перед девушкой душу, поделиться теми кошмарами, которые лишили его покоя, попросить помощи. Холдену все осточертело. Он ненавидел жить в Нью-Йорке, ездить в такси и в автобусах, где орет кондуктор, ездить в лифтах, знакомиться с ломаками и пижонами, мерить без конца костюмы, когда просто хочется выйти на улицу. Его раздражало, что люди сходят с ума по машинам. Холдену это не интересно. Ему казалось, что лучше завести лошадь, потому что в лошадях хоть есть что-то человеческое.

Холден признался, что единственное, что держит его в Нью-Йорке – это Салли. У него началась депрессия после отчисления из Пэнси. Он ненавидел все школы, в которых учился. «Сплошная липа. И учатся только для того, чтобы стать какими-нибудь пронырами, заработать на какой-нибудь треклятый «кадиллак», да еще вечно притворяются, что им очень важно, проиграет их футбольная команда или нет. А целые дни только и разговору что про выпивку, девочек, и у всякого своя компания, какая-нибудь гнусная мелкая шайка». Холден предложил Салли уехать вместе с ним навсегда, жить в туристских лагерях, пока деньги не кончатся. Потом он найдет работу, они поселятся где-нибудь у ручья, а потом поженятся. Салли злым голосом ответила, что он еще слишком мал, чтобы думать о таких вещах, что работать он не может и не умеет. Подобные планы имеет смысл строить, «когда все будет можно» (т. е. когда Холден окончит университет и они с Салли поженятся). Но Холден знал, что «тогда уже будет не то». Они оба будут обременены кучей социальных предрассудков и обязанностей. Холден «будет работать в какой-нибудь конторе, зарабатывать уйму денег, и ездить на работу в машине или в автобусах по Мэдисон-авеню, и читать газеты, и играть в бридж все вечера, и ходить в кино, смотреть дурацкие короткометражки, и рекламу боевиков, и кинохронику. Холден был ужасно зол на себя, что затеял этот разговор».

Разговор кончился тем, что Холден выругался на Салли, потому что она его «довела». Холден извинялся, но она и слушать не хотела. Даже расплакалась. Тогда Холден захохотал, встал и ушел без нее. Он знал, что не надо было ее бросать, но ему уже все осточертело. Самое страшное для Холдена было то, что он искренне предлагал ей бежать с ним и жить у ручья.

Холден снова подумал о Джейн, но так и не позвонил ей. Он вспомнил, что ни разу с ней не танцевал. Она ходила на танцы с отвратительным типом, с Элом Пайком. «Сплошные мускулы – и никаких мозгов. Ей было его жаль, да она и не притворялась. Вся беда с девчонками в том, что, если им мальчик нравится, будь он хоть сто раз гадом, они непременно скажут, что у него комплекс неполноценности, а если мальчик не нравится, будь он хоть самым славный малый на свете, с самым настоящим комплексом, они все равно скажут, что он задается». В конце концов Холден позвонил Карлу Люису. Люис был старше Холдена года на три, и Холден его не особенно любил, но Карл был очень умный – «у него был самый высокий показатель умственного развития во всей школе». Карл договорился с ним о встрече на вечер. Чтобы скоротать время, Холден пошел в кино. Перед фильмом «на сцену выкатился на роликах человек во фраке и стал нырять под маленькие столики. Катался он здорово, но Холдену было скучновато, потому что он все время представлял себе, как тот целыми днями тренируется, чтобы потом кататься по сцене на роликах…

Фильм был до того гнусный, что Холден глаз не мог отвести. Но кого Холден никак не мог понять, так это даму, которая сидела рядом и всю картину плакала. И чем больше там было липы, тем она горше плакала. Можно было бы подумать, что она такая жалостливая, добрая… С ней был маленький сынишка, ему было скучно до одури, и он все скулил, что хочет в уборную, а она его не вела. Все время говорила – сиди смирно, веди себя прилично. Волчица и та, наверно, добрее».

Холден вспомнил, как Д. Б. рассказывал им с Алли, как он был на войне. Алли считал, что Д. Б. это было полезно, потому что он писатель и теперь ему есть о чем писать. Однако Д. Б. «заставил Алли принести ему бейсбольную рукавицу со стихами и потом спросил: кто лучше писал про войну – Руперт Брук или Эмили Дикинсон? Алли говорит – Эмили Дикинсон», которая на войне никогда не была. Так что, причина совсем не в личном опыте, а в искренности чувств, когда берешься делать какое-то дело.

Холдену казалось, что он бы с ума сошел, если б ему пришлось служить в армии. Обдумывая свою гражданскую позицию, он пришел к выводу, что когда начнется война, лучшим для него выходом будет, чтобы его вывели и расстреляли. Холден рад изобретению атомной бомбы. Как только начнется война, Холден сразу усядется прямо на эту бомбу, и его проблемы будут решены.

Холден отправился на встречу с Карлом Люисом в Викер-баре. Это «ужасно изысканный бар, и все пижоны туда лезут». Холден уважал Люиса за широкий кругозор и за эрудицию. В школе, где они собственно и познакомились, Льюс считался репетитором-старшеклассником Холдена. Из всех учеников школы у Люиса оказался самый большой словарный запас. (Учителя устраивали специальные тесты). Но Люис, вместо того, чтобы натаскивать Холдена по разным предметам, «только и делал, что вел разговоры про секс поздно ночью», причем знал про сексуальную ориентацию всех киноактеров и знаменитых людей. «Просто иногда трудно поверить, что все эти люди – киноактеры и прочее – либо педерасты, либо лесбиянки. Холден иногда ночь не спал, все боялся – вдруг тоже станет психом».

В Викер-баре Льюс сообщил Холдену, что встречается с китаянкой, скульпторшей лет тридцати, потому что восточная философия его больше удовлетворяет, чем западная. Люис считал, что любовь – это общение не только физическое, но и духовное. Холден пытался поговорить с Люисом об этом поподробнее, поскольку, по его мнению, любовь – это в первую очередь духовное общение, но Люис, не выслушав, оборвал его и ушел.

Холден напился, пошел в гардеробную и разревелся оттого, что ему было очень одиноко и грустно. Холден пошел ночью в парк посмотреть на уток и вдруг разбил сестренкину пластинку. Он вынул осколки из конверта и сунул в карман. Уток на пруду не оказалось. Холден сильно замерз и вообразил, что у него начнется воспаление легких и он умрет. Холден представил себе, «как миллион притворщиков явится на его похороны. Они все прискакали, когда Алли умер, вся их свора. Холдена там не было, Холден лежал в больнице. Пришлось лечиться – Холден порезал руку».

Холдену не хотелось, чтобы его похоронили на кладбище. Он надеялся, что, когда он умрет, найдется умный человек и вышвырнет тело Холдена в реку. Он ненавидел кладбище с тех пор, как не стало Алли. Холден несколько раз ходил туда на могилу Алли вместе с родителями. Его бесило, что в дождь «все посетители кладбища мчались к своим машинам. Онито могут сесть в машины, включить радио и поехать в какойнибудь хороший ресторан обедать – все могут, кроме Алли».

Перед смертью Холден решил сходить домой и повидать Фиби. Ключ от квартиры у Холдена был с собой, и он задумал пробраться потихоньку в квартиру. Фиби спала в кабинете Д. Б. Она любила спать там в отсутствие старшего брата, потому что это была самая большая комната в квартире и там стоял огромный старый стол. Холден включил свет, но сестренка не шелохнулась. Он поворошил ее учебники и блокноты на столе. Холден даже прочитал ее записную книжку, улыбнулся той милой чепухе, что волновала Фиби.

Наконец Холден решил разбудить Фиби. Он боялся, что явятся родители, а ему хотелось повидаться с ней наедине. Фиби проснулась и обняла Холдена. Она сразу же пригласила брата на спектакль, в котором она будет участвовать – «Рождественская пантомима для американцев». В пьесе у Фиби самая большая роль. Сестренка рассказала Холдену, что видела потрясающий фильм «Доктор». Главный герой, врач, убил неизлечимо больную девочку. «Его на всю жизнь посадили в тюрьму, но эта девочка, которую он придушил одеялом, все время является ему во сне и говорит спасибо за то, что он ее придушил. Оказывается, это милосердие, а не убийство. Но все равно он знает, что заслужил тюрьму, потому что человек не должен брать на себя то, что полагается делать богу».

Общаясь с Фиби, Холден успокоился, перестал волноваться, что его поймают дома. Она пожаловалась, что один мальчишка из школы преследовал ее и даже столкнул с лестницы. Фиби кажется, что он ее ненавидит, поэтому они с подружкой измазали мальчишке весь свитер чернилами. Но Холден объяснил, что, возможно, она просто нравится этому глупому мальчишке, так что «нельзя человеку за это мазать свитер чернилами».

Фиби вдруг пристально посмотрела на брата и почему-то догадалась, почувствовала, что его выгнали из Пэнси. Ей стало безумно жаль Холдена, она уверена, что отец убьет его за это. Холден принялся утешать девочку, сказал, что найдет себе временную работу на каком-нибудь ранчо. Он уверен, что отец пощадит его – в крайнем случае накричит опять, а потом отдаст в военную школу.

Фиби принялась расспрашивать брата о причинах его отчисления. Но ему было до того тошно, что он взмолился, чтобы она прекратила свои расспросы. «Все спрашивают, выдержать невозможно. Зачем, зачем… По тысяче причин! В такой гнусной школе я еще никогда не учился. Все напоказ. Все притворство. Или подлость».

Холден в качестве примера гнусности и подлости привел Фиби один случай, когда на вечере выпускников один старикашка попросил его показать, где находится уборная. Оказалось, что он стремился туда, чтобы проверить, сохранились ли на двери туалета его инициалы, которые он там вырезал, когда сто лет назад учился в Пэнси.

Однако Фиби не разделяет позицию брата относительно школы и людей вообще. По ее мнению, Холдену вообще ничего никогда не нравилось. Холден еще больше расстроился, когда она так сказала. Фиби попросила его сказать ей, что он в принципе любит. К несчастью, Холден никак не мог собраться с мыслями. Ему было трудно сосредоточиться. Холден вспомнил жуткий трагический случай, который произошел с ним в школе. У них учился некто Стейбл, хам и хулиган. Невзрачный, слабый «Джеймс Касл назвал его самовлюбленным остолопом, и один из дружков Стейбла пошел и донес ему. Тогда Стейбл с шестью другими гадами пришел в комнату к Джеймсу Каслу, запер двери и попытался заставить его взять свои слова обратно, но Джеймс отказался. Тогда они за него принялись. Они с ним сделали ужасную гадость, но он все-таки не соглашался взять свои слова обратно, этот Джеймс Касл. Вместо того чтобы отказаться от своих слов, он выскочил из окна». Мертвый Джеймс лежал на асфальте, кругом расползлась лужа крови, зубы у него вылетели, все боялись к нему подойти. Подошел только учитель мистер Антолини, накрыл Джеймса своей курткой, ничуть не заботясь о том, что куртка вся испачкается в крови. На Джеймсе был свитер, который Холден дал ему поносить. «Тем гадам, которые заперлись с ним в комнате, ничего не сделали, их только исключили из школы».

Об этом Холден рассказывает сестре, объясняя, что такой поступок, как совершил Джеймс Касл, ему нравится. Еще ему всегда нравилось сидеть и разговаривать с Фиби или с Алли по душам. Но Фиби раздражает, что Холден все время повторяет одно и то же. К тому же, Алли умер. Но Холден уверен, что «оттого что человек умер, его нельзя перестать любить, особенно если он был лучше всех живых». Для Холдена всегда было необычайно важно, чтобы все было на самом деле искренне. Конечно, он часто задумывался о будущем, о том, какую профессию выбрать. «Адвокатом, наверно, неплохо, если они спасают жизнь невинным людям и вообще занимаются такими делами, но в том-то и штука, что адвокаты ничем таким не занимаются. Если стать адвокатом, так будешь просто гнать деньги, играть в гольф, в бридж, покупать машины, пить сухие коктейли и ходить этаким франтом. И вообще, даже если ты все время спасал бы людям жизнь, откуда ты знал, ради чего ты это делаешь – ради того, чтобы на самом деле спасти жизнь человеку, или ради того, чтобы стать знаменитым адвокатом, чтобы тебя все хлопали по плечу и поздравляли, когда ты выиграешь этот треклятый процесс, – словом, как в кино, в дрянных фильмах. Как узнать, делаешь ты все это напоказ или по-настоящему, липа все это или не липа?» Холден вспомнил малыша, который напевал песенку на стихи Бернса. Холден представил себе, «как маленькие ребятишки играют вечером в огромном поле, во ржи. Тысячи малышей играют и не видят, куда бегут, и кругом – ни души, ни одного взрослого, кроме него. А Холден стоит на самом краю скалы, над пропастью, и его дело – ловить ребятишек, чтобы они не сорвались в пропасть. Вот и вся его работа. Стеречь ребят над пропастью во ржи».

Фиби долго молчала. Наверное, она поняла, что имел в виду отчаявшийся в людях брат. Но она снова вспомнила, как отнесутся к известию о его отчислении родители, и огорчилась. А Холден вспомнил еще об одном человеке, который мог бы понять его израненную душу, и пошел в гостиную звонить по телефону своему бывшему учителю мистеру Антолини. Мистер Антолини был довольно молодой учитель, немножко старше Д. Б., и с ним можно было шутить, хотя все его уважали.

Холден позвонил очень быстро, потому что боялся, что явятся родители. Мистер Антолини был очень приветлив, сказал, что Холден может прийти хоть сейчас. Холден перед уходом выкурил в комнате Фиби сигарету и пригласил сестренку потанцевать. Танцевать с ней ему всегда нравилось, она слушалась, когда он вел. Фиби поделилась с ним своим достижением: теперь она научилась искусственно повышать температуру своего тела: «надо скрестить ноги и думать про что-нибудь очень-очень жаркое. Например, про радиатор. И весь лоб начинает гореть». Из коридора послышались шаги родителей. Холден поспешно спрятался в шкаф. Мама, войдя в комнату, сразу почувствовала запах сигарет, но Фиби не выдала брата, объяснив, что это курила она сама. Фиби не думала в этот момент о том, что ее могут наказать за курение; она заботилась о Холдене, причем искренне заботилась. Мама вышла из комнаты и закрыла двери. Холден вылез из шкафа. Сестренка предложила Холдену свои деньги, которые она копила на рождественские подарки, потому что сам он за несколько дней потратил кучу денег и остался практически без гроша.

Расчувствовавшись, Холден вдруг заплакал. Он вынул из кармана охотничью шапку и подарил Фиби. Он безумно благодарен ей – не за деньги, а за ту искренность, с которой она, не задумываясь, отдала ему последнее, что имела. Он ушел из квартиры, почти не прячась: поймают так поймают. Откровенно говоря, Холдену даже хотелось, чтоб родители поймали его и оставили дома.

Холден поехал к мистеру Антолини и его жене. Они оба были очень образованными людьми, особенно мистер Антолини, хотя когда с кем-нибудь разговаривал, он больше шутил, чем «умничал». В этом Холден усматривал его сходство с Д. Б.

Миссис Антолини была намного старше мужа. У нее случались припадки астмы. Они оба читали все рассказы Д. Б. Мистер Антолини говорил, что если человек умеет писать, как Д. Б., то ему в Голливуде делать нечего. Эту позицию Холден разделял на все сто процентов. Он считал, что брат совершенно напрасно продался киношникам и начал писать фальшивые, неискренние сценарии.

Мистер Антолини, несмотря на поздний час, сразу же приглашает мальчика перекусить. Миссис Антолини даже специально поднимается с постели в бигуди, чтобы сварить Холдену кофе. Мистер Антолини принялся расспрашивать Холдена о причинах его отчисления из Пэнси. Он очень удивился, узнав, что тот провалился по устной речи. Холден считался очень одаренным учеником по английскому языку, талантливо писал сочинения и хорошо излагал свои мысли. Для мистера Антолини известие о том, что Холден провалился по устному английскому – шок.

Холден объяснил, что на этих уроках каждый должен был встать и произнести речь. Если ученик отклонялся от темы, все сразу кричали: «Отклоняешься!» Холдена это бесило, и он получил кол, так как почему-то любил, когда отклоняются от темы. Например, когда отвечал его одноклассник Ричард Кинселла, «страшно нервный малый», у него начинали трястись губы, едва остальные кричали: «Отклоняешься!» Когда у него губы переставали дрожать, он рассказывал интереснее всех. Он начал рассказ об отцовской ферме, а потом сбился на своего дядю, «который в сорок четыре года перенес полиомиелит и никого не пускал к себе в госпиталь, потому что не хотел, чтобы его видели калекой. Конечно, к ферме это не имело никакого отношения, – согласен! – но зато интересно». Мистер Антолини внимательно слушал Холдена. Видно было, что он старался понять мальчика и подобрать слова, которые бы убедили его. Учитель задал ему «короткий, несколько старомодный педагогический вопрос»: не думает ли Холден, что всему свое время и свое место, и если история парализованного дяди представляет такой интерес, то почему бы оратору не выбрать именно эту тему, а не ферму.

Холден принялся объяснять, что «чаще всего ты сам не знаешь, что тебе интереснее, пока не начнешь рассказывать про неинтересное. Бывает, что это от тебя не зависит. Но надо дать человеку выговориться, раз он начал интересно рассказывать и увлекся… Разве можно по чужому желанию все обобщать и упрощать?» А их учитель, мистер Винсон, постоянно «долбил» им, что надо обобщать и упрощать. Мистер Антолини перевел разговор на родителей Холдена, сообщил, что завтракал с его отцом недели две назад, что тот чрезвычайно озабочен судьбой сына. Мистер Антолини признался, что не знает, что сказать Холдену, потому что ему кажется, что мальчик несется к какой-то страшной пропасти. «Может быть, ты дойдешь до того, что в тридцать лет станешь завсегдатаем какого-нибудь бара и будешь ненавидеть каждого, кто с виду похож на чемпиона университетской футбольной команды. А может быть, ты станешь со временем достаточно образованным и будешь ненавидеть людей, которые говорят: «Мы вроде вместе переживали». Пропасть, в которую ты летишь, – ужасная пропасть, опасная. Тот, кто в нее падает, никогда не почувствует дна. Он падает, падает без конца. Это бывает с людьми, которые в какой-то момент своей жизни стали искать то, чего им не может дать их привычное окружение. Вернее, они думали, что в привычном окружении они ничего для себя найти не могут. И они перестали искать. Перестали искать, даже не делая попытки что-нибудь найти».

Мистер Антолини совершенно ясно представлял себе, как Холден благородно жертвует жизнью за какое-нибудь пустое, ненастоящее дело. Учитель написал на бумажке фразу «Признак незрелости человека – то, что он хочет благородно умереть за правое дело, а признак зрелости – то, что он хочет смиренно жить ради правого дела» и попросил Холдена никогда не забывать ее содержание.

Мистер Антолини убеждал мальчика, что рано или поздно ему придется решать, куда идти. «И сразу надо идти туда, куда ты решил. Немедленно. Ты не имеешь права терять ни минуты. Тебе это нельзя. Ты мыслящий человек, нравится тебе это название или нет. Ты тянешься к науке.

Когда ты преодолеешь всех этих мистеров Винсонов, ты начнешь все ближе и ближе подходить – разумеется если захочешь, если будешь к этому стремиться, ждать этого, – подойдешь ближе к тем знаниям, которые станут очень дороги твоему сердцу. И тогда ты обнаружишь, что ты не первый, в ком люди и их поведение вызывали растерянность, страх и даже отвращение. Ты поймешь, что не один ты так чувствуешь, и это тебя обрадует, поддержит. Многие люди пережили ту же растерянность в вопросах нравственных, душевных, какую ты переживаешь сейчас. К счастью, некоторые из них записали свои переживания.

От них ты многому научишься – если, конечно, захочешь. Так же, как другие когда-нибудь научатся от тебя, если у тебя будет что им сказать. Взаимная помощь – это прекрасно. И она не только в знаниях. Она в поэзии. Она в истории.

Но образованные и ученые люди при условии, что они вместе с тем люди талантливые, творческие – что, к сожалению, встречается редко, – эти люди оставляют после себя гораздо более ценное наследие, чем люди просто талантливые и творческие. Они стремятся выразить свою мысль как можно яснее, они упорно и настойчиво доводят свой замысел до конца. И что самое важное, в десяти случаях из десяти люди науки гораздо скромнее, чем люди неученые, хотя и мыслящие.

Есть еще одно преимущество, которое тебе даст академический курс. Если ты достаточно углубишься в занятия, ты получишь представление о возможностях твоего разума. Что ему показано, а что – нет. И через какое-то время ты поймешь, какой образ мысли тебе подходит, а какой – нет. И это поможет тебе не затрачивать много времени на то, чтобы прилаживать к себе какой-нибудь образ мышления, который тебе совершенно не годится, не идет тебе. Ты узнаешь свою истинную меру и по ней будешь подбирать одежду своему уму».

Перед сном мистер Антолини расспросил Холдена, с кем он дружит, с кем встречается, назвал Салли Хейс удивительно красивой девочкой, вспомнил и про Джейн Галлахер. Потом они вместе постелили Холдену постель, и мистер Антолини оставил его одного.

Ночью Холден вдруг проснулся, потому что почувствовал у себя на лбу чью-то руку. Он до смерти испугался. Оказывается, это была рука мистера Антолини. Учитель сидел на полу рядом с диваном и не то пощупал Холдену лоб, не то гладил по голове. Холдену в голову полезли жуткие, нелепые мысли, он представил, что учитель приставал к нему. Холден в ужасе вскочил, поспешно оделся и под предлогом, что ему нужно срочно забрать вещи и деньги из камеры хранения, бросился вон из дома мистера Антолини. Учителя поразила такая странная реакция мальчика. Он не понимал, что творится с Холденом, пытался уговорить его остаться, объяснял, что тоже собирался ложиться спать, но все тщетно. Мистер Антолини проводил Холдена до лифта, попросил возвращаться обратно с чемоданом, обещал оставить дверь открытой. Холден понимал, что повел себя по-идиотски, что получилось неловко, но ничего не мог с собой поделать, не мог остаться в доме Антолини. Когда Холден вышел на улицу, начинало светать. Стоял сильный холод, но Холдену было приятно, потому что он вспотел от страха. Куда идти, Холден совершенно не знал. Брать номер в гостинице на сестренкины деньги он не хотел. В конце концов Холден поехал на метро до Центрального вокзала, где хранились его чемоданы.