Текст книги "Галлиполийский крест Русской Армии"

Постановка строевого дела

Начиная с момента объявления Мировой войны, нормальная подготовка войсковых частей, офицерского и солдатского состава армии прекратилась. Война требовала напряжения, что привело к ускоренным и сокращенным выпускам из военных училищ и к самой краткой подготовке вновь мобилизуемых масс. Это сильно понизило качество Русской Армии и приводило к большим потерям в живой силе[31]31
  Генерал Людендорф в своих воспоминаниях объясняет меньшие потери германской армии по сравнению с союзниками исключительно превосходством обучения немецких войск (Примеч. авт.)


[Закрыть]. Гражданская война не исправила, а еще более усугубила положение. Благодаря условиям ее ведения, наряду с неизменной доблестью и храбростью, проявлявшимися армией, обычно игнорировались не только уставы, но и богатый опыт; практиковалось пренебрежение к правильному управлению войсками, организации связи, разведки и охранения; решения принимались во время боя, так как планы и предположения заблаговременно не составлялись, наконец, офицерский состав все время убывал, пополнения его из училищ не происходило, и боевые отличия являлись единственным стажем для назначения на командные должности.

Все эти обстоятельства привели, прежде всего, к понижению уровня военного образования офицеров и создали особую пестроту в офицерском кадре Армии, прибывшей в Галлиполи. В целом, в 1-м Армейском Корпусе складывалась такая картина, которую показывает табл. № 14.

Табл. № 14.

Количество офицеров и уровень их военного образования на примере одного из полков 1-го Армейского Корпуса

Солдатский состав Корпуса изменился к худшему: старые бойцы выбывали из строя, молодежь не могла быть достаточно подготовлена, так как нередко прямо от домашнего очага или со школьной скамьи попадала в бой.

Эвакуация из Крыма, приезд в Галлиполи и временный вынужденный отказ от активной борьбы позволили обозреть прошлое и прийти к некоторым выводам и решениям.

Идея сохранения Армии привела к мысли о необходимости научить эту Армию военному делу, что стало первой задачей Корпуса. Стало также ясно, что Корпус в дальнейшей борьбе может надеяться только на себя. Подготовка всего его состава как инструкторского ядра – вот вторая и не менее важная задача.

Для того, чтобы выполнить эти задания, нужно было сделать из каждого солдата и офицера дисциплинированного знающего бойца, а воинские части обучить, кроме того, всем новейшим приемам боя на основании опыта последних войн.

Условия, в которых оказался Корпус, не могли ни в малейшей мере способствовать правильному ведению занятий. При эвакуации бросили почти все имущество частей, склады вооружения, снабжения и обмундирования, и в Галлиполи не имели даже достаточного количества оружия. Пехота вывезла винтовки и часть пулеметов, но кавалерия оказалась без лошадей, артиллерия – без орудий, вспомогательных приборов и лошадей – как средства передвижения своей техники, техническая часть – без машин, аппаратов и инструментов.

Ноябрь, декабрь и январь прошли, главным образом, в тяжелой и необходимой работе по устройству и размещению Корпуса.

21 января 1921 года появился приказ по 1-й Пехотной дивизии, который предписывал всем частям приступить к занятиям. Из-за работ и нарядов приходилось вести обучение урывками и частично, нарушая иногда намеченные программы.

Воинский вид, дисциплинированная выправка и хотя бы некоторая привычка к строю – вот главные задачи обучения этого периода, которые позволили подготовить по возможности и устроить первый общий парад, на котором войска увидели себя Корпусом, а не беженской массой.

В начале проходились лишь главнейшие основы воинских уставов; усвоению подлежало самое необходимое для несения нарядов гарнизонной и внутренней службы. К апрелю 1921 года занятия частей приняли более регулярный характер. Уставы начали изучать с большой тщательностью, несение гарнизонной службы и внутренних нарядов проходили полностью, в строевом уставе перешли к дальнейшим более сложным элементам обучения. Устав строевой службы стал применяться не только для желания добиться некоторой воинской выправки, но и по существу. Пехотные части перешли от обучения ружейным приемам и одиночной выучки к ротным и батальонным учениям, необходимым для выхода в поле.

Обучение строевому делу кавалерийских полков шло в значительно худших условиях, так как отсутствие лошадей не давало никакой возможности научить солдата езде, седловке и уходу за лошадью. Шашек было тоже недостаточно, а обучение с пиками почти совершенно не производилось. Большое внимание обращалось здесь на службу разведки и на рубку.

Артиллерия была поставлена в еще более тяжелые условия. Полное отсутствие орудий и приборов привело к тому, что как в пешей, так и в конной артиллерии для учения при орудиях были построены деревянные орудия и деревянные же угломеры. Для батарейного учения не было ни орудий, ни лошадей, ни амуниции, ни уставов, и этот отдел можно считать непройденным. Опыт Гражданской войны показал важность обучения артиллеристов пехотному делу, и поэтому в батареях проходили пехотный строевой устав.

Обучение разного рода специальных частей (инженерных, автомобильных и т. д.) также было затруднено из-за отсутствия необходимых инструментов, аппаратов и в итоге ограничилось общеармейскими заданиями, выполнению которых, однако, мешали условия галлиполийской жизни. Но желание учиться было так велико, что использовали все возможности. Мотористы, например, брошенный в море французами мотор разобрали и починили. Благодаря этому некоторые чины автомобильной роты смогли выдержать экзамены по мотору.

Дроздовский стрелковый полк на полевых учениях. Галлиполи. 1921 г.

Для всего Корпуса теоретическая подготовка закончилась к июню. Приказ за № 368 от 8 июня говорит:

«Ввиду окончания ротных и эскадронных учений приказываю начальникам 1-й Пехотной и 1-й Конной дивизий лично произвести смотры ротных и эскадронных учений – не менее, чем по одной роте в батальоне, в конных полках – не менее, чем по два эскадрона. Особенное внимание приказываю обратить на знание уставов. Назначаемые на смотр роты и эскадроны выводить обязательно с оружием. Инспектору артиллерии произвести соответствующие смотры в частях артиллерии Корпуса».

Одновременно с обучением солдат шла подготовка и командного состава Армии в учебных командах, военных училищах, на офицерских занятиях и в разного рода штаб– и обер-офицерских курсах и школах.

Учебные команды при пехотных и кавалерийских полках и при артиллерии Корпуса должны были дать более широкую и тщательную подготовку солдатам, намечавшимся к командным должностям. А так как на каждого солдата Корпуса смотрели как на унтер-офицера, то стремились пропустить весь состав частей через такие команды.

Занятия в учебных командах пехотных полков велись по следующей программе: 1) одиночное обучение; 2) ротное строевое учение; 3) стрелковая подготовка; 4) тактическое полевое учение; 5) сторожевая служба.

В кавалерийских учебных командах: 1) инструкторский отдел; 2) стрелковая подготовка; 3) рубка.

Артиллерийская учебная команда была организована вначале при Артиллерийской школе, куда командировали по 24 человека от каждого дивизиона, а затем, после первого выпуска, собрали команды при Артиллерийской бригаде и при Конно-артиллерийском дивизионе.

Наконец, такие же команды сформировали и при технических частях: для телеграфистов, телефонистов, мотористов, автомобилистов, радиотелеграфистов и т. д. Во всех учебных командах Корпуса обучалось до 3000 человек.

Командир Корпуса после смотров учебным командам, произведенных в Пехотной дивизии 21 и 22 июня, а в Кавалерийской – 27 и 28 июня, нашел, что команды «в общем представились хорошо» и что «к делу обучения и воспитания наших кадров отнеслись с полным вниманием и внесли в это дело много труда и знания» (приказы по Корпусу за №№ 417 и 434). Учебные команды артиллерии и инженерных войск были обучены, главным образом, теоретически.

Офицерский состав частью готовился как новый кадр в военных училищах, частью же занимался дополнительным и повторным обучением в частях в открываемых для этого школах и курсах. На повторительных курсах в командах и школах младшие офицеры пехоты, кавалерии, артиллерии и инженерных войск заполняли свои пробелы, главным образом, в теоретической подготовке. На таких курсах обучались все офицеры, окончившие ускоренные курсы училищ и школы прапорщиков. В кавалерийских полках и артиллерийских дивизионах было проведено по одному выпуску в 75–80 человек, в пехотных полках – по 2.

Занятия в Офицерской Артиллерийской школе

Примерная программа пехотных курсов была следующая: 1) строевой пехотный устав; 2) устав полевой службы; 3) наставление по обучению стрельбе; 4) устав внутренней службы; 5) устав дисциплинарный; 6) сведения о военно-уголовных законах; 7) устав гарнизонной службы; 8) топография; 9) наставление по войсковому инженерному делу; 10) наставление для обучения войск гимнастике; 11) администрация; 12) военная история; 13) тактика; 14) военная игра, доклады, лекции на темы военно-воспитательного характера и т. д. По окончании назначались испытания, которые производились экзаменационной комиссией, состоявшей из строевых офицеров и офицеров Генерального Штаба.

Для повышения уровня знаний штаб-офицерской группы командного состава существовала Офицерская Артиллерийская школа и Штаб-офицерские Стрелковые курсы. Артиллерийская Офицерская школа вела теоретическое обучение. Штаб-офицерские Стрелковые курсы 1-й Пехотной дивизии открылись при Марковском пехотном полку. На курсах обучалось до 115 человек по особой программе, утвержденной командиром Корпуса, где, кроме теоретического обучения, практически проверялись приобретенные знания.

Уже 13 мая 1921 года в приказе за № 287 командир Корпуса находил, что в представленных дивизиями расписаниях занятий «мало тактических занятий в поле с решением задач на месте», что «нет совсем батальонных и полковых (в пехоте) строевых и тактических занятий», «отсутствует военная игра» и «как односторонние, так и двухсторонние маневры». Вместе с тем, чтобы использовать опыт Мировой войны для будущих способов ведения боя и, следовательно, применить его при широких учебных тактических занятиях в поле, в Штабе Корпуса был переведен ряд военно-научных трудов, появившихся в иностранной литературе за последние годы. Среди них можно назвать труды Балка – «Развитие тактики в Мировой войне» и «Военная игра и учебные поездки»; Пфейфера – «Взгляд на боевую подготовку пехоты для атаки»; германских офицеров германского генерального штаба – «Критика Мировой войны»; Вилльямс-Эйлиса – «Танковый корпус»; Лорингоффена – «Управление войсками в Мировой войне» и т. д. Некоторые из этих книг имеют особо важное значение, и поэтому, например, книгу Пфейфера разбирали и изучали в присутствии командира Корпуса все войсковые начальники.

Тактические учения в поле, начатые с решения летучих простейших задач, постепенно расширились и углубились. Отчеты о них, представляемые в Штаб Корпуса, вначале не удовлетворяли командование (приказы по Корпусу за №№ 384 и 397), которое стремилось поставить тактические учения на должную высоту. Постепенно тактические учения перешли в маневры – вначале односторонние, а затем и двухсторонние. С особенным интересом проходили последние, обнаруживая у ряда военачальников незаурядные знания и широкий самостоятельный военный размах в решении боевых задач. Каждый маневр заканчивался разбором, и затем общее заключение о маневре и всех замеченных ошибках, составленное руководителем, с приложением всех приказов, приказаний и донесений, относящихся к маневру, представлялось в Штаб Корпуса.

Одновременно были организованы и военные игры. К участию в них привлекались не только все офицеры части, в которой происходила игра, но и офицеры специальных родов оружия, инженеры, интенданты и проч. Так, например, в организованной в первых числах июля игре участвовала вся Пехотная дивизия со старшими начальниками, вплоть до начальника дивизии включительно.

В дополнение к изложенному добавим, что в Корпусе читались (как в лагере, так и в городе) лекции по военно-научным вопросам, поставленным современной войной. За четыре месяца (по август 1921 года) было прочитано 105 лекций по отдельным операциям европейской войны, вопросам современной тактики применения технических войск и т. д.

В итоге обучение Корпуса распалось на занятия в строевых частях, обучение в особых учебных частях, изучение специальностей на курсах и в школах и, наконец, в военных училищах. Все нити управления Корпусом сходились в руках командира Корпуса, который и через начальника Штаба Корпуса, и сам лично проверял занятия на месте и по отчетам, направлял их по нужному руслу, устраивал поверочные учения, ночные занятия и маневры и стремился в корне исправить недостатки в обучении войск, создавшиеся за прошлые годы. Здесь приходилось бороться, между прочим, с ложной уверенностью некоторых войсковых начальников (которая появилась после ряда удачно проведенных боев Гражданской войны), что они умеют управлять войсками во время боя.

Однако энергия командования, и особенно офицеров Генерального Штаба (приехавших сюда в недостаточном числе), постоянно рассеивалась текущими заботами. Места преподавателей в военных училищах только в исключительных случаях занимались офицерами Генерального Штаба, работа же по выработке разного рода инструкций, правил и дополнений к ним, конечно, качественно в Галлиполи быть выполнена не могла. По тем же основаниям не мог быть проведен пересмотр уставов, отдельные положения которых отстали и устарели в связи с новыми требованиями и развитием военного дела.

При Штабе Корпуса, правда, существовали комиссии по составлению штатов (проект штата Пехотного полка, разработанный здесь, был полностью утвержден Главнокомандующим), аттестационные части по пулеметному делу и проч., но большой и широкой работы в таком организационном направлении Корпус, конечно, исполнить не мог.

Итог годичной работы со стороны может показаться и небольшим, но в это дело был вложен громадный труд, который говорил сам за себя.

Воспитание Корпуса

Год тому назад к сумрачным берегам Галлиполи прибыли пароходы с остатками Русской Армии, переформированной уже на пароходах в 1-й Армейский Корпус. Прибыли офицеры и солдаты, по большей своей части закаленные в непрерывной многолетней борьбе, но в основном не прошедшие школы предварительного казарменного воинского воспитания.

Правда, из общей среды можно было бы выделить военные училища, работавшие в тылу над воспитанием молодежи, но и они часто были отвлекаемы к боевой и гарнизонной службе и не могли дать прежней военной подготовки.

Предоставление желающим из военнослужащих возможности остаться в Крыму привело к тому, что на пароходах эвакуировались не стройные части всей армии, а случайный состав, который ко времени посадки был значительно разбавлен загрузившим пароходы случайным тыловым людом. Потери в боях и при эвакуации, случайное дополнение из тыла создали на пароходах ту «плавучую» русскую армию, которая по составу значительно отличалась от сформировавшейся и окрепшей на полях Таврии.

Неопределенность личной и общей судьбы отъехавших, неясность правовых отношений, скученность размещения на пароходах и тяжелые условия переезда и пребывания на Константинопольском рейде только разлагали эту случайную массу отъехавших людей – не то военнообязанных, не то беженцев.

В таком случайном, материально ничем не обеспеченном и морально достаточно разложившемся составе прибыли в Галлиполи чины и части вновь, или вернее – только на бумаге, сформированного 1-го Корпуса.

На пароходах все время шли толки о предстоящем, быть может, расселении всех на работы где-нибудь в Аргентине или на Мадагаскаре, открыто и убежденно говорили о конце борьбы: воинская дисциплина на многих пароходах упала настолько, что мечтали о простой хотя бы культуре общежития, а дисциплинарное взыскание и наказание мыслилось только одно – «выбросить за борт». И вдруг по высадке в Галлиполи уже в первые дни прибывшие столкнулись с прямолинейными требованиями воинского порядка и дисциплины со стороны всем интересовавшегося и всюду успевавшего командира Корпуса. К тому же все это сопровождалось наложением дисциплинарных взысканий и военно-полевым судам (главным образом, за продажу казенного имущества и побеги). Все настолько опустились и распустились в те дни, были так неустроены и не видели цели и определенности положения впереди, что эти требования неожиданно удивили и казались тогда мелочно ненужными и не отвечавшими условиям создавшегося положения.

Военные училища ко дню прибытия сохранились, как воинские части, цельнее других; строевые части, с их привычной внутренней организацией и командным составом, держались дружной толпой, но значительно потерявшей воинский вид; группы воинских чинов, еще не организованных в части, потерявшие воинский вид, неряшливо одетые и бродившие по городу, являли наиболее опустившийся элемент среди прибывших.

Новая обстановка жизни Корпуса и его международное положение диктовали командованию следующие основные задачи в области воспитания: 1) необходимость создания в Галлиполи стройной части, спаянной единым духом служения Родине в мощный русский Корпус и 2) создание из чинов Корпуса надежного и вполне подготовленного кадра для будущей армии на случай возможного развертывания Корпуса.

Внешние условия, в которых приходилось осуществлять эти задачи, обрисовываются всем содержанием этого сборника и вкратце представляются в следующих чертах: на чужбине надо было организовать Корпус из тех, кто прибыл, то есть из 15 000 солдат и 9 000 офицеров, причем вся эта масса людей не являлась, строго говоря, военнообязанной – не подлежала de jure повинности, но de facto подчиняясь ей, ибо каждый чин Корпуса во всякое время мог перейти на положение беженца, не неся никакой ответственности в смысле уклонения от службы. Таким образом, создавался воистину Добровольческий Корпус.

Формировать, учить и воспитывать его приходилось среди голода, холода, нищеты, постоянных тяжелых физических работ по обустройству, питанию и размещению, в атмосфере тяжелых нравственных и душевных переживаний, французской агитации и беженских соблазнов, среди полной неопределенности общего положения Корпуса.

И тем не менее работа по воспитанию энергично и планомерно велась и дала неоспоримые результаты.

Необходимо было воодушевить всех чинов идеей стойкого служения Родине и необходимости продолжения вооруженной борьбы с большевизмом; оживить здоровый патриотизм и выявить наше национальное лицо; духовно оздоровить Армию, зараженную нездоровым дыханием Гражданской войны, ибо в Армию со времени всеобщей воинской повинности приходили не только физически, но и нравственно здоровые люди, цвет нации. Кроме того, в новых оригинальных сочетаниях офицерских и солдатских масс, когда на одного офицера в Галлиполи в среднем приходилось около 1,5 солдата (в то время как в регулярных армиях это соотношение падало до одного офицера на 25–30 солдат), надо было создать [новый тип] начальника, авторитетного и умелого, выделить подчиненных и создать между ними соответствующие обстановке воинские взаимоотношения, основанные на взаимном уважении, доверии и осознанном единстве их общего служения. Именно это и создало бы из чинов Корпуса надежный и вполне подготовленный кадр для будущей Армии. Осуществление этих задач требовало внедрения начал законности и порядка.

Все эти цели воинского воспитания, или дисциплины его, в самом широком смысле, осуществлялись исподволь применением самых разнообразных средств, начиная от строго официальных со стороны командования, до совершенно индивидуальных (например, учитывалось влияние церкви, искусства, просвещения). Эта широкая гамма средств вся целиком была очень важна в смысле ее воздействия на перерождение и воспитание Корпуса, ибо если военная муштра Корпуса явилась в Галлиполи сосудом, в котором сохранилась и выявилась наша национальная душа, то наполнили его содержанием иные средства воспитания.

Рассматривая эти средства (хотя нельзя утверждать наличие какой-либо заранее продуманной и последовательно проведенной программы воспитания Корпуса), отметим, прежде всего, меры, направленные на приведение Армии во внешне дисциплинированное состояние и формирование воинского вида чинов.

Первое, что резко бросалось в глаза в первые же дни прибытия Корпуса в Галлиполи, был внешний вид и поведение войск, производившие тяжелое впечатление. В большинстве оборванные, грязные, в шинелях и френчах будто с чужого плеча, зачастую без погон и кокард, занятые в силу необходимости почти исключительно хозяйственными работами и заботами, чины Корпуса своей внешностью походили больше на беженцев, чем на солдат: бродили по городу, свободно продавали казенные вещи; воинскую честь, будто по какому-то молчаливому согласию, отдавали лишь своим прямым начальникам и генералам, да и то наиболее популярным. Возможность дисциплинарной власти признавали в те дни, кажется, только за генералом Кутеповым, который фактически и начал осуществлять ее.

Русский часовой на мосту через речку Буюк-дере. Галлиполи. 1921 г.

Такое положение побудило командование, поставившее целью создать на чужбине дисциплинированную Армию и понимавшее, что «по одежке встречают», принять ряд спешных мер к водворению внешнего порядка и дисциплины и приданию чинам Корпуса надлежащего воинского вида. Через пять дней после высадки первых эшелонов генералом Кутеповым был отдан следующий приказ по Корпусу:

«Для поддержания на должной высоте доброго имени и славы русского офицера и солдата, что особенно необходимо на чужой земле, приказываю начальникам всех степеней тщательно и точно следить за выполнением всех требований дисциплины. Предупреждаю, что я буду строго взыскивать за малейшее упущение по службе и беспощадно предавать суду всех нарушителей правил благопристойности и воинского приличия. Вверенный мне Корпус должен быть образцом войск Русской Армии и пользоваться тем же уважением иностранцев, каким всегда пользовалась доблестная Русская Армия».

В городе и лагере были учреждены комендатуры; военные училища, как наиболее сохранившие воинское воспитание, были привлечены к несению гарнизонной службы; хождение по городу разрешалось только от 7 часов утра до 7 часов вечера.

Нельзя не указать, что строгая и непреклонная требовательность со стороны командира Корпуса и его ближайших помощников вызывала на первых порах в войсках неприязненное чувство, но систематически и настойчиво проводимые меры по внешней дисциплине Корпуса постепенно стали отражаться на его внешнем облике. Довольно быстро части привели в порядок обмундирование, офицеры и солдаты приобрели воинский вид, стали аккуратно отдавать честь; улицы перестали пестреть бродящими русскими, в торговой части города прекратились бытовые сцены, характерные для глубокого тыла в период войны. Понемногу во всем Корпусе стали внедряться основы того налаженного порядка и дисциплины, которые вернее всего куют внешнюю спайку воинских частей.

Этого требовал и последовавшей вскоре после прибытия Корпуса в Галлиполи приказ Главнокомандующего от 1 декабря 1920 года, гласивший:

«По устройстве войск на новых местах, главной заботой начальников всех степеней должно быть создание прочного внутреннего порядка во вверенных им частях. Дисциплина в Армии и Флоте должна быть поставлена на ту высоту, какая требуется воинскими уставами, и залогом поддержания ее должно быть быстрое и правильное отправление правосудия».

В Корпусе с первых же дней были организованы военно-полевые и корпусной суды, приговоры которых широко объявлялись во всеобщее сведение.

Жизнь в частях в первые месяцы налаживалась с трудом. За исключением небольшой группы офицеров, назначенных на командные должности, до отделенных командиров включительно, вся остальная масса чинов Корпуса, от штаб-офицеров до солдат, заняла положение рядовых. Тяжелые физические работы, выпавшие на их долю в первые недели устройства и размещения Корпуса, и совместное скученное расположение в общих палатках особенно обострили создавшееся положение. При общей неясности правового положения всех чинов на первых порах были не выяснены и правовые взаимоотношения начальников по отношению к подчиненным им офицерам, состоящим на рядовых должностях. Да и положение пожилых и заслуженных офицеров в роли фельдфебелей и отделенных по отношению к своим же однополчанам, офицерам-рядовым, было делом новым и непривычным. Надо было проявить много такта, чуткости и внимания к личности подчиненного, не выполнявшего повинность, но идейно сознательно остававшегося в рядах Русской Армии во имя бескорыстного и добровольного служения Родине и переживавшего часто очень тяжелые душевные невзгоды в изгнании.

Высшее командование полагало вначале, что младшие начальники сами найдут выход из создавшегося положения, памятуя, по словам генерала Кутепова, что «офицер, на каких бы должностях он ни состоял, прежде всего офицер».

И надо признать, что большинство младших начальников оказалось на месте и нашло законные и жизненные выходы из неожиданно причудливо построившихся взаимоотношений. Но нельзя скрыть и того, что часть начальников, судя по приказу Главнокомандующего от 27 апреля 1921 года, отданному по поводу результатов инспекторского смотра Корпуса, произведенного генералом Экком (24 марта/4 апреля 1921 года), «отдалились от своих младших братьев, им вверенных, упустив, что масса нуждается в правильном воспитании и обучении. Они считают, – говорилось в приказе, – что достаточно наложения взыскания, требования внешнего исполнения службы, подчинения даже произволу, причем допускается даже грубое, недопустимое обращение с подчиненными, не исключая и офицеров. Так, были случаи наложения на офицеров дисциплинарных взысканий, не предусмотренных уставом, как то: постановка под ружье, строгий арест, лишение пайка, назначение на уборку улиц в городе и пр.». Приказ Главнокомандующего «категорически и раз и навсегда» воспрещал все это, но не давал в то же время правового определения новых взаимоотношений.

Это вызвало приказ по Корпусу, указывавший, что «применительно к ст. 19–22 Устава дисциплинарного, отделенным и взводным командирам, фельдфебелям и вахмистрам, состоявшим в офицерском звании, предоставляются права дисциплинарной власти, предусмотренные указанными статьями». Это, конечно, не разрешало вопроса, и вскоре была созвана комиссия для обсуждения проекта предоставления дисциплинарной власти начальникам этой категории. 22 июля 1921 года последовал приказ Главнокомандующего, подробно отвечавший на этот вопрос. Говоря вкратце, в силу этого приказа отделенным, взводным командирам и фельдфебелям из офицеров предоставлялось право объявлять подчиненным им офицерам замечания и выговоры словесно. Домашнему аресту до трех суток мог подвергнуть их старший офицер роты, а ротный командир подчиненным ему штаб-и обер-офицерам объявлять замечания и выговоры, обер-офицеров подвергать домашнему аресту до пяти суток.

Конечно, не эти сравнительно запоздалые приказы установили нормальные взаимоотношения в частях: общий порядок и дисциплина, взаимное уважение чинов друг к другу, к личности подчиненного сгладили взаимоотношения и ослабили нужду в применении дисциплинарных взысканий.

Большую роль сыграли заботы высшего командного состава о нуждах подчиненных, их размещении, одежде, пайке, хлебе насущном, нескольких лишних драхмах на табак, – словом то, что так ценится подчиненными и мудро выражено словами старого дисциплинарного Устава, обязывающего начальников «отечески заботиться о благосостоянии подчиненных и входить в их нужды».

А эти заботы, особенно со стороны Главнокомандующего и командира Корпуса, ощущались всеми, в них все твердо верили, зная наперед, что их интересы защитят всевозможно, а если чего-то нет, то, значит, и дать этого в галлиполийских условиях нельзя.

Вошедшие в обиход Корпуса инспекторские опросы претензий способствовали обнаружению злоупотреблений. Могучим воспитывающим началом стал труд. Можно смело сказать, что жизнь Корпуса на чужбине была не жизнью тунеядцев, попавших на даровой паек, а непрерывным деланием, непрерывной трудовой школой, где все делалось для общего блага и все учились для будущего строительства России.

И вот, на почве общих лишений, общего труда и совместной жизни в частях установились невольно новые взаимоотношения не только между начальниками и подчиненными, но и в офицерской среде, и между офицерами и солдатами.

Общее чувство своей части здесь, на чужбине, конечно, у всех повысилось. С особенным вниманием вспоминались справедливые слова Л.Н. Толстого, писавшего в романе «Война и мир» о том, что «солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни пришел, в какие бы странные, невиданные и опасные широты не вступил он, вокруг него, как для моряка, всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в каких находится весь корабль его».

Свой полк, своя часть – это вновь стало дорогим и неотъемлемым: появляются вновь отличия в форме одежды своих полков, оживают прежние связи воспитанников военно-учебных заведений, вспоминаются корпусные, училищные и полковые праздники. На этой-то почве появились солдатские и офицерские объединения, которые не разъединяли никого в главном: в том, что мы – галлиполийцы, мы – русские.

Взаимоотношения между офицерами частей, очень разными по своему прежнему положению и прошедшим годам боевой, походной жизни, были, конечно, довольно угловатыми по сравнению со старым укладом жизни воинских частей. Но немалый процент офицеров, имевших высокий образовательный ценз, среди общей массы офицерства Корпуса выправлял это положение, хотя, повторим, то тяжелое и грубое, что Армия пережила за последние годы, не могло не отразиться на ее офицерском составе.

Учитывая это, Главнокомандующий приказом от 7 декабря 1920 года, устанавливая в частях суды чести, указывал, что «за последнее время в офицерской среде наблюдались иногда поступки, свидетельствующие о том, что под влиянием пережитых Армией тяжелых событий понятие об офицерском достоинстве и чести несколько пошатнулось. Этого не должно быть. Напоминаю всем, от старших до младших, что офицер Русской Армии всегда был рыцарем, верным хранителем традиций Армии и ревниво оберегал доблесть носимого им звания».