Текст книги "Галлиполийский крест Русской Армии"

Идея России в переживаниях Корпуса

В те памятно печальные дни, когда мы, изгнанные правды ради, плыли на русских пароходах вдоль заветных проливов и затем угрюмо маячили в виду Царьграда – бессильные, обреченные на международную милость, а вдали мерещилась Россия, как добыча зверя, – у нас было только чувство самой горькой национальной обиды.

Тогда мы на многое надеялись, многого ждали в своей личной судьбе, но Россия осталась позади, за морями, далекая от нас, беспомощная и безнадежная.

На Константинопольском рейде, где наша сумрачная армада простояла недели две немым укором человечеству, нас разоружали, и, видимо, были правы, но неужели надо было спешить осуществлять международные права, забывая об общечеловеческих обязанностях?

Оружие сдавали молчаливо, и опять было невыразимо горько и обидно не за себя, а за Россию, которая в многоцветной, богатейшей истории своей знала иные походы к Царьграду. Мы были в то время частью Русской Армии, только что вырванной бестрепетной рукой Главнокомандующего из огня неравных, тяжелых боев, – Русской Армии, физически пораженной, но честно свершившей подвиг борьбы за нравственный облик России.

И казалось бы, что в этот час можно было пощадить остатки ее Армии, не трогать их холодною рукой друзей. Боец – и беженец! Ведь это новые раны. И их мы, молча, пережили.

Нас называли в те дни «плавучей Россией», но какой же мы были Россией, когда перед лицом Айя-Софии шел наш моральный развал и многие готовы были стать гражданами любой страны?! Большинство же только и думало о том, куда нас повезут, предоставив себя всецело капризам международных решений.

И нас повезли – на тех же русских пароходах, но под французским флагом.

В пасмурные, холодные дни выбросили нас на берег полуразрушенного греко-турецкого города, у ворот Дарданелл. Разоруженным, бессильным часовым уныло покачивался старик-броненосец «Георгий Победоносец».

Кем мы были тогда?

Ответим просто и откровенно: самыми бесприютными беженцами. И когда мы цыганским табором мокли с женами и детьми на грязных площадях Галлиполи, на нас с любопытством смотрели толпы турок, у которых был хоть примитивный уют дома и сознание борьбы за национальное объединение; нам готовы были подавать милостыню греки, флаги которых гордо развевались в городе, соперничая с французскими.

Да, горе побежденным!

У нас не было не только национального лица, у нас не было тогда просто человеческого приюта, и мы, как люди, или как животные, думали только о нем.

Оторванные от мира и от Родины, без писем и газет, мы ничего не знали и думали тогда только о себе; а сами мы – серые толпы полугодных людей – вызывали, пожалуй, к себе только жалость, но не больше.

Через месяц неожиданным и дорогим гостем приехал к нам генерал Врангель. И что-то национальное промелькнуло. Его встречали французы, его приветствовали греки и турки. О нашем энтузиазме мы не говорим. Нам чуялось, что в его лице приветствуют Россию – побежденную, разоренную и убогую, но неизмеримо и бесспорно Великую. Однако он сказал нам в те дни, что и он, и мы – только изгнанники.

Это были дни, когда мы все надеялись на других и ждали извне признаний, защиты и призыва.

А их, как и всегда, все не было.

Наступили праздники: Сочельник, Рождество, Новый год. Стояла погода нашей Пасхи; не было только наших снегов и морозов, но кое-где уже зажглись скупыми огоньками наши русские елки, и родная греческая церковь звала к себе. Тоска, ярая тоска по Родине, по всему родному охватывала душу, сжимала сердце, и много горящих, невольных, непрошеных слез пролилось здесь в эти первые праздничные дни.

Вспомнились милые, вечно правдивые строчки К. Р.[65]65
  К.Р. – псевдоним, под которым печатал свои стихи замечательный поэт Серебряного века, великий князь Константин Романов


[Закрыть]:

 
…Как грустно и уныло
На стороне чужой звучат колокола!
Опять припомнился мне край Отчизны милой,
И прежняя тоска на сердце налегла…
 

После праздников, которые подвели итоги наших первых забот о приюте и пище, вольно и невольно началось строительство армии как Армии.

День за днем становились стройнее ряды, чаще учения, бодрее воинская выправка.

И из юнкерских рядов все молодцеватее, увереннее стали прорываться бодрые призывы русский песни:

 
«Смело мы в бой пойдем
За Русь святую…»
 

Слышался странный французам и грекам бодрый напев, а ему вторил другой:

 
«Марш вперед!
Россия ждет,
Юнкерские роты…»
 

Но нас это бодрило, пробуждалась вера в свои силы: чужбина казалась коротким этапом на пути в вечно манящую Россию.

Приблизительно в эти же дни вольно и невольно стали пробиваться первые явления нашего национального лица и нашей государственности.

Нашей душе, нашему широкому, творческому славянскому духу было тесно в этих узкосерых, мелких, мещанских рамочках греко-турецкого провинциального уюта. Мы, потомки великого родного поэта[66]66
  Речь идет о стихотворении М.Ю. Лермонтова, написанном 11 июня 1831 г..


[Закрыть], который говорил:

 
Моя душа, я помню, с детских лет
Чудесного искала…, —
 

мы задыхались в этой оторванности от родной культуры, давшей миру Достоевского, Толстого, Чайковского, Менделеева, Суворова…

И здесь, «духовной жаждою томимы», мы начинаем без книг, красок и моделей строить церкви, курсы, студии, театры, в которых загорается жизнь, раскрывается родная душа.

А наряду с этим покрывшие себя выдающимися подвигами доблести боевые полки не могли не вспомнить и не выказать славных страниц неравной борьбы за величие и возрождение России. Расцветились расположения полков эмблемами, национальными цветами.

И русский флаг, скромно обозначавший до этих пор места русских учреждений, стал взвиваться горделивее и реять ярче – как наш национальный флаг, как символ нашего национального возрождения.

В это время второй раз приехал Главнокомандующий.

Мы уже были обновленными. В нас не было уже интеллигентской «тоски по родине», ибо пробивались в Галлиполи первые зеленые побеги своего, родного. Из беженцев мы превращались в Армию. Корпус генерала Кутепова обращался в частицу родной земли, в зародыш русской государственности.

На постройке землянки 3-й роты Гвардейского отряда в галлиполийском лагере

И когда полки снова построились на парад Главнокомандующего, о них смело можно было бы припомнить памятные строки из «Войны и мира»: «Несмотря на не-русскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на не-русский народ, с любопытством смотревший на солдат, полки имели точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где-нибудь в середине России».

Как ждали в те дни весны! Ждали похода в Россию, к раскрепощению ее. Каждый пароход, каждая газета были ценны только вестями о России!

Все о ней, все для нее!

Вы знаете, как мы жили и что делали в те дни… Кто-то назвал нас «монашествующим рыцарским орденом». Русская церковь, наука, искусство, Армия, наш русский суд, – все это на чужбине среди изгнанников, прибывших с поля битвы, было чудом, но оно самобытно и властно совершилось в Галлиполи, обращая этот городок не только в случайный приют русского духа, но и в его одинокое на чужбине орлиное гнездо.

У Дарданелл одиноко вырастал часовой при поднимающемся русском флаге, и, хоть флаг этот сдували еще холодные ветры России, а рука недавних союзников и друзей все хотела опустить его, – часовой только вглядывался вдаль: не пора ли вызывать караул для родной страны?

Тем более горько и непонятно было отношение со стороны французских властей, старавшихся распылить Армию, сумевшую сохранить верность своим высоким заветам. Чем резче становились эти требования, тем более крепился наш дух, рос инстинкт национального самосохранения, углублялось наше единение между собой и с нашим командованием.

Страстная и Пасхальная недели прошли незабываемо, торжественно, благоговейно, как по какому-то молчаливому уговору. К нам не долетал благовест родных церквей, но тем ярче переживал здесь каждый из нас, что:

 
Как ни тепло чужое море,
Как ни красна чужая даль,
Не ей поправить наше горе,
Размыкать русскую печаль…
 

Было невыносимо тяжело, но, повторяем, это была не интеллигентская «тоска по родине», не старые причитания Чацкого.

Нет! Дым оставался для нас дымом, который еще называется хорошим русским словом «чад», который не мог стать нам ни сладок, ни приятен; и тянули туда, домой, не только тоска по родному, но и боль любви по самым близким, оставшимся там в тяжелом зверином плену. Только мы сами могли ценить размеры нашей национальной беды и должны были находить в себе силы готовиться к борьбе и к возрождению России.

Мы сознавали, как говорили наши командиры, что «наш Корпус являет собой то ядро, крепкое не количеством, а качеством, вокруг которого объединится вся распыленная по миру русская масса. Мы восстановим честь русского имени, мы и здесь создадим культурные ценности, мы не покладая рук будем работать над собой, будем учиться и учить. У нас сейчас осталась одна любовь, один долг, одна сердечная рана – искалеченная, опозоренная, но всегда Великая и бесконечно нам дорогая Россия».

Это было зрелище, еще не виданное в истории, когда горсть изгнанников в несколько десятков тысяч на чужой земле сумела придать себе облик государственной силы и, несмотря на попытки могучих держав-победительниц распылить ее, стояла непоколебимо на страже не своекорыстных мелких интересов, а интересов и будущего своей великой страны.

Кто же был с нами? Кто нас поддерживал в те тяжелые дни?

Мы вырастали и крепли духом одиноко, при ненависти или молчаливом недоброжелательстве не только со стороны иноземцев, но и своих эмигрантских кругов, потерявших русское имя и лицо.

Россия – это был наш общий «золотой сон».

И мы готовы были с ними выйти на борьбу «за свободу и счастье народа» и еще выше поднять верховное знамя наше: «За Родину, за Россию!»

За Россию, раскрепощенную от большевизма и возрожденную свободной волей народа.

Кто будил и хранил эту стойкость в Корпусе, его национальный подъем?

Прежде всего, и это бесспорно, – русский до глубины души и до предельных жертв – командир Корпуса генерал Кутепов.

А затем – та безграничная любовь к Родине и та интуитивная, подпочвенная вера в завтрашний светлый день ее возрождения, которые затеплились в рядах Русской Армии в родных полях и в ледяных степях Дона и Кубани, в суровые дни Перекопа, когда все в жертву было отдано стране родной.

Сейчас страдная пора в Галлиполи. Страдные работы и у нас. Мы готовимся стать крепкой, рыцарски-честной, общенациональной, «единомыслием исповемой» Русской Армией. Никакие испытания не сломят нас.

Ибо мы крепки верой в завтрашний светлый день Руси!

 
И мы не погибнем – верьте!
Но что нам наше спасенье?
Россия спасется – знайте!
И близко ее Воскресенье!
 

Приложения

Приложение I

(Перевод с французского)

Письма подполковника Томассена к командиру Корпуса генералу Кутепову

от 14 января 1921 года

I.

Ваше Превосходительство!

Честь имею выразить наилучшие пожелания по случаю русского Нового года Вам, всем Вашим офицерам и храбрым солдатам от имени Французской армии, представителем которой в Галлиполи имею честь быть.

Все мы желаем, чтобы перенесенные Вами испытания окончилась и чтобы заря Нового года принесла русской армии, столь богатой славой в прошлом, полный успех и в будущем. Прошу принять уверения в совершенном к Вам почтении.

Подполковник Томассен

II.

Ваше Превосходительство!

Завтра будет торжественно праздноваться русская Пасха. Я хочу по случаю этого национального праздника выразить Вам, прося Вас в то же время передать это и Вашим подчиненным, чувства самой искренней дружбы и самые лучшие пожелания от имени всех французских войск в Галлиполи и от меня лично.

Мы все горячо желаем исполнения Ваших личных желаний и того, чтобы вскоре засиял день Ваших надежд.

Благоволите, Ваше Превосходительство, принять уверения в моем глубоком уважении и искренней преданности.

Подполковник Томассен

Приложение II

Выдержки из письма генерала Шарпи – генералу Врангелю

24 января 1921 года

Оккупационный корпус в Константинополе.

3-е отделение, Главная квартира

№ 3138/3 24 января 1921 года

Генерал Шарпи,

Командующий Оккупационным корпусом в Константинополе,

Начальнику Штаба Главнокомандующего Русской Армией

Вы мне сообщили в Вашем письме за № 4831 от з декабря 1920 года впечатления, полученные Главнокомандующим Русской Армией во время его пребывания в военных лагерях Галлиполи и Мудроса… Могу Вас уверить, что все просьбы, выраженные в Вашем письме, были рассмотрены внимательно, и то старание, с которым он были изучены, явилось даже причиной замедления моего ответа. Все то, что мы в состоянии осуществить со средствами, имеющимися в нашем распоряжении, было или будет сделано. Но я обращаю Ваше внимание на важность, или тягость расходов, понесенных Францией ради содержания в продолжение двух месяцев русских беженцев из Крыма. К этим тяготам прибавляются затруднения, происходящие из-за удаленности наших баз снабжения и высоких фрахтов. Тем не менее уже внесены улучшения в условия существования беженцев, и они будут продолжены по мере наших средств, но некоторые из улучшений, испрашиваемых Вами, к моему сожалению, невыполнимы.

Интендантская часть

Жалованье. Вы испрашиваете, в частности, чтобы, кроме снабжения, гарантированного ежедневно офицерам и солдатам, им было бы назначено жалованье.

Легко понять, что назначение минимального жалованья внесет улучшение в моральное состояние офицеров и солдат, позволив им покупать некоторые необходимые вещи. Но для Франции совершенно невозможно (ввиду того, что она несет подавляющую тяжесть снабжения и содержания многих десятков тысяч беженцев) еще увеличивать расходы, которые она делает, выдачей жалованья, как бы мало оно ни было. У Франции есть тяготы, которые она должна облегчать, и раны, которые она должна залечивать; и тем не менее она не поколебалась принять и приютить всех русских беженцев. Она не может сверх того им платить.

Довольствие

Обращаю Ваше внимание, кроме того, что рационы, выдаваемые русским, значительно выше тех, которые Советы выдают в России красной армии. Что касается каши, я не вижу никаких препятствий к тому, чтобы заменить часть хлеба этим продуктом, при условии его нахождения, что не было до сих пор возможно. Расход, который повлек бы добавок, испрашиваемый Вами по случаю праздника Рождества, был бы слишком велик, чтобы быть перенесенным французским бюджетом по причинам, которые я Вам привел выше и которые Вы легко поймете.

Возможность замены чаем, который, как Вы говорите, предпочитается русскими солдатами кофе, к которому они не привыкли, давно осуществлен.

Топливо

Каждый человек получает 1 килограмм дров или угля ежедневно. Увеличить этот рацион невозможно.

Белье

Запасы белья на борту русских кораблей были задержаны французским командованием с целью составить ему точный инвентарь, что не было сделано. Эти вещи выдаются по мере надобности.

Артиллерийская часть

Я не могу разрешить выдачу артиллерийского имущества, которое Вы испрашиваете с целью производить занятия. Вопрос вооружения уже был урегулирован, и количество оружия, сохраняемого русскими войсками, было определено. Упражнения могут быть выполняемы без оружия, и физическая тренировка может быть достигаема интенсивным употреблением войск на работы по улучшению лагерей, исправлению дорог, постройке бань, бараков и т. п.

Мастерские

Устройство мастерских было одобрено; с этой стороны комитеты помощи могут наилучшим образом помочь, снабжая машинами, нитками и т. д. Мы выдали все материалы этого рода, которыми располагали. Я бы очень хотел видеть Ваших русских, занятых соответственно их профессиям, и очень желал бы предоставить им работу. Я обращаю на это внимание комендантов лагерей.

Заключение

В заключение – я знаю очень хорошо, что не все совершенно в русских лагерях. С нашей стороны было проявлено огромное напряжение, которое, кажется, не было достаточно оценено, принимая во внимание слабость наших средств и нашего состава. Может быть, оно было бы более продуктивно, если бы мы нашли у беженцев и их начальников большую помощь и больше доброй воли. Единственно, в чем я могу Вас уверить, это – что Вам было выдано все, чем мы располагали, что каждый посвятил себя этому с полным самоотвержением и что мои подчиненные покажут до конца то же усердие в заботах о своих несчастных товарищах.

П.П. Шарпи С подлинным верно: ротмистр Фохт С копией верно: делопроизводитель отделения Генерального штаба поручик (подпись)

Приложение III

Официальное сообщение Французского правительства

17 апреля 1921 года

Генерал Врангель образовал в Константинополе своего рода русское правительство и претендует на то, чтобы сохранить на положении армии вывезенные из Крыма войска. Он оказывает сопротивление всем мерам, которые военные французские власти принимают для того, чтобы положить конец расходам, взятым на себя правительством республики с чисто гуманитарным желанием не дать умереть крымским беженцам от голода и нищеты. Он не только не понимает, что меры эти внушены заботой о подлинных интересах беженцев, но оказывает постоянное давление на своих прежних солдат для того, чтобы внушить им не следовать нашим советам. В своих заявлениях он выставляет Францию как не интересующуюся больше судьбой России и доходит даже до обвинения нас в том, что мы выдаем большевикам казаков, вынужденных, вопреки своей воле, вернуться в Россию. Такое отношение недопустимо. Франция имела право рассчитывать на лучшее признание значительных финансовых жертв, которые ей пришлось уже понести для облегчения участи беженцев. Совершенно неожиданно, не будучи предупреждена и без того, чтобы с ней посоветовались, она оказалась перед фактом массового бегства солдат и беженцев из Крыма. Одна из всех наций мира, без колебаний, человечности ради и из чувства верности России, она, несмотря на громадные трудности задачи, организовала помощь, потребовавшуюся исходом 135 000 человек. Она израсходовала, таким образом, свыше 200 миллионов, из которых едва ли четверть была покрыта пароходами и товарами, принадлежавшими бывшему Южно-Русскому правительству и данными ей в залог. Но Французское правительство, в согласии с державами, определенно признало и без всяких обиняков настаивало на том, что вывезенные беженцы не составляют больше армии и что помощь им оказывалась лишь временно и из гуманитарных соображений. Точно так же, едва лишь Южно-Русское правительство покинуло Крым, мы перестали признавать его существование, и раньше, впрочем, признавая его лишь в качестве фактически существующего правительства. Нет кредитов на обеспечение нужд организованной Русской Армии в районе Константинополя. Существование такой армии на Оттоманской территории противоречило бы международному праву и представляло бы опасность для мира и спокойствия Константинополя и его окрестностей, охраняемых союзной оккупацией в трудных условиях. Является, впрочем, иллюзией полагать, что можно успешно бороться с большевизмом вооруженной силой русской или иностранной, имеющей свою базу вне России, и особенно при помощи войск, которые в момент своей наибольшей организованности в Крыму, на родной земле, не могли защитить ее от советского удара.

Ввиду позиции, занятой генералом Врангелем и его Генеральным штабом, лежащая на нас международная ответственность заставляет нас избавить крымских беженцев от его личного влияния, порицаемого, впрочем, всеми серьезными русскими элементами. Не прибегая ни к какому насилию по отношению к нему и к русским офицерам, необходимо прервать их связь с русскими солдатами, нашедшими убежище в лагерях Галлиполи и Лемноса.

Большевистское радио (телеграмма от 7 апреля) обещает амнистию солдатам, казакам, мобилизованным крестьянам и мелким чиновникам, входящим в состав Врангелевской армии и желающим возвратиться в Россию. Мы не беремся гарантировать выполнение этого обещания. Пусть беженцы сами оценят его и определят свое поведение. Мы должны лишь разъяснить им те меры, которые могут избавить их от нежелательного присутствия их бывших начальников. В то же время необходимо указать им, что Франция не может продолжать до бесконечности снабжение их продовольствием, даже при условии максимального сокращения лагерных пайков.

На эвакуированных не было и не будет оказано никакого давления в смысле понуждения их возвратиться на родину. Им предоставляется полная свобода выбора – либо эмигрировать в Бразилию (где штатом Сан-Паулу предоставлено великодушное гостеприимство 20 тысячам земледельцев, с оплатой путевых расходов), либо добывать себе средства к своему существованию в соседних странах. Не следует забывать, что в настоящее время около миллиона русских беженцев проживает в Польше, где они сами зарабатывают свое пропитание. Почему какой-нибудь десяток тысяч русских не мог бы поступить точно так же в Турции или в Балканских странах?

Все русские, находящиеся еще в лагерях, должны знать, что армии Врангеля больше не существует, что их бывшие начальники не имеют больше права отдавать им приказания, что они совершенно свободны в своих решениях и что впредь им не может быть предоставлено продовольствия. Франция, которая помогала им в течение пяти месяцев ценою больших затруднений и тяжелых жертв, пришла к пределу возможного в этом отношении. Сохранив существование беженцев, Франция дает им теперь возможность поддерживать его собственными средствами.