Текст книги "Галлиполийский крест Русской Армии"

Армия и беженцы

Слово «беженец» в Галлиполи имело совсем не то содержание, какое обычно вкладывается в это понятие. Обычно это слово обозначает человека, вынужденного силой обстоятельств, чаще под влиянием грозящей ему внешней опасности, покинуть свою родину и уйти искать приюта на чужбине в расчете на общественную помощь. Здесь – далеко не то. Галлиполи, в широком смысле слова, был русским военным лагерем. Людей, так или иначе не причастных к 1-му Армейскому Корпусу, – там совсем не было. Лица гражданские – это семьи или родственники чинов Корпуса, и к ним понятие «беженцы» не относится. Беженцы в Галлиполи – это лишь те, кто ушел из Корпуса. Таким образом, основным признаком «беженца» являлось непричастность к Корпусу. Попасть в «беженцы», перейти на «беженское положение» можно было, лишь оторвавшись от Армии, уйдя из нее, ибо иного происхождения беженства в Галлиполи быть не могло.

Производство в офицеры. Принятие присяги в Галлиполийском лагере

Но так как все чины Корпуса свое пребывание в рядах его рассматривали как пребывании идейное, связанное с идеей восстановления Родины, то всякий ушедший из рядов Корпуса как бы отрывался от этой идеи или, во всяком случае, от путей, которые в Армии рассматривались как единственно возможные для достижения поставленной перед собой цели.

Вторым признаком «беженца» является его несогласие с основными задачами и идеями, объединяющими тех русских людей, которые составляют Русскую Армию. Такое «беженство» есть не беженство от врага, не спасение своей жизни или благополучия, а беженство из Корпуса, беженство от идеи, которое вырывает глубокую пропасть между Корпусом и беженцами. «Беженец» – это человек совсем другого мира, чем чины Корпуса, человек совсем иной психологии и совершенно иначе смотрящий на вещи. В силу этого у него создается совершенно особое отношение к Корпусу – полное отчуждение от него, которое так резко бросается в глаза, отчуждение, заставлявшее вчера еще лучших друзей сегодня совсем забывать друг друга и не интересоваться обоюдной судьбой и жизнью. В силу этого чины Корпуса обычно смотрели на всех беженцев с нескрываемой досадой и сожалением, а беженец становился прямо враждебным всему, так или иначе относящемуся к Армии.

Причины «беженства» многочисленны и разнообразны. Выяснить их сейчас, и особенно людям, пережившим это явление еще так недавно и так больно, при отсутствии необходимой перспективы, конечно, во всей полноте нельзя. Но отметить основную черту его необходимо, ибо она даст возможность сделать некоторые выводы из пережитого опыта. Кроме того, сопоставление статистического материала с обстановкой также может кое-что приоткрыть. Во всяком случае, имеющиеся материалы приводят к вполне определенным выводам, и отказываться от постановки вопроса нет никаких оснований.

Искать начала «беженства» надо, конечно, не за границей, а на полях Таврии и Крыма, а может быть, еще и ранее. Первая брешь в этом отношении была пробита при оставлении Украины и Новороссийска. Когда начался наш отход от Орла на Дон и в Предкавказье, когда были оставлены Украина и Одесса, а вскоре затем и Кубань, уже тогда началось течение в пользу оставления Армии и отъезда за границу. Тогда особенно ярко сказалась разница, существовавшая и до того между фронтом и тылом. В то время как боевые части, вынося всю тяжесть отступления, начинали осматриваться и искать причины измены им боевого счастья, в тылу пошли разговоры об общем неуспехе борьбы с большевизмом, предсказывалось окончательное поражение, причем причины эти отыскивались в «неподдержке» союзников, в несогласии с другими антибольшевистскими силами и проч. Многие энергично хлопотали о заграничных паспортах и «валюте». Увлечение «валютой» было символом того времени для тыла. Много малодушных и потерявших веру в конечный успех тогда же порвали с Армией и уехали за границу.

После удачного наступления 25 мая 1920 года многие из выехавших в эвакуацию стали возвращаться обратно. Однако вернулись далеко не все. Таким образом, отсутствие веры в конечный успех дела, слабость духа и неустойчивость легли в основу того явления, которое после оставления Крыма приняло форму и название «беженства». Развитие успехов майского наступления как будто приостановило это явление, но заключение большевиками мира с Польшей и другими вновь народившимися окраинными государствами нанесло жестокий удар делу Армии. Стало ясно, что теперь большевики могут всей силой навалиться на истомленную бесконечными боями героическую Армию. Настроение в Армии начинало падать.

Кроме того, нельзя забывать, что Крым уже более двух лет служил базой Армии в борьбе с большевизмом. Все боеспособные и активные элементы его уже находились в ее рядах. Между тем, беспрерывные бои с много раз превосходившими силами противника требовали постоянных пополнений. Пришлось ряды Армии пополнять пленными красноармейцами, еще плохо обученными и не приведенными в должный вид. Такие пополнения не поддерживали бодрости духа в изнемогающей Армии, и когда начался общий натиск противника по всему фронту, она не смогла уже противостоять ему и стала отходить. Многие в тылу опять начали искать возможность оставить Россию и уезжали за границу.

Последние дни героической борьбы Русской Армии на полях Северной Таврии и у Перекопского вала, Сивашский прорыв, оставление последней заградительной линии у Юшуни – и борьба кончена. Быстрый отход к портам, отход без отдыха и сна, и тягостная эвакуация: прощание с родной землей и отплытие в неизвестность, в море, так как никто еще не изъявлял согласия принять Армию – все это подорвало душевные силы. А затем – грязные пароходные трюмы, бесконечная стоянка на Константинопольском рейде и голод, ужасный голод, – окончательно убили последнюю энергию и бодрость духа. Впервые на пароходах начали раздаваться голоса: «Борьба кончена, большевизм победил, мы – эмигранты и каждый должен позаботиться сам о себе». Другие им вторили: «Да, большевизм победил, старое невозвратно, новая жизнь строится на каких-то новых началах, которые мы просмотрели в угаре борьбы; теперь надо присмотреться к ним, освоиться и примениться к этой новой жизни». И вот тогда же, еще на Константинопольском рейде, многие начали искать случая уйти из Армии. В такой обстановке приказ Главнокомандующего о сформировании 1-го Армейского Корпуса и условиях перехода на беженское положение открыл возможность и этого исхода для желавших порвать с Армией. Одни стали искать нового подданства, другие добиваться свидетельства о категории. Это были первые беженцы из Армии. Уже здесь явно сказался основной мотив беженства – отсутствие веры в успех дела борьбы с большевизмом.

Этот приказ Главнокомандующего был первым приказом, которым как будто намечалось дальнейшее положение Армии. До сих пор была полная неизвестность. Говорилось об Африке, даже Америке, и слухи эти имели подтверждение в некоторых фактах, как например, отправка немцев-меннонитов в Аргентину. По получении этого приказа на пароходах были учреждены комиссии, которые легко давали категории всем желающим. При этом ходили слухи, что приказано никого не удерживать, так как средств на содержание Армии очень мало, и все уходящие только облегчают условия содержания остающихся. Это побуждало многих тогда же идти на комиссию и, получив категорию, уходить из Армии.

По прибытии в Галлиполи процесс этот еще не закончился, а обстановка первых дней была бессильна прекратить его. Уход штаб-офицеров, не получивших командных должностей, и категористов продолжался. На берегу, против комендантского управления, была разбита палатка, в которой постоянно заседала врачебная комиссия, дававшая категории. Неизвестность будущего и тяжесть настоящего положения вызывала большое количество желающих получить эту самую категорию. Полное отсутствие информации и каких бы то ни было достоверных известий вызывали скептическое отношение к будущему. Крайне неудовлетворительное питание, в связи со слухами о том, что французы кормят лишь до 1 января, лишали уверенности в завтрашнем дне. Отсутствие помещений, холод, голод, тяжелые работы, в которых офицерам приходилось принимать участие наравне с солдатами, – все это заставило многих идти в ту зеленую палатку, где так легко было получить категорию, чтобы уехать в Константинополь, за которым мерещилось что-то новое и обещающее.

Одновременно продолжалось и пополнение Корпуса. Помимо частей 1-го и 2-го армейских корпусов, составивших его основное ядро, и частей регулярной кавалерии, в Корпус влились чины расформированных по оставлении Крыма тыловых частей и учреждений, а также пришедшие без всякого согласия высшего командования беженцы из лагерей Константинопольского района, даже такие, которые оставили Россию еще в 1917–1918 годах. Такие пополнения сыграли большую роль в развитии беженства.

Эти люди были совершенно чужды Армии и ее духу. Они пользовались каждым удобным случаем, чтобы покинуть ее ряды. Комиссии для установления категорий были для них таким удобным случаем, и, едва вступив на Галлиполийский берег, они стремились в комиссии, где им не отказывали в категориях, и они получали возможность вновь уехать в Константинополь. Все эти новые беженцы по техническим условиям не могли быть сразу же отправлены в Константинополь и продолжали оставаться в частях, сея в них брожение и неудовольствие. Получив категорию и перейдя на беженское положение, они уже усваивали себе психологию людей, окончательно оторвавшихся от Армии. Естественно, они не могли и не хотели мириться с тем военным духом и строем жизни, который существовал и начинал все более укрепляться в частях Корпуса. Их неудовольствие, явно высказываемое, стало «ферментом брожения». В частях поднимались разговоры о необходимости сохранения или распыления Армии, которые не могли не отражаться на настроении людей. Наконец, этих беженцев грузили на пароход и отправляли в Константинополь, а через некоторое время тот или другой пароход привозил их обратно (так как почему-то их нельзя было выгрузить там), еще более брюзжащих и недовольных.

Нельзя забывать еще одного элемента – так называемых «иностранцев» в Армии – вчера еще (до революции и самостийных течений) русских, преданных патриотов, добровольно вошедших в ряды Армии в Европейскую войну, а после 1917 года вдруг сделавшихся иностранно-подданными, считавшими, что они оказывают великую честь России своим пребыванием в рядах ее Армии. Они также требовали (и получали) право перехода на беженское положение и уходили из Армии. Стали появляться неслыханные дотоле консулы иллюзорных республик, вроде Латвийской, Эстонской. Азербайджанской, Грузинской и др., требовавшие увольнения своих компатриотов из Армии. Их не держали, но в силу невозможности немедленно же всех вывезти, вынуждены были оставлять временно в частях.

Такое положение было совершенно ненормально. Необходимо было это беженство направить по особому руслу, устранив из частей перешедших на беженское положение, тяготившихся своим пребыванием в частях и будировавших против строя военной жизни. В этих целях 12 января 1921 года сформировали специальный Беженский батальон. До этого времени детально следить за общим ходом и развитием беженства чрезвычайно трудно. Люди, переходившие на беженское положение и остававшиеся в частях, с трудом поддавались учету. Частые отправки беженцев и прибытие новых лиц в части не давали возможности подводить итог. Многие категористы и штаб-офицеры, не получившие командных должностей, уезжали в одиночном порядке. Ввиду всего этого все статистические наблюдения и расчеты приходится начинать лишь со времени сформирования Беженского батальона.

Кадры Беженского батальона составили отправленные в декабре в Константинополь и возвращенные оттуда обратно. В момент сформирования в батальоне числилось, помимо командного состава, 775 человек, в том числе офицеров – 448 и солдат – 327. Кроме того, проживало в городе и состояло в частях 1234 человека «иностранно-подданных», которые, согласно сношению начальника Штаба Корпуса за № 818 от 12 января, распределялись так:

1. Румынско-подданных ……………… 203

2. Французско-подданных……………….1

3. Польско-подданных ……………….. 528

4. Латвийско-подданных………………77

5. Литовско-подданных………………..81

6. Персидско-подданных…………………5

7. Итальянско-подданных ……………… 2

8. Грузинско-подданных ……………… 134

9. Армянско-подданных ………………. 38

10. Ролланско-подданных (меннонитов) … 43

11. Болгарско-подданных………………..15

12. Греческо-подданных …………………. 3

13. Азербайджанско-подданных………… 16

14. Финляндско-подданных …………… 24

15. Сербско-подданных ……………….. 10

16. Германско-подданных……………….13

17. Эстонско-подданных………………..11

18. Галицийско-подданных …………….. 26

19. Чехо-словацко-подданных…………… 4

Всего ……………………………… 1234

Эта таблица хорошо характеризует состав этих «иностранцев». Отбросив всех подданных ранее существовавших государств (которые, конечно, состояли в номинальном их подданстве, а выросли, воспитывались и жили все время в России), общим числом 49 человек, мы увидим, что главный их контингент – 1185 человек – это русские люди, почувствовавшие себя «иностранцами» лишь после 1917 года. Понятно, что такой элемент в составе Корпуса ничего, кроме разложения, внести не мог.

Беженский батальон разместился в той же долине «роз и смерти», где разбит был и лагерь Корпуса, несколько в стороне от него, по другую сторону шоссе. Организация батальона была обычная армейская – те же воинские наряды, те же «специально-галлиполийские» работы, весь строй жизни военной части. Велись в батальоне и строевые занятия, которые вызывали неудовольствие среди беженцев. Понятно, что люди, приготовившиеся к жизни простых беженцев, лиц гражданских, не хотели мириться с этой обстановкой и не могли скрывать своего неудовольствия. Люди, которые уже видели впереди полное освобождение от всех обязанностей и условий военной службы, должны были подчиняться всем требованиям и строгостям воинской дисциплины. Это казалось им ненужными и даже оскорбительным. Они будировали и волновались, говорили резкости и отказывались исполнять приказания. Строевому их начальству в целях сохранения дисциплины постоянно приходилось накладывать на них взыскания. Приказы по Беженскому батальону пестрят такими взысканиями. Впоследствии, когда прошла острота положения, были ослаблены требования строевого характера, и многое в общем строе жизни батальона изменилось.

В конце июля и начале августа Беженский батальон представлял уже совсем другую картину. Люди, не занятые работой и службой, перестали чем-либо интересоваться. Вся жизнь галлиполийская, все ее волнения, стремления и искания проходили мимо беженского лагеря, не затрагивая его. Обитатели его опустились и замерли, все для них осталось таким же, каким было и момент их разрыва с Корпусом и перехода на беженское положение. Жили они своей мелкой будничной жизнью, медленно засыпали, и ничто их не могло разбудить, ибо в Галлиполи самых стимулов для жизни (работа над собой для будущего, проявление своей активности для борьбы за Родину) для них не существовало.

Характерны и те отношения, которые установились между Беженским батальоном и частями Корпуса. Не говоря о том, что взаимные посещения друг друга отдельными лицами были чрезвычайной редкостью, исключениями, «беженцы» усвоили себе особенную психологию обиды и неудовольствия. Общий тон в беженском лагере была таков: «Вот, мы провоевали столько-то лет, а теперь, когда попали в тяжелые условия, за границу, нас вышвырнули из Армии и никто не интересуется нашей судьбой, никто о нас позаботиться не хочет, не хочет помочь нам устроить свою судьбу». Они никак не хотели и не могли понять, что требовать этого от Армии, с которой порвали в тяжелый для нее момент, они не могут, не имеют морального права. Если же и понимали это, то в глубине души хотели сами себя обмануть и убедить, что с ними поступили крайне несправедливо.

Обычны были в батальоне жалобы на то, что их обходят при распределении продуктов и обмундирования. Между тем, продукты они получали в полном объеме согласно раскладке интендантства; что же касается обмундирования, то и его они получали полностью, в той же пропорции, что и строевые части, а в последнее время, кроме того, получали периодически предметы обмундирования и кое-какие мелочи от Американского Красного Креста, чего строевые части не получали совсем. Таким образом, здесь сказывалась особая психология, особый тон неудовольствия, который заслонял от них действительность и заставлял видеть несправедливость даже там, где ее вовсе не было.

Общий характер жизни в батальоне говорил о том, что люди там опустились, потеряв что-то хорошее, чистое в своей душе, потеряв веру в лучшее будущее и активность в борьбе за него. Характерно, что все уходившие в Беженский батальон, уходили с опущенными глазами, как будто чувствуя, что делают что-то нехорошее, как будто испытывали чувство стыда. Все их оправдания своих поступков обосновывались позже, были надуманы в том же тоне больной психологии и обиды, который характеризовал жизнь беженского лагеря в целом. Отсюда понятно и то отчуждение, которое создалось между Корпусом и «беженцами».

Со времени сформирования Беженского батальона «беженство» не прекратилось, а лишь было урегулировано, поставлено в рамки, и с этого момента можно было регулярно следить за его ходом.

Табл. № 44.

Пополнение Беженского батальона с 12 января по 1 августа 1921 г.

Первоначальный состав батальона был таков: офицеров – 448, солдат – 327, всего – 775 человек (женщины и дети в расчет не входят).

Таблица № 44 ясно показывает, что беженцы все время тянулись «за шоссе», но общее количество их в действительности было не так велико, как казалось на взгляд. Если сопоставить число беженцев с числом наличного состава Корпуса, то станет ясно, какой небольшой процент покидал ряды Корпуса и переходил на беженское положение. Кроме того, эта таблица фиксирует наше внимание на трех цифрах – к 1 февраля, к 1 мая и к 1 июня. Первая цифра объясняется еще незакончившимся процессом ухода категористов. Что же касается двух остальных, то необходимо отметить, что 27 апреля отправился пароход «Рион» с партией эмигрантов в Бразилию, а 22 мая ушел пароход в Болгарию, на который французы зазывали желающих, вопреки распоряжению командования, – уехать самостоятельно на работы в Болгарию. 23 мая был издан генералом Кутеповым приказ, разрешавший всем желающим немедленно перейти на беженское положение.

В течение всего времени беженцы прибывали в батальон одиночным порядком и небольшими группами, кроме двух случаев – первый раз при сформировании батальона, когда в него вошли все возвращенные из Константинополя, а второй – после приказа командира Корпуса за № 323 от 23 мая, о чем речь будет ниже.

Уход из беженского лагеря все время ничем не был стеснен. В любой момент каждый желающий мог выйти из батальона, если только он мог обойтись без казенного пайка. Некоторое количество беженцев ушло, таким образом, поступив на службу в различные учреждения – Земский союз, госпитали, хлебопекарню и проч., или получив частный заработок, как, например, сапожники, слесаря и др. Другие ушли на сельские работы в деревни. Все такие беженцы числились в «командировках». Некоторая часть ушла из батальона неизвестно куда. Такие значились «в самовольной отлучке». Некоторые возвращались из самовольной отлучки, и тогда оказывалось, что они уходили куда-нибудь на заработки; другие же до конца пребывания в Галлиполи не вернулись – надо полагать, что они либо где-нибудь хорошо устроились, либо совсем выбрались с полуострова или, наконец, где-нибудь на чужбине сложили свою голову.

Табл. № 45.

Табл. № 46.

Распределение беженцев (солдат и офицеров) по местам выезда с Галлиполийского полуострова

Большая же часть уехала в поисках лучшего. Больше всего уехало в Константинополь, главный распределительный пункт, откуда были возможны все пути: первый – умереть с голоду на его улицах, а затем и остальные – в Бразилию, может быть – в славянские страны, а легче всего – в «Совдепию». Значительная часть уехала непосредственно из Галлиполи в Бразилию, «Совдепию» и Болгарию.

Наконец, некоторая часть, претерпев мытарства беженства, вернулась на службу в ряды Корпуса. Возвращение в части всегда было не так трудно.

Отправки беженцев в Константинополь совершалась постоянно и производилась небольшими партиями. Несколько усилились они после 1 июня, когда Беженский батальон был переполнен людьми, ушедшими из Корпуса после приказа № 323. Отправки в другие места, например, как в Латвию или на о. Лемнос, были совершенно случайны. Главным образом, расселение направлялось по трем путям: репатриация в Советскую Россию, в Бразилию и в Болгарию.

Табл. № 47.

Сроки отправления беженцев на основные места выезда из Галлиполи с января по июль 1921 г.

Рост «беженства» стоял в тесной связи с французской агитацией. Вскоре после размещения Корпуса начались бесконечные разговоры о признании и непризнании Армии, причем с самого начала выяснилось отношение к ней французов. Французским властям ясно был поставлен вопрос о желательности распыления Армии и превращении ее воинов в рядовых беженцев.

Первоначально пытались объяснить такую постановку вопроса политическим положением внутри Франции, влиянием на ход ее иностранной политики социалистических групп, близких русскому большевизму и т. д. Создавались легенды о борьбе с Англией, о «германской ориентации», но вскоре выяснилась вполне безотрадная картина: Европа занята ликвидацией последствий войны и, главным образом, борьбой с промышленным кризисом, стремлением найти новый рынок для сбыта собственных продуктов и приобретения сырья.

Европа решала свои собственные дела и судьбой России не интересовалась; трагическая судьба Русской Армии никого не трогала, а Франция искала случая избавиться от расходов по ее содержанию. Агитация за распыление Армии велась совершенно открыто и официально, а кроме того, такая же агитация велась и негласно. Зная, что является самым больным местом Армии, французы били именно по нему. Понимая, что отпускаемый паек очень недостаточен и что люди все время испытывают чувство голода, они сокращали паек и одновременно призывали к распылению. Разом, как-то вдруг, обострялись об этом разговоры, возникали слухи о французских предложениях, появлялись многообещающие плакаты-прокламации и затем, всегда неожиданно, приходил пароход, предназначенный для отправки желающих покинуть ряды Армии. И такая последовательность проявлялась все время: голод, разговоры об отправке в Совдепию или Бразилию, прокламации, сокращения пайка и, всегда неожиданно, пароход. 1 февраля прекращена была выдача муки. В марте стали известны французские предложения о возвращении в советскую Россию или переезде в Бразилию. Одновременно начались разговоры о сокращении пайка, что питание будет продолжено лишь до 1 апреля, а затем Армия будет предоставлена своей судьбе. 27 марта прибыл пароход за желающими ехать в советскую Россию, и в тот же день по городу были расклеены объявления на французском языке.

После ухода парохода в Батум начались новые толки, на этот раз о Бразилии. Была объявлена официально запись желающих эмигрировать туда (записалось около 2 тысяч человек). О Бразилии ходили самые разноречивые толки. Отсутствие материалов не давало возможности достаточно полно информировать об интересовавшем всех вопросе. Тем не менее в городе на Высших образовательных курсах и в лагере на «Устной газете», в частях были прочитаны доклады об этой стране. Французские объявления сулили эмигрантам в Бразилии чуть ли не золотые горы – землю, инвентарь и даже денежную субсидию. Общественными организациями в Константинополе была издана специальная брошюра об условиях эмиграции в Бразилию и жизни в штате Сан-Пауло. Между тем, 10 апреля состоялось сокращение пайка: выдача хлеба была сокращена до 450 гр. Противоречивые сведения о Бразилии, слухи о прекращении выдачи с 1 мая французами продовольствия и сокращении пайка создали крайне напряженную атмосферу. Весь лагерь разделился на две группы и споры принимали ожесточенный и озлобленный характер. Происходили даже столкновения. Около 20 апреля пришлось всех «бразильцев» выделить из частей и поселить в отдельных палатках в расположениях тех же частей. 20 же апреля было произведено новое сокращение пайка: порция хлеба сокращена до 400 гр, приварок до 80 гр и чай до 5 гр.

Наконец, 27 апреля прибыл «Рион» за эмигрантами в Бразилию. Из лагеря в город потянулись вереницы «бразильцев». Каждый отъезжающий получал от Американского Красного Креста полный штатский костюм, костюм-пижаму, одеяло и ряд мелочей. Эти подарки, являясь проявлением заботы о русских людях со стороны шедшей навстречу американской нации, неожиданно сыграли агитационную роль. Слух о подарках быстро разнесся по городу, проник в лагерь и многие, до тех пор колебавшиеся, считая это за начало всяких благ в будущем, теперь же решились ехать в Бразилию. Нашлись и «ловкачи», которые заявляли себя эмигрантами, получали подарки, а затем умудрялись пробираться назад и вернуться в части. Но оказались и такие неудачники, которые, желая также «словчить», получив подарки, обратно пробраться уже не смогли и сделались, таким образом, невольными эмигрантами в Бразилию. Всего в Бразилию уехало 1441 человек, из коих был 501 офицер и 940 солдат. Из Беженского батальона в том числе уехало 268 человек – 174 офицера и 94 солдата. 28 апреля «Рион» поднял якорь, и в тот же день появилась новая прокламация французов, приглашавшая ехать в Батум, к г-ну Серебровскому, на нефтяные промыслы (приложение V). Следует отметить слова о гарантиях жизни и безопасности.

Сознавали ли французы все значение этих слов и этой прокламации, или думали лишь о том, чтобы как можно скорее избавиться от неудобной им Армии?

Одновременно с этим не прекращались разговоры о Бразилии. Говорилось, что это лишь первый пароход, за которым последует целый ряд других, и рекомендовалось опять записываться желающим туда ехать. В первых числах мая (между 1 и 8) появилась большая прокламации крупными буквами и довольно безграмотно написанная. Однако вскоре пришли сведения о судьбе уехавших на «Рионе» и о высадке их в Аяччо; и план выселении чинов Русской Армии в Бразилию окончательно провалился.

Тогда был применен новый прием. В мае месяце стало известно, что переговоры Главнокомандующего с Сербией и Болгарией о переселении туда Армии увенчались успехом и что в первую очередь будут перевезены туда казаки с острова Лемнос, где были самые тяжелые жизненные условия. Во второй половине мая ожидался первый пароход. Вдруг 22 мая стало известно, что на рейде в Галлиполи стоит пароход, который принимает беженцев в Болгарию, и что погрузиться на него могут не только «беженцы» из Беженского батальона, но и все желающие «одиночные» люди. Фигурировали опять и приманки в виде «американских подарков». В первый момент трудно было предвидеть результаты этого приема, и лишь в последующие дни картина выяснилась полностью: с одной стороны, на пароход погрузилось много совершенно случайных людей; с другой, – было немало и таких, которые в тот день по своим делам попали в город, погрузились и уехали, бросив все вещи; другие уехали, захватив случайные вещи. Всего в тот день уехало 619 человек, в том числе 159 офицеров и 460 солдат. Уехало, таким образом, немного, и французы в этом отношении своей цели не достигли, но моральный удар по дисциплине они нанести сумели.

На следующий день, 23 мая, командиром Корпуса был издан приказ № 323, которым разрешалось всем желающим перейти на беженское положение. Три дня Армии как бы не существовало, и всякий сам волен был свободно решить свою судьбу. Делалась крупная ставка на сохранение либо разрушение духа и единства Корпуса, на его воинское воспитание и сознательное отношение к своему долгу и идее, объединяющей Русскую Армию. Началось переселение не выдержавших в беженский лагерь. Вереницы людей потянулись за шоссе. Опустели многие палатки, из некоторых частей уходившие уносили с собой целиком не разобранные палатки. Первое впечатление было угнетающим. Казалось, что останется лишь горсточка людей. Наконец, прошел назначенный срок и можно было подсчитать результаты трехдневного опыта. Действительно, ушло много людей, но лишь численно, процент же ушедших оказался не так велик. Всего за три дня перешло в Беженский батальон 2057 человек, в том числе 432 офицера и 1625 солдат. Солдат в процентном отношении ушло больше, чем офицеров (солдат в Корпусе было 12,53 %, а офицеров – 4,75 %).

Корпус выдержал экзамен на политическую зрелость. Участь его была решена. Он окончательно осознал себя Армией, Русской Армией, носителем идеи русской государственности.

С переходом этих последних, слабых и колеблющихся элементов в беженский лагерь, части Корпуса окончательно очистились от всего наносного и чуждого их духу. Остались люди крепкие духом и преданные идее борьбы за счастье и возрождение Великой России. Характерно и то, что после этого «великого исхода» беженство фактически прекратилось, закончились все разговоры о «беженстве», французских посулах и распылении Армии. Оставшиеся были спаяны единым духом, единой верой в свое дело. Случались отдельные переходы на беженское положение, но то были лишь частные случаи устройства личной судьбы, а не явление общего порядка. Были в этот же период и невольные беженцы, переводившиеся из частей распоряжением начальников на основании пункта 2 приказа № 323, но надо отметить, что вообще начальники частей этим пунктом приказа почти совсем не пользовались, и случаи именно такого перевода на беженское положение можно считать единичными. Были случаи перехода на беженское положение другого рода – по постановлению судов чести. Но и их также было немного.

Между тем, из Беженского батальона продолжались отправки в Константинополь и другие места, причем в усиленном темпе, так как беженский лагерь был перегружен, и ликвидация его была необходима ввиду предстоящего переезда Армии в славянские страны. Состоялись две отправки в Батум: сначала уехал 691 человек, а затем 104 человека. Эти отправки окончательно раскрыли инкогнито тех, которые до приказа от 23 мая сидели в частях и мысленно готовились к репатриации в советскую Россию.

Развитие «беженства» достаточно ясно вскрывает всю его сущность. Может быть, все причины беженства еще были не ясны, но главные из них наметились вполне определенно. Главными и основными являлись разочарование и потеря веры в успех дела. Те, кто разуверились в возможности успешного доведения дела до конца, поспешили уйти. Французская и иная агитация сыграли вспомогательную роль, равно как и голод, неустройство, отсутствие денег и необходимых культурных удобств. Если рассмотреть переход в беженцы детально, его ежедневные цифры, то видно, что утечка усиливалась погодой и в связи с задержкой в выдаче денежного пособия (1 или 2 лиры), а также и другими совершенно случайными внешними причинами. Другая причина коренилась в составе Корпуса: в беженцы ушли если не все, то большинство состоявших ранее в тыловых частях и учреждениях и теперь попавших в строй. Уходили они из Корпуса по мере перехода его на положение обычного военного лагеря мирного времени, по мере усиления строевых занятий, нарядов и проч. Наконец, третьей причиной явилась пестрота частей. Характерно, что количество ушедших в беженцы в Корниловском, Марковском и Дроздовском полках, составленных из дивизий тех же наименований, было меньше, чем в Алексеевском, куда влились самые разнообразные части – остатки Алексеевского и Самурского полков и части 13-й и 34-й дивизий. Характерно и то, что из пехоты ушло больше, чем из артиллерии, а еще меньше ушло из кавалерии, где до последнего времени сохранились ячейки старых полков, и связь была особенно крепка. Отметим, между прочим, что из одних полков беженцы просачивались все время понемногу, в то время, как из других уходили лишь крупными группами и за все время пребывания в Галлиполи лишь два-три раза. Может быть, было здесь и врожденное русскому человеку свойство бродяжничества, но значение этого так ничтожно, что вводить в общую схему вопроса не приходится.