Текст книги "Галлиполийский крест Русской Армии"

В то же время наружно местное французское командование сохраняло корректное отношение к русским властям. Так, все письменные сношения французский комендант знаменательно адресовал «Командиру 1-го Армейского Корпуса Русской Армии». К новому году и к Пасхе французский комендант прислал командиру Корпуса поздравительные письма (приложение I), написанные в самой дружественной форме; слова: «Мы все горячо желаем исполнения Ваших личных желаний и того, чтобы вскоре засиял день Ваших надежд», – как бы указывают, что местный французский гарнизон всецело разделяет наши надежды и стремления на сохранение Русской Армии. Французские офицеры присутствовали на русских парадах; а на освящении памятника представитель французского командования выступил с официальной приветственной речью. На свои празднества французы приглашали представителей русского командования (например, на праздник Жанны д'Арк 15 июня был приглашен генерал Кутепов). На этом празднике представители Русского Корпуса участвовали по приглашению французов в отдаче воинских почестей вновь пожалованным кавалерам ордена Почетного Легиона. Французские караулы (из состава сенегальских стрелков) при прохождении русских похоронных процессий вызывались в ружье и отдавали воинскую честь. Баронессу О.М. Врангель французы чествовали официальным обедом на своем миноносце, и затем французские офицеры присутствовали на ужине, устроенном в честь баронессы Штабом Корпуса. Обращала на себя внимание особая корректность французских моряков по отношению к нашему командованию. Командир дежурного миноносца, прибывая в Галлиполи, всегда делал визит генералу Кутепову. Французское интендантство, вообще достаточно строгое, придирчивое и сухо официальное в сношениях с Корпусом, иногда (правда редко) шло навстречу нуждам Корпуса; например, когда в августе Международный Красный Крест сильно задержал присылку продуктов для женщин и детей, французское интендантство заимообразно выдало продуктов на три недели, чем кризис был предотвращен. То же французское интендантство снабжало дровами русскую гимназию (по особому ходатайству ее администрации), а также и питательные пункты.

Чтение официальных приказов и объявлений русскими военными чинами в Галлиполи. Лето 1921 г.

Все эти знаки внимания, были, конечно, признаками особой тактичности представителей французского командования в Галлиполи. Однако Русский Корпус имел основания сомневаться в совершенной искренности этих представителей, особенно учитывая их подозрительность, которая проявлялась во многом. А это, в свою очередь, приводило к глухому раздражению против французов, несомненно таившемуся в массах Корпуса и известном французам. Так, например, в начале лета Корпусе проводил усиленные занятия по втягиванию в походное движение с полной выкладкой, и в некоторых частях были произведены командиром Корпуса ночные тревоги. Французы решили, что Армия приводит себя в боевую готовность. В Константинополь полетели телеграммы, и французский Верховный комиссар (генерал Пелле) официально выразил опасение, что Корпус может атаковать Константинополь. Французские власти в Галлиполи пригласили командира на парадный завтрак и между тостов в честь Корпуса и его командира тут же за столом пытались узнать, что означают эти боевые приготовления. Заверения генерала Кутепова, что все эти меры проводятся в порядке очередных занятий, на случай возможного выступления в Сербию походным порядком, видимо, не вполне удовлетворили французов. Как бы в ответ на это, французы устроили у себя маневры, на которых решалась задача обороны совместными действиями пехоты и миноносцев перешейка у с. Булаир, соединяющего Галлиполийский полуостров с материком. На маневры был приглашен русский генерал Карцов, который лично убедился, между прочим, в крайне неудачной стрельбе по перешейку артиллерии миноносца. Этот характерный эпизод показывает, каких результатов начал достигать Русский Корпус своим единением и спайкой.

Начавшееся в августе 1921 года рассредоточение Русского Корпуса по славянским странам внесло еще несколько любопытных и, нужно сказать, неприятных штрихов во взаимоотношения с местными французами. Начать с того, что для частей кавалерии, отправленных в Сербию, были предоставлены очень плохие и малые пароходы, что вызвало много неудобств. При отправке одного из этих эшелонов французский офицер, контролировавший посадку, нанес оскорбление жене русского офицера, который вызвал француза на дуэль. Вызов не был принят, так как, по объяснению французского коменданта, здесь было столкновение не частного характера, ибо французский офицер находился при выполнении обязанностей службы. Французский комендант находил, что вообще в отношении русских французы находятся всегда при исполнении служебных обязанностей. На это Командир Корпуса ответил, что, развивая логически эту точку зрения, придется вменить в обязанность русскому офицеру оставаться равнодушным зрителем, если за его женой будет ухаживать французский военнослужащий и притом в явно недопустимой форме. Дуэль не состоялась (в приложениях VIII и IX читатель найдет переписку по этому вопросу).

28 августа 1921 года французский комендант прислал командиру Корпуса письмо с требованием очистить от русских город к 1 октября. Названные в письме Сергиевское Артиллерийское и Корниловское военные училища к указанному сроку были переведены в лагерь, так как в занимавшихся ими помещениях, по уверению французов, подлежали расквартированию вновь прибывающие французские войска. Однако ко времени отъезда Корпуса из Галлиполи помещения эти все еще пустовали. В отношении же выселения в лагерь остальных частей, а также семейств, требование французов вовсе не было исполнено.

1 сентября 1921 года письмом № 1895 французский комендант потребовал в категорической форме фактической поверки численного состава всего лагеря, включая женщин и детей, под контролем французских офицеров. Командир Корпуса в резкой форме отказал в этом и сообщил французскому коменданту число наличного состава, подсчитанное обычным путем. Французский комендант ответил, что он принимает сообщенное ему число за основное, но, согласно распоряжению командира Оккупационного корпуса, сообщает число пайков, назначенных для русских, которое оказалось на 242 менее действительного. Наконец, 29 августа, после почти двухмесячного перерыва, французы вдруг вывесили объявление с приглашением желающих ехать в Баку. В нем опять содержалось уверение, что русские, ранее прибывшие в Баку на работы, встретили там хороший прием. Далее сообщалось, что записавшиеся в Баку будут немедленно изъяты из русского лагеря в непосредственное ведение французского коменданта. Запрошенный командиром Корпуса французский комендант ответил, что на это объявление никто не отозвался.

Можно было бы привести еще немало примеров таких придирок, оставивших после себя довольно неприятный осадок. Вряд ли можно считать, что все эти мелочные уколы самолюбия диктуются французским правительством; с другой стороны, трудно возлагать вину лишь на одно местное французское командование. Быть может, основой создавшихся взаимоотношений было безвыходное и подчас щекотливое положение местных французских властей, наткнувшихся при выполнении директив своего правительства на стойкость Русского Корпуса.

Трудно будет позабыть все эти крупные и мелкие обиды, которые пришлось перенести от больших и малых агентов французской власти. Но Русский Корпус всегда будет помнить о ежедневной помощи пайком, которым Франция снабжала нас в течение года.

Правовое положение Корпуса

Пребывание 1-го Армейского Корпуса в Галлиполи в свое время будет представлять интереснейший прецедент в науке международного права. Находясь на территории Греции, в зоне союзной оккупации, Корпус сохранил свою военную организацию и самостоятельность во внутреннем управлении и, наконец, имел свою судебную власть. Из предыдущих глав ясно, что такое самостоятельное положение Корпус приобрел не вследствие какого-либо юридического соглашения русского командования с иностранными державами, а собственными усилиями, направленными к самосохранению. Таким образом, до последнего времени юридического титула своего существования Корпус не имел[37]37
  Русское беженство не имело аналогов в истории. Некоторые историки сравнивают масштабы и последствия русского исхода с переселением евреев или бегством гугенотов, однако события тех веков блекнут в сравнении с трагедией нашей эмиграции. Положение Русской Армии и гражданского населения в Зарубежье не имело прецедентов и положило начало урегулированию проблем беженства, порожденных новым этапом мировой истории. В первые месяцы наши соотечественники оказались вне правового поля Они утратили старые паспорта, которые стали недействительными; не могли, да и не хотели, получить новые российские, ибо возвращение в Россию практически для всех заканчивалось в лучшем случае заключением; на беженцев не распространялись нормы международного права, так как тогда таковых еще просто не выработали; эмигранты не хотели, в большинстве своем, натурализоваться, то есть получать гражданство других государств, хотя и сделать это было затруднительно, ибо Российская империя, подданными которой они являлись, перестала существовать как объект и субъект международного права. Русские эмигранты могли в любой момент испытать на себе произвол и преследование властей приютившего их государства, – если бы беженцев не насчитывалось сотни тысяч и если бы немалая часть их не принадлежала к Русской Армии, всеми правдами и неправдами сохранившей свои знамена и оружие. Это делало ситуацию, с точки зрения большинства европейских стран, взрывоопасной, тем более что новая Россия – РСФСР – рассматривалась Европой в качестве рынка сбыта, где никто не хотел портить отношений и упускать своей выгоды, а, значит, содержание «Белой» армии на своей территории могло считаться недружественным и провокационным актом по отношению к Советам. Первыми поставили вопрос о своей правовой защите сами русские эмигранты через Совещание послов – организацию, созданную 2 февраля 192' года и объявившую о преемстве за рубежом права защиты и покровительства русским гражданам и «русского достояния» В конце того же месяца в Лигу Наций (1920–1946 гг.) с тем же вопросом, уже на межгосударственном уровне, обратился Международный Комитет Красного Креста, но лишь 27 июня 1921 года Лига приняла решение о создании должности верховного комиссара по делам беженцев. Первым комиссаром в августе 1921 года был назначен Ф. Нансен, имевший к тому времени пост верховного комиссара по борьбе с голодом в России и активный сторонник большевистского правительства. Надо ли говорить, сколь запоздалыми были эти решения, учитывая, что Русская Армия уже почти 10 месяцев терпела бедствия в Галлиполи?


[Закрыть].

Рассматривая в указанном смысле пребывание 1-го Армейского Корпуса в Галлиполи, должно заметить следующее: если бы даже в истории международного права были факты сохранения армии на иностранной территории, то этим отнюдь не была бы исчерпана до конца трудность юридического обоснования положения Русской Армии за границей. Жизнь 1-го Армейского Корпуса не укладывалась в рамки чисто военной организации, а потому и официальное признание Армии иностранными державами лишь отчасти устранило бы возможность целого ряда других коллизий.

Происходило это потому, что за время Гражданской войны Армия изменила свой военный облик. Расширяя власть, согласно «Положению о полевом управлении войск в военное время», в сфере управления гражданского, Армия впитывала чуждые ей элементы, а вместе с тем растворялась, принимая на себя широкие задачи общегосударственного характера. Соединение в лице высшего командного состава функций управления военного и гражданского не прошло для Армии бесследно. Дурно ли это было или хорошо, здесь это не подлежит обсуждению. Важно, что такую двойственную «физиономию» Армия имела к моменту эвакуации и сохранила ее за границей. Иными словами, за границу эвакуировалась вместе с Армией и русская государственность в той ее форме, в которой она выкристаллизировалась в процессе Гражданской войны. Поэтому, если принять во внимание указанный «дуалистический характер» Армии, можно утверждать, что поставленные Крымской эвакуацией новые вопросы в теории международного права и все вытекающие отсюда казусы гораздо шире, чем вопрос о возможности юридического признания находящейся на иностранной территории Армии. По той же причине, а не только в силу патриотических чувств, каждый враждебный выпад против Армии, ощущался в Галлиполи как акт антинациональный, направленный против всей России. Враги Армии рассматривались, как лица, враждебные русской государственности, немногочисленные же защитники интересов Корпуса – как друзья России. Этот своеобразный «государственный эгоцентризм» был интересным, так сказать, психологическим истолкованием Корпусом своего правового положения.

Указанной выше самостоятельности, фактического своего признания Корпус достиг, конечно, не сразу. Когда был оставлен Крым и пароходы с русскими войсками плыли по Босфору, никаких перспектив у Армии в этом отношении не было, а еще раньше эта неопределенность нашла себе выражение в известном обращении Правительства Юга России.

Визит иностранных представителей в галлиполийский лагерь. 1921 г.

Лишь по прибытии войск в Константинополь, настойчиво проводимые Главнокомандующим меры по сохранению Армии вызвали полемику по этому поводу. В настоящее время еще нет данных, на основании которых можно было бы с достаточной ясностью осветить этот период «хождения по мукам» Русской Армии. Во всяком случае, очевидно, что союзными державами в вопросе о дальнейшем сохранении Армии юридическая сторона дела была почему-то отодвинута на задний план; союзники в своих первоначально как будто благожелательных, а впоследствии враждебных действиях (после смены кабинета Лейга), в лице французского командования, стоявшего во главе Оккупационного корпуса в Константинополе, пошли по пути практических мероприятий. Почему был выбран такой образ действий? Потому ли, что гораздо легче было оказывать активное противодействие попыткам Главнокомандующего, чем переносить спор в плоскость сложных контроверз международного права? Или потому, что такой образ действий подсказывался политической конъюнктурой? – Решать эти вопросы в том или ином смысле представляется опрометчивым. Во всяком случае нельзя, конечно, считать юридически обоснованными общие фразы официального сообщения Французского правительства от 17 апреля 1921 года, где читаем: «Генерал Врангель образовал в Константинополе своего рода русское правительство и претендует на то, чтобы сохранить на положении Армии вывезенные из Крыма войска». И далее: «Существование такой армии на Оттоманской территории[38]38
  Оттоманская территория – территория Оттоманской (Османской) империи, которая появилась после распада Византии и была названа по имени первого султана – Османа I. Хотя официально империя прекратила свое существование в 1923 г., уже во время Первой Мировой войны, после поражения Турции и развернувшегося национально-освободительного движения, ее территориальная целостность перестала признаваться государствами Антанты, что и было выражено в Севрском договоре 1920 г., декларировавшем раздел Османской империи и упразднение султаната. Решения договора не вступили в силу, но способствовали тому, что внутри самой Турции пробудились мощные национальные силы. В 1920–1922 гг. войска под командованием Кемаль-паши оттеснили наступавшие с востока, юга и запада на территорию Турции части Антанты. Дальнейшие события развивались уже после выезда Русской Армии с «аллиполийского полуострова Великое национальное собрание в Анкаре упразднило султанат, и 17 ноября 1922 г. последний османский монарх Мехмет V покинул Стамбул на английском военном корабле. По Лозаннскому мирному договору 24 июля 1923 г. признавалась полная независимость Турции, а 29 октября того же года многовековая Турецкая империя была провозглашена республикой, первым президентом которой стал Мустафа Кемаль (Кемаль-паша)


[Закрыть] противоречило бы международному праву и представляло бы опасность для мира и спокойствия Константинополя и его окрестностей, охраняемых союзной оккупацией при трудных условиях».

До ратификации Севрского договора[39]39
  Севрский мирный договор был подписан 10 августа 1920 г. в Севре близ Парижа султанским правительством Турции и союзными странами Великобританией, Францией, Италией, Японией, Бельгией, Грецией, Польшей, Португалией, Румынией, Арменией, Чехословакией, Королевством сербов, хорватов и словенцев. Согласно этому Договору, Турция должна была отказаться от верховной власти над Фракией, островами в Эгейском море, Кипром, Египтом и арабскими провинциями, которые Лига Наций передавала под мандат Великобритании и Франции, иными словами говоря, она теряла 2/5 довоенной территории, в том числе исконные византийские земли (Измир, часть центральной провинции Анталия). Договор предусматривал приращение территории многими прежде поглощенными Османской империей государствами, а также широкие полномочия Англии и Франции в решении дальнейшей судьбы империи. Дарданелльский пролив демилитаризовывался. Турции запрещалось иметь собственный флот, а ее армия не должна была превышать 50 тысяч человек. Договор не был признан Кемалем-пашой и национальными силами Турции, а также и советской Россией. В результате активных военных действий турецкой национальной армии Севрский договор остался на бумаге и не был ратифицирован. Документом, окончательно решившим судьбу бывшей империи Османов, стал Лозаннский договор 1923 г


[Закрыть] подобные соглашения могли рассматриваться лишь как обычные выпады против Русской Армии и «некрасивые атаки», по мнению газеты «Общее Дело»[40]40
  «Общее дело» – газета, основанная и издававшаяся известным общественным и политическим деятелем В.Л. Бурцевым в 1909–1910 гг., а затем в эмиграции, в Париже, – в 1918–1922 и 1928–1933 гг


[Закрыть].

Уклончивое отношение союзных держав к возможности дать, так сказать, конституцию существования Русской Армии имело, однако, значение для 1-го Армейского Корпуса лишь косвенно, то есть как отказ держав от дальнейшего продолжения вооруженной борьбы с большевиками. В действительности же Корпус до конца своего пребывания в Галлиполи определенно не знал, признали ли Армию или нет, так как за конкретным фактом достигнутой в Галлиполи русскими самостоятельности юридические вопросы теряли свою остроту.

Главным основанием к утверждению независимости русских войск в Галлиполи послужило, прежде всего, сохранение в частях оружия. Когда выяснилось, что 1-й Армейский Корпус оружия не сдаст, трудно уже было говорить о том, что в Галлиполи находятся «беженцы», а не войска. Поэтому естественным последствием этого стало сохранение в войсках и всей внутренней организации. Попытки французского командования рассматривать Армию как «беженцев» или провести взгляд на подчиненность русских французам заранее обречены были на неудачу, что в действительности и произошло. Выражением бесплодности этих попыток служили официальные сношения французского командования, адресуемые так: «Командиру 1-го Армейского Корпуса». И то обстоятельство, что представитель французского командования в Галлиполи именовался: «Commandant les Troupes d'Occupation de la Presquile de Gallipoli et les camps russes»[41]41
  «Командующий оккупационными войсками полуострова Галлиполи и русскими лагерями». Пер. с франц.


[Закрыть], имело лишь номинальное значение.

Отношение местных представителей греческой власти к Русской Армии достаточно обрисовано в соответствующих главах. Не вызывает при этом сомнений тот факт, что такое отношение, главным образом, зависело от того, что Корпус в Галлиполи продолжал сохранять военную организацию, а также и то, что при обращении чинов Армии в «беженцев» русские и здесь превратились бы в пасынков международной политики. Дальше можно было утверждать, что такая картина будет иметь место и в других странах: русские, как армия, будут сохранять основы как военной, так и государственной организации.

Другим главнейшим фактором утверждения независимости Корпуса в Галлиполи явилось сохранение военной юстиции в лице корпусного суда. Только здесь, на чужбине, можно было оценить все значение «своего суда». Глубокое недоумение вызвали поэтому протесты некоторой части русской эмиграции («Воля России») по поводу сохранения Главнокомандующим корпусных судов. Вызывали эти протесты такое впечатление, как будто Армию упрекали за то, что она сумела отстоять русскую государственность!

Установление подведомственности дел о проступках и преступлениях русских греческому суду означало бы не только уничтожение воинской организации Корпуса, но явилось бы лишением вообще русских в Галлиполи каких бы то ни было признаков самостоятельности. Это особенно ярко сказалось в вопросе о подсудности русских гражданских лиц и семей военнослужащих, проживавших в районе расположения Корпуса. В своем месте указывалось, что разрешить этот вопрос не удалось, да и не представлялось возможным. В самом деле, разрешение дел о гражданских лицах в консульском суде в Константинополе вызвало бы ссылку на п.8 «Временного положения» об этом суде, согласно каковому пункту консульскому суду были подведомственны дела о русских подданных, находящихся на территории Турции. Передача же дел о тех же лицах в греческий суд была бы в буквальном смысле сечением по живому телу, так как каждый живущий в Галлиполи теснейшим образом был связан с Корпусом. Допустив судопроизводство против русских в суде греческом пришлось бы предоставить греческим властям право производить у русских обыски, выемки, задержание обвиняемых и т. д. Впрочем, необходимость юридического определения положения гражданских лиц в Галлиполи возникла по инициативе русского же суда; французское командование и греческие власти никаких вопросов по этому поводу не возбуждали. Вообще независимость русского военного суда в Галлиполи ни разу не была нарушена.

Выше указывалось, что жизнь 1-го Корпуса не укладывалась в рамки военной организации, и поэтому естественно, что многие явления этой жизни остались без юридической нормировки. Такова довольно обширная область отношений гражданских, вызванных к жизни экономическими и другими причинами. Сплошь и рядом тяжущиеся за разрешением вопросов гражданского характера обращались просто к русскому коменданту города. И так было везде, где проявлялась в Галлиполи жизнь русской государственности в миниатюре: всякое ее более или менее интенсивное выражение неизбежно замыкалось тем кругом, за пределом которого вставал вопрос о юридическом признании русской власти за границей. В силу этого все предпринимаемые русским командованием меры не могли по необходимости не носить характера компромисса. Иных последствий и быть не могло, так как из сказанного выше следует заключить, что Русская Армия за границей находилась в том положении, которое представители Франции еще в Крыму определили не имеющим никакого юридического содержания и ни к чему не обязывающим термином «фактическое признание». Поскольку такое фактическое признание касалось местных интересов Корпуса, неудобства подобного положения не выступали в резкой форме, но там, где выявлялось государственное значение бытия Русской Армии, вопросы юридического характера достигали высшей напряженности.

Изучение правового положения Корпуса представляет глубокий интерес не только для международного права, но и для других правовых дисциплин, например, государственного, уголовного и административного права. Но кроме этого, из такого изучения нельзя не сделать выводов, имеющих и современное значение: пребывание 1-го Армейского Корпуса в Галлиполи с несомненностью показало, что Армия является для русских в настоящее время лучшим хранилищем государственных начал. И для всякого, приезжавшего в Галлиполи, было ясно, что там находился не только 1-й Армейский Корпус, а нечто большее – уголок России.

Вместе с Армией, этим плавающим по морю и по суше «кораблем», находились и ростки идей общегосударственного значения, символизируемые развевающимся в Галлиполи трехцветным флагом, а потому казалось исполненным глубокого юридического смысла то место из романа «Война и мир», где граф Л.Н. Толстой сравнивал армию с кораблем. Не Галлиполи, не «долина роз и смерти» были для русских третьим, дополняющим понятие государства элементом, а совокупность тех незримых отношений, которые связывали Корпус в одно целое. Не нужно поэтому прикреплять к Галлиполи того, что было сделано 1-м Армейским Корпусом, – там находилась «плавающая русская государственность», для которой могла иметь значение территории лишь родная земля.

Административная деятельность

Значение административной деятельности Корпуса в Галлиполи не равно ее удельному весу в условиях нормальной жизни государства. Вместе с тем, администрация 1-го Армейского Корпусе стала как бы опытным полем для заложенных там начал государственности.

В этой стороне жизни Корпуса ярко сказалась двойственность задач, предложенных самою жизнью эвакуированным из Крыма войскам: быть Армией и вместе с тем – выразителем правового лица антибольшевистских сил России. Именно сюда после оставлении Крыма устремились взоры русских эмигрантов, ибо Армия, как двуликий Янус, словно представляла два лица: Армии и России.

В высшей степени было важно, как будет воспринята в сознании представителей иностранных держав эвакуированная Русская Армия: аморфной ли массой беженцев или спаянной какими-то внутренними объединяющими началами организацией? Форма этого восприятия определяла все дальнейшее отношение союзников к войскам и в общих чертах предопределила попытки союзного командования к распылению Армии.

Таким образом, административная деятельность русских в Галлиполи, выразившаяся в организации порядка, дисциплинированности и благоустройства, одно время имела решающее значение для всей судьбы Русской Армии. В Галлиполи вместе с Корпусом прибыли семьи военных и гражданские лица, потребности которых не укладывались в рамки военной организации, естественным последствием чего явилось распространение компетенции военных учреждений на сферу отношений гражданских. В области административной деятельности следует различать лагерь и город. Первый жил чисто военной, лагерной жизнью; во втором действовало управление русского коменданта города.

Функции коменданта города были таковы: 1) регистрация всех русских, проживающих, прибывающих в Галлиполи и не состоявших в тех частях, управлениях и учреждениях Корпуса, кои были расквартированы в городе; 2) организация санитарной части; 3) расквартирование русских в Галлиполи; 4) наблюдение за внешним порядком и организация охраны города; 5) надзор за русскими торговыми заведениями и ресторанами; 6) наблюдение за командами и отдельными лицами, прибывающими в город из лагеря; 7) устройство мест заключения и наблюдение за содержанием арестованных; 8) наблюдение за дисциплинарной ротой; 9) производство дознаний по проступкам и преступлениям, совершавшимся русскими в черте города; 10) рассмотрение в военно-полевом суде при управлении тех дел о военнослужащих, кои по очевидности совершенно не требовали дознания (сюда почти исключительно относились дела о нарушении военнослужащими благочиния: буйство, появление в нетрезвом виде и т. п.; 11) надзор за портом; 12) организация караульной службы; 13) разбор дел по частным жалобам гражданских лиц, военнослужащих и их семей и т. п.

Русский комендант города был назначен еще на пароходе (21 ноября 1920 года) по прибытии судов с войсками на Галлиполийский рейд, а приведенные выше функции комендантского управления возникли, конечно, не сразу.

Пределы власти вновь назначенного коменданта никакими соглашениями с представителями французского командования определены не были. Приходилось действовать так, как подсказывала создавшаяся обстановка. Первоначально деятельность коменданта города ограничивалась только устройством войск на новых местах и надзором за наружным порядком в городе. В первые дни деятельность комендантского управления не носила систематического характера. Лишь в декабре 1920 года были учреждены инспекторская, военно-судебная, квартирная и санитарная части, и приблизительно с этого же времени комендантское управление вошло в круг более или менее систематической работы.

Здание комендантского управления в Галлиполи 1921

Управление коменданта города разместилось в помещении греческой таможни. Наверху здания был утвержден трехцветный русский флаг, над входом – надпись на русском и французском языках: «Комендант г. Галлиполи», и: «Commandant Russe».

– Завоевали Галлиполи, – смеясь говорили русские, проходя мимо комендантского управления.

С 21 ноября 1920 года по 29 января 1921 года комендантом города состоял генерал-майор Звягин, с 29 января по день ухода Корпуса из Галлиполи Генерального штаба генерал-майор Штейфон. При последнем произошли систематизация и объединение деятельности комендантского управления.

При коменданте города состояли два его помощника. Управление разделялось на инспекторскую, строевую, хозяйственную, военно-судную и санитарную части и квартирный отдел.

Скопление большого числа русских учреждений и беженцев в г. Галлиполи требовало немедленных и спешных мер по упорядочению размещения русских и надзору за порядком в городе. С этой целью комендантским управлением была предпринята прежде всего регистрация всех русских, проживавших в городе и не состоявших в частях и учреждениях Корпуса, расквартированных в городе. Такой регистрацией были достигнуты две цели: устанавливалось число лиц, живущих в городе, и пресекалась возможность пребывания в городе для русских, не имевших какого-либо отношения к Корпусу и не состоявших на учете в комендантском управлении. В последнем обязан был зарегистрироваться и каждый из русских, прибывавший по какому бы то ни было случаю в Галлиполи. Приходившим в город офицерам и солдатам вменялось в обязанность иметь увольнительные записки.

Расквартирование протекало в нижеследующем порядке. Учреждениям, частям войск, управлениям и т. д. помещения отводились французским комендантом, согласно указаниям, даваемым из квартирного отдела комендантского управления; в этом же порядке отводились квартиры и для тех из служащих в упомянутых учреждениях, коим по условиям их работы квартиры были необходимы. Другая часть офицеров и их семей была размещена в общежитиях, число которых к 1 августа 1921 года было 13. Во главе каждого такого общежития стоял свой комендант; все они подчинялись наблюдающему за общежитиями генералу, а последний в порядке надзора – коменданту города. Помогали искать и отводить русским квартиры также армяне в лице своего священника и турки при посредстве муфтия. Наконец, значительное число русских снимало квартиры у местных домовладельцев по частному соглашению.

Для удобства наблюдения за квартирной и санитарной частями город был разбит русским комендантом на 4 района с районными комендантами во главе. Наблюдение за чистотой и соблюдением санитарных правил составляло предмет неустанных забот русской комендатуры, которой удалось достигнуть в этом отношении весьма положительных результатов.

Далее, особое внимание обращалось на одну из существеннейших мер для поддержания в городе порядка: организацию суточного наблюдения и охраны. Система охраны при помощи караулов, принятая в первые месяцы, уступила место дозорам, что устранило необходимость большого числа караулов. Дозоры назначались от дежурных рот военных училищ под командой офицеров и каждый час обходили город в указанном им районе. Проходя мимо комендантского управления и Штаба Корпуса, каждый начальник дозора расписывался в особой книге о том, что никаких происшествий во время обхода не было. Мероприятие это дало отличные результаты и быстро завоевало симпатии местного населения, которое обращалось к дозорам за помощью не только при столкновениях с русскими, но и при недоразумениях между самими туземцами.

Почти по всем делам о насильственном похищении чужого имущества, рассмотренным в корпусном суде, задержания преступников или попытки к их задержанию производились чинами комендантского управления и дозорами. Кроме того, в городе были поставлены вооруженные солдаты, исполнявшие обязанности полиции, имевшие отличительный знак в виде трехцветной перевязки на левой руке.

Одновременно с сим был образован при управлении коменданта военно-полевой суд, рассматривавший, как уже указывалось выше, почти исключительно проступки военнослужащих по нарушению общественной тишины и спокойствия: появление в нетрезвом виде, буйство и т. п. (наказание – от дисциплинарного взыскания до арестантских отделений включительно). Главная задача такого суда – быстрота судебной репрессии, каковая и была доведена до суточного срока.

Здание одной из гауптвахт в Галлиполи

Французское командование, как организация чисто военная, не вмешивалось в административную деятельность местных властей, а последние не имели достаточных кадров полиции. Таким образом, почти вся охрана города сосредоточивалась в руках русской комендатуры.

Немалую долю забот доставляли комендантскому управлению места заключения для арестованных в дисциплинарном и судебном порядке. Легко представить, что первое время обстоятельства жизни 1-го Армейского Корпуса благоприятствовали совершению дисциплинарных проступков и уголовно-наказуемых деяний. Ввиду этого, с одной стороны, представлялось необходимым для утверждения дисциплины прибегать к частым арестам, с другой, – усилить предупредительную и карательную деятельность. Такие задачи требовали достаточного числа мест заключения. Трудность заключалась в отсутствии помещений и устройстве их. В первое время на гауптвахте содержались арестованные в дисциплинарном порядке совместно с подследственными и отбывавшими наказания по приговорам судов; помещение гарнизонной гауптвахты недолгое время находилось при управлении коменданта, в маленьком тесном коридоре. Скученность арестованных, невозможность соблюдать основы устава гарнизонной службы и эпидемические заболевания вызвали ряд энергических мер для рассредоточения арестованных в более удобные помещения.

К августу 1921 года в Галлиполи имелось три гауптвахты: № 1 – дисциплинарная гауптвахта; № 2 – гауптвахта при комендантском управлении, служившая передаточным пунктом задержанных; № 3 – гауптвахта для подследственных и отбывающих наказания по приговорам судов.

Пища арестованных не отличалась от общего пайка. Два раза в неделю желавшие ходили купаться в море, там же обычно происходила и стирка белья. Зимой арестованных водили в баню.

«Губа», как принято в военной среде называть гауптвахту, одно время служила «притчей во языцех» среди офицеров и солдат Корпуса и являлась одним из главных объектов упражнений в остроумии. В лагере шутили, что каждый, идущий в город, попадает на гауптвахту. В действительности, частые аресты в дисциплинарном порядке являлись необходимым следствием настойчиво проводимой в жизнь мысли об обязательности для каждого военнослужащего, и в особенности в создавшейся обстановке, дисциплинированности, выправки и аккуратности в одежде. Когда в этом отношении были достигнуты достаточные результаты, «губа» утратила свой злободневный характер.

Табл. № 15.

Движение арестованных на гарнизонной гауптвахте в Галлиполи с декабря 1920 г. по июль 1921 г.[42]42
  * В их числе – 85 дезертиров.
  ** В их числе – 52 дезертира Дезертирство в первые месяцы вызывалось главным образом материальными условиями. Солдаты уходили в ближайшие селения на работы и часто вскоре сами возвращались в части, подвергаясь во всех случаях наказаниям лишь за самовольную отлучку.


[Закрыть]

Табл. № 16.

Число отбывавших наказание и подследственных на галлиполийских гауптвахтах

Сознание необходимости поддержания воинского порядка и дисциплины выражалось, между прочим, в создании своеобразной организации в среде самих арестованных. Организация эта имела шуточный характер, но была не лишена и известного практического значения. Во главе гарнизона «губы» находился начальник гарнизона (преимущественно из постоянных ее обитателей); ему подчинялись комендант и плац-адъютант «губы», заведующий хозяйством и т. д.; существовали также особые чины, ордена и отличия «от губы».