Текст книги "Темные ущелья"

Клитрен фыркнул:

– Ты что, уроки брать хочешь?

– Я тебя дважды достал, прежде чем ты одержал победу. Что случилось с этими ранами?

– Ранами? – Но на этот раз фырканье прозвучало наигранным. – У меня были царапины похуже от королевского терновника в Тланмаре.

– Да, наверное. – И теперь он наклонился к пленнику, уверенный, что это и было слабое место, источник беспокойной неуверенности, которую он заметил в Клитрене в каюте, прежде чем они поменялись ролями. – Но ведь твоя кольчуга была разрезана насквозь, не так ли?

Наемник ничего не ответил. Его взгляд скользнул куда-то за плечо Рингила. Гил подождал пару ударов сердца и продолжил, стараясь говорить мягко.

– Друг Воронов – кириатский клинок. Закаленная кириатами сталь с вечно острым лезвием. Ты в этой игре участвуешь достаточно долго и знаешь, о чем я. Если направить это лезвие как надо, оно пробьет кольчугу как тряпку. А я все сделал как надо, и тебе это известно. Прямо сквозь твою кольчугу – дважды. Получились большие долбаные дыры, оба раза. Но каким-то образом под ними у тебя осталась только пара царапин. – Рингил внимательно наблюдал за наемником. – Это невозможно, ведь так?

Клитрен фыркнул. Встретился взглядом с Гилом.

– Все, что я знаю о вчерашнем дне, – это то, что ты проиграл, Эскиат. Выдумывай любой бред сивого ящера, если тебе так проще. Делай, что должен. Но кириатская у тебя была сталь или нет, а я все равно тебя уделал, ублюдок.

Рингил покачал головой.

– Но дело далеко не в этом. Думаешь, в Трелейне ты ступил в заколдованный круг? Увидел истинную силу, стоящую за Канцелярией? На самом деле все гораздо сложнее, чем ты можешь предполагать. Финдрич и его приятели ебутся с силами, которыми не могут управлять, и эти силы, когда настанет час, раздавят их, как колесо тележки давит навоз.

– Ну конечно… Тьма на свободе, крадется над болотами. Грядет Олдрейнская зима. – Клитрен плюнул на стол между ними, дернул подбородком в сторону Рингила. – Черная магия и прочий бред сивого ящера – думаешь, я этого раньше не слышал? Иди ты на хуй вместе со своей кириатской сталью.

Напряженное молчание. Морпехи дернулись, на их молодых лицах отразилось нетерпение.

«Тебе придется это сделать, Гил. Давай уже начнем, а?»

Он вздохнул:

– Знаешь, в чем кроется настоящая проблема, охотник за головами?

Клитрен снова зарычал на него, как бродячий пес, но на этот раз Гилу показалось, что пленник дрогнул. Наемник – крепкий как гвоздь или нет – вовсе не был тупым, как бы ни оскорблял его Рингил. Он должен был заметить внезапное спокойствие своего тюремщика и понять, что оно предвещает развязку.

Рингил слабо улыбнулся Клитрену.

– Настоящая проблема в том, что ты забрал моих друзей. И я хочу их вернуть.

– Да что ты? – Наемник растопырил пальцы и с напускной скукой принялся их изучать. Но беспокойство читалось в его голосе без труда. – Ну а я хочу выебать ихельтетскую принцессу-девственницу. Давай проверим, кому повезет первым, а?

Рингил вежливо рассмеялся.

– Нет, ты не понял, – сказал он.

И кинулся вперед.

Быстро сплел пальцы с пальцами Клитрена, сжал кулаки. Наемник от потрясения шарахнулся, а затем попытался возместить проявление малодушия, рванувшись на Рингила, чтобы стукнуть его лбом. Рингил успел отдернуть голову, и пленник, промахнувшись, ударился о стол и железный кронштейн для кандалов.

Морпехи бросились вперед с обеих сторон, ругаясь и обнажая клинки…

– Нет! – Гил, продолжая сжимать пальцы Клитрена, остановил имперцев одним приказом. – Все нормально, все в порядке. Все в порядке.

Морпехи отпрянули один за другим. Гил видел, как они переглядываются: по их лицам в равной степени читались смущение и гнев. Да уж, наверняка им не доводилось присутствовать при таком допросе.

«Ты же знаешь, что тебе придется…»

Он осторожно опустил голову рядом с головой Клитрена.

– Просто два бойца выпускают пар. Верно, Хинерион?

Наемник застонал. Ударил головой боком, но Рингил был слишком близко, чтобы это могло нанести ему какой-нибудь серьезный вред. Он снова прижался к Клитрену, череп к черепу, чувствуя, как щетина царапает его собственную щеку. Их лица опустились на расстояние в несколько дюймов от изуродованной деревянной поверхности пыточного стола. Он отпустил правую руку Клитрена и с силой вдавил левую ладонь в другую сторону его черепа, чтобы удержать клинч.

– Как я и сказал, ты не понял, – тихо прошипел он. – Я собираюсь вернуть своих друзей. Если мне придется сжечь весь…

Клитрен попытался вырваться из его хватки. Рингил крепче сжал голову наемника, впился ногтями в его лицо.

– …весь долбаный Трелейн и сровнять его с болотом, чтобы вернуть их домой, я сделаю именно это. Ублюдки в клике, в Канцелярии, мой собственный гребаный отец – если они думают, что в прошлый раз, когда я навестил город, от меня были неприятности, они ничегошеньки не видели и не уразумели. Ты смекаешь, куда ветер дует, Клитрен Хинерионский?

Приглушенное яростное пыхтение, еще одна попытка боднуть его боком. Он чувствовал, как ноги Клитрена мечутся под столом в поисках опоры.

«Ты знаешь, что тебе…»

Он потянулся внутрь себя. Заговорил хриплым голосом, напрягся, как будто вытаскивая какой-то массивный корнеплод из земли, под солнцем безжалостного лета обратившейся в камень. Нутром ощутил, как с каждым глифом прибывает сила, как она плещется в нем, ища выход – любой выход, кроме того, куда он пытался ее направить. Издал в ответ рокочущий горловой рев сквозь стиснутые зубы, ритмичную литанию, свирепое предупреждение тому, с чем он сейчас сражался: будь оно живым существом, неразумной материей или чем-то средним, ему полагалось убраться на хрен с дороги. Он продолжал крепко держать Клитрена, давил на него своим весом, продолжал тянуть, растягивая упрямые края разреза, который проделал, испортив ткань, которая поди знай как называется…

И получилось.

Как будто ударил кулаком в грязь – и внезапно провалился на другую сторону.

В плачущую тишину.

Рингил вздрагивает и разжимает хватку. Они на месте.

Теперь он безошибочно слышит этот звук – тихий вой, словно ветер в высокой траве, но он знает, что на самом деле причина другая. Он на мгновение хватает Клитрена за голову, как утопающий, цепляющийся за гладкую круглую скалу. Поворачивает лицо и тянет жесткий слюнявый поцелуй по всей щеке наемника, до самого уха. Отпускает и встает на трясущихся ногах. Дергает подбородком в сторону скрюченной фигуры Клитрена, навалившегося на пыточный стол.

Ему почти удается выровнять дыхание.

– Ну все, хватит херней страдать, – говорит он чуть дрогнувшим голосом.

Вокруг простираются Серые Края: болотная равнина до самого горизонта, во всех направлениях, и огромное бледное небо над головой.

Некоторые вещи меняют свою суть или форму, когда попадают на Задворки, некоторые полностью растворяются. Хьил подозревает, что это зависит от того, насколько вероятно – или маловероятно – существование того или иного предмета в целом ряде различных времен и мест.

Пыточный стол почти не изменился.

Дерево, пожалуй, чуть более истертое и потрескавшееся, а в трещинах белеет какой-то лишайник или плесень. Кажется, следы на древесине тоже выглядят по-другому – узор, образованный россыпью вмятин и борозд, внезапно кажется незнакомым, очертания расплывчатых и выцветших пятен изменились, – и к этой новой карте зверств нужно привыкнуть. Кронштейн для кандалов заржавел, а сами кандалы больше не железные – они выглядят сделанными из какой-то дубленой синевато-серой кожи.

Вой вокруг него становится громче – или, может быть, просто сбитые с толку чувства Рингила теперь воспринимают его острее. Он озирается, заранее зная, что увидит, но все еще надеясь, что ошибается.

Клитрен дергается на столе и что-то бормочет. Гил оборачивается и наклоняется над ним, радуясь возможности на чем-то сосредоточиться. Он не уверен, насколько наемник в сознании. От перехода он сам чувствует себя как на утро после слишком большого количества дешевого рома и крина, а ведь он более или менее привык к таким перемещениям. Поди разбери, что ощущает Клитрен.

И все-таки…

Он вытаскивает свой кинжал из драконьего клыка, разрезает сине-серые кожаные кандалы. Это трудней, чем можно предположить, глядя на потрепанные, выцветшие крепления. Одной рукой он подхватывает Клитрена под мышку, поднимает, стаскивает со стола и бросает на болотистую землю. Недолго смотрит на него сверху вниз.

– Черная магия и прочий бред сивого ящера, верно? – Он сильно пинает наемника в ребра. Стоит над ним, дыша тяжелее, чем того требует приложенное усилие. – Почему бы тебе не осмотреться, Клитрен Хинерионский? Посмотрим, что ты тогда скажешь.

Еще один пинок. Клитрен со стоном приходит в себя. Переворачивается на заболоченном губчатом дерне, натыкается на то, что с первого взгляда кажется древним сгнившим причальным столбиком, забитым много веков назад, чтобы отметить край реки, давно высохшей или сменившей русло. Наемник моргает, трет глаза тыльной стороной ладони, потом хватается за столбик, ища опоры. С трудом поднимается на колени, смотрит, за что схватился…

Вскрикивает – отшатывается – снова падает на задницу.

– Нет, но, нет, нет, это, нет, нет… – слова сыплются из его уст, а он все смотрит на то, чего коснулся невзначай.

Это человеческая голова. И она живая.

– Они их забрали, Мири, они сияли словно звезды, я пытался, я пытался, но они их забрали, прошу, поверь мне, я не смог их остановить, прошу, прости меня, они сияли словно звезды, они их забрали…

Это голова старика: с редкой бороденкой, седыми усами, почти лысая; он бормочет и плачет, бесконечные слезы текут по грязным щекам, теряясь в глубоких морщинах, рассекающих изможденное лицо. Его шею разрубили на расстоянии в ширину ладони от подбородка, а потом каким-то образом прикрепили к пню, который идеально соответствует ее окружности. Если тусклые голубые глаза их и видят, он этого никак не показывает.

– …забрали их, прошу, я не смог, они сияли, сияли словно звезды…

Клитрен видел достаточно – он отползает прочь, не сводя глаз с головы, как можно дальше. Пока не натыкается на что-то еще позади себя, резко оборачивается, чтобы посмотреть, во что врезался, и снова кричит.

На этот раз перед ним молодая женщина, растрепанные длинные волосы наполовину скрывают ее лицо, ниспадая на горбатые, искривленные корни пня, к которому ее прикрепили. Она начинает шептать, как будто пробужденная неуклюжим тычком клитреновского плеча:

– …бросил меня, сказал, что придет, сказал, надо ему довериться, он за мной вернется, больно, как же больно, пожалуйста, не надо, я устала, он сказал, что придет, он поклялся, я поверила, я устала, где он, – ох, больно – больно, – он меня бросил, он…

Клитрен встает пошатываясь. Пятится, отрывает взгляд от лица лепечущей девушки, ищет спасения.

Он тратит время зря.

Отрубленные головы тянутся во все стороны, усеивая болото в бесконечной случайной последовательности, насколько глаз способен отличить их от пучков болотной травы. Их число насчитывает тысячи, может быть десятки тысяч, – и все они плачут, кто-то тихо, кто-то громко, кто-то кричит от боли, кто-то бормочет, но ни одной из них не ведом длительный покой…

Рингил почти видит момент, когда Клитрен понимает, что к чему, – понимает, что это за шепчущий стон долетает до него с ветром.

– Нет, этого не может быть, нет… – Он качает головой, бормочет себе под нос, явно не веря в собственные слова. – Нет, это неправда, нет, нет…

– О да, мать твою, еще как да. – Рингил стоит у его плеча, чувствуя неприятный проблеск сочувствия к наемнику. Усилием воли перемалывает его в гнев. – И нет, если вдруг тебе интересно, ты ни хуя не спишь. Каждый из них – живая душа, и жить они будут до тех пор, пока корни могут черпать воду из почвы. Взгляни туда и попробуй сосчитать. Дети среди них тоже попадаются.

Наемник на мгновение замирает, а потом сильно вздрагивает всем телом. Он замахивается на Рингила, достаточно резко, и тот рефлекторно вскидывает руку отбить удар, – и этой рукой упирается в плечо Клитрена, готовый опрокинуть его обратно в болото. Они достаточно близко, чтобы он почувствовал кислый запах дыхания наемника. Их взгляды встречаются.

– Что… – Клитрен отупело трясет головой. – Что это такое?

– Это? – Рингил давит, вынуждая его отступить на пару дюймов, чтобы сделать свой ответ выразительнее, а потом опускает руку. Окидывает взглядом поле человеческих страданий, посреди которого они стоят. – То, что случится, – если я не смогу вовремя все остановить.

Клитрен издает какой-то неразборчивый звук, даже не слово. Рингил отходит от него и взмахивает рукой, в которой держит кинжал из драконьего зуба.

– Хотел увидеть черную магию и прочий бред сивого ящера? Пожалуйста, любуйся. Вот что происходит, когда настоящие черные маги творят, что вздумается. Вот что оставляют после себя двенды.

– Гребаные двенды? – Клитрен, судя по голосу, все еще не пришел в себя, все еще сбит с толку и не понимает, где находится. – Ты… говоришь про олдрейнов?

Еще несколько шагов – и Гил поворачивается к наемнику лицом:

– Называй их как хочешь. Они сила, стоящая за Финдричем и остальными, в точности как клика – сила, стоящая за Канцелярией. Заключая сделку с Финдричем и кликой, ты заключаешь ее с тварями, которые сделали это – и делают, как правило, стоит им выйти из себя.

Ну так я спрашиваю тебя еще раз, Клитрен Хинерионский: ты гордишься своими нанимателями, а?

Клитрен отряхивается, как мокрый пес. Тяжело дышит. Гил наблюдает. Знает, что происходит сейчас в душе наемника, потому что – «…опять это долбаное сочувствие, Гил, в один прекрасный день оно тебя погубит…» – с ним это происходило достаточно часто. Отрешись от происходящего, вычеркни то, чего не в силах вынести или изменить, – и просто смотри на то, что надо сделать, как будто смотришь на клинок в своих руках.

А потом – сделай это.

– Откуда ты все это знаешь? – спрашивает его Клитрен.

Рингил мрачно улыбается:

– Мы с двендами старые приятели.

– Это не ответ.

– Это единственный ответ, который ты услышишь, задавая такой вопрос. Спроси о чем-нибудь другом.

– Зачем ты меня сюда привел? – Клитрен теперь говорит нарочито громко, чтобы заглушить плач вокруг них. Но его голос дрожит. – Зачем ты мне все это показываешь?

– Я же сказал – мне нужна твоя помощь. – Рингил смотрит вдаль, на горизонт. Одна его часть с легким потрясением отмечает, как он привык к этому ужасу, как мало он его трогает. – Видишь ли, я думаю, что сумею вернуть Орнли без тебя. Я запугал твою команду, она подчинится, у меня есть корабль – и горстка моих людей в качестве приятного добавления к блюду. Я могу пыткой выбить из тебя кое-какие детали…

– Попытайся, сука!

– Я могу преуспеть, сука. – Он говорит это непринужденным тоном, даже не оглядываясь. – Ты из приграничья, ты знаешь про имперских морпехов. Ну так вот – там, на корабле, в моем подчинении морпехи, которые обучались инквизиторскому ремеслу, и они прямо рвутся с цепи, чтобы опробовать его на тебе. Если я дам им волю, ты сломаешься, и ты это знаешь. Ты выдашь все, что мне нужно, а потом умрешь. И звуки, которые ты при этом будешь издавать, весьма укрепят мою власть над твоей командой.

Молчание за спиной – знак согласия. Но Рингил все равно ждет. Тишину наполняют стоны потерянных душ. Он позволяет им некоторое время терзать Клитрена, а потом продолжает.

– Так что, как уже было сказано, я мог бы получить детали. Выяснить, где содержатся пленники, какую оборонительную стратегию ты придумал. – Теперь он поворачивается к наемнику. Видит, что Клитрен начал слабо, но заметно дрожать. – Но дело в том, что это будет стоить мне очень дорого. Снова подкрадываться и атаковать, снова сражаться с теми, кто захватил высоту, и я потеряю людей, а потери непозволительны. Какой-нибудь умник на берегу обязательно побежит туда, где держат пленников, и начнет резать глотки – ну, я бы так и поступил на его месте. И когда мы закончим, будут репрессии. Скорее всего, придется сжечь весь город.

Он видит это мысленным взором.

– Другими словами, это будет сраная кровавая бойня, от которой не уйдет никто. И когда она закончится, мне все равно придется отправиться в Трелейн, как-то вернуть моих друзей, убить Финдрича и его дружков, а потом найти способ остановить двенд.

Очень много работы, а шпионских сведений нет.

А вот если ты здесь и сейчас присягнешь мне, я смогу вернуться в Орнли, не обнажая клинка. Заберу своих людей в добром здравии, твоих посажу в темницу. Заберу свои корабли, снабжу всем необходимым, отплыву. Никто не пострадает. Потом ты расскажешь мне все, что я должен узнать о клике. Ты вернешься со мной в Трелейн и поможешь туда попасть.

И когда мы закончим, я дам тебе то, чего ты хочешь.

Клитрен делает усилие, чтобы справиться с дрожью.

– И что же это?

– Твоя хваленая месть. Шанс меня убить в поединке один на один, без необходимости отдавать добычу кому-то еще. – Гил на мгновение задумывается. – И никакой черной магии для защиты кого-то из нас. Ты сможешь по-настоящему узнать, что боги думают по этому поводу.

Наемник пристально глядит на него.

– Ты пойдешь на такое?

Гил вздыхает:

– Да, пойду. Как уже было сказано, я не убивал твоего друга. Но правда в том, что, если бы мне представился хоть мизерный шанс, я бы с радостью разорвал его на части. А существо, которое его и в самом деле разорвало, – ну, эта сила была послана защитить меня, так что… – Он небрежно пожимает плечами. – Хочешь расплаты? Хочешь моей крови? Я дам тебе такую возможность.

– К-какая сила? – Теперь дрожь не замаскировать – Клитрен вот-вот сломается. Безжизненный, нечеловеческий холод Серых Краев пожирает его как лихорадка. Но он цепляется за последние остатки своей ненависти. – Существо, которое… о чем, о чем ты говоришь?! Какое существо?

– Ты действительно хочешь это знать? – Рингил подавляет еще один неуместный проблеск сочувствия к наемнику. Открытой ладонью указывает на болотную равнину вокруг них и то, что на ней размещено. – Разве ты не видел достаточно?

На этот раз он чувствует себя почти дешевкой – так мало требуется, чтобы заставить хинерионца опустить взгляд и отвернуться. Клитрен вздрагивает.

– И… ч-что, если я… откажусь? Если я скажу тебе нет?

– О, ничего сложного, – говорит ему Рингил. – Я просто оставлю тебя здесь.

Глава двадцать третья

Драконью Погибель нечасто удавалось застать врасплох.

Арчет была одной из немногих, кому доводилось видеть его таким, но даже она не могла вспомнить, когда это случалось в последний раз. Она забыла, каким удивительно молодым он при этом делается. Всего лишь несколько мгновений перед нею было лицо маджака-погонщика буйволов, которому не исполнилось и двадцати лет.

– Но… сорок семь… миллионов? – пробормотал он. – Ты правда смог бы убить сорок семь миллионов человек?

– О да. Увы, теперь не могу. Ее отец об этом позаботился.

– Но… – Эгар покачал головой. – Почему ты ему разрешил? Ты сказал, что не подчинился бы его приказам, так почему же просто взял и позволил… искалечить себя?

– Меня призвали из Пустоты, чтобы защищать Народ любой ценой, чего бы это ни стоило для других и меня самого. Таков был договор, таковы были условия моего сдерживания. Я не мог открыто действовать против кир-Флараднама Индаманинармала или любого другого кириата, даже в целях самообороны. Это противоречило моей природе, я не мог так поступить, как ты, Драконья Погибель, не можешь дышать под водой. И поскольку я не мог помешать кир-Флараднаму, он был волен совершить на мне любую хирургическую операцию, какую заблагорассудится. – Долгая пауза, а потом в голосе Тараланангарста прозвучала явственная нотка язвительного удовлетворения. – Я лишь надеюсь, что его дочь не доживет до того момента, когда ей придется всерьез сожалеть о том, что наши опасения по поводу человечества подтвердились.

– Кириатская миссия, – рявкнула Арчет, – заключается в воспитании человечества, в возвышении человеческой расы, в конечном счете, до того же уровня цивилизации, которого достигли сами кириаты.

– Да, так ее понимают теперь. Но раньше было иначе. Впрочем, удачи с этим, когда олдрейны наконец-то осознают, какие возможности открывает извержение вулкана в Ханлиаге, и чуть помогут ему, прибегнув к своему оружию, оставленному на черный день.

– Ты говоришь о Когтях Солнца?

– Так-так, ты знаешь больше, чем я ожидал. Да, кир-Арчет, я говорю о главном олдрейнском орудии уничтожения. Которое, по всей вероятности, может влить достаточно разрушительной силы в вулканические жерла в Ханлиаге, чтобы кальдеру разорвало как тухлое яйцо.

– По всей вероятности? – Она не стала скрывать презрение. – Так ты не знаешь наверняка?

– Нет. – Если Стратег заметил ее демонстративное неуважение – и если ему было не наплевать, – то не подал виду. Он продолжил методичные разъяснения, как будто обучал туповатую студентку. – Боюсь, Когти Солнца, это оружие с достаточно театральным названием, остается в значительной степени загадкой. Олдрейны несколько раз использовали его против нас во время войны, чтобы уничтожать города и армии или создавать препятствия на местности. Однажды они испарили океан в гавани Инатхарам и таким образом создали набегающую волну колоссальной силы. Но при всем этом само оружие никогда не проявлялось в реальном мире. Его пускали в ход из неопределенной плоскости бытия, где оно, по всей видимости, находится, – и у нас не было туда доступа.

– А теперь? У тебя есть доступ теперь?

– Нынче, дочь кир-Флараднама, у меня нет доступа почти никуда. Я думал, что ясно выразился. – Стратег опять выдержал паузу, видимо, чтобы она осознала иронию судьбы. – Так что ответ на твой достаточно глупый вопрос – нет, теперь у меня не больше возможностей определить местонахождение и суть Когтей Солнца, чем было когда-то.

Арчет подошла, словно кто-то ее позвал, к ряду широких окон на южной стене комнаты и выглянула наружу. Под стеклянной плоскостью были декоративные перила, и она положила на них руки, осознанно пытаясь успокоиться. От жажды кринзанца зудели ладони, подергивались пальцы. Она смотрела, как вечер вытесняет зыбкий солнечный свет на запад, за море.

– Если двенды воспользуются Когтями Солнца, чтобы вызвать извержение в Ханлиаге, – ровным голосом сказала она, – то это повлияет на всю систему разломов. Ан-Монал тоже начнет извергаться?

– Этого не случилось, когда кальдера взорвалась в прошлый раз. Напорные стены в Ан-Монале – одно из самых мощных защитных сооружений, когда-либо созданных кириатскими учеными. Теплообменники и отводные каналы были построены именно с учетом таких непредвиденных обстоятельств. И Кормчий Манатан был вызван из пустоты прежде всего для того, чтобы удерживать там вулканические силы в безопасном равновесии.

– Но в прошлый раз это было не вторжение двенд.

– Нет.

Ее руки крепче вцепились в перила.

– Тогда это может случиться. Манатан может не выстоять.

– Возможно, да. Но я думаю, ты упустила гораздо более важное последствие извержения в Ханлиаге как для Манатана, так и для всех остальных.

– Какое именно?

– Такое, что облако пепла, поднятое при взрыве кальдеры, затмит небо над Ихельтетом на несколько дней, приглушит солнечный свет на еще более долгий срок и таким образом сделает регион гостеприимным для любого олдрейнского вторжения. На этом фоне тот факт, погубит ли Манатана лава в Ан-Монале или олдрейнское колдовство, проблема, скорее, чисто теоретическая. Кириатская миссия, какой бы она ни была, потерпит неудачу.

Арчет напряженно склонилась над перилами, которые продолжала сжимать. Она смотрела на темнеющий океан и побережье, как будто могла усилием воли отправиться на юг, вернуться домой, просто устремив взгляд в сторону Ихельтета. Она не там, где надо, она совсем не там… Нахлынула горькая волна оправданий – да, теперь понятно, как чувствует себя Тараланангарст, – а вслед за ними пришла бессильная ярость. Она знала. С того самого момента, как в Орнли одно за другим пошли разочарования, она знала, чем эта хрень закончится.

«Успокойся, Арчиди. Кто-то должен во всем разобраться и, похоже, это будешь ты».

«Опять».

Что она сказала Стратегу? «Мой отец не оставил бы этот мир, бросив работу по его освобождению недоделанной». Она бы рассмеялась, если бы не была так близка к тому, чтобы расплакаться. Грашгал и ее отец не доделали ничего или вообще все испортили, это была практически их отличительная черта. В Империи они каким-то образом позволили властвовать жестокому и кровожадному народу, который исказил ее изначальные цели, превратил ее историю в такую же безрадостную смесь завоеваний и бойни, порабощения и сбора дани, что и всегда. План по восстановлению Пустошей, план по пересечению западного океана – оба так и остались чертежами на доске. Поиски Отчужденных Кланов, куда бы те ни забрели в предыдущие тысячелетия, – заброшены. Перестройка Ан-Монала. Ее собственное долбаное воспитание. Все позабыто на полпути или сделано тяп-ляп. По большому счету, единственное, что ее отец довел до конца, – это поиски собственной погибели. А потом Грашгал и остальные бросили ее, единственную оставшуюся плохо образованную полукровку, защитницу-новичка, неуклюже пытающуюся удержать громоздкий, дурно сложенный, неуравновешенный груз их нелепой гребаной миссии по возвышению человечества к…

«Хорош, Арчиди. Старые раны – не надо их бередить».

– Ты не в силах все это предотвратить? – спросила она бесцветным голосом.

– В общем и целом, да.

– А существуют другие Стратеги?

– О да. Олдрейны в конечном итоге смогли уничтожить только троих из нас. Валданакракарна на востоке…

– Мне не нужны имена погибших. Кто остался?

– Далеко на юге – Анаканаладрас. Наверху – Ингарнанашарал, описывает бесконечные круги между миром и Лентой. И на другом берегу западного океана – Гохлахайдранагавр. Но боюсь, что каждый из них так же искалечен и унижен, как и я. Видишь ли, все они пришли к тем же выводам. И твой отец был очень скрупулезен в своем решении не допустить уборки дома, к которой мы хотели приступить.

– Уборка дома, – мрачно повторила она. – Да уж. Удалось ли вам – кому-нибудь из вас – собрать какие-либо полезные сведения о Когтях Солнца?

– Полезные? Нет.

– Что-то мне непонятно, как такое могло случиться. – Она постаралась скрыть звучащие в голосе нотки отчаяния. – Даже обычные гребаные Кормчие могут делать предположения, прогнозы, основанные на доказательствах. А тебя призвали специально для борьбы с двендами. Это было твоей единственной целью.

Тон Тараланангарста стал кислым.

– Как бы то ни было, дочь кир-Флараднама, мы смогли установить только две основные истины о Когтях Солнца, поскольку – кто бы мог подумать – были заняты выполнением нашей цели и пытались сделать так, чтобы олдрейны не уничтожили Народ. Во-первых, несмотря на название, оружие, похоже, не имеет ничего общего с Солнцем, или, по крайней мере, с тем солнцем, вокруг которого вращается этот мир. А во-вторых, то, для чего двенды использовали свое устройство, казалось, не слишком его обременяло и не особенно соответствовало его возможностям. Это было оружие неизмеримо более мощное, чем все, к чему Народ имел доступ, но в равной степени оно казалось безнадежно неуместным в арсенале олдрейнов. Оно похоже, если позволишь так выразиться, на меч, которым школьники режут шпагат, – еще одна характерная для Стратега пауза. – Итак. Ты хочешь, чтобы я сделал предположение, основанное на этих доказательствах, кир-Арчет?

– Да, будь любезен.

– Тогда предположим следующее: мы говорим об оружии, оставшемся от катаклизма, обрушившегося на этот мир за десятки тысяч лет до того, как кириаты прибыли сюда по жилам земли. Боевой реликт того, что некоторые из ваших более начитанных человеческих протеже пять тысяч лет назад любили именовать Временем Темных и Злых Древних Богов.

Арчет смотрела в окно на небо. Ранние звезды мерцали в просветах между мягкими бугристыми облаками, под пьяным углом от горизонта тянулась Лента. Арчет выжидающе посмотрела на потолок. Ответа не последовало. Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что Тараланангарст замолчал насовсем. Предпочел исчезнуть, швырнув в нее последние слова и предоставив возможность выпутываться из подтекстов самой.

Странная тишина дала о себе знать: она спустилась, точно ставни, закрывающие обзор, и Арчет была вынуждена полуобернуться, посмотреть на Драконью Погибель, который все еще сидел на кушетке. Он встретился с ней взглядом и пожал плечами.

– Темные и Злые Древние Боги, да? Звучит не слишком умно.

Она ощутила, как от фразы повеяло холодом и смертью и по спине пробежали мурашки. Нетерпеливо встряхнулась, прогоняя это чувство.

– Надо выбираться отсюда. Мы должны вернуться домой. Джирал не справится с этим в одиночку.

– Джирал вообще ни с чем не в состоянии справиться. Но от этого мы не становимся ни на шаг ближе к югу. И я не представляю себе, как мы сможем вернуться в Ихельтет достаточно быстро, чтобы что-то изменить.

– Ты сказал, что сможешь вывести нас из Пустошей.

– Ну да. – Эгар кивнул на стоящую рядом вазу с фруктами. – Если бы у нас было достаточно этой жратвы пятитысячелетней давности, несколько вьюков для переноски и что-то вроде приличного оружия, мы бы смогли добраться до Виселичного Пролома. Ну, наверное.

– Утром ты говорил, что для этого хватит нескольких ошметков ветчины и толики масла, а также ящика подмоченных галет. Ты казался очень уверенным.

– А как еще я мог себя вести? Не хотел портить никому настроение. – Драконья Погибель наклонился вперед на кушетке, оперся локтями о колени и уставился на свои пустые ладони, сложенные чашечкой. – Арчиди, если бы мы не наткнулись на это место, скорее всего, все погибли бы в Пустошах. Сомневаюсь, что мы прошли бы и сотню миль на юг. Но такие вещи нельзя говорить людям, которые собрались у тебя за спиной. Я имею в виду, они и сами все понимают, но это не значит, что они хотят такое слышать. А чего они хотят, так это чтобы ты взял ответственность на себя. Поэтому их надо отвлечь, дать надежду и повод топать вперед.

– Даже если при этом будешь нести бред сивого ящера?

– В особенности если придется нести бред сивого ящера! – Он посмотрел на нее и грустно улыбнулся. – Рано или поздно мы все ступим на Небесную Дорогу. Как мы по ней пройдем – это зависит от того, какой путь мы преодолели в нижнем мире. Поэтому нельзя просто сидеть на жопе, скулить и ждать, когда смерть тебя разыщет. Надо самому ее искать. Выследить сучку, вызвать на бой. Надо идти, Арчиди, надо отыскать в себе силы и идти, пока не упадешь. Некоторым силенок не хватает, поэтому придется их дать взаймы.