Текст книги "Арон Гирш. Утерянный исток"

То непродолжительное время, в течение которого Риз молча обдумывал услышанное, Максимилиан использовал для того чтобы попытаться понять, о чём именно думал его собеседник.

Психотерапевт вдруг сказал:

– Я надеюсь, я не ввёл вас в заблуждение! Сегодня принудительное лечение применяется только по судебному решению, в качестве наказания за поступление, да и то, чтобы этого добиться, слишком много факторов должно совпасть. – Максимилиан оценил выражение лица Риза, как гримасу растерянности – До тех пор, пока вы в состоянии сами о себе позаботиться, и не представляете опасность окружающим, вы можете «сходит с ума» сколько угодно, только поймите меня правильно.

Риз усмехнулся, давая понять, что его нисколько не смутили слова доктора, и что он всё понимал верно.

– Очень важно, – продолжал Максимилиан – чтобы в процессе такого анализа, вы не позволили своему подсознанию себя обмануть. Не поддавайтесь на новые идеи и интерпретации, помните о характере их происхождения, и всё будет тогда отлично.

– Я непременно учту все ваши рекомендации. – ответил Риз – Если в ходе этого, скажем так, эксперимента, я обнаружу что-либо заслуживающее внимание, могу я потревожить вас с этим?

Максимилиан усиленно закивал головой:

– Разумеется. Скажу больше, я буду ждать от вас информации, как продвигается ваш опыт. Вполне вероятно, что полученные вами данные смогут помочь мне лучше разобраться в ситуации и уже более предметно подойти к этому вопросу.

– Ну если я всё ещё вас верно понимаю, – уточнял Риз – вы хотите сказать, что мои же видения могут меня обманывать?

Максимилиан улыбнулся и кивнул.

– Можно это и так назвать, но я бы скал, что это скорее ваше сознание способно неверно интерпретировать данные вашего подсознания. Вы можете попросту прийти к ложному выводу.

Риз нашёл это замечание довольно любопытным, и принял его к сведению.

Оба мужчины ещё обменялись парой реплик, прежде чем Максимилиан посмотрел на часы и якобы обнаружил, что они потратили на беседу куда больше времени, чем то планировалось.

– У нас теперь, конечно, суетно здесь, – говорил Максимилиан – но я буду рад услышать, как продвигаются ваши дела. Надеюсь, что и сегодня я был вам полезен.

Риз поблагодарил психотерапевта, после чего встал со своего кресла и подойдя к письменному столу, протянул Максимилиану руку. Затем, молодой человек вышел из кабинете. Времени действительно ушло много. В коридоре стало совсем тихо, очевидно многие сотрудники уже разъехались по домам. При этой мысли Риз представил себе пробки на дорогах, ведь получалось, что ему предстояла долгая дорога домой.

Спустившись на первый этаж и выйдя в вестибюль, Риз заметил, что здесь тоже было уже совсем не много народу. Осмотревшись, он увидел Елизавету, она стояла уже одетая и готова выйти наружу. Стоя лицом к большому, панорамному окну, смотрящему на парковку, где был припаркован её автомобиль, женщина готовилась к предстоящей поездке.

Елизавета или разговаривала с кем-то по телефону, или только пыталась кому-то дозвониться. Риз неслышно приблизился к ней, но она уже заканчивала телефонную беседу, и последними её словами были:

– Ясно, буду иметь в виду. Ничего не поделаешь, так вышло…

Наконец она убрала телефон, и едва обернувшись, заметила стоявшего в двух шагах позади неё Риза.

Встретившись взглядом с молодым человеком Елизавета тут-же широко улыбнулась, и словно оглядевшись по сторонам, обняла Риза, а тот ответил ей тем-же самым.

– Ну что, как всё прошло? – спросила Елизавета, не убирая рук с плеч Риза.

Молодой человек продолжал смотреть женщине в глаза, он едва заметно улыбался.

– Да ничего особенного. Мы кое-что обсудили, я задал кое-какие вопросы и в итоге наш разговор несколько затянулся.

– Ну ты хоть узнал, что хотел?

– Ну, в некотором роде… – с неохотой проговорил Риз – Давай по дороге расскажу?

Елизавета согласилась с таким предложением. Вскоре они уже ехали через длинные улицы, наполненные другими автомобилями, двигающимися в одном с ними направлении. Риз, глядя через боковое стекло пассажирского места, поймал себя на мысли, что это был первый раз, со дня его пробуждения, когда он участвовал в этом движущемся потоке, а не созерцал его из окна своей квартиры.

Елизавета расспрашивала Риза о его беседе с Максимилианом, и Риз отвечал, но без особого энтузиазма, а когда женщина настаивала на деталях, Риз пытался не углубляться в подробности. При этом, он не чувствовал себя сколь либо виноватым в утаивании, ведь по сути, как ему самому казалось, большая часть разговора строилась вокруг весьма эфемерных тем – его видений.

Тем не менее, Риз рассказал Елизавете, что Максимилиан действительно полагает, будто поступлению Риза в исследовательский центр в качестве пациента предшествовала кома вследствие воздействия экзотического яда.

Елизавета, услышав это, почувствовала за собой право лишний раз напомнить Ризу, что она честно рассказывала ему всё, что ей до того удавалось узнать. Ризу это показалось странным, ведь он не помнил за собой, чтобы он упрекал женщину в не откровенности.

Риз перерассказал Елизавете то, что он услышал от Максимилиана относительно своей госпитализации в токсикологический центр. Акцент в этой истории, молодой человек сделал на характере яда и его действии. Елизавета сильно удивлялась, узнав про допущенную токсикологами оплошность.

При этом, Риз не оставил без внимания и то, что по мнению Максимилиана, яд был применён по средствам ранения, которое Риз получил при неясных обстоятельствах, работая на территории, которая, по всем очевидным признакам, напоминает южную Азию, а следовательно регион, где обитает всё тот-же загадочный народ Бурпа, являвшийся предметом изучения профессора Кадернатх.

– Тебе не кажется всё это странным? – спрашивал Риз – Я якобы получил ранение отравленным неизвестным ядом оружием на территории неизвестной страны в южной Азии. Яд был настолько редким, что наш областной токсикологический центр не смог найти никаких аналогов в своих базах. При этом, то видение с жертвоприношением, оно явно содержит в себе отголоски тех воспоминаний. Но при этом, профессор Кадернатх Пандей, исследователь Бурпа, приезжает к нам в город, и мы с ним сталкиваемся «на почве» всё того же предмета. Его материалы словно подталкивают на поверхность мои воспоминания, откуда-то из подсознания. Когда мне вроде как удаётся договориться с профессором о встрече, и он, как никто другой, может пролить свет на моё прошлое, судя по позже найденными у него фотографиям, его убивают замысловатым образом, с применением не менее экзотического яда. Причём это совершается перед моим носом, словно кто-то изо всех сил старается не допустить того, чтобы я узнал о своём прошлом.

Елизавета внимательно слушала рассуждения Риза, соглашаясь с его гипотезами и лишь изредка её лицо выражало сомнение.

– Ну хорошо. – говорила Елизавета – Ты полагаешь, что кто-то старается помешать тебе узнать правду. Но кому это может быть выгодно? Принцип «бритвы Оккама⁴⁶» говорит нам о том, что всякий раз спекулируя о чём-то, мы должны отказываться от наиболее замысловатых теорий в пользу наиболее простых и очевидных.

Риз ничего не ответил, давая женщине возможность закончить свою мысль, понимая, что за то время, что он знал Елизавету, её суждения часто оказывались верными.

– Чтобы кто-то столь яро пытался тебе помешать, идя при этом на такие действия, – развивала свою мысль Елизавета, пристально всматриваясь в ветровое стекло – должны быть весомые причины, либо выгода, либо опасность, которую можно было бы предотвратить таким образом. То, что ты приводишь как цепочку совпадений, может быть твоим домыслом. То есть между названными тобой явлениями, безусловно, прослеживается, связь, но это ещё не причинно-следственная связь, необходимая для выявления чьих-то планов против тебя. А вот, ты сам. вполне мог бы напридумывать себе разного. в подтверждение собственных теорий.

Риз, которому показалось, что Елизавета была готова вот-вот заговорить словами Максимилиана о том, что все его проблемы – результат самовнушения, нашёл в себе силы не вступать в спор с женщиной. Он решил, что доктринальная психология, в которой специализировались и Максимилиан и Елизавета, попросту предпочитала рассматривать львиную долю всех проблем с перспективы самовнушения.

– В конце-концов, все наши проблемы начинаются в нас самих. -совершенно спокойно выговорил Риз, чем удивил Елизавету.

Она широко улыбнулась и на какой-то момент позабыла про дорогу.

– Не ожидала, что ты согласишься с этой мыслью.

– Я не такой-уж упрямый осёл, как кажется на первый взгляд.

Женщина рассмеялась, затем сказала:

– Упрямые ослы лишены способности к самоиронии. Ты скорее травмированный броненосец.

– Что?

– В том смысле, – смеялась Елизавета – что ты тяготеешь к глубокой психологической защите, видя во всём прямую угрозу против самого себя. Ну, если человек с таким вот взглядом оказывается внутри здания во время землятресения, и здание рушится. То когда этого человека извлекают из-под завалов, он уверен, что обрушение произошло не из-за каприза природ, а потому что кто-то пытался убить его и взорвал для этого дом.

Риз и Елизавета вместе посмеялись над этой аналогией. Хотя Риз, при этом, ни на минуту не оставлял мысль о том, что в отличие от взрыва дома, применение яда на конкретном человеке вполне соответствовало методам точного устранения.

– Что ты намереваешься делать теперь? – спросила Елизавета.

– Хочу дождаться, когда ты получишь сведения из токсикологического центра. – ответил Риз с улыбкой на лице.

– Ах да, – Елизавета легко ударила себя ладонью по лбу – как я могла забыть. Я помню, конечно. Правда, я не совсем понимаю, как эти данные могут тебе помочь.

– Поверь, – сказал Риз, заглядывая Елизавете в глаза, в тот момент, когда она в очередной раз отвернулась от ветрового стекла и смотрела на него – Я сам ещё этого не знаю, но всему своё время.

Больше они не касались этой темы, предпочтя разговаривать о чём-то отстранённом. Риз, тем не менее, не выпускал из мыслей то обстоятельство, что он далеко не всё рассказал. В самой его версии происходящего была ещё пара любопытных звеньев, озвучивать которые, при Елизавете, он не хотел. Он также не хотел рассказывать женщине и про факт криоконсервации мозга сына Кирилла Генриковича, обстоятельство, которое Риз твёрдо решил проверить, при первой же возможности.

Глава 6

Гвидо Дерковски в эту ночь не спал. Уже несколько дней прошло с тех пор, как он поговорил с капитаном Наполовым, а последствия этого разговора, судя по всему, не отпускали мужчину, обрекая его на многочасовые раздумья.

Аллеонора, игнорируя периодическое ворчание Гвидо, который испытывал явное неудобство от того, что женщина оказывалась вынуждена заботиться о нём, уже несколько раз приносила Гвидо сперва еду, затем большую кружку с горячей водой, в которой был растворён препарат, борющийся с первыми признаками простуды и несколько крупных овсяных печенье.

– Что это за вода такая? – изумился Гвидо в первый раз, когда всё-таки пригубил кипяток.

– Это Фервекс, – сухо отвечала Аллеонора, забирая на поднос опустошённую тарелку из под ужина – у вас явно начинается Грипп.

– Грипп, у меня, у Гвидо Дерковски! Вздор! – однако, стоило Гвидо произнести эти слова достаточно громко, как в его носоглотке родилось отвратительное зудящее ощущение, заставляющее заглатывать воздух перед готовящемся вырваться наружу чихом.

Аллеонора остановилась на мгновение, не оборачиваясь к мужчине, и как бы получила подтверждение своих слов в виде смачного чиха. Никак не прокомментировав это, женщина удалилась, пожелав Гвидо здоровья. Мужчина посмотрел женщине в след.

«– И как мой брат её только терпел?» – подумал мужчина, но вслух ничего не сказал, напомнив себе, что если бы не Аллеонора, он сам бы, наверно, уже «загнулся» в этом не приветливом, большом городе.

Посмотрев на оставленный женщиной стакан с растворённым лекарством, Гвидо почувствовал, как будто комок подкатил к горлу. Ничем не примечательный стакан, который он видел столько раз и неоднократно из него пил, теперь выглядел как нечто враждебное, отталкивающее, и всё из-за напряжённых дум о таинственном препарате.

Наверное, впервые за все последние годы своей сознательной жизни, Гвидо мог честно признаться самому себе, что ему стало несколько не комфортно после всего того, что он узнал от капитана Наполова.

После беседы с капитаном-затворником Гвидо вычеркнул из своего списка одно имя, оставались ещё два человека, с которыми предстояло встретиться. То, что Гвидо удалось разузнать у Наполова, позволяло мужчине гораздо лучше понимать ситуацию.

Те несколько часов, что ему пришлось провести в доме капитана оставили неизгладимые впечатления даже на его огрубевшей психике.

Бессмысленно было врать самому себе, за последние несколько дней Гвидо несколько раз просыпался по ночам из-за неприятных сновидений, связанных с домом Наполова. Мужчина, в своих снах, оказывался перед раскрытой калиткой капитана, в предвечерний час, так ему по крайней мере казалось. Он долго стоял и звал капитана, ему незачем был этого делать, он понимал, что говорил с ним совсем недавно, но что-то подталкивало его к ещё одной встречи с этим человеком. В саду не было трёхногого сторожа -Вельзевула, и Гвидо решался зайти. Он шёл по тропинке, не переставая громко оповещать Наполова о своём прибытии. Но всё выглядело именно так, будто капитан в кое-то веки покинул своё жилище. Когда это осознание наконец приходило к Гвидо, мужчина оказывался уже не в силах повернуть назад и покинуть сад. Он неизменно подходил к входной двери, стучал в неё, дабы соблюсти нормы приличия. А затем, дверь открывалась сама собой и Гвидо даже не понимал, как он перешагивал порог этого дома. Внутри он оказывался при тусклом свете едва пробивающихся через пыльные оконные стёкла лучей уходящего на закат солнца.

Гвидо не удивлялся тому, что в гостиной, где и состоялся их с капитаном разговор, по прежнему стояли два старых кресла, с маленькими столиками вблизи каждого. Более того, на каждом столике стояли те самые кружки с пресловутым чаем, от которого исходил пар. Всё выглядело так, будто участники того разговора попросту ушли прочь, оставив всё так, как оно было. В этом сне, Гвидо смотрел на кружки с чаем и в его рту словно проявлялся горьковатый привкус напитка, чай словно заполнял его пищевод, и мужчина ощущал подступающую влагу к самому горлу. В эти моменты он начинал закашливаться.

Ворочаясь в постели и откашливаясь, Гвидо или просыпался, и его сон обрывался, или же, если он пытался продолжить наблюдать свой сон. Гвидо каждый раз присаживался в то самое кресло, в котором он сидел при реальной встрече с Наполовым. Кресло, надо сказать, словно манило Гвидо, притягивая его опуститься в него, почувствовать его под собой. Гвидо какое-то время противился этому магнетизму, покуда хватало сил, после чего он занимал своё место. Сидя в этом кресле, мужчина начинал как-бы слышать отголоски голоса капитана, как если бы он был где-то поблизости. Это были отдельные обрывки фраз, которые капитан употреблял в их разговоре. Тогда Гвидо прислушивался особенно чутко, он стремился услышать в словах капитана что-то, что он, как ему казалось, пропустил во время разговора. Мужчина был просто уверен, что в тот вечер, было ещё что-то, что он не услышал или не распознал. Весь этот процесс продолжался до определённого момента, покуда Гвидо не начинал ощущать чьё-то ещё присутствие в комнате. Это было то, что мужчина чувствовал не органами чувств, а своей интуицией. В эти моменты, он замирал в кресле, упуская из внимания выслушиваемые обрывки разговора, которые, лишившись его интереса, тут же исчезали. Пребывая в состоянии близком по аналогии с «натянутой струной», Гвидо начинал слышать чьи-то движения, шаркающие шаги, ещё какие-то звуки, происхождение которых оставалось ему не ясным. Это продолжалось до тех пор, пока спёртый воздух в помещении не наполнялся отвратительным запахом, который Гвидо отождествлял с запахом сырой собачей шерсти. Как только это случалось, Гвидо приободрялся, надеясь, что источник его напряжения это появившийся неизвестно откуда Вельзевул – пёс капитана о трёх ногах. В такой момент Гвидо находил в себе достаточно решительности, чтобы привстать в своём кресле и обернуться. Всякий раз, позади своего кресла, на уровне нескольких десятков сантиметров от пропитанного слизью, грязного ковра, мужчина видел отвратительное, уродливое создание, туловище которого лишь отчасти обладало антропоморфными признаками, отдалённо напоминая туловище человеческого дитя. На овальной голове были узкие, редуцированные до состояния кожных щелей глаза, вместо ноздрей были две впадины, под которыми ширился широкий, безгубый рот, обнажающий ряд мелких, словно рыбьих, зубов. Создание не имело ни рук ни ног, в привычном людям смысле, зато передвигалось на щупальцах, походивших на щупальца кальмара, с двумя особенно длинными щупальцами, которыми создание шарило перед собой, издавая чавкающие звуки.

Как правило, в этот момент Гвидо просыпался, обнаруживая себя лежащим в постели, обхватившим могучими руками подушку и не решаясь пошевелиться, покуда к нему не приходило осознание того, что увиденное было именно сном, а он по-прежнему пребывал в своей постели.

Ближе к утру, когда Гвидо убеждал себя, что засыпать больше не было причин, мужчина садился за стол и начинал просматривать свои записи, собранные сведения и ссылки на информационные ресурсы в интернете, Гвидо привык всегда проверять информацию, которой он располагал.

Следующим по списку человеком, с которым Гвидо намеривался встретиться, был отставной офицер рангом выше Наполова. Это был полковник Судыко, мужчина до своей отставки занимал пост координатора специальных операций за территорией страны. В годы его активной службе системе, разговор бы не состоялся ни при каких обстоятельствах, поскольку должность налагала высокую степень секретности. Однако, если верить предоставленной Гвидо информации, полковник Судыко уже около трёх лет не у дел, после перенесённого нейросинтеза, предпосылкой которого стал обширный геморрагический инсульт.

«– Скорее всего, болезнь Судыко на прямую не связана с его работой» -думал Гвидо – «ведь он не принимал активного, непосредственного участия в боевых операциях, зато участвовал в их планировании»

Это обстоятельство делало Судыко наиболее важным кандидатом для выяснения деталей, которые стали Гвидо известны после беседы с Наполовым. Правда, Гвидо опасался, что отставной полковник мог тронуться рассудком гораздо сильнее Наполова, ведь геморрагически инсульт, тем более обширный, не проходит бесследно.

Взвесив это предположение, Гвидо попытался мысленно сравнить, чья ситуация была более плачевна, полковник, получивший инсульт или капитан Наполов, чья жизнь оказалась чередой злоключений. Однозначного ответа на этот философский вопрос Гвидо так и не нашёл.

«– Давай подытожим что нам теперь известно» – мужчина решил в который уже раз систематизировать имевшуюся информацию.

В течение какого-то времени в структуре федеральной службы безопасности работал специалист медицинского профиля, Кирилл Генрикович, которого многие считали простым врачом, приглашённым в систему для исполнения стандартных обязанностей. Так, этот тип имел возможность работать даже под прикрытием от своих собственных коллег.

С определённого момента, в силу политических обстоятельств, начинается активная агентурная работа в королевстве Бутан и в прилегающих территориях. Из-за традиционно сильных позиций присутствия англичан в регионе и в самом королевстве в частности, российские агенты оказываются вынуждены налаживать связи с народностями, проживающими вблизи границ Бутана. Многие из них абсолютно не изучены и изолированы от внешнего мира.

Вскоре, помимо политической борьбы, выясняется, что данный регион имеет большой потенциал для научных изысканий. В регион направляются не только агенты, но и научные сотрудники, что именно они там изучают – неизвестно. Всё скрывается за общими, для такой ситуации, предметами исследования – флора и фауна, языки, культура и так далее.

Очевидно, что этот Кирилл Генрикович оказался одним из специалистов такого рода, кто отправлялся в регион для научных изысканий, но остаётся неизвестно, что именно он там искал.

«И след его был утерян в мангровых зарослях» – мысленно Гвидо процитировал строку из произведения Сомерсета Моэма.

Старательно выстраивая картину, придавая ей целостность, стараясь также, чтобы все её элементы выглядели как можно более логически связанными друг с другом, Гвидо не прекращал составлять наглядные схемы, это позволяло ему несколько визуализировать сложные вопросы на бумаге..

«-Когда капитан Наполов травмируется на своём СБЗ, Кирилл Генрикович, очевидно, уже вернулся назад, в страну. Он практикует какую-то технику, при поддержки государства. Если это ещё и не нейросинтез, то вполне вероятно – его предпосылки. Доктор развивает теорию, но ему нужны просторы для практики, и государство предоставляет ему «подопытных кроликов», одним из которых оказывается раненный капитан Наполов. Кроме него, разумеется, есть и другие, поскольку у страны много героев и периодически они сдаются в утиль по естественным причинам» – продолжал рассуждать Гвидо

«– Здесь начинается самое интересное, доктор апробирует свои методы, и результаты оказываются успешными, но только на первый взгляд. У пациентов наблюдаются расстройства сна и возможно психики»

Гвидо, за время своего расследования, существенно углубился в тему психологии, физиологии и других связанных дисциплин, чтобы понимать, что каждое проявление оказывается следствием, а у каждого следствия неизменно есть своя предпосылка. В данном случае, трудно сказать, либо психическое расстройство перенёсших нейросинтез пациентов становится следствием нарушений сна, либо эти явления появляются как последствия чего-то ещё. В любом случае, Гвидо прекрасно понимал, что совпадению не было места там, где совершенно разные люди, пережившие нейросинтез, впоследствии стакивались с одинаковыми побочными эффектами.

Гвидо стал задаваться вопросом, неужели его брат Антон оказался слабее чем капитан Наполов, ведь в отличии от отставного агента, Антон не был избалован вниманием близких. С другой стороны, это были люди разных поколений и разного воспитания, и сравнивать их было не правильно.

Гвидо заметил, что он как бы вновь стал возвращаться к недавним воспоминаниям, к тёмной гостиной, медленно утопающей в лучах стремительно исчезающего за горизонтом солнца и в одинокой неустроенности, наполнявшей жизнь капитана. Хуже всего, считал Гвидо, это то, что капитан, ведя жизнь отшельника, заполняет своё жилище своими тягостными воспоминаниями. Мужчина вновь вспомнил свой сон, в особенности момент обнаружения на полу подле себя того отвратительного существа. Уже бодрствуя, Гвидо неоднократно, иногда урывками, да вспоминал это увиденное им существо. Всякий раз ощущая, как у него перехватывало дыхание по мере того, как детально он представлял себе это существо. И всякий раз Гвидо задавался вопросом:

«– Что за чертовщина это может быть?» – при этом, Гвидо кривил душой, потому как он понимал, что увиденное существо не могло быть не чем иным, как тем самым младенцем, которого выносила покойная супруга капитана

Разумеется, в своём рассказе, капитан утверждал, что чудовищный младенец родился полумёртвым и не прожил сколь либо долго, но во сне Гвидо, реальность обернулась самым уродливым образом.

Капитан подвергся нейосинтезу, но уже не в стенах государственного учреждения. Он утверждал, что таинственный доктор основал нечто вроде собственной клиники, где и творил первые операции. Наполов также утверждает, что у доктора уже на тот момент были свои последователи, специалисты из различных областей медицины. Вполне вероятно, что вскоре среди них появился и Максимилиан. В любом случае, до него пока добраться не получалось.

«– Важно, что мои предположения отчасти сходятся с вскрываемыми обстоятельствами» – размышлял Гвидо – «доктор мог привести из своего путешествия некий препарат, средство или ещё невесть что»

Причиной, почему Гвидо не нанёс визит полковнику Судыко уже на следующий день после встречи с Наполовым заключалась в том, что полковник уже вторую неделю отсутствовал. Гвидо удалось узнать, что Судыко отдыхал в санатории, его двухнедельный отдых являлся обязательной частью его восстановительной программы. По правде говоря, из-за своей низкой эффективности, полковник уже выбросил из программы почти все обязательные пункты, кроме тех, что приносили ему удовольствие.

Судыко должен был проживать в своей квартире, в городе, так следовало из информации, которой располагал Гвидо. На проверку же оказалось, что полковник давно здесь не жил, разрешив своему племяннику занять жилище. Болтливый юноша, сперва испугавшийся, приняв Гвидо за очередного сотрудника коллекторского агентства, затем впустил мужчину в квартиру и охотно рассказал ему всё, что только знал о своём дяде.

Оказалось, что полковник Судыко в последние годы своей службы сильно конфликтовал с начальством, особенно ситуация обострилась когда в верхние эшелоны «конторы» пришли люди, о служебном происхождении которых никто не знал. Судыко явно надеялся, что в силу своего высокого звания и выслуги лет ему не откажут в руководящей должности. Однако, всё вышло совсем наоборот.

Произошла какая-то стычка с «главком» после чего судьба полковника была предрешена. Только хороший послужной список и заслуги полковника спасли его от позорного увольнения.

«– Вы же знаете,» – рассказывал племянник Судыко – «из «конторы» не увольняют просто так. Они придумывают основания, подстраивают что-то, чтобы человек оказывался публично дискредитирован»

Гвидо прекрасно понимал, о чём шла речь, поскольку его отец, растивший Гвидо и Антона один, служил ещё в советской милиции в звании майора. В маленьком городке он был уважаемым человеком, главным образом благодаря своей принципиальности. Однажды, отец семейства Дерковски оказался втянут в неприятную историю, где просто не мог в силу своего характера, закрыть глаза на то, что могли себе позволить привилегированные представители партийной номенклатуры. Обострённое чувство справедливости заставило майора Дерковски помочь человеку, против которого уже некоторое время велась неофициальная репрессивная компания по указке с верхов партии. В результате, диссидент, который был виновен лишь в своём нежелании соглашаться с тем, что «круглое» -«квадратное», смог избежать репрессии, и впоследствии бежал из страны. А вот майора Дерковски обвинили даже не в пособничестве, а просто в симпатии диссидентскому движению, исключили из партии и соответственно уволили с государственной службы и лишили всех причитающихся льгот. Последней каплей терпения отца Гвидо стала реакция простых обывателей, соседей по дому, друзей и знакомых, которые все как один от него отвернулись.

После продолжительного периода бегства на дно бутылки, уже бывший майор Дерковски, покончил жизнь самоубийством, оставив Гвидо и Антона одних.

Повзрослев, Гвидо так и не понял, кого можно было винить в этой истории, политическую систему в стране или людей в их совокупном безразличии к правде. Антон, напротив. Долгие годы винил самого отца в том, что тот оказался слаб против того, что по мнению самого Антона, не имело никакого значения – против общественного мнения.

Полковник Судыко не был уволен, но и прослужил после своего конфликта с управлением не долго. На очередных экзаменационных стрельбах для молодых офицеров, которые Судыко посещал всю свою карьеру, несмотря на отсутствие таковой необходимости, поскольку его выслуга лет освобождала его от этой обязанности, произошёл несчастный случай.

Полковник, желавший ни в чём не уступать молодым офицерам, после выполнения стационарных упражнении на меткость в стрельбе, решил принимать участие в марше подразделения. В ходе марша, подразделение сталкивалось с необходимостью выполнять различные тактико-специальные упражнения. Одним из таких импровизированных заданий стал проход через ветвистые коридоры помещения, в условиях подачи внутрь отравляющих веществ. Для этого каждый из участников должен был одеть противогаз. Судыко, разумеется, тоже выполнил это упражнение, но вскоре после этого почувствовал себя плохо, вплоть до того, что не смог продолжать своего участия в мероприятии. Многие тогда решили, что на полковнике сказались его годы. Но вскоре Судыко потерял сознание, его госпитализировали без какого либо диагноза. Лишь спустя двенадцать часов, из ведомственного госпиталя поступила информация о обширном геморрагическом инсульте.

Даже бестолковый, на первый взгляд, племянник полковника теперь понимал, что здесь не всё было так просто, поскольку госпиталь отказывался предоставлять родственникам данные диагностического обследования, ссылаясь на непонятные приказы. Вскоре, лечащий врач заявил, что Судыко может никогда уже не подняться на ноги и тем более не сможет говорить. Слишком велика оказалась площадь повреждения мозговой ткани. Это сообщение было воспринято родственниками как глубочайшее потрясение, никто не мог себе представить полковника Судыко прикованным к постели, для него самого такой исход был бы невыносим.

Спустя несколько дней после того как семья полковника получила горестное известие, на пороге дома появился человек, представившийся специалистом независимого исследовательского центра нейрофизиологии. Это был довольно молодой мужчина, приятно выглядящий, в очках. Мужчина утверждал, что его организация существует как некоммерческое учреждение имеющее своей целью исследования в области нейрофизиологии и человеческого мозга. После этого заявления, родственники полковника подумали, что речь теперь может пойти о том, чтобы мозг Судыко был передан исследовательскому центру после отключения пациента от аппарата.

– Моя мать сразу так и подумала, – рассказывал племянник полковника, стоя перед незнакомым ему мужчиной в одном длинном халате– однако этот мужчина, представившийся как-то Максим, Макс или нет, у него какое-то сложное имя было…

– Случаем не Максимилиан его звали? – аккуратно заметил Гвидо, давая молодому человеку возможность вспомнить.

В затянувшейся паузе, Гвидо хотелось уже схватить парня за отвороты его халата и буквально вытрясти из него ответ. Но делать этого не пришлось, поскольку молодой человек наконец произнёс: