Текст книги "Арон Гирш. Утерянный исток"

Полковник Судыко принялся аккуратно составлять небрежно разбросанные по полу холсты. Гвидо поспешил был помочь мужчине, но тот остановил его жестом, полковник не переставал рассказывать.

– Причиной изолированности Бурпа была вовсе не их географическая локация, а психология народа. Бурпа исповедуют уникальный религиозный культ, понять до конца который так и не смогли ни наши отечественные, ни британские историки, культурологи и теологи. Эта религия выбивается из общепринятой классификации монотеистических и политеистических⁴⁸ религий. Там нет ни культа божества, ни какого-то чёткого образа. Языковой барьер не позволяет проникнуть в этот вопрос. Известно только, что Бурпа имеют места исполнения культа, где совершают различные ритуалы. При этом, как и во всех других религиях, у них есть посредник между людьми и тем, что мы бы назвали бог. Это их жрецы.

– Ну понятно, – сказал Гвидо –как не изолируйся, а общие принципы социологии не изменить. У них жрецы, у нас священники. Посредничество, как пить дать, должно оставлять определённый процент на стороне посредника. Иначе это было бы попросту не выгодно.

– Общество у Бурпа кастовое. Расслоение не очень глубокое, и жрецы в нём занимают особую нишу. Они конечно не правители, кстати власть у Бурпа передаётся по праву крови, то есть напоминает династический принцип, а вот жрецы передают своё положение по совершенно непонятным нам принципам. Есть у них и отверженные, это не то что низшая каста, это вообще особая категория, выведенная за общую систему. По какой причине люди попадают в эту категорию, опять же остаётся загадкой. Как и у жрецов, так и у отверженных, занятие этого кастового статуса связано с некой религиозной инициацией. Отверженные не имеют права проживать в городе, и выдворяются за его пределы. Кроме того, они то ли лишаются права на возведение себе домов из распространённого в регионе песчаника, по примеру домов других Бурпа, то-ли они лишаются самого умения, с этим разобраться также не удалось. Один из наших исследователей утверждал, что при переходе человека в касту отверженных, он лишается и права речи.

Гвидо изумился услышанному. Ему не приходилось слышать о чём либо подобном, и кроме очевидной жестокости обычаев описываемого народа, удивлял и сам характер этих обычаев.

– Это не сопровождается членовредительством. – продолжал Судыко, вернувшись к наполовину пустому бокалу виски, дожидавшемуся его на подоконнике – Отверженные просто перестают разговаривать как другие Бурпа, они словно переходят на совершенно иную систему обмена информацией. Жрецы же, в отличи от наших священников, как ты заметил, проживают отдельно, вне города. Они высекают кельи в скале, неподалёку от мест исполнения культа.

Слушая это описание, Гвидо понял, что описываемое полковником общество, народность и его единственный город были изображены на том холсте, что Гвидо имел возможность рассмотреть на первом мольберте. Мужчина вновь подошёл к полотну, чтобы убедиться в правоте своего открытия. Теперь, когда Судыко рассказал про устройство этого загадочного народа, Гвидо мог гораздо лучше понимать изображённое на картине. Деревянные лачуги на отдалении от самого внешнего кольца домов, это были жилища отверженных. А люди, изображённые причудливым образом, теперь всё становилось понятным относительно художественного замысла, когда Судыко избрал столь необычную цветовую гамму. Яркие цвета использовались для изображения народа, проживающего в городе, представителей многочисленных каст, занимавших различные социальные положения в этом необычном обществе, а вот серые цвета использовались художником для изображения отверженных.

– Возможно имей мы больше времени для исследований, и нам бы удалось ответить на все эти и многие другие вопросы, но в связи со множеством причин, политических, экономических, наше присутствие было сведено к минимуму. Что касается наших агентов спецслужб, они покинули регион по первому приказу, а вот учёные загорелись перспективами исследования региона. Кроме того, британские спецслужбы и не думали уходить. Как следствие, некоторые наши учёные увидели возможность сотрудничества с британцами. Это повлекло разрывы всех связей с «конторой», поэтому такие безумцы действовали на свой страх и риск.

– Я не ошибусь, если предположу, что среди таких был и Кирилл Генрикович? – Гвидо не упустил возможность уточнить одно из наиболее интересных ему обстоятельств.

Полковник Судыко на секунду замешкался, его словно вырвали из глубины воспоминаний, он словно вышел из тьмы на яркий дневной свет и теперь не мог сфокусироваться. Это состояние длилось считанные секунды, прежде чем Судыко ответил:

– Тот, кого ты называешь Кириллом Генриковичем, некоторое время работал в нашем ведомственном госпитале, но больше чем клинической медициной, он увлекался исследованиям в своей собственной теме, нейрофизиологии кажется. Политика его мало интересовала. Он был отправлен в командировку в регион в качестве медицинского специалиста, а не исследователя, но там ему случилось найти нечто, что полностью изменило его. Он загорелся идеей какого-то исследования, и никто из его немногочисленных друзей не добился от него ни слова. Вернувшись после первого срока командировки, у него состоялся серьёзный разговор с начальством «конторы» В результате, он был уволен с должности врача в клинике, зато для него была учреждена новая должность, о которой никто ничего толком не знал. Это был автономный исследовательский отдел, но о исследованиях знал только сам Кирилл и его сотрудники. Вскоре Кирилл отправился во вторую командировку в регион, затем в третью. Мне рассказывали, что он привозил обратно образцы растений, и ничего необычного. Но как оказалось позже, он знал, что он делает. Вскоре его исследовательский отдел расширился. Начались первые практические эксперименты того, чем они там занимались. Секретность была полная, даже я, будучи на тот момент уже полковником, не мог ничего узнать об этом. Хотя я никогда по-настоящему и не интересовался, как я уже говорил, меня обеспокоили совсем другие вопросы, более приземлённые, так сказать.

– Постойте, – сказал Гвидо, в очередной раз прерывая рассказ капитана – так получается вы сами не посещали тот регион?

Судыко некоторое время смотрел на Гвидо, затем широко улыбнулся и ответил:

– Я даже и не думал об этом. Я был уже в том возрасте и служебном положении, когда детство не играло в заднице и я вовсе не искал приключений. Мне хватало того, что некоторые из приключений я планировал для других, и лучше многих в «конторе» владел тактической обстановкой в регионе. Я волновался разве что за своего друга, майора Корнеева. Он был одним из сотрудников отдела методических разработок, гражданским специалистом, но на них возлагалась особая задача. Находясь в регионе безвылазно, именно они должны были установить тесные связи с Бурпа, изучить их социальную и политическую надстройки. Их группе была поставлена задача постоянно усиливать влияние в регионе и передавать отчёты по теме. У Корнеева был опыт работы в средней Азии, в Туркменистане, в Иране, причём не с самими метрополиями, а именно с мало-контактными региональными меньшинствами. Их группа состояла из учёных –политологов, историков и лингвистов. Лучше них с этой задачей никто не мог справиться. Но мне было известно, что наша модель усиления влияния сильно раздражала британские спецслужбы, которые имели и аналогичные задачи и аналогичные группы агентов влияния. Между группой Корнеева и группой британского агента постоянно шла ожесточённая конкуренция.

– Вам тогда удавалось настолько хорошо владеть информацией из удалённого региона? – спросил Гвидо – Я имею в виду информацию относительно противника.

– Не противника, формально это были конкуренты. Да, у нас был свой человек. Он состоял в группе британского агента по прозвищу Диего. Группа Диего, на самом деле, представляла из себя малочисленную группу боевого обеспечения британской миссии. В группу входили люди различных национальностей, завербованные в западной Европе. Очень редкий случай, на самом деле. Это конечно не Ким Филби и «Оксфордская пятёрка»⁴⁹, но польза нам от этого была колоссальная.

– Погодите, – Гвидо вдруг вынул из внутреннего кармана своей куртки-«бомбера» уже сильно затёртый лист бумаги, сложенный в несколько раз, на листе были распечатаны фамилии тех самых лиц, кто перенёс нейросинтез и кого планировал посетить Гвидо – а этого вашего агента звали не Кристоф Равьер?

Судыко улыбнулся в ответ, затем кивнул и прокомментировал то, насколько его всё же удивляет степень осведомлённости гостя.

–Я понимаю, что в современном мире не приходится говорить о должной секретности. Через интернет уплывает много информации, которая раньше хранилась бы десятилетиями в архивах. Ваш информатор хорошо поработал, или он один из нынешней «конторы»

Гвидо подумал, что полковник скорее всего принадлежит к той категории людей, которые упрямо делят всё на «былое» и «нынешнее», где нынешнее всё время уступает былому, причём как в позитивных качествах, так и в негативных.

– Я неплохо заплатил своему информатору, поэтому он неплохо поработал. – ответил Гвидо – И да, он дал мне понять, что ответа заслуживает лишь тот вопрос, за который я плачу.

Судыко поднял с пола небольшую баночку с краской, удалил пластиковую крышку и загадочно посмотрел внутрь.

– Кристоф Равьер не имел высокого ранга в структурах, в которых служил. Более того, он был сотрудником силового подразделения, состоявшего из иностранных военных. Британцы на тот момент практиковали данный метод. Формируя подразделения из опытных специалистов, они не привлекали для наиболее опасной работы своих людей.

– Гуманно…

– Не смешите меня. Гуманность в нашем деле всегда только видимость. – отрезал Судыко – Такой подход позволял избежать главной опасности. Если иностранный специалист вдруг исчезал без вести, то британским кураторам можно было не беспокоится о том, что тот расскажет слишком много интересующейся стороне. Кристоф был специалистом в боевой группе, их работа заключалась в обеспечении безопасности британским исследователям. Так как они уже довольно близко подобрались к Бурпа, практически были вхожи во дворец, то им первым стало известно о нестабильности в этом обществе.

–Что вы имеете в виду? – удивился Гвидо.

–Британцы опасались Бурпа гораздо больше чем «наших», потому как во-первых они очень хорошо узнали эту культуру, а во-вторых, она традиционно обеспечили себе приближенность к правящим в этом социуме элитам. Это позволили им иметь доступ туда, куда наших специалистов уже не пустили бы, но в то же время, став друзьями правящего класса, они были восприняты как враги в глазах класса, готовящего восстание.

– Вы хотите сказать, что эти Бурпа ещё и были подвержены политическим процессам.

Судыко засмеялся, но не слишком вызывающе, чтобы не обидеть Гвидо.

– Даже в диких племенах Новой Гвинеи можно наблюдать внутриполитическое противостояние. Да что там…– Судыко практически расправился с содержимым своего бокала – обезьяны и то друг другу глотки грызут за место вожака в стае.

Гвидо понимающе кивнул.

– Что было дальше, с Кристофом и вашим другом Корнеевым?

– Кристоф был пойман на банальную уловку. Будучи молодым офицером, не сильно-то обременённым интеллектом, ему подсунули «наживку» в виде нашей, якобы, медицинского специалиста. Это была сотрудница «конторы», которая уже не в первый раз решала такие задачи. Спустя какое-то время, Кристоф уже грезил перспективой оставить службу и сбежать с ней в нейтральные страны, жить долго и счастливо и плодить детей и всякий такой бред, который рождается в подпитываемых тестостероном и эндорфинами фантазиях. В реализации этой фантазии ему вызвались помочь наши специалисты-транспортники, тоже подстава, разумеется. Легенда была такая, что группа исследователей, с которой работала новая «возлюбленная» Кристофа, возглавлялась как раз Корнеевым и покинуть регион группа могла только после завершения Корнеевым своего цикла работ. Так как Кристоф теперь был заинтересован поскорее выбраться из региона, он охотно согласился помочь Корнееву в его работе. Помощь заключалась в информации. Таким образом сформировался эффективный тандем, и окончание работ откладывалось раз за разом, только бы заставить Кристофа подольше сидеть на крючке. К этой теме можно по разному относиться, но самое отвратительное здесь то, что эта махинация имела печальный исход для обоих её фигурантом – и для Корнеева и для Кристофа.

Гвидо ничего не спрашивал, весь его облик отражал то внимание, с которым он слушал полковника. Сам же Судыко, очевидно находил это забавным, окрашивать своё повествование в некие нарративные тона, поэтому он то и дело делал паузы, театральные обороты и занимался сторонним делом, подбирая краски и другие предметы с пола. Со стороны всё это выглядело так, будто полковник рассказывал о чём-то обыденном.

Судыко похоже увлёкся подбором красок, которые в своих пластиковых футлярах были до того разбросаны по полу. Полковник подбирал их, заглядывал внутрь, чтобы убедиться, что цвета соответствуют указанным на самих футлярах. Затем мужчина выпрямился, подбоченился и оценивающе огляделся.

– Где-то должна быть моя палитра….

– Вы, кажется, отвлеклись. – Гвидо напомнил полковнику о своём присутствии.

Судыко посмотрел на мужчину и улыбнулся.

– Дальше просто мне трудно рассказывать вам о том, о чём я сам знаю только со слов других людей. Я привык полагаться на проверенные источники, а те источники проверить мне не удалось. В общем, я уже был по горло занят своими проблемами здесь, когда узнал, что Серёга Корнее попал в какую-то переделку с местными. То ли он докопался до чего-то такого, что ему нельзя было знать, или же попросту сунул свой нос не туда, куда следовало. Трудно сказать. Известно, что часть его группы, те специалисты, что с ним находились в очередном полевом исследовании, подверглись агрессии со стороны местных. Имея при себе оружие, группе удалось отбиться, но нескольких человек они потеряли безвозвратно, ещё двое отделались колото-резанными ранами, они и вытащили майора Корнеева. Он получил серьёзное ранение и его требовалось срочно госпитализировать для хирургического вмешательства. Время шло на часы, а ближайший борт ожидался не ранее чем через шестнадцать часов. Считай обречён!

Судыко вернулся к подоконнику, допил содержимое бокала, виски закончились, оставляя на дне прозрачного стеклянного сосуда лёгкий оттенок медового цвета.

– Кристоф Равьер, который то-ли из-за доброты душевной, а скорее по собственной глупости, заявил, что их специалисты уже какое-то время работали с жрецами Бурпа. – при этих словах Судыко посмотрел на Гвидо – Британцы подобрались очень близко, и им удалось получить доступ к очень ценной информации. В частности, речь шла о каком-то препарате, который местные шаманы научились изготавливать из определённых ингредиентов, произрастающих в отдельных уголках данного региона. На первый взгляд, это было средство, встречающееся у многих культур исповедующих культ смерти. Ведь препарат, будучи применённым на человеке, попросту умертвлял его. Наши специалисты, как позже выяснилось, проигнорировали этот аспект, полагая, что это некий местный яд для умерщвления. Знаешь, у целого ряда широко-известных культур, в обществе были приняты такие явления, как герантоцид или инфантицид⁵⁰. Иногда сразу оба механизма находили применение.

Гвидо кивнул, давая понять, что ему известны оба эти термина, и он хорошо понимал, о чём говорит Судыко, однако мужчина почувствовал, как у него во рту сделалось сухо при малейшей попытке размышления на эту тему.

– У Бурпа же всё обстояло несколько иначе. Препарат, рецепт которого хранили жрецы, не убивал человека, а погружал его в состояние близкое известному современной медицине состоянию глубокой комы. Человек полностью утрачивал сознание, у него сохранялось очень слабое сердцебиение, редкий пульс, и поверхностное дыхание. Не уделив должного внимания такому человеку, легко счесть его недавно умершим.

– Но для чего этим Бурпа понадобилось такое средство? –спросил Гвидо.

– Очень хороший вопрос, который наши спецы прошляпили, а вот британцы, похоже, завладели секретом. В общем, Кристоф добыл это средство из того его количества, что его собственные коллеги уже держали при себе. Объяснив нашим медикам, как оно используется, это средство применили на умирающем майоре Корнееве. В результате, Саня остался жив, но впал в кому. Дальше можешь меня не спрашивать про судьбу тех парней, что остались там. Корнеев, оба раненых спеца и доктор, который руководствуясь инструкциями, применил средство, были эвакуированы.

– Этот доктор, который применил средство, – спрашивал Гвидо – им был Кирилл Генрикович?

Судыко легко кивнул, ничего не отвечая, поскольку его гость в очередной раз демонстрировал образчик усидчивости.

– Корнеева исследовали. Не пускали к нему ни родственников, ни друзей. Ведомственная клиника пыталась скрывать любую информацию. Врачи в клинике называли Корнеева в шутку «нетленный лама», сравнивая его с знаменитым Даши-Доржо Итигэловым⁵¹, чей случай наделал много шума в научных и религиозных кругах. Разумеется, про Корнеева никто не должен был знать, ведь формально наших специалистов вообще не было вблизи королевства Бутан.

– Этот майор, он находился в таком состоянии, когда его собственный организм работал только для того, чтобы не умер его мозг, – предположил Гвидо – как бы на собственном жизнеобеспечении?

– Верно говоришь. В этом то и было всё дело. – подтвердил Судыко – Поученное им ранение уже сумели должным образом залатать, а вот вывести его из состояния комы не поучалось. Неразрешимая загадка стала впоследствии предметом пристального внимания учёных. И оказалось так, что тот самый врач, Кирилл Генрикович, проявил большую прыть. Он понял, что ответы нужно было искать не здесь, а среди Бупа, где препарат и был создан.

– И получается он отправился обратно, но уже своими силами, без поддержки «конторы»? – спросил Гвидо.

– Не совсем так. «Контора» открестилась от него, разумеется, но помощь Кириллу всё равно оказывалась. Здесь, к сожалению, уже никакие слухи не распространялись и не могу ничего тебе рассказать. – полковник присел на подоконник, принимаясь извлекать из памяти какие-то детали – Знаю только, что спустя несколько месяцев этот Кирилл вернулся. И вскоре последовали эти операции, нейросинтез. Я к тому моменту уже полностью увяз в своих делах, про Корнеева все позабыли, а про дела этого доктора Кирилла всё было тихо. Складывалась именно такая ситуация, когда пациенты, перенесшие эти экспериментальные процедуры, словно изолировались друг от друга.

– Да этого быть не может. – констатировал Гвидо – Вас никто не запирал, не держал в карантине, если бы вы хотели, то…

– Если бы мы хотели чего? – Судыко перебил Гвидо, но голос его при этом оставался всё столь же мягок – После этой операции, к твоему сведению, лично у меня появились совсем другие проблемы и я не думал о том, чтобы искать других пациентов.

Гвидо тяжело выдохнул, он понимал, что полковник был скорее прав, по крайней мере было не правильным судить его, ведь сам Гвидо не сталкивался ни с чем подобным. Когда его брат оказался в подобной ситуации, он успел осудить и его, но брату это нисколько не помогло.

– Я пил сколько себя помню. По случаю и без, даже когда пил без случая, я находил оправдание и называл его «подходящим случаем» Я ещё и курил, с детства. Спорт в моей жизни занял совсем уж скромное место, и был благополучно погребён под руинами прожитых дней. К сорока-пяти годам я уже страдал хронической гипертонией, стали появляться признаки стенокардии, когда поднимался по подъезду к себе домой. Советы врачей я не принимал в серьёз, а их самих слал куда по дальше. Сперва мне казалось, что я был слишком молод, чтобы заморачиваться о своём здоровье. Затем мне вдруг стало казаться, что я стал уже слишком стар, чтобы беспокоиться о нём-же. В общем, когда со мной случился инсульт, это было скорее закономерностью, нежели неожиданным несчастьем.

– Вы говорите так, товарищ полковник, как если бы вы предпочли умереть. – заметил Гвидо.

Судыко фыркнул и отвёл взгляд в сторону. Улыбка на его лице выражала оттенок презрения к тому непониманию, которое он ощущал со стороны Гвидо.

– Да что вы нос воротите, в самом деле! – заявил вдруг Гвидо, не замечая, как вдруг перешёл от сдержанности в поведении к своей естественной манере – Вы живёте теперь в таком доме, рисуете свои картины, пьёте свои виски. Совсем не плохо для пенсионера. К сожалению, не всем так повезло, как вам.

Судыко повернулся к Гвидо и мужчина прочёл в его глазах раздражительность.

– Рот не раскрывай на то, о чём знать не знаешь, сопляк!

Гвидо мог поклясться, что полковник был готов запустить в него пустым стеклянным бокалом.

– Картины говоришь я рисую здесь, да в роскоши купаюсь. Такие как ты, бестолочи, вам что не показывай, какую информацию вам не давай, вы не умете с ней работать. Привыкли на всё готовое слетаться.

– Так я здесь как раз за тем, чтобы и узнать всё как следует! – возразил Гвидо – Я здесь чтобы узнать….

– Узнать что? – едва не выкрикнул Судыко – Как ты собираешься узнавать, не поставив даже вопроса?

Гвидо оторопел от услышанного, он не ожидал, что совершенно посторонний человек сможет вот так запросто озвучить мысли, терзавшие его столь долгое время.

– Я хочу знать, что это такое, этот нейросинтез! – едва не срываясь на крик, выпалил Гвидо, и ему самому показалось, будто картины, стоявшие на мольбертах, затряслись от грохота его собственного голоса – Я хочу знать, как это осуществляется, на сколько это правомерно, какое отношение к этому имеет препарат, о котором ты только что мне рассказал? У меня свои собственные причины узнать это, мой родной брат по собственной глупости стал жертвой некоего эксперимента, и я хочу знать, как и почему это случилось!

Полковник Судыко некоторое время молчал, наблюдая за своим гостем, затем сказал:

– Вот это экспрессия! – эту короткую фразу он сопроводил раскатом смеха. Наконец, успокоившись, он посмотрел на Гвидо и спросил:

– Вот ты видел списки тех, кто перенёс операцию. Даже среди «конторских», их насчитывается не так уж и много. А ведь при столь эффективном методе, государство было бы счастливо экономить средства на своих сотрудниках, имея возможность вернуть в строй специалиста, это всегда дешевле, нежели выучить ещё одного такого-же. Почему же тогда государство, вместо того чтобы раздувать «горн», восхваляя «новую панацею» и финансировать данный метод, предпочло дистанцироваться от людей, занимающихся этим вопросом? Государство было бы только счастливо, имея возможность демонстрировать народу, насколько оно заинтересовано в перспективах развития медицины и улучшения жизни народа. Но нет, всё происходит совсем иначе. Главные идеологи нейросинтеза оказываются вынуждены уходить в тень, работать из-под прикрытия, в качестве частного исследовательского центра.

– Значит не всё так просто и у этого метода есть свои побочные эффекты. – предположил Гвидо.

Судыко вновь улыбнулся, покачав головой:

– Побочные эффекты…– он постучал донышком бокала о подоконник – Проблема на много, на много глубже. Эффективность нейросинтеза невозможна без двух его компонентов – донора и реципиента. Знаешь, что это означает?

Гвидо кивнул, он представлял себе значение обоих этих терминов, но вот в плане отношения к нейросинтезу, мужчина не имел чёткого представления. Полковник это понял и продолжил объяснение.

– Суть нейросинтеза в том, чтобы человек, получивший серьёзное ранение, или оказавшийся на грани смерти, не был фактически потерян. Мы, это совокупность информации, хранимой и обрабатываемой в нашем мозге. С нашей смертью, эта информация ещё сохраняется весьма ограниченное время, после чего исчезает бесследно, вот именно это исчезновение и означает смерть.

– Уничтожение информационного статуса личности. – произнёс Гвидо, вспомнив такой термин, услышанный во время очередной передачи про исследовательский центр и успехи доктора Максимилиана.

– Именно. В том случае, когда пострадавший не утратил окончательной свой информационный статус, сохраняется возможность его спасения с помощью восстановления пострадавших фрагментов мозга, аналогичными фрагментами мозговой ткани донора. Своего рода трансплантация, скажешь ты, и будешь не прав. Долгое время учёные исследовали возможности пересадки мозга или его компонентов, но это всё оказалось ошибкой. Сегодня существует технология осуществить подобные процедуры, но до появления нейросинтеза, нельзя было и надеяться на функциональный синтез тканей.

– Стало быть этот доктор, Кирилл Генрикович, нашёл способ осуществить такой синтез? – спросил Гвидо.

– Именно так. В его исследовательском центре стало возможным проводить такие операции с последующим восстановлением личности.

– Что это значит? – недоумевал Гвидо

– Я уже кажется сказал, что мы – это наш информационный статус. При гибели части мозга, определённый объём информации также уничтожается. Когда пострадавшие участки мозговой ткани заменяются донорским материалом, мы восстанавливаем структурную целостность, но не информационную. Фактически, в черепной коробке пациента оказываются мозговые ткани от двух разных индивидов, несущие в себе элементы двух разных информационных статусов, понимаешь?

Гвидо молча кивнул, затем посмотрел куда-то перед собой и сказал почти шёпотом:

– Получается так, что один из участников синтеза, погибает. Тот, кто выступает донором обречён на смерть.

– В нейросинтезе первостепенную значимость имеет вовсе не сама операция, которая стала возможным благодаря технологиям. Важен постоперационный период, когда пациент фактически оказывается «ментальным Франкенштейном», его сознание состоит из элементов информационных статусов двух различных людей.

– Но ведь, в таком случае, – говорил Гвидо – речь может идти о этом, как его, раздвоении личности!

Судыко мотал головой.

– Нет. Проблема совершенно иного рода. В постоперационном периоде важно определить, чей информационный статус ляжет в основу сознания, а чей – в основу подсознания, от этого зависит то, кем в итоге будет пациент. Ведь именно наше сознание воспринимается нами как инструмент ментального взаимодействия друг с другом и жизни вообще. В то время как подсознание остаётся на задворках, решая собственные задачи. Поэтому, исследовательский центр проделал огромную работу по созданию специального курса процедур в постоперационном периоде. Это позволяет как бы селективно вывести на уровень сознание тот или иной информационный статус, сохраняя того или иного человека.

Гвидо вновь смотрел перед собой, в своей памяти он оживлял те последние месяцы жизни его брата, когда Антон рассказывал про то, как Максимилиан помогал ему преодолевать его неведомые проблемы и как Антон впервые озвучил своё решение подвергнуться применению экспериментального препарата.

«– Исследование тела моего брата не выявило никаких признаков ни отравления, ни травм или заболеваний» – думал про себя Гвидо – «Но само вскрытие? Оно ведь подразумевало исследование всех органов, включая и мозг.» В памяти Гвидо ожили образы, к которым он поклялся никогда не возвращаться. Это был день похорон Антона, когда всего несколько человек, включая самого Гвидо и Аллеонору собрались в ритуальном зале у открытого гроба. Гвидо, позволив сперва женщине и нескольким другим пришедшим попрощаться с Антоном, затем сам оказался подле гроба и после того как он произнёс клятву отомстить виновнику смерти, он осторожно коснулся кулаком плеча брата, как они делали всю их жизнь, с самого детства. В этот момент, Гвидо мог поклясться, он заметил, как встрепенулась голова Антона, она была лёгкая, словно лишена всего своего содержимого, представляя из себя лишь череп, обтянутый кожей , из-за чего черты лица покойника несколько изменились, делая Антона не похожим на самого себя при жизни .

Тогда, Гвидо удивился, но сама ситуация не позволила ему повторить «эксперимент». Теперь, после услышанного, это воспоминание вдруг настигло мужчину, словно призрак прошлого дотянулся своей холодной рукой до затылка Гвидо.

– Получается, донор фактически становится той основой, на которой строится новая жизнь реципиента. – сделал вывод Гвидо, обнаруживая подтверждения своей правоты во взгляде Судыко – Но с другой стороны, разве это не принцип использования донорского вещества. Для того, по сути, оно и используется, чтобы дать возможность жить реципиенту.

– В точку. – Судыко сделал жест, будто прокалывает указательным пальцем воздух перед собой – Однако ещё один неотъемлемый принцип донорства, это его добровольность. Донор должен сам принять решение, что он желает пожертвовать нуждающемуся, в противном случае, речи о донорстве идти не может.

Гвидо сделался мрачнее тучи, оттого усугублялось его настроение, чем яснее он представлял себе возможную судьбу своего брата, вопреки предоставленной ему официальной версии.

– Вы хотите сказать, – переспросил Гвидо – что исследовательский центр не спрашивал согласия…?

Судыко только пожал плечами.

– Сказав подобное, за неимением доказательств, это было бы моим предположением или беспочвенным обвинением на худой конец. Однако подумай вот над чем. Одно дело, когда человек знает, что ему суждено умереть, например от неизлечимой болезни. Такой человек, если ему позволяет его воспитание и убеждения, а также его заболевание, изъявляет свою волю, давая согласие на использование его органов и тканей. Но как много таких людей? У трансплантологов многокилометровые очереди пациентов в ожидании донорских органов, даже парных. А исследовательский центр, довольно оперативно решал вопрос в поиске доноров для нейросинтеза.

Гвидо кивнул, но ничего не сказал, давая полковнику возможность продолжить.

– Не менее важным остаётся и другой вопрос. – Судыко погладил рукой подбородок, жест символизирующий задумчивость – Как часто тебе доводилось видеть людей, попавших в какую бы то ни-было переделку, оказавшись на грани смерти, но не повредив при этом мозга? Ведь с момента нарушения циркуляции крови и дыхания, остаётся очень мало времени для спасения мозга. В так называемых «полевых условиях» это становится невозможным, одного прибытия неотложки порой приходится ждать очень долго. Соответственно, возникает вопрос о происхождении используемой исследовательским центром мозговой ткани при осуществлении нейросинтеза. Все эти вопросы заставляют интенсивно думать, рассматривать факты с разных сторон.