Текст книги "Киев 1917—1920. Том 1. Прощание с империей"

Заседания съезда проходили на русском языке. Открыл съезд, от имени Центральной Рады, Михаил Грушевский. «Мне вспоминаются слова, – сказал он, – которые проф[ессор] киевского университета Костомаров вложил в уста героя своей незаконченной повести. Ему грезился момент, когда в Киеве на площади св. Софии соберутся представители славянских федеративных республик и под звон старого колокола св. Софии откроют свой первый собор славянский федеративных республик. После Костомарова другой киевский профессор М. П. Драгоманов уже за границей выступил с программой переустройства России на федеративных началах».

После Грушевского выступил Славинский, затем Александр Шульгин. Ораторы были в основном единодушны. Тон речей был по большей части оптимистический, а лейтмотивом дня было слово «федерация». На следующий день, после приветствий от представителей разных народов и партий, выступил Петлюра. Он говорил о необходимости создания украинской армии, а также обвинил Временное правительство в том, что оно не призывает для участия в своей работе представителей народностей России.

– Я глубоко убежден, – говорит г. Петлюра, – что Россия стоит на краю пропасти. Спасти ее может только обращение к живым источникам еще не изжитой бодрой силы отдельных народностей России. Представитель временного правительства сказал здесь вчера, что все народы России ныне одинаково державны. И я считаю, что все народы России должны осуществить свою волю. Ведь мы – украинцы, латыши, эсты, евреи, литовцы, мы все вместе взятые – мы хозяева России <…>⁴⁹⁷

Съезд, однако, продолжался – и закончился – в оптимистическом духе. Изначально предполагалось, что он закончится 14 (27) сентября⁴⁹⁸, но на следующий день состоялось еще одно заседание; съезд, таким образом, работал восемь дней кряду. В конце последнего заседания, 15 (28) сентября, выступили те же Грушевский и Славинский. «Все представители народов явились, как сторонники принципа федерации, – сказал Грушевский, – и они нашли общий язык, чтобы достичь взаимопонимания и согласовать те разницы взглядов, которые были у разных наций». Сливинский заявил, что «едва ли можно было подумать о том, что съезд так светло закончился»; можно было ожидать недоразумений, но все они были преодолены⁴⁹⁹. Важнейшим документом, принятым на съезде, стало постановление «О федеративном устройстве Российского государства», в котором утверждалось, что основным недостатком государственного устройства России является чрезмерная централизация, и приводилось множество аргументов в пользу федеративного устройства. Для национальностей, рассредоточенных по всему государству – например, еврейской – предлагалась экстерриториально-персональная автономия. Еще одно постановление называлось «Об общегосударственном и краевых языках». Предусматривалось, что субъекты будущей федерации будут пользоваться краевыми языками – в каждом субъекте таких языков может быть один или более – а общегосударственным языком, для сношений субъектов между собой и с центральными органами федерации, будет русский, который «наиболее понятен большинству населения». Школа, церковь, суд должны были быть абсолютно свободны в выборе языков. Наконец, предполагалось создание нового постоянно действующего органа – Совета народов, с местопребыванием в Киеве⁵⁰⁰.

И этим амбициозным планам не суждено было сбыться.

Так случилось, что в течение сентября-октября 1917 года поменялись все представители администрации в Киеве.

17 (30) сентября из Ставки верховного главнокомандования было получено сообщение о том, что полковник Оберучев прислал главнокомандующему (Керенскому) заявление об отставке⁵⁰¹. Причиной была ставшая уже привычной ситуация: военнослужащие полагали, что приказы начальства не обязательны для исполнения. Сам Оберучев вспоминал:

В самом Киеве собрался совет неведомых украинцев военных и от имени украинцев всего гарнизона вынес постановление, что так как полковник Оберучев является врагом украинского войска и Украины, то мы постановляем не исполнять приказы полковника Оберучева. <…>

И с разных сторон, то полковые советы украинских частей, то группы украинских солдат в полках присылали свои постановления о том, чтобы ушел Оберучев с поста Командующего Войсками.

Можно было, полагал полковник, силой заставить исполнять распоряжения – но тогда бы он получил ярлык борца против национальной свободы и самоопределения народов. Он предпочел подать в отставку. Керенский, а также главнокомандующий Юго-Западным фронтом генерал Володченко поначалу были против, но Оберучев поехал в Петроград, где доложил свою точку зрения Керенскому и военному министру генералу Верховскому⁵⁰². Отставка была принята.

Оберучев прямо из Петрограда в сентябре отправился в Копенгаген, на Международную конференцию по обмену военнопленными. На родину он более не вернулся; скончался в 1929 году в США.

Командующим округом с 20 октября (2 ноября) стал генерал-лейтенант Михаил Квецинский. Конфликта это новое назначение отнюдь не разрешило. Всеукраинская Рада военных депутатов тут же призвала все военные части не выполнять распоряжений нового начальника, так как он был назначен без согласия Центральной Рады⁵⁰³…

Еще до Оберучева, в начале сентября (по старому стилю), подал в отставку губернский комиссар Михаил Суковкин. Насколько известно, в этом случае речь не шла о конфликте. Суковкин мотивировал свою отставку необходимостью возвратиться к земской работе в связи с предстоящими земскими выборами. Заявление об отставке он подал в Генеральный секретариат. Винниченко ответил Суковкину, что секретариат «с сожалением принимает его отставку» и сообщает об этом Временному правительству. Суковкин оставался на посту комиссара до 15 (28) сентября⁵⁰⁴. Впоследствии он был послом Украинской державы, затем УНР в Османской империи; в 1921 году эмигрировал, умер в 1938 году в Ментоне (Франция).

Наиболее же конфликтной оказалась ситуация со сменой комиссара Временного правительства в Киеве. После ухода в отставку Страдомского его заместитель Доротов был лишь исполняющим обязанности комиссара. Генеральный секретариат не преминул указать последнему, «кто в доме хозяин». 21 сентября (4 октября) Генеральный секретарь внутренних дел направил Доротову просьбу

<…> негайно повідомити Генерального Секретаря справ внутрiшнiх, які заходи зроблено Вами, аби були припинени заколоти та бешкети в м. Київі.

На будуче Секретарство прохає Вас неодмінно і негайно повідомити Секретаріат справ внутрiшнiх про всі заходи, які будуть Вами вжити для боротьби з безпорядками.

Відповідь бажано було б мати сегодня, 21-го вересня.

На следующий день Генеральный секретариат послал комиссару текст оповещения к населению Украины «для росповсюдження в м. Київі»; в оповещении разъяснялось, что Генеральный секретариат (высший краевой орган власти на Украине) вступает в управление краем; генеральные секретари принимали лиц, имеющих к ним дела, в помещении Генерального секретариата (Крещатик, 38) в присутственные дни с 12 до 2 часов дня⁵⁰⁵.

Еще 19 сентября (2 октября) были получены сведения о том, что на эту должность будет назначен Константин Василенко⁵⁰⁶, киевлянин по рождению, выпускник юридического факультета Киевского университета, журналист, помощник редактора газеты «Киевская мысль». Василенко можно назвать ветераном социал-демократического движения: с 1897 года он был членом киевского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», предшественника ленинской партии, и участвовал в подготовке I съезда РСДРП. С 1903 года он стал меньшевиком, провел два года в ссылке. В 1917 году Василенко стал гласным киевской городской думы, с августа – членом Центральной Рады, а с 12 (25) сентября по 2 (15) октября был Генеральным секретарем труда.

Фактическое назначение затянулось, но 10 (23) октября товарищ министра внутренних дел Василий Хижняков телеграммой из Петрограда предложил Константину Василенко занять должность комиссара Киева. 12 (25) октября Василенко ответил согласием⁵⁰⁷, а на следующий день уведомил о своем вступлении в должность комиссаров Временного правительства по Киевской губернии и Киевскому военному округу, городского голову, Совет рабочих депутатов, Совет солдатских депутатов, судебную палату – и председателя Генерального секретариата⁵⁰⁸. Еще через два дня о назначании Василенко сообщила киевская пресса⁵⁰⁹. Но тотчас же по получении уведомления Генеральное секретарство внутренних дел отправило в адрес Василенко следующий ответ:

Пановi К. П. Василенко.

Вважаючи на те, що призначеннє Ваше на посаду Комiсара по м. Києву сталося без порозумiння i навiть без вiдома Секретарiату, з порушенням § 7 Iнструкцiї 4 серпня с. р., Генеральне Секретарство Внутрiшнiх Справ має честь повiдомити Вас, що Секретарiат не може визнати призначення Вашого на згадану посаду.

Генеральний Секретар Справ Внутрiшнiх В. Винниченко⁵¹⁰

Василенко «не остался в долгу». 19 октября (1 ноября) он отправил недвусмысленный ответ Винниченко:

Г. ПРЕДСЕДАТЕЛЮ ГЕНЕРАЛЬНОГО СЕКРЕТАРИАТА,

ГЕНЕРАЛЬНОМУ СЕКРЕТАРЮ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ

В. К. ВИННИЧЕНКО.

На Ваше письмо, опубликованное в местной прессе 15 октября с. г. и доставленное по моему личному адресу лишь вчера, имею честь ответить следующее.

Ваше заявление о непризнании ГЕНЕРАЛЬНЫМ СЕКРЕТАРИАТОМ моего назначения на должность Комиссара ВРЕМЕННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА по г. Киеву я довел до сведения Временного Правительства Республики.

Не входя в оценку юридической стороны предъявленного Вами протеста и полагая, что Временное Правительство не замедлит сделать по этому поводу руководящее указание, одинаково обязательное для всех подчиненных ему органов, я считаю нужным заявить, что впредь до получения соответствующих правительственных распоряжений я не признаю для себя возможным отказаться от выполнения обязанностей и от полномочий, возложенных на меня высшей властью государства, по представлению местного комитета охраны революции. Такой отказ носил бы характер политически неоправдываемого акта и являлся бы косвенным содействием той самой анархии, устранение которой в настоящее время составляет главнейшую задачу всякой власти, как центральной, так местной и краевой.

В силу изложенного считаю необходимым довести до Вашего сведения, что впредь до получения соответствующих указаний Временного Правительства, я всеми законом предоставленными мне мерами буду осуществлять возложенные на меня полномочия.

Комиссар Временного Правительства

по г. Киеву Константин Василенко⁵¹¹

Иными словами, Василенко не признает собственное непризнание Генеральным секретариатом… Действительно, в последующие дни он поддерживает телеграфное сообщение с исполняющим обязанности министра внутренних дел Сергеем Салтыковым. 15 (28) октября Салтыков присылает Василенко нечто вроде вводной инструкции: «Ознакомившись делами соблаговолите сообщить ваши предположения ближайших неотложных задачах комиссара сообщайте еженедельно сжатый обзор событий запятая более важное телеграфируйте вне очереди прошу поддерживать особенно сношения городским самоуправлением желаю успешной работы трудное время». Похоже, что в последующие дни Василенко несколько «переусердствовал» с докладами в Петроград, т. к. через четыре дня тот же Салтыков телеграфирует ему: «доклад получен продолжайте вашу линию поведения сообщайте течениях резолюциях совещаниях непременно поддерживайте ближайший контакт городским самоуправлением точка приехать сюда можете дней через двенадцать не обременяйте телеграф это трудное время»⁵¹².

За свой короткий срок на посту Василенко как минимум однажды официально связался и с городским головой, указав на некоторые нарушения, усмотренные им в постановлениях городской думы⁵¹³. В то же время с Генеральным секретариатом Василенко, видимо, вообще не контактировал. Секретариат, со своей стороны, 15 (28) октября издал циркуляр комиссарам, в котором последним предлагалось «по всем делам[,] которые касаются управления губернией[,] сноситься исключительно с Генеральным секретариатом внутренних дел как с высшим органом власти». Сам Василенко узнал об этом циркуляре из газет – непосредственно он его не получил – и передал его содержание Салтыкову⁵¹⁴. Министерство внутренних дел телеграфировало Василенко, что он может не слушаться приказаний Генерального секретариата, поскольку «законом не установлено никаких ограничений для сношений губернских и уездных комиссаров украинских губерний с министерством внутренних дел»⁵¹⁵.

Поездка Василенко в Петроград так и не состоялась. Через двенадцать дней после того, как он был туда приглашен, Временного правительства уже не существовало. Салтыков, в числе других министров, был арестован большевиками в ночь на 26 октября (8 ноября), а освобожден ровно через три месяца. Впоследствии он стал советским чиновником, но в 1930 году был снова арестован, отбыл трехлетний срок, в августе 1937 года арестован в последний раз и в 1937 году расстрелян по приговору «тройки». Василенко формально оставался комиссаром уже несуществующего правительства до 17 (30) ноября 1917 года. В январе 1918 года отошел от политической деятельности. Работал в Одесском губернском статистическом бюро, затем во Всеукраинской академии наук. В 1923 году арестован и приговорен к десяти годам. В 1938 году снова арестован, осужден на пять лет, а в июле 1941 года, вероятно, расстрелян в Виннице…

Итак, налицо был очередной конфликт между Киевом и Петроградом. Проблема, разумеется, была шире, чем конкретная ситуация с Василенко. Генеральный секретариат к тому моменту не только претендовал на статус высшей власти на Украине, но и желал считать себя органом не Временного правительства, а лишь Центральной Рады. В «жернова» конфликта попал и комиссар по делам Украины при Временном правительстве Петр Стебницкий. Узнав о том, что Временное правительство «через его голову» вошло в контакт с Генеральным секретариатом, он не посчитал возможным оставаться в своей должности и не позднее 20 октября (2 ноября) подал в отставку⁵¹⁶. В то же время, 18 (31) октября генеральных секретарей Винниченко, Стешенко и Зарубина вызвали на ковёр в Петроград – давать объяснения по поводу деятельности Центральной Рады⁵¹⁷. Корреспондент «Киевлянина», ссылаясь на «лиц, близких к Керенскому и Коновалову», сообщал, что «правительством, в случае отказа Винниченко прибыть в Петроград, рада и секретариат будут немедленно распущены и командующему войсками дадутся особые директивы. <…> Министерство [юстиции] давно получало сведения о безответственной агитации, ведущейся на Украине отдельными представителями рады. Украина стремится к сепаратизму, положение нетерпимо. Правительство, обладающее полнотой власти, примет меры к ограждению чести и достоинства России»⁵¹⁸.

Неизвестно, чем бы всё закончилось – если бы в Петрограде не произошло то, что произошло в реальности…

Захват власти большевиками в Петрограде не был неожиданностью. Сведения о подготовке выступления большевиков появились в киевских газетах за полторы недели до переворота. 14 (27) октября «Киевлянин» и «Последние новости» напечатали две телеграммы из Москвы. В одной из них утверждалось, что «[в Петрограде] сегодня [13 (26) октября. – С. М.] ожидается выступление большевиков у правительственных учреждений[,] а также у Зимнего дворца»⁵¹⁹; в другой сообщалось: «В кругах революционной демократии встревожены большевистским выступлением, которое готовится к 20 октября. <…> Умеренная часть революционной демократии принимает меры к предупреждению выступления. Лидеры этой части демократии вчера и сегодня посещали фабрики и заводы, призывая рабочих воздержаться от выступления. В кругах революционной демократии выражают надежду, что удастся предотвратить повторения событий 3–5 июля»⁵²⁰. И еще примечательная (зловещая) деталь. 20 октября (2 ноября) те же «Последние новости» перепечатали телеграмму из Саратова: на тамошнем областном съезде советов была предложена резолюция о недопустимости уличных выступлений, могущих привести к гражданской войне⁵²¹.

18 (31) октября в Петрограде состоялось экстренное заседание Совета рабочих и солдатских депутатов, под председательством Троцкого. Избрали делегатов на предстоящий второй всероссийский съезд советов (пятерых большевиков, двоих меньшевиков, одного эсера), приняли решение о бесплатном проезде солдат в трамвае… после чего перешли к «вопросу о предстоящем выступлении большевиков». Троцкий заявляет: «Газетные сведения ложны, никакой тайной политики петроградский совет не ведет. Буржуазная печать сообщила, что я подписал ордер о выдаче рабочим 5,000 винтовок. Я это сделал и буду продолжать впредь, исполняя постановления петроградского совета о вооружении красной гвардии»⁵²².

На самом деле 10 (23) октября Центральный комитет РСДРП(б) принял резолюцию о вооруженном восстании, а 16 (29) октября на расширенном заседании ЦК это решение было подтверждено. Троцкому, конечно, не очень верили даже те, кто об этом не знали (зачем раздавать рабочим винтовки – для парадов?..). Непосредственную «борьбу» с грозящим выступлением большевиков в Петрограде возглавил полковник Георгий Полковников, командующий войсками Петроградского военного округа. Однако борьба эта носила главным образом словесный характер. Полковников обратился с воззванием к населению: «Выступления эти могут повлечь за собой неисчислимые бедствия для демократии, а также поведут к гибели свободной России <…> Призываю вас, граждане, к сохранению спокойствия <…> Для подавления всякого рода попыток нарушения порядка в Петрограде мною будут приниматься самые крайние меры». В ответ большевики отсрочили (!) выступление. Максим Горький пишет статью под названием «Нельзя молчать», в которой требует, чтобы ЦК большевиков опроверг слухи о выступлении 20 октября (2 ноября); именно в этот день в Петрограде должен был открыться съезд советов. Тут же появляется статья в газете «Рабочий Путь» (клон «Правды», запрещенной после июльских событий), в которой ничего не опровергается и не подтверждается, а рассказывается, какое настанет благоденствие, когда к власти придет рабочее, солдатское и крестьянское правительство.

В течение нескольких дней, начиная с 16 (29) октября, по инициативе Петросовета был создан Военно-революционный комитет, в составе нескольких десятков человек – большевиков, левых эсеров и анархистов. Председателем его был левый эсер Павел Лазимир, важную роль в принятии решений играли большевики: Лев Троцкий, Николай Подвойский, Владимир Антонов-Овсеенко. Первое заседание комитета состоялось в ночь на 19 октября (1 ноября). Еще через три дня комитет разослал воинским частям телефонограмму, предписывающую не исполнять никаких распоряжений, не подписанных комитетом. Полковников докладывает об этом Керенскому. Временное правительство признает создание комитета преступным. Даются указания Полковникову, который считает, что «ему удастся ликвидировать этот вопрос»⁵²³.

В Киеве 16 (29) октября Яков Ядов публикует стихотворение «Буржуазная колыбельная» – ироническое и почти пророческое обращение к тем, кто, по мнению автора, надеялся «отсидеться» в предстоявшие дни и недели:

 
Спи, буржуй, слуга господский,
Баюшки-баю.
Смотрит сам товарищ Троцкий
В колыбель твою.
Расскажу тебе не сказки[,]
Быль не утаю.
Ты ж закрой от страха глазки,
Баюшки-баю.
 
 
Во Москве, во златоглавой
Бьет прибоя вал,
То Родзянко войско правой
Мобилизовал.
Но Родзянко за земельку
Постоит свою.
Будь спокоен на недельку,
Баюшки-баю.
 
 
Нам кадет опять повстанский
Подает урок:
Что наряд республиканский
Для него широк.
Начинает новый танец,
Помня роль свою…
Спи, «почти республиканец»,
Баюшки-баю.
 
 
Как Алешенька Попович,
Не боишься ков,
Хоть и жаль, что Малянтович —
Друг большевиков.
Но запомня твердо это,
Будешь тверд в строю:
Удерешь из кабинета,
Баюшки-баю…
 
 
Сделать родине услугу
Жаждешя, правый бард,
Ставши Мининым, супругу
Отнесешь в ломбард.
Тут полезное с приятным,
Будешь, как в раю.
Спи под одеялом ватным,
Баюшки-баю.⁵²⁴
 

Павел Малянтович, адвокат, родом из Витебска, выпускник юридического факультета Дерптского университета, осенью 1917 года вступил в партию меньшевиков, а 25 сентября (8 октября) по предложению Керенского занял пост министра юстиции Временного правительства и Верховного прокурора России. Еще до революции, не будучи членом РСДРП, он колебался между меньшевиками и большевиками. Теперь он был сочувственно настроен по отношению к большевикам, считая их соратниками по революционному движению.

Временное правительство, разумеется, располагало информацией о возможном вооруженном восстании большевиков. В качестве превентивной меры Керенский предложил арестовать Ленина – и поручил подготовить соответствующий приказ Малянтовичу как министру юстиции. Последний, выполняя указание, разослал органам власти и прокурорам на местах телеграмму:

Постановлением Петроградской следственной власти Ульянов-Ленин В. И. подлежит аресту в качестве обвиняемого по делу о вооруженном выступлении третьего, пятого июля в Петрограде, ввиду сего поручаю Вам распорядиться о немедленном исполнении этого постановления, в случае появления названного лица в пределах вверенного Вам округа. О последующем донести. Министр юстиции П. Н. Малянтович⁵²⁵.

И в то же время, по одной из версий, Малянтович сам предупредил Ленина о грозившей ему опасности⁵²⁶… Впрочем, информация о предстоящем аресте была опубликована в открытой печати не позднее 19 октября (1 ноября). Малянтович предписал прокурору судебной палаты сделать распоряжение об аресте Ленина; прокурор, в свою очередь, обратился к Полковникову с просьбой оказать содействие гражданским властям в аресте и доставке Ленина к судебному следователю⁵²⁷. Понятно, что с этого момента никакого секрета быть не могло. Через пять дней Ленин беспрепятственно (будучи, правда, загримирован) прошел в Смольный – штаб вооруженного восстания. Малянтович, как и другие члены Временного правительства, был арестован 25 октября (7 ноября), но уже через день, наряду с другими министрами-социалистами, освобожден. Он не уехал из России, и, разумеется, распоряжение об аресте Ленина его «друзья»-большевики ему припомнили… В 1930 году Малянтович был арестован и приговорен к десяти годам лишения свободы. Правда, благодаря стараниям влиятельных друзей в 1931 году он был освобожден, но в ноябре 1937 года арестован повторно и в январе 1940 года расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного суда⁵²⁸.