Текст книги "Киев 1917—1920. Том 1. Прощание с империей"

Сознавая, что свобода печати есть одно из лучших завоеваний революции, мы, рабочие «Киевской мысли», всей душой протестуем против отвратительного варварского насилия, чинимого Лениными, Троцкими и др. над печатью.

Шлем горячий привет петроградскому союзу рабочих печатного дела, стойко борющемуся за свободу печати⁸²⁰.

19 ноября (2 декабря) в Киеве получили сведения о разгоне большевиками Петроградской городской думы⁸²¹ (Московскую думу распустили еще раньше, 5 (18) ноября). Это едва ли могло способствовать росту популярности большевиков среди населения – во всяком случае, просвещенной его части. Прийти к власти они могли только насильственным путем.

Они продолжали действовать в духе «Приказа № 1» Пятакова. Примечательно, что уже 10 (23) ноября, через два дня после издания этого приказа, Совет солдатских депутатов его дезавуировал, опубликовав призыв не подчиняться ему. Большевики, естественно, опубликовали контр-призыв, обвинив «оборонцев» в попытке «прислужиться ко всяким противникам революции». В ответе Президиуму Совета солдатских депутатов ВРК подчеркнул, что, дескать, попытался было согласовать свое предписание (Приказ № 1) с Генеральным комиссаром Петлюрой и, лишь не получив ответа, был вынужден действовать помимо Центральной Рады⁸²².

18 ноября (1 декабря) Военно-Революционный комитет опубликовал короткое предписание, за подписью Пуке: «<…> безотлагательно всем частям, паркам, батареям и др[угим] войсковым частям <…> отправить по одному человеку к 12 час[ам] дня 19 ноября в В[оенно-]Р[еволюционный] Комитет (во Дворец). Необходимо немедленно выбрать в каждой отдельной воинской части одного комиссара, выбранным [комиссарам] явиться в Военно-Революционный Комитет 20‑го ноября в 12 час[ов] дня»⁸²³. Очевидно, речь шла о «смотре сил» перед планировавшимся выступлением.

Солдатская секция Исполкома объединенного Совета не отступала от своей позиции. 19 ноября (2 декабря) она вынесла постановление о роспуске ВРК и сформировании, вместо него, нового «комитета спасения революции». ВРК этому решению, естественно, не подчинился. В заявлении за подписью Пятакова говорилось: «Военно-Революционный комитет объявляет, что[,] будучи избран на объединенном заседании Советов Солдатских и Рабочих Депутатов[,] он таковым может быть и распущен. <…> Все остальные комитеты, вроде «комитета спасения», как органы[,] не избранные Советом С[олдатских] и Р[абочих] Депутатов[,] совершенно неправомочны»⁸²⁴. Через два дня в «Пролетарской мысли» было опубликовано письмо некоего солдата Забродина. Автор напоминал, что от Совета солдатских депутатов в объединенный Исполнительный комитет было избрано всего 5 большевиков, после чего восклицал: «Неужели мы допустим, чтобы вся меньшевистско-эсеровская клика уступала буржуазии кровью добытые завоевания революции?! Нет, этого не должно быть!» Нужно, утверждал он, «немедленно повести агитацию среди воинских частей и требовать переизбрания представителей в сов[ет] солд[атских] деп[утатов]. Эти представители давно уже не отражают общей линии воинских частей, которые в подавляющем большинстве признают рабоче-крестьяснкое советское правительство»⁸²⁵.

24 ноября (7 декабря) в 6 часов вечера в зале купеческого собрания открылось третье за три недели общее собрание Совета рабочих и солдатских депутатов, созванное по требованию большевиков. На этот раз председателем собрания избрали Леонида Пятакова, который получил 244 голоса (кроме большевиков, за него проголосовали украинские социал-демократы) против 133 голосов (меньшевиков, российских и украинских эсеров, бундовцев) за Григорьева. Последнего в результате избрали товарищем председателя⁸²⁶.

Большевики еще на этапе подготовки, призывая своих сторонников приходить на собрание, утверждали, что предыдущее собрание (то, с которого они ушли) «не могло иметь законной силы за неприбытием достаточного числа членов рабочей секции»⁸²⁷. И теперь они потребовали вернуться к вопросу о власти. Меньшевик Смирнов напомнил, что предыдущее собрание уже решило этот вопрос, а на заседании Исполкома было решено, что вопрос может быть поставлен вновь, если на следующем собрании будет присутствовать 500 человек. Поскольку сейчас налицо 411 человек, то вопрос не может быть поставлен. На это Андрей Иванов заявил: большевики согласны с тем, что вопрос сейчас нельзя ставить, но и решению предыдущего собрания подчиняться они не намерены.

Большевик Бакинский предложил нечто вроде компромисса: назначить новое заседание на 29 ноября (12 декабря), причем оно должно быть правомочным вне зависимости от того, сколько депутатов на него явится. Пока же, заявил он, «определяющей линией поведения должна быть та, которая была принята на Общем Собрании в Городском театре в октябрьские дни» (то есть на заседании 4 (17) ноября, которое приняло решение о передачи всей власти Советам).

С этим, естественно, не согласились меньшевики и эсеры, полагавшие, что тем самым собрание все-таки пытается решить вопрос о власти. И здесь вмешался председательствовавший Пятаков. «Мы не ставим вопрос о власти на повестку дня, – сказал он, – но нам нужно решить: постановлению какого Общего Собрания нам нужно подчиниться, того ли[,] которое было в Городском Театре, или того, с которого ушла большевистская фракция». (Для себя-то большевики этот вопрос уже решили, но они хотели навязать свое решение всем остальным.) И вознамерился поставить предложение Бакинского на голосование.

Представители украинских партий встали с мест, чтобы выйти из зала.

Дебаты продолжились. Григорьев заявил: «Воля киевских рабочих и солдат выявилась с полнотою не тогда – в Городском театре, где было решено “вся власть советам“, а при выборах в Исполнит[ельный] Комитет» (которые состоялись позже). Если уж ставить вопрос о власти, предложил он, – то путем перевыборов Исполкома. Затем выступил украинский большевик Пащенко, который повторил тезис, уже знакомый нам по письму солдата Забродина: «Я уже несколько месяцев работаю среди украинских солдат и знаю их настроение. Оно совершенно не таково, как у Вас, лже-социалисты!» Подлил масла в огонь дебатов Горвиц, который предложил вообще «не решать вопрос о власти голосованием, потому, что он [все?] равно решен в Петрограде победой рабочих и солдат».

Пятаков все-таки поставил на голосование предложение Бакинского. В ответ меньшевики, российские и украинские эсеры и бундовцы заявили, что покидают собрание. «До свидания! Милости просим! Сколько за вами рабочих?» – кричали им вслед.

Пятаков попросил пересчитать оставшихся; выяснилось, что осталось 260 человек. Предложение Бакинского проголосовали: «против» – ни одного, воздержалось – 7⁸²⁸. Таким образом, официальная (насколько ее можно было считать таковой) позиция киевского Совета вернулась к той, что была высказана 4 (17) ноября: «Вся власть Советам!».

А тем временем Военно-Революционный комитет продолжал готовиться захватить власть не на словах, а на деле.

За четыре часа до заседания Совета, в 2 часа дня того же 24 ноября (7 декабря), в помещении ВРК, во дворце, состоялось общее собрание комиссаров отдельных воинских частей киевского гарнизона⁸²⁹. Было принято секретное решение: в течение ближайших нескольких дней (ориентировочно трех) привести все части в полную боевую готовность и ждать дальнейших распоряжений ВРК. 27–29 ноября (10–12 декабря) товарищ председaтеля Комитета Пуке был занят приведением в боевую готовность тыловой артиллерии особого значения (ТАОН) Юго-Западного фронта, дислоцировавшейся на левом берегу Днепра.

На заседании дивизионных комитетов и комиссаров в Броварах было выяснено, какие части готовы немедленно выступить. «Настроение всех почти собравшихся было боевое, – вспоминал Пуке через десять лет после событий. – Особое нетерпение проявляли ближайшие к Киеву батареи, принимавшие участие в октябрьских боях. В район железнодорожн[ой] ветки между расположением батарей было подтянуто до 30 вагонов боеприпасов. Новые 3-дюймовки, тяжелые 6–8[-дюймовые] “Викерсы” и японские 42-лин[ейные] “Арисаки” говорили о мощности нашей артиллерии. <…> В ночь на 29-ое ноября, начальникам, комиссарам и председателям бат[альонных] комитетов, было отдано распоряжение быть к утру готовыми к бою, а командам охраны, с пулеметами и 2‑мя легкими батареями, ночью выступить на охрану мостов, соединяющих Киев со Слободкой»⁸³⁰.

В 20‑х числах ноября (по старому стилю) большевики «пронюхали», что на ипподроме, рядом с 3‑м авиапарком, на открытом пространстве хранились новенькие американские винтовки, сложенные в деревянные ящики (вероятно, предназначавшиеся для фронта). Охранял этот склад небольшой караульный отряд. Пятакову и Богданову удалось договориться с солдатами. С помощью 3‑го авиапарка и арсенальцев штаб Красной гвардии организовал экспедицию на склад. Изъяли более 1000 винтовок, которые сначала перевезли во дворец, а затем раздали рабочим⁸³¹.

Украинцы, разумеется, по крайней мере в общих чертах понимали, чтó намечается – и тоже не сидели сложа руки. В ночь на 25 ноября (8 декабря) украинские военные вывезли два броневика из казарм 26‑го броневого отделения на Печерске. Командир отделения большевик Мытищенко попытался протестовать, и его арестовали. Правда, это имело и обратный эффект: возмущение некоторых частей гарнизона, которым умело воспользовались большевистские агитаторы.

Командующий округом подполковник Павленко решил прибегнуть к демонстрации силы. 26 ноября (9 декабря) на Софийской площади состоялось празднование дня Святого Георгия, в честь которого устроили военный парад. Командовал парадом подполковник Капкан. Вид украинских полков, по-видимому, усилил сомнения части киевских большевиков в успехе будущего вооруженного восстания⁸³² (о чем речь ниже). 27 ноября (10 декабря) украинцы провели «показательную порку» в Конотопе. За некоторое время до того конотопский гарнизон, состоявший главным образом из большевистски настроенных артиллеристов, объявил о переходе всей власти в руки Совета рабочих и солдатских депутатов – но, не в пример киевскому Совету, подтвердил свои слова делом, захватив большинство правительственных учреждений в городе. Распоряжением Павленко в Конотоп были отправлены две роты «куреня смерти», которые по прибытии на место окружили гарнизон и потребовали сдать оружие. Большевики капитулировали. У них отобрали пулеметы, броневики и одно орудие, а разоруженных солдат отправили в Московский военный округ⁸³³.

На кого могли опереться стороны в случае серьезного вооруженного противостояния?

По приблизительным оценкам, ВРК мог рассчитывать приблизительно на 4000 солдат и красногвардейцев. Украинский гарнизон Киева насчитывал около 17 000 бойцов – но далеко не все они были готовы выступить против большевиков. Шансы той или иной стороны могли значительно вырасти, если бы удалось подтянуть резервы. Украинцы могли рассчитывать на 156‑ю дивизию (6000 штыков) или 153‑ю дивизию из состава 34‑го корпуса (10 000 штыков). Большевики – на 25‑тысячный 2‑й Гвардейский корпус, располагавшийся в районе Жмеринки⁸³⁴.

И здесь вновь, как и в начале ноября, проявилась разобщенность самих большевиков. Среди них не было единого твердого мнения о том, как следует поступать.

Леонид Пятаков считал, что необходимо немедленно готовить восстание. Не найдя должной поддержки в городском комитете РСРДП(б), он обратился к председателю областного комитета – Евгении Бош. Та положительно отнеслась к идее и сразу же предложила задействовать 2‑й Гвардейский корпус. ВРК отправил своих представителей в Ставку к Крыленко, чтобы получить согласие на переброску корпуса в Киев. Верховный Главнокомандующий, ожидаемо, согласился. Но… такое решение стало неожиданностью для части киевских большевиков, которые считали, что это спровоцирует Центральную Раду, а сил сражаться с ней у большевиков не хватит⁸³⁵.

В ночь с 29 на 30 ноября (12 на 13 декабря) во дворце состоялось расширенное заседание киевского партийного комитета РСДРП(б), с участием рабочих Арсенала – одного из центров планировавшегося восстания – и большевистской фракции Совета. Теперь Леонид Пятаков сообщил, что «наши части, расположенные в городе, еще не приведены в полную боевую готовность и проявляют недостаточную бдительность». Большевики также «не сомневались в том, что Ц[ентральная] Рада, имея повсюду своих лазутчиков, осведомлена о наших приготовлениях»⁸³⁶. И, разумеется, не ошибались. Так, сообщение о том, что начальник штаба Верховного Главнокомандующего Михаил Бонч-Бруевич (первый генерал старой армии, перешедший на сторону большевиков) отдал распоряжение одному из полков 2‑го гвардейского корпуса двигаться на Киев, было 30 ноября (13 декабря)… опубликовано в газете «Нова Рада». Тогда же Симон Петлюра разослал всем военным организациям и учреждениям телеграмму о запрете любых перемещений войск на Украину и по Украине без особого разрешения Генерального секретарства военных дел⁸³⁷. Большевики решили отказаться от вызова 2‑го гвардейского корпуса в Киев⁸³⁸.

Основной же вопрос, о восстании, на ночном заседании поставили на голосование. Пятаков, несмотря на собственное сомнение в готовности, предложил немедленно выступить. «За» голосовали Бош, Рафаил, Горбачев и некоторые другие. Против – Гамарник, Горовиц, Майоров, Крейсберг, Дора Иткинд. Сторонники немедленного восстания получили на один или два голоса больше. Противники еще раз попытались убедить оппонентов в своей правоте, но представители ВРК завили, что решение уже принято, и комитет будет действовать. Тогда пятеро противников заявили, что «снимают с себя ответственность за исход восстания, предупреждая, пока не поздно, пересмотреть вопрос».

План восстания, разработанный ВРК, звучал, в изложении Пуке, так:

1. Мы начинаем наступление; военными действиями руководит В[оенно]-Р[еволюционный] К[омите]т.

2. Центром и опорной базой восстания является Печерск (Арсенал и 3 авиапарк).

3. Артохрана [ТАОНа] и понтонный б[атальо]н защищают мосты через Днепр.

4. Арсенальцы, 2-й Зап[асной] телегр[афный]. б[атальо]н, саперная рота с 1-й конно-горной багареей, составляют главную ударную группу и после артиллерийской подготовки, вместе с остальными частями Красной Гвардии, занимают город.

5. Железнодорожный и Шулявский отряды Красной Гвардии вместе с 5-м авиапарком, занимают и охраняют вокзал, не допуская переброски подкреплений к противнику.

6. 1-й конно-горный дивизион обстреливает расположение противника в городе, в случае надобности, вокзал и защищает подступы к Печерску.

7. Артиллерия ТАОН’а подтягивается ближе к Киеву и стреляет по казармам, где расположены силы противника, по Центральной Раде, а также помогаег защитникам мостов. Дальнобойная артиллерия, в случае необходимости, стреляет по вокзалу и другим местам.

8. 2-й гвардейский корпус защищает с юго-запада подступы к Киеву. Не допускает продвижения сюда частей противника и выделяег нам на подмогу 1–2 надежных боевых полка.

Центральной Раде предложили объявить ультиматум, потребовав от нее немедленно прекратить «враждебные действия» по отношению к Советам и ВРК, разоружить враждебные Советам войска и согласиться на предложения большевиков об организации власти. На ответ давался час (!). При неполучении ответа ВРК начинал военные действия в 7 часов утра 30 ноября (13 декабря)⁸³⁹. Условным знаком к началу восстания должен был стать артиллерийский выстрел с полигона на левом берегу Днепра⁸⁴⁰.

Рада остается краевой властью временно, до созыва Всеукраинского съезда Советов, а власть в городе немедленно переходит к Совету рабочих и солдатских депутатов и ВРК.

Но ни до предъявления ультиматума, ни до военных действий не дошло. Центральная Рада сыграла на опережение – и вполне успешно.

Вечером 29 ноября (12 декабря) подполковник Капкан уже имел информацию о намерениях ВРК⁸⁴¹. Тем же вечером части украинской 1‑й гвардейской дивизии (состоявшей из Богдановского, Полуботковского, Дорошенковского и Георгиевского полков⁸⁴²) выдвинулись из казарм и приступили к разоружению большевизированных частей.

Некоторые части украинские войска окружали большими кольцами солдат, в некоторых – после тревоги требовали сдачи оружия. И в том и в другом случае оружие сдавалось беспрекословно. Разоружение шло быстрым темпом и было почти закончено к 4‑м часам утра⁸⁴³ – через час после того, как ВРК послал комиссаров в части с приказом выступить⁸⁴⁴. Время, таким образом, было рассчитано практически идеально. Разоруженными оказались: понтонный и телеграфный батальоны; 3‑й и 5‑й авиапарки; ружейные мастерские; 1‑я конно-горная батарея; 524‑я Рязанская дружина; 5‑й железнодорожный батальон⁸⁴⁵.

В 3‑й авиапарк, располагавшийся вблизи Лавры, у нынешней Цитадельной улицы⁸⁴⁶, солдаты Богдановского полка прибыли еще в 11 часов вечера 29 ноября (12 декабря). Солдаты парка отдали все свое оружие. «Улов» был огромным: 350 пулеметов, свыше 5 миллионов патронов, ручные бомбы разных систем, автоматические ружья, пироксилиновые шашки, дымовые завесы, бронебойные пули⁸⁴⁷…

Владимир Сергеев, солдат 3‑го авиапарка, бывший одно время комендантом Лавры, рассказывал:

Парк хотел обезоружить [войска Центральной Рады] с 13 на 14-е ночью, но свои шпионы из парка – чиновник по фамилии Кустовский и фельдшер Борзенко – сообщили Раде [о готовящейся акции] заблаговременно и та, не долго думая, в ночь с 12-е на 13-е [ноября] явилась с полком Богдана Хмельницкого в 3-й авиационный парк.

Тут заблаговременно были поставлены из щирых украинцев свои же парковые часовые, которые знали все ходы и выходы. Когда полк Богдана Хмельницкого подошел к воротам, часовые их пропустили в парк, а после уже в казармы. Там был вызван дневальный дежурный, которого арестовали, после чего [богдановцы] напали на сонных солдат, но поначалу не стали их будить, а кинулись к сундукам и стали штыками ломать замки и грабить кожаные тужурки, шаровары, оружие и др. вещи.

Проснувшиеся солдаты в ужасе смотрели, что такое делается, [и когда об этом] спросили богдановцев, те ответили, что мы вас обезоружили, а [ваши] винтовки, которые находились в пирамидах, забрали.

[Нам] даже не дали дождаться утра, стали кричать “геть з казарми”, повели на вокзал, где уже были приготовлены вагоны для отправки. Некоторые солдаты, у которых осталось оружие, и которые помещались в отдельной казарме (богдановцы не знали, что там еще живут солдаты 2-го авиапарка), узнав, что их товарищей обезоружили, дали по богдановцам три ружейных залпа, но это ни к чему не привело, так как богдановцев был целый полк с пулеметной командой, а оставшихся парковцев с оружием было всего 60 человек. После сопротивления последние также были обезоружены, одна рота богдановцев повела под штыками парковых солдат на вокзал, а оставшиеся направились обезоруживать остальные советские части. В 3‑м авиационном парке к утру был поставлен караул из украинских юнкеров.

Когда утром на работу пришли парковые солдаты, которые проживали в городе – <…> человек 400, то убедились, что у ворот, канцелярии штаба, у всех выходов и входов, у мастерских стоят не свои часовые, а украинские юнкера. Когда люди собрались и хотели приступить к работе, то их не допустили, а на вопрос когда же можно будет начать работать, юнкера ответили, что тогда, когда наведут порядок и всех большевиков выгонят в Великороссию <…>

Тогда временно командиром парка Центральной Радой был назначен фельдшер Борзенко, так как последний знал всех парковых солдат, в это же время Центральная Рада вывозила из парка патроны, пулеметы, оружие, которого было очень много⁸⁴⁸.

Как видим, операция была неплохо подготовлена. Действительно, большевистских солдат не только разоружили, но и разделили по месту рождения; тех, кто родился не на Украине, посадили в железнодорожные эшелоны и отправили в Россию. Савве Бондаренко это запомнилось так:

В ночь с 30 ноября на 1 декабря [на самом деле с 29 на 30 ноября. – С. М.] в авиапарк через валы ворвались банды гайдамак и начали вытаскивать из казарм во двор парка сонных раздетых солдат русской национальности. В казарме они произвели повальный грабеж независимо от национальной принадлежности. Солдат под конвоем направили на вокзал, где усадили и заперли в неотапливаемые вагоны. Центральная Рада приступила к разоружению парка, оставив всего несколько десятков винтовок с патронами для несения караульной службы⁸⁴⁹.

Каленик Ефремов утверждал:

<…> они вскочили в наши казармы и в первую очередь забрали у нас оружие, патроны и т. д.

И заставили солдат открыть свои сундуки и чемоданы, будто бы искали оружие, а между прочим забирали лучшие солдатские вещи.

Вскрыли склады, и под видом[,] что забирают оружие, забирали дорогие вещи и материалы.

Потом начался отбор солдат русских, наших товарищей.

Очень много отобрали, и сейчас же выводили из казарм и отправляли на вокзал, не дав им взять не только каких-либо продуктов, но даже и своих вещей не дали взять, и одет[ь]ся как положено не дали.

Много наших товарищей забрали[,] в том числе забрали и т. Новикова М., Оленского и др[угих].

На вокзале, под усилен[н]ой охраной, посадили всех наших товарищей в товарные вагоны, закрыли и отправили по жел[езной] дороге, через Днепр под усилен[н]ой охраной.

И объявили, что “этот эшалон [sic] с солдатами отправляем в Россию”.

На другой день, хотя это было очень секретно, все же мы узнали, что когда эшалон отъехал дальше от Киева, то там было что-то невероятное – многих наших товарищей р[ас]стреляли[,] в том числе и товарища Новикова Михаила.

Но впоследствии, как нам стало известно, наши товарищи сумели разделат[ь]ся с охраной, обезоружили их и т. д., и присоединились к революционным в[оинским] частям⁸⁵⁰.

О разоружении 5‑го авиапарка вспоминал Василий Ленский-Герасименко, член Совета солдатских депутатов Киевского военного округа:

В начале декабря Центральная рада решила в одну ночь разоружить все революционные войска в Киеве. Разоружение происходило ночью, когда все солдаты спали в казармах. Я хорошо помню, как к нашим казармам 5‑го авиационного парка (хутор Грушки), когда все спали, кроме дежурных, подошли войска контрреволюционной рады, была тишина, на дворе шел снег, я услыхал дневального крик, «мы окружены». В 5‑м авиационном парке было много пулеметов, но напали на нас «петлюровцы», когда все спали. У дверей и окон были вооруженные солдаты-«петлюровцы», как их тогда так называли, стояли с винтовками со штыками, а командовал Петлюровский «Сотник». Всем нам был приказ – одеваться и выходить во двор. Несмотря на мой протест, что не имеете права нас разоружать и так с нами поступать, выводить солдат во двор как арестованных, я предъявил свой мандат, что являюсь депутатом Совета Солдатских депутатов Киевского Военного Округа, но меня «Петлюровцы» окружили и под штыками повели во двор. Здесь нас выстроили и начали спрашивать про фамилию [sic] и кто где родился и жил до армии? Кто родился на Украине ставили в одну сторону, кто родился в России тех ставили в другую, так сортировали до утра, было холодно, многие замерзли, возмущались, но ничего не помогло, ответ был один – кто родился не на Украине, отправить в хутор «Михайловский»⁸⁵¹.

Для разоружения артиллерии, на левом берегу Днепра, хватило небольшого количества солдат – несмотря на то, что артиллерия была рассредоточена на 40 километров, в направлении Броваров. Украинцы и здесь опередили противника, перейдя Цепной мост до того, как его успели занять большевики, и застав ТАОНовцев врасплох⁸⁵². Обезвредили около 70 орудий; артиллеристы успели только снять с них затворы (они имели на этот счет инструкции – испортить орудия, если невозможно будет удержать их) и сдаться. В единственном, видимо, месте большевики попытались оказать сопротивление – вблизи Слободки, где артиллерия открыла стрельбу. По сведениям, поступившим к подполковнику Капкану, украинцы за всю операцию потеряли 1 убитого и 4 раненых; у разоруженных частей потерь не было⁸⁵³.

Большевики ждали сигнала к выступлению – выстрела с артиллерийского полигона. Михаил Майоров (который был противником восстания, но подчинился решению большинства и остался со всеми, чтобы участвовать в руководстве действиями) вспоминал:

Ждем; – уже пять часов утра; нет никаких вестей. В помещении, где мы устроили Штаб, весело, света много. Публика очень устала, целый день было тревожно, всю ночь заседали, ругались, все ждали условленнаго сигнала к восстанию. Тов. Рафаил большой сторонник восстания; он в хорошем настроении и не дает остальным скучать. Известий все нет. Понемного становится ясно, что никакого выступления, очевидно, не будет. Так и было. По дороге наши Комиссары были арестованы⁸⁵⁴.

Действительно, Пятаков и Павилайтис (им двоим, наряду с Пуке, было поручено непосредственное руководство операциями) пытались пробиться к своим частям на Печерске, но встретили украинскую пехоту, занимавшую улицы и продвигавшуюся к Цепному мосту. Тогда они попытались попасть на полигон, но не добрались и туда⁸⁵⁵. Утром членов депутации, отправившейся на полигон, арестовали на Цепном мосту. В числе задержанных оказались: Пятаков, председaтель областного комитета советов рабочих и солдатских депутатов Эрлихерман, секретарь рабочей секции Исполкома Совета Голубенко, председатель профессионального союза металлистов Горбачев и другие. Задержанных доставили в штаб полка имени Богдана Хмельницкого⁸⁵⁶. Затем по крайней мере Пятакова, по всей видимости, перевели в помещение Центральной Рады.

Что сделали бы большевики, поймав «на горячем» группу деятелей, готовивших против них восстание (пусть на то и не было юридических доказательств)? Зная реальную историю, можно с уверенностью сказать: провести под арестом несколько дней – самое легкое, что могло бы ожидать повстанцев. Украинцы поступили иначе.

Президиум Центральной Рады, узнав, что арестованного Пятакова держат в помещении Рады, послал запрос на имя председaтеля Генерального Секретариата, т. е. Винниченко:

До відома президіума Центральної Ради дійшло, що дня 30 листопада в помешканню Центральної Ради був задержаний під арештом впродовж трьох годин, ніби то з наказу Генерального Секретарі́ату, громадянин Леонид Пятаков. Вважаючи недопустимим, щоб помешкання Ц[ентральної] Ради робилось місцем чийогось задержання, просимо Генеральний Секретаріат негайно розслідити, з яких важних причин і з чийого наказу був задержаний громадянин Пятаков і яким правом місцем його задержання зроблено пробуток найвищого законодатнього органу України⁸⁵⁷.

И Винниченко отреагировал мгновенно. Он отдал коменданту штаба округа приказ: «Немедленно освободить всех задержанных во время разоружения частей». В тот же день, 30 ноября (13 декабря), Пятакова и всех остальных задержанных освободили⁸⁵⁸.

И это, естественно, дало им психологическое преимущество.

В официальном сообщении Генерального Секретариата от 30 ноября (13 декабря) утверждалось: «Приклад братовбивчої, крівавої війни в Петрограді, Москві та й самому Київі, погрози віддати на розгром безвинне населення Київа примусило Генеральний Секретаріат одібрати зброю у найбільш анархистичних частин і деякі з них навіть вислати за межи Української Народньої Республіки»… но следующая же фраза звучала так:

Під час роззброєння військовими Українськими частинами було випадково [! – С. М.], без наказу Генерального Секретаріату затримано деяких членів воєнно-революційного Комітету, але в сей же день випущено⁸⁵⁹.

Формальных доказательств подготовки восстания в Киеве Генеральный Секретариат не представил. К тому же «признались», что Генеральное секретарство военных дел узнало о разоружении большевистских войск только утром 30 ноября (13 декабря), т. е. post factum⁸⁶⁰. Выходило так, что это разоружение было чем-то вроде самоуправства Капкана, без ведома Петлюры. Большевики выглядели чуть ли не «невинно пострадавшими». И они, разумеется, этим воспользовались.

Того же 30 ноября (13 декабря) Исполком Совета рабочих депутатов, по согласию с центральным советом фабрично-заводских комитетов и центральным бюро профессиональных союзов призвал ко всеобщей забастовке с политическими требованиями к Генеральному секретариату:

1) Обратное вооружение разоруженных частей;

2) Пропуск на Дон большевистских войск;

3) Задержание следующих на Дон казачьих эшелонов⁸⁶¹.

Из этого, правда, почти ничего не вышло. Городской голова Рябцов издал обращение к гражданам Киева, поддержанное городской думой, в котором призвал не допустить нарушения деятельности важнейших городских предприятий – электростанции, водопровода, канализации⁸⁶². Рабочие городского трамвая, водопровода и электростанции действительно не поддержали забастовку. На ряде заводов и фабрик собрания рабочих вынесли резолюции против забастовки. Высказались против нее и все социалистические партии, исключая большевиков. Всего в забастовке приняли участие, по разным сведениям, от 15 до 22 тысяч рабочих. Не примкнули к стачке рабочие газетных типографий, и 1 (14) декабря вечерние газеты вышли. Только вечером этого же дня газетные рабочие, под давлением, все-таки прекратили работу, из-за чего, как утверждала «Киевская мысль», на следующий день утром вышел только «Киевлянин». «Интересно отметить, – съехидничал корреспондент, – что это уже во второй раз в течение последних недель город и край, благодаря мудрой политике большевистского правления союза печатников, оставляются на исключительное попечение правой газеты».

«Киевская мысль» слегка согрешила против истины. 2 (15) декабря вышла одна более чем левая газета: первый, он же последний номер «Известий стачечного комитета». Но число бастующих в этот второй день стачки значительно уменьшилось. Рабочие типографий на общем собрании в тот же день (присутствовало 116 человек) выразили резкое несогласие с большевистской политикой членов правления союза рабочих печатного дела и потребовали его переизбрания. Подавляющим большинством голосов (2 «против», несколько воздержавшихся) было принято воззвание, которое заканчивалось, ни много ни мало, словами: «Долой насильников-большевиков, разрушителей, губителей народа и рабочего класса!»⁸⁶³

Видя, что продолжать бесполезно, стачечный комитет принял решение прекратить акцию. В воззвании о ее прекращении говорилось: «Цель достигнута. Стачка-протест закончена. Пусть опять начнут работать фабрики и заводы, пусть пролетариат опять оживит замершие машины». Каким образом была достигнута цель, оставалось непонятным. Генеральный секретариат и не подумал выполнить ни одного из требований бастовавших. Последние просто попытались «сохранить лицо», сделать хорошую мину при плохой игре⁸⁶⁴.