Текст книги "Киев 1917—1920. Том 1. Прощание с империей"

Вслед за Винниченко выступил один из тех, кто воздержался при голосовании – российский эсер Суховых. «Принципиально мы ничего не можем сказать против возглашения [sic] самостоятельности и не можем голосовать против этого. <…> Мы только считаем, что в момент, который переживает бывшая Российская Империя, из которой вышли великая русская революция и украинская республика – в этот момент этот шаг является недостаточно своевременным», – начал он¹¹⁰⁷. Ему не давали говорить, прерывая его криками, кашлем и шиканьем. Грушевскому стоило больших усилий дать возможность оратору закончить. «К федерации социалистических республик, о чем говорил председaтель рады народных министров Винниченко, – сказал в конце своей речи Суховых, – мы можем идти только через федерацию российских республик». Здесь ему устроили настоящую обструкцию. «Я не удивлялся[,] когда мне шикали в первой части моей речи, – добавил он, – но когда вы мне шикаете сейчас, то я имею полное доказательство моим словам, что большевизм уже здесь, в стенах рады»¹¹⁰⁸.

Было полвторого ночи. В заседании объявили перерыв до восьми часов вечера.

Примечательно, как сообщили об историческом заседании киевские газеты.

«Нова Рада» привела короткий репортаж о ходе заседания, полностью процитировала вступительную речь Грушевского, коротко сообщила о ходе и результате голосования, одной фразой отметила факт выступления Винниченко и ни слова не сказала о том, что выступил Суховых¹¹⁰⁹.

Репортаж «Последних новостей» заметно полнее. Полностью процитировав речь Грушевского (в переводе на русский), их корреспондент подробно осветил ход и результаты голосования (в частности, только благодаря ему мы знаем, кто именно голосовал против) и привел краткие конспекты речей Винниченко и Суховых¹¹¹⁰.

В материале «Киевлянина» речь Грушевского приводится в сокращении, рассказ о процедуре голосования – с некоторыми подробностями, речь Винниченко – кратко, после чего почти дословно воспроизводится речь Суховых, занимающая в итоге более половины всего материала¹¹¹¹.

Заседание возобновилось 12 (25) января в 9 часов вечера. Начали с того же, на чём закончили минувшей ночью – с заявлений представителей фракций по результатам голосования. Первым от имени меньшевиков и Бунда выступил Либер, прочитавший длинную письменную декларацию, в которой пытался доказать ошибочность издания Универсала. Ему, естественно, устроили обструкцию. Чтобы установить спокойствие, Грушевскому пришлось пригрозить очистить зал от посторонней публики, оскорбляющей высокое собрание. Публика действительно вела себя по-хулигански, не гнушаясь ругательствами. Грушевского поддержал Писоцкий из фракции украинских социал-демократов, попросивший слова без очереди. Если публика, не члены Рады, продолжат вести себя недопустимо, то мы внесем предложение очистить зал от не членов Рады, сказал он.

После чего разразился министерский кризис.

«Наша фракція хоча й одноголосно вчора висловилась за Універсал, одначе ми не зовсім ним задоволені», – сказал Шраг, выступивший от фракции украинских эсеров. Он уточнил: эсеры считали, что необходимо переизбрать Малую Раду пропорционально составу Центральной Рады, заново сформировать Генеральный секретариат – то есть Раду народных министров – а также… передать власть на местах Советам депутатов¹¹¹².

Действительно, эсеры хотели внести положение о переходе власти на местах к Советам в текст самого Универсала. Утверждали, что таким образом они хотели перехватить инициативу у большевиков, которые надвигались на Украину (в прямом и переносном смысле). Теперь же они, будучи большинством в Центральной Раде, выдвинули требование об избрании нового кабинета, в котором они, эсеры, также составляли бы большинство¹¹¹³.

Заявление украинских эсеров вызвало удивление у украинских социал-демократов, и от их имени с ответным заявлением выступил Гермайзе.

«Ви, т[овариші], злякалися, – сказал он. – Злякалися і одступили. Ви злякалися до того, що загубили свої сили. І ви post factum стараєтесь перехопити гасла російського большевизму і тим думаєте спасти своє становище. У нас цього нема. Ми не одступаємо. Ми віримо, що те, що було проголошено вчора, справді є життьова потреба. А у вас цієї віри нема, бо ви песімісти…» После чего заявил, что украинские социал-демократы отзывают своих представителей из Рады народных министров.

Шраг возразил на это, заявив, что «демарш» эсеров не есть акт недоверия, «а просто, що варяги зробили своє і повинні уступити місце їм»…

Дебаты продолжались еще долго. Борис Мартос отозвался об украинских эсерах в таком тоне: «Вони були недорослою дитиною, а ми їм – нянькою. Виростили ми ту дитину і нянька стала непотрібною. Дуже раді! Нехай же та дитина тепер попрацює і на нас!..» Генеральный секретарь Александр Золотарев заявил о своем уходе с должности контролера, по принципиальным причинам. Выступили представители меньшинств, голосовавшие против, а затем – Корсак, приветствовавший Универсал. Он говорил по-польски. Заявив, что «Россия единая, неделимая, царская Россия – фикция», он сорвал долгие аплодисменты.

Под конец выступили члены мирной делегации, приехавшие из Бреста (о чём мы рассказывали выше). Заседание закончилось поздно ночью¹¹¹⁴.

Министерский кризис продолжался полным ходом. 14–15 (27–28) января происходили «продолжительные и весьма бурные заседания украинских фракций рады», не приведшие ни к какому результату¹¹¹⁵. В конечном счете, 16 (29) января Винниченко подал в отставку¹¹¹⁶.

Как это и показали выступления на заседании Малой Рады, реакция на Универсал была неоднозначной, даже среди самих украинцев.

«Робітнича газета», орган УСДРП, 12 (25) января опубликовала взвешенную заметку «Самостійна Україна», в которой охарактеризовала Универсал как «нечуваний по далекосяглости акт», а также зафиксировала: «Тепер весь рух війська совіту народних комісарів – є се дійсно війна з незалежною Українською Республикою. Тепер сильнійше розкриються очи українському народові: все ширші масси належно оцінять поводження сусідньої держави». И внутри страны, продолжал автор заметки, ситуация станет яснее – ибо до сих пор, дескать, массы психологически плохо воспринимали понятие Украинской Республики. «Тепер до скріплення Республiки і до спішної, але твердої і глибокої, соціальної перебудови», – несколько патетически, но во всяком случае позитивно, призывал автор¹¹¹⁷.

В то же время «Нова Рада», находившаяся под большим влиянием Украинской партии социалистов-федералистов, сразу же за текстом Универсала, на первой полосе, поместила заметку (не подписанную, но, скорее всего, авторства Сергея Ефремова, поскольку он писал все или почти все передовые статьи в этой газете), тон которой был вполне показателен:

Ледве чи збудить ентузіязм ухвалений на засіданні Малої Ради 11 січня IV‑й універсал <…> Оповіщення самостійности не мусіло, тільки могло бути. Отже IV‑й універсал не був викликаний вимогами життя й не дає на них відповіді. Це результат певного настрою в політичних кругах, а не вимагання життя <…>

Попередні універсали, при всій своій революційності, не сходили з позиції, яку визначив увесь історичний хід українського життя й розвиток політичної думки на Україні. <…> Центральна Рада увесь час не сходила з одного принципіального ґрунту й виразно тягла одну нитку федеративного розвитку. IV‑м універсалом цю нитку, хоч і не зовсім, порвано. Порвано якраз принципіально, бо про незалежність та волю Української Народньої Республiки й так не було сумніву од самого видання III‑го універсала. Отже в цьому акті маємо просто опортунистичну уступку тим самостійницьким течіям, яким ледве чи лежить на серці саме добро широких народних мас і які це добро підбивають під інтереси націоналізму¹¹¹⁸.

Репортаж же о заседании Малой Рады, хотя и начинается словами «Величезної історичної ваги засідання відбулося 11‑го січня», попал только на вторую страницу.

Дмитрий Дорошенко, анализируя публикации украинской прессы и до, и после провозглашения независимости, сделал четкий вывод: и украинские социал-демократы, и украинские эсеры признавали, что Украина вынуждена была стать независимым государством. «Так само як і проголошення Української Народньої Республіки III Універсалом[,] вона [независимость. – С. М.] явилась не результатом якогось попереднього руху, не як осягнення вже раніше поставленого домагання, а просто як неминуча політична комбінація, як вимушений обставинами акт», – утверждал он¹¹¹⁹.

Дмитрий Дорошенко (1882–1951)

В позиции «Киевлянина» не могло быть сомнений. Василий Шульгин пустил в ход свою обычную в таких случаях иронию:

Значит[,] все хорошо. Стоило объявить себя «ни от кого независимой», самостоятельной, и большевики, которые сузили украинскую территорию «от Карпат до Кавказа» – до размера «от Бахмача до Винницы», сгинут и пропадут. Стоило объявить себя «суверенной» и фабрики заработают, население станет платить налоги, крестьяне будут давать хлеб, украинские деньги перестанут прилипать друг к другу и еще кое к чему, смута и резня прекратятся. Стоило объявить себя «свободной» и обыски, облавы и административные высылки, самосуды и погромы прекратятся. <…>

Вот только одна неприятность. У вільной, незалежной, самостійной «від Карпат до Кавказа», alias[42]42
   Буквально: “псевдоним” [лат.]


[Закрыть] от Конотопа до Вапнярки, не оказалось столицы. Огромное государство – самостийная Украина, а «головного міста нема».

Как нема? А Киев! Нет, Киев – тю-тю! Проклятый народ эти кияне. Что им не делаешь, а они ни с места! Как при Святославе, как при Богдане, от века до века называли себя русскими, так и в двадцатом веке, да еще при выборах в Украинское Учредительное Собрание назвали себя русскими Малой Руси, напомнили украинцам, что они тоже русские… и получили больше голосов, чем те украинцы, что про это забыли.

Шульгин, само собой, не преминул упомянуть о «немецком факторе» в деле украинской независимости¹¹²⁰. Он вспомнил о книге Людвига Карьера (Ludwig Carrière) под названием «Die Kriegsziele der kämpfenden Völker» («Военные цели борющихся народов»), изданной в 1917 году в Берлине, и процитировал пассаж оттуда: «Путь – поразить Россию в самое сердце – ведет через Украину. Отделение остальных народов было бы для России болезненной операцией, но неопасной для жизни. Тогда как отделение Украины, если бы это удалось, уничтожило бы надолго силу России». (Цитату Шульгин слегка исказил, но практически без ущерба для смысла. В оригинале¹¹²¹ этот абзац звучал так: «Der Weg, Rußland ins Herz zu treffen, war oben gewiesen; er führt in die Ukraina. Während die Abtrennung der anderen Fremdvölker eine für Rußland schmerzliche, aber nicht lebensgefährliche Operation ist, ist es fraglich, ob Rußland die Abtrennung der Ukraina überleben würde; auf alle Fälle aber wäre seine Macht auf lange hinaus gebrochen»[43]43
   Путь к поражению России в сердце указан выше; он ведет на Украину. Хотя отделение других иностранных народов является болезненной, но не угрожающей жизни операцией для России, сомнительно, переживет ли Россия отделение Украины; но в любом случае ее мощь будет сломлена на долгое время [нем.]


[Закрыть].) Но мнение автора книги – это одно, а реальная имперская политика – другое. Изучение немецких документов того времени (к которым Шульгин, естественно, не имел и не мог иметь доступа) свидетельствует не в пользу такой гипотезы. Германия активно не планировала отделить Украину от России. Только когда Украина двинулась в сторону фактической независимости и стала самостоятельным участником брестских переговоров, Германия воспользовалась представившейся возможностью¹¹²².

Редактор «Киевлянина» явно не озвучивал, но, по-видимому, подразумевал напрашивающийся вывод: независимость Украины – немецких рук дело.

Более взвешенно, чем Шульгин, высказался по этому поводу французский историк Рене Пюо (René Puaux) в короткой статье «L’Ukraine indépendante» в популярном журнале «L’Illustration». Сепаратный мир Украины (статья была опубликована за день до подписания российского Брестского мира), отметил автор, вызвал многочисленные комментарии, в целом нелицеприятных по отношению к киевской Раде и ее делегатам, обвиняемым в подыгрыше немецкой дипломатии. Напомнив, что в Вене, а затем в Берлине существовали бюро украинской пропаганды, финансировавшиеся, по всей видимости, австрийским и немецким правительствами соответственно, он, однако, тут же констатировал: «Il serait certainement injuste d’englober dans la même flétrissure les hommes politiques ukrainiens dont les noms figurent actuellement à la direction des affaires»[44]44
   Было бы безусловно несправедливо метить тем же позорным клеймом украинских политиков, чьи имена сейчас фигурируют в высших эшелонах власти [франц.]


[Закрыть]. Идеал украинской автономии, продолжал Пюо, и желание большей свободы существовали задолго до того, как Германия и Австрия решили воспользоваться ситуацией. Основной причиной, по которой Украина объявила независимость, стали действия большевиков, заключал он¹¹²³. Не преминем отметить мелкую деталь, характеризующую, как представляется, уровень знаний автора об украинских политиках, о которых он рассуждал. Председатель Центральной Рады фигурирует в статье многократно – и исключительно как «Hzouchevsky».

Как бы то ни было, нравилось это кому-то или нет, независимость Украины стала свершившимся фактом – то есть общепринятым.

2.3. Точка невозврата (январь 1918)

Пока Центральная Рада готовилась провозгласить независимость Украины, киевские большевики готовили третью попытку захватить власть (и, естественно, ликвидировать Центральную Раду).

Рада и украинские военные части уже имели опыт непосредственного «контакта» с большевиками в октябре и декабре. Они вполне понимали, чего от большевиков можно ждать, и снова попытались действовать превентивно.

3—4 (16–17) января в Киеве состоялись совещания украинских гражданских и военных властей, на которых было принято решение о мобилизации частей вольного казачества для борьбы с красногвардейцами. С той же целью городская милиция была передана в распоряжение командующего военным округом и проинформирована о предстоящих военных мерах против красногвардейцев. Основными центрами будущего восстания, по сведениям властей, были: уже «традиционно» – Арсенал; механические мастерские при Политехническом институте; снарядный завод на Демиевке; Южнорусский машиностроительный завод (будущая «Ленинская кузница») на Жилянской улице и ряд других предприятий, где уже в течение нескольких месяцев существовали боевые дружины.

В ночь на 5 (18) января украинские военные начали действовать. Самые крупные силы вольного казачества (милиция в операции не участвовала) были брошены на Арсенал – цитадель киевского большевизма. Красногвардейцы попытались отбить штурм. Завязалась перестрелка. Защитники Арсенала поначалу отстреливались из винтовок и револьверов, затем пустили в ход пулеметы. Нападающие выставили против них несколько бронемашин. Несмотря на серьезную огневую силу, жертвы оказались минимальными: 1 убитый и 5–6 раненых. Вольным казакам удалось прорваться во двор Арсенала. Все оказавшиеся там красногвардейцы (около 30 человек) были тут же арестованы, и во всем помещении был произведен тщательный обыск: искали прежде всего оружие. Вывезли 5–6 грузовиков с оружием; однако оказалось, что бóльшая его часть была на руках у красногвардейцев, то есть вне Арсенала, и потому не попала в руки украинцев.

Той же ночью вольные казаки заняли механические мастерские Политехнического института, снарядный завод на Демиевке, гвоздильный завод на Кузнечной улице и некоторые другие пункты. С утра на смену казакам явились строевые части украинской армии¹¹²⁴.

Большевики, вполне ожидаемо, подняли «волну возмущения». В Арсенале и других местах состоялись митинги и начались забастовки. 9 (22) января было опубликовано воззвание «К рабочим города Киева» за подписями Винниченко и Порша:

Товарищи рабочие, вас провоцируют. Вас запугивают и стараются вызвать в вас ненужный гнев и возмущение. Генеральный секретариат еще раз категорически и решительно заявляет, что никаких претензий над рабочими организациями не допустит на территории украинской народной республики. В ночь с 5‑го на 6‑е января военными властями был обезоружен только тот элемент, который угрожал жизни мирного населения г. Киева. Сотни безответственных людей, которые называют себя «большевиками», хотели вооруженною силой захватить власть. С этой целью ими в разных местах были приготовлены склады винтовок, патронов, пушек и ручных бомб. <…> Чтобы избежать страшного кровопролития, которое готовилось «большевиками», был произведен осмотр подозрительных мест. <…> Что эти склады предназначались для преступной цели[,] доказывает то, что осмотр встретил вооруженное сопротивление, во время которого были убитые и раненые как с одной стороны, так и с другой. Обезоружение людей, которые намеревались потопить город в крови, не имеет никакого отношения к политическим рабочим организациям. <…> [Р]еволюционным, политическим, профессиональн[ым] и другим рабочим организациям абсолютно нет никакого основания приравнивать себя к анархистам, а потому нет оснований беспокоиться за свое свободное, ничем не ограниченное существование¹¹²⁵.

Итак, украинцы стремились вбить клин между большевиками и рабочими. Большевики, естественно, занимались прямо противоположным.

Разгон Учредительного собрания стал своего рода водоразделом. Большевики в Петрограде жестко и недвусмысленно продемонстрировали, что делиться властью ни с кем не собираются. Их украинские коллеги к тому времени уже утвердились в Харькове. Следующим естественным шагом был захват власти в Киеве. Идея большевиков состояла в двойном ударе по украинской столице – извне и изнутри.

Александр Горвиц (1897–1918)

7 (20) января в Киеве узнали о занятии советскими вооруженными отрядами Полтавы¹¹²⁶. Советские части наступали на Киев вдоль железных дорог: с востока, со стороны Полтавы, и с северо-востока, со стороны Хутора-Михайловского.

Сила Мищенко, большевик, советский военачальник, комбриг (1897–1941)

В один из этих дней из Харькова в Киев тайно прибыл член ЦИК Советов Украины Александр Горвиц, который должен был организовать в городе вооруженное восстание. 8 (21) января большевики вновь создали в Киеве военно-революционный комитет¹¹²⁷. Однако, по признанию участника восстания, большевика Силы Мищенко, на тот момент – командира 1‑го батальона украинского полка имени Сагайдачного,

<…> какого-либо цельного плана восстания не было. Все рассчитано было на внезапность и одновременность выступления во всех концах города. <…>

Но в таких случаях первостепенную роль играет начало, инициатива выступления. Для Киева это представляло особенную сложность, в силу еще существовавшего тогда сильного шовинизма, который причислял большевиков к разряду «великорусских пришельцев извне». Необходимо было выступление на арену национального, украинского большевизма. Важно было, чтобы восстание начали большевики украинцы¹¹²⁸.

С ним соглашался Николай Патлах, работник киевских Главных железнодорожных мастерских, член городского штаба большевиков:

<…> в момент выступления руководство самим выступлением было довольно слабое. <…> вся важнейшая работа проводилась работниками на местах. Кто как сумел организовать дело, так потом там и действовали. Мне, за несколько дней до выступления, в городском штабе обещали как оружие, так и командиров, а когда мы выступили, то получилось ничего. <…> [Б]ыло выяснено, что наших, надежных сил не так уж много, весь вопрос состоял в том, что в момент выступления сумеем ли мы повести за собой рабочих, так как находившиеся в Киеве воинские части, большинство из них было петлюровцы, а остальные держались нейтрально, а посему нам можно было рассчитывать только на рабочих¹¹²⁹.

Правда, у Александра Жуковского, будущего военного министра УНР, осталось прямо противоположное впечатление: «Із захваченої диспозиції видно було, що план повстання був розроблений детально»¹¹³⁰.

Как бы то ни было, украинские военные власти, со своей стороны, готовились к отражению угрозы. Командующий Киевским военным округом атаман Шинкарь 12 (25) января, на основании приказа народного министра военных дел, издал приказ о своем вступлении в командование «всіма військовими силами на теріторії округи як дійсними на внутрішньому фронті, також і істнуючими в залогах, в ватагах вільного козацтва і партизанських ватагах»¹¹³¹. Днём ранее, во исполнение более ранних приказов министра, он же приказал: «Всім сущим на території округи офіцерським чинам, скинути офіцерські наплечники»¹¹³². Речь здесь, по-видимому, о приказе Симона Петлюры, о котором весьма критически отзывался тот же Жуковский:

Цим наказом Петлюра остаточно дезорганізував армію, довалив її. [Ц]е особливо відноситься до Українських частей, які ще сохраняли в себе деякий порядок. Догоняючи большовиків в способах організації армії, Петлюра своїм наказом скасував чини офіцерські, зняв погони, чим зразу вирвав козака з-під видимості впливу старшинського. Останню традицію[,] якою властиво тримався ще порядок в Українських частях, він вирвав і все змішалось[,] зплуталось і остаточно розвалилось¹¹³³.

Сам же Петлюра с момента своей отставки с поста военного секретаря УНР жил в киевской гостинице «Эрмитаж» и, согласно воспоминаниям Кедровского, продолжал проводить организацию намеченной им ранее украинской армии. Его коллеги относились к этой деятельности, мягко говоря, неоднозначно. «[Н]овий Військовий Секретар М. Порш, Голова Ґенерального Секретаріату В. Винниченко й Голова Центральної Ради Грушевський дивилися на працю Петлюри недоброзчиливо, – утверждал Кедровский. – Вони підозрівали його в бажанню стати військовим диктатором». Субъективное отношение Порша, преемника Петлюры, можно понять. «Дескільки разів М. Порш заводив зо мною балачки, що праця С. Петлюри є “шкідлива й деморалізуюча” для війська. Старався переконати мене, що “завдяки повній нездатности С. Петлюри до організаційних військових справ”, вона позитивних наслідків не дасть, а тому, мовляв, штаб С. Петлюри треба зліквідувати». Кедровский все-таки убедил Порша не делать этого, ссылаясь на то, что, дескать, Петлюра в армии пользуется популярностью, а сам Порш – только недоверием¹¹³⁴. В похожем духе высказывался (хотя и post factum), говоря о конфронтации Центральной Рады с большевиками, Винниченко: «M. Порш так само, як і С. Петлюра, не мав ніякого знання військової справи», добавляя, впрочем: «Коли б ожив Олександр Македонський чи Наполеон і захотів помогти Центральній Раді та Ґенеральному Секретаріатові, то й то не помогло би»¹¹³⁵.

Бывший начальник харьковского гарнизона, уроженец Полтавы, прапорщик Николай Чеботарев утверждал, что пытался сформировать в Киеве отряд для борьбы с наступавшими с востока большевиками независимо от Петлюры. Однако на его призыв явилось всего несколько десятков добровольцев. Из них составили отряд, получивший название «Слободской кош» (по размеру приблизительно соответствует корпусу), и разместили его в пустых санитарных поездах на запасных путях возле станции Киев‑Товарный. Единственный шанс привести численный состав в соответствие с названием состоял в том, чтобы привлечь к делу какого-либо популярного украинского деятеля. Тогда и привлекли к делу Петлюру. «Я малював С. Петлюрі образ нашого походу на Слобідську Україну, звільнення її від більшовиків і поворот його до Києва на чолі вже не коша, а цілої армії, і то побідної», – вспоминал Чеботарев. Поколебавшись несколько дней, Петлюра согласился, и 10 (23) января Шинкарь назначил его атаманом «украинских гайдамацких кошей Слободской Украины», с правами командующего армией. Ему подчинялись все украинские войска на Харьковщине, Полтавщине и Екатеринославщине, а первым заданием было отобрать у большевиков Полтаву¹¹³⁶.

Штаб коша расположился в той же гостинице «Эрмитаж». Кош выпустил «Десять заповедей для гайдамаков», которые начали раздавать всем вновь сформированным частям. Последняя, десятая заповедь звучала так: «Буду кожної хвилини готовий до походу – до бою. Для мене, як для гайдамаки, нема втоми, нема перепон, нема одступу назад. Я знаю тільки дорогу вперед. Клянуся и присягаюся своєю любовью до рідного краю, своєю пошаною до праведних мучеників – героїв нашого народу, що не покладу зброї, не втихомириться серце моє аж доти, доки не увільниться Україна від ворогів її – большевиків»¹¹³⁷.

Николай Выдыбайло, в то время юнкер 2‑й Украинской военной школы, стал одним из бойцов куреня черных гайдамаков Петлюры. Юнкера размещались тогда в зданиях Братского монастыря на Подоле. В один из январских вечеров будущие бойцы решили «поговорить о политике». Обсуждали, что Центральная Рада слишком пассивна в борьбе с наступающей на Киев армией «червоної Москви»… но пришел дежурный офицер и приказал юнкерам спать.

Спали не довго. О півночі звук сурми розбудив усіх. Позривалися з ліжок і по звуках сурми пізнали, що треба скоро йти в низ. Понакидали на опашку шинелі і поспішали до їдальні, яка служила і місцем для збірок в таких випадках.

Скоро саля їдальні заповнилась юнацтвом всієї школи. В ті трівожні часи такі випадки траплялися часто, тож кожний був певний, що в місті сталося якесь заворушення і влада потрібувала нашої помочі. Але було щоінше.

Вартовий старшина коротко поінформував, що прибув Секретар Військових справ Симон Петлюра [на самом деле Петлюра тогда уже не занимал этой должности. – С. М.] і зараз буде тут.

Не довго чекали. Ось він в супроводі начальника школи полк[овника] Клєопи, декого з курсових старшин і свого осаула. Одягнений у звичайну шинелю і чорну смушкову шапку. В очах видно було утому і лагідність.

В салі було тихо, хоть мак сій.

Обвів усіх своїми ласкавими спокійними очима і сказав:

– Вибачте мені, дороге юнацтво, що я в таку пізню пору приходжу і порушую ваш спокій… москаль оточує з усіх боків нашу дорогу Батьківщину, посягає на нашу молоду Українську Народню Республіку і це нам не дає права спати… Я прийшов просити вас піти зі мною боронити нашу Неньку від большевиків, які під прапорами ніби свободи, рівеньства і брацтва ідуть на нас, щоби наложити знов кайдани, які ми тільки що скинули. Вони йдуть, щоби поневолити наш трудовий нарід… Отже я прошу вас стати в обороні своїх батьків… Ми не йдемо, як кажуть большевики, боронити буржуїв і генералів, бо ми їх не маємо, а йдемо боронити самих себе, свою, кровю і потом наших дідів политу, землю… Не буду вам богато говорити… Ви сини селян і робітників і самі це добре знаєте! Мені потрібно вас тільки двіста чоловік, отже охочих прошу зараз записатись у вартового старшини і на четверту годину рано будьте готові до походу. Ви будете називатись “Курінь Чорних Гайдамаків“ при Коші Слобідської України, яким командую я. З вами поїде, як командант, сотн[ик] Блаватний – тут Гол[овний] Отаман [эту должность Петлюра получил значительно позже, в 1919 году. – С. М.] показав очима на сотн. Блаватного. – Нашийте собі якісь відзнаки, щоб вас можна, було відріжнити… О 4 год. подадуть трамваї і ви поїдете, куди вас повезуть… За пару днів ви повернете, щоб знов продовжувати перервану науку, яка дасть вам можливість стати старшинами Армії У. Н. Р. і дійсними оборонцями свого народу! На тім оставайте здорові!.. – сказав і спокійно відійшов, а за ним і старшина.

Останні слова Симона Петлюри були покриті грімким “Слава“, що як грім лунало з молодецьких грудей.

Ми на перебій кинулися до запису і скоро спис на 200 люда був готовий.

Каждый нашил себе на левый конец воротника знак отличия – черный треугольник; отсюда и название «черные гайдамаки»¹¹³⁸.

Перед четырьмя часами утра на Александровскую площадь действительно подали три «пульмановских» трамвайных вагона. (Заметим, что трамваи неоднократно применялись в те годы для переброски войск по городу. О том, как в конце 1918 года новоявленных солдат везли трамваями с того же Подола в Пущу-Водицу, чтобы воевать за гетмана Скоропадского против Петлюры, вспоминал Константин Паустовский¹¹³⁹.) Расселись по вагонам и отъехали. В первом вагоне оркестр заиграл марш. Проехали Крещатик, городскую думу, свернули на Львовскую улицу, миновали Лукьяновский базар и доехали до железнодорожной станции Лукьяновка, на Дегтяревской улице. Здесь их ждал поезд с пассажирскими вагонами III класса. «Головний Отаман Слобідського коша С. Петлюра був на стації з якимись старшинами і підійшов до нас без церемоній, вбраний як звичайний вояк, з рушницею через плече. Задоволений з нашої виправки і бадьорости. З богатьма перекинувся теплими словами, побалакав зі старшинами, потім попращав нас і десь відїхав», – вспоминал Выдыбайло.

Через час тронулись и через Борщаговку доехали до станции Киев I. Было уже светло. Проехав вокзал без остановки, переехали Днепр и остановились на станции Дарница до вечера. Затем двинулись по полтавской линии, на Гребенку. В Яготине разоружили неорганизованную большевистскую часть (несмотря на то, что гайдамаков было двести, а противников – более двух тысяч). Забрали винтовки, пулеметы, массу патронов, шесть мотоциклов и несколько хороших коней… Отцепили от большевистского поезда пять вагонов и поехали дальше, на Кононовку. Там гайдамаки должны были сдержать наступление большевиков, которые были уже в Гребенке¹¹⁴⁰.

Создание Гайдамацкого коша вселило надежду по крайней мере в некоторых украинских деятелей. Андрей Никовский писал в «Новой Раде»:

Я ніколи не вірив у три міліони українського війська.

Бо не вірив і в тридцять міліонив українського народу.

Я знав тільки, що покійниця «Рада» мала три тисячі передплатників.

<…>

І от тепер, коли вже прийшли наші, може, останні дні —

– Додумалися!

С. Петлюра, забувши про свої три міліони украiнського війська, організує три тисячи охочих рятуват Слобожанщину.

І що ви думаєте?

Коли вже не пізно, то врятує не тільки Слобожанщину, але й Полтавщину і Київщину¹¹⁴¹.

Жуковский высказывал иное мнение (впрочем, опять-таки post factum, зная результат):

Петлюрі так і уявлялось[: ] от він має сформовати дісціплінований корпус. Їде по залізниці, розвертає свої сили в певному місці, гоне і б’є большовиків, збирає по селах населення, виступає до них з палкою промовою. Запалює їх національне почуття. Улаштовує зараз на місцях владу, порядок і дає населенню спокій. А там… там… слава визволителю. Слава нашому національному герою. Слава нашому Українському Наполеонові!¹¹⁴²

Сам новоназначенный атаман Петлюра издал объявление: «Місто, повіти, села й ин., що лежать у районі залізниці Київ – Полтава, оголошуються мною на військовому стані». В объявлении, в частности, говорилось: «Всі, хто мешкає в названому районі, повинні робити певну допомогу війську Української Народньої Республiки, котре діє проти насильників свободи. Котрі ж будуть суперечить, хто б вони не були, до якої національности б не належали – навіть українці, спровоковані ворогами українського народа, будуть віддані зараз військовому суду і будуть судитись по статутах військового часу»¹¹⁴³.