Текст книги "Жребий"

9

Рука его дрожала и, не сумев схватить бутылку, уронила ее на ковер; она лежала там, проливая драгоценную жидкость на зеленый ворс.

– Дерьмо! – выругался отец Дональд Каллагэн и нагнулся за бутылкой, пока из нее не вылилось все. На самом деле пролилось не так уж много. Он опять поставил бутылку на стол, подальше от края, и поплелся на кухню за тряпкой. Нельзя допустить, чтобы мисс Кэрлесс нашла у него на ковре пятно виски. Было невыносимо видеть ее жалост ливое лицо по утрам, когда он мучился от…

«Да-да, от похмелья».

От похмелья, уж скажи правду хотя бы себе.

Он нашел какое-то чистящее средство под названием «О-ап» (похоже на возглас старого пьяницы, опрокиды вающего очередную рюмку) и вернулся с ним в комнату. Он почти не шатался. Почти.

Каллагэну уже исполнилось пятьдесят три. Седые волосы, голубые ирландские глаза (теперь чуточку покрасневшие), тонкий рот, все еще твердый подбородок. Иногда по утрам, глядя в зеркало, он думал, что в шестьдесят ему можно будет оставить сан и отправиться в Голливуд играть там Спенсера Трэси.

– Отец Фланагэн, где вы, когда вы нам нужны? – пробормотал он, глядя на пятно. Он прочел инструкцию на бутылке и щедро полил ковер средством «O-up». Это место немедленно побелело и начало шипеть. Каллагэн поглядел на это с некоторой тревогой и опять заглянул в инструкцию.

– Пятно жидкости, – прочитал он вслух звучным голосом, так восхищающим его прихожан после тягучих, вызывающих зубную боль речей отца Хьюма, – полностью рассасывается за 7 – 10 минут.

Он посмотрел в окно, выходящее на Элм-стрит и фасад церкви святого Андрея.

Да-да, вот и я. В воскресный вечер снова пьяный «Помилуй меня, Боже, ибо я грешен».

Если ходить медленно и попытаться работать (долгими, одинокими вечерами отец Каллагэн работал над записками, над книгой о католичестве в Новой Англии, но ему все чаще казалось, что он никогда ее не напишет. Практически эта книга и его пьянство начались в одно время – «Бытие, 1, 1»: «Вначале было виски, и отец Каллагэн сказал «Да будут записки»), то опьянение не так уж и заметно. Можно даже заставить руки не дрожать.

«Хоть бы ты подождал денек после исповеди».

На часах 23.30. В окне он видел полную темноту, освещаемую только фонарем возле церкви. Сейчас там, наверно, танцует Фред Астор в высокой шляпе и белых туфлях.

Он прислонился лбом к холодному стеклу, чувствуя приятную прохладу.

«Я пьян, и я паршивый священник».

С закрытыми глазами он представлял темноту исповедальни, слышал тайны многих сердец, которые открывались ему, чувствовал запах потертого бархата и пота и… вкус виски.

«Помилуй меня, Боже…»

(Я сломал машину моего брата, я побил жену, я подглядывал в окошко миссис Сойер, когда она была раздета, я лгал, я обманывал, я имел грешные мысли, все это я, я, я.)

«…ибо я грешен».

Он открыл глаза и не увидел никакого Фреда Астора. Город спал. Кроме…

Он пригляделся. Да, там горел свет.

Он подумал о девчушке Боуи – или нет, Макдугалл, – взволнованным голосом говорящей, что она бьет своего ребенка, и, когда он спросил, как часто, она принялась лихорадочно подсчитывать в уме: дюжина, две, три? Он крестил ее ребенка. Рэндалл Фратус Макдугалл. Маленькое пищащее существо. Ему хотелось протянуть руки за занавеску и так сдавить ей шею, чтобы она завопила. Твое наказание – шесть земных поклонов и хороший пинок в задницу. Иди и не греши больше.

– Тьфу, – сказал он.

Но не это тревожило его, когда он думал об исповеди. Машина церкви медленно крутилась, претворяя все мелкие грешки и грешочки в одну бесконечную, возносящуюся к небесам симфонию зла – зла, которое церковь наконец стала связывать с социальными условиями. Но в исповедальне незримо, словно запах бархата, присутствовало и другое зло – бездумное, бессмысленное, которое он не мог простить. Удар по лицу ребенка; шина, проколотая перочинным ножиком; бритвенное лезвие, воткнутое в яблоко. От этого зла не защитит тюрьма. Полиция. Контроль рождаемости. Стерилизация. Аборты. Джентльмены, если мы вырежем из утробы этот бесформенный кровавый сгусток, он никогда уже не убьет молотком старуху. Леди, если мы привяжем этого типа к специальному стулу и поджарим его, как поросенка в печке, он никогда уже не сможет убивать детей. Сограждане, если этот закон о евгенике будет принят, я обещаю, что никогда больше…

«Дерьмо».

Правда все яснее и яснее открывалась ему. Он не знал причины. Другие священники ее знали: расовая дискриминация, женское равноправие, бедность, преступность. Они протестовали против войны во Вьетнаме. Теперь, когда война окончилась, они вспоминают марши мира и митинги с ностальгией, как старые супруги – свой медовый месяц. Но Каллагэн не принадлежал к их числу. Он хотел только провести точную границу – между чем и чем? Да, Бог, добро, правда, все понятно, и – зло. Но где это зло? Он хотел видеть его ясно, как боксер – своего противника, а не так, как политики, способные увидеть скрытое добро в любом зле, словно это неразделимые сиамские близнецы. Он хотел быть истинным священником, как святой Стефан, первый христианский мученик, забитый камнями и в момент смерти увидевший Христа. Да, сражаться и умереть во имя Господа.

Но сражаться было не с кем. Зло оказывалось многоликим, и все лики были нечеткими и слишком обыденными. Поневоле приходилось думать, что в мире вовсе нет Зла, а только зло или даже «зло». В такие моменты ему казалось, что Гитлер – не более чем заурядный бюрократ, да и сам Сатана – дегенерат с отсутствием чувства юмора, что и заставляет его радоваться своим тупым шуткам.

От великих битв со злом, происходивших в прошлом, осталась только Сэнди Макдугалл, рассказывающая про разбитый нос своего сына, и он подрастет и будет бить своего сына, и так без конца. Матерь Божия, помоги мне выиграть машину в лотерею.

Это было не просто глупо. Это ужасало своей полной бессмысленностью, как на земле, так и на небесах. Что там – небесные карусели, рулетка и бесплатный Делл ежедневно?

Он поглядел на часы. Шесть минут первого, и никакого Фреда Астора. Но «O-ап» подействовал. Пятно исчезло, и теперь мисс Кэрлесс не станет смотреть на него с жалостью. Аминь.

Глава седьмая
Мэтт

1

В конце третьего урока в понедельник Мэтт вышел во двор, где его уже ждал Бен Мейрс.

– Добрый день, – сказал Мэтт. – Рано вы пришли.

Бен пожал ему руку:

– Семейная привычка. Скажите, так ваши дети правда меня не съедят?

– Да нет. Пойдем.

Мэтт был слегка удивлен. Бен надел спортивную куртку и слишком широкие брюки. Те, кого он приводил в класс раньше, одевались более экстравагантно. Год назад он пригласил известную поэтессу, читавшую лекции в Портленде, прийти и поговорить с детьми о поэзии. Она явилась в шортах и туфлях на каблуке. В этом крылся подсознательный призыв: посмотрите на меня. Вот я какая. Будьте любезны играть по моим правилам.

Но он после тридцати с лишним лет преподавания думал, что никто не может изменить правил игры. Это иллюзия людей недалеких и самодовольных.

– Ничего у вас школа, – сказал Бен, оглядываясь. – Я учился не в такой. Там окна были, как бойницы.

– А в колледже вы учились, Бен?

– Пытался. Но меня вышибли. Чтобы стать известным, надо ведь пострадать, так? Когда я писал «Дочь Конвея», я развозил кока-колу.

– Расскажите это детям. Им будет интересно.

– Вы любите свою работу? – спросил Бен.

– Конечно.

Прозвонил звонок, отдаваясь эхом в пустом коридоре, по которому медленно плелся одинокий ученик.

– Как у вас с наркотиками?

– Как в любой американской школе. Но больше пьют.

– А марихуана?

– Я пытался поставить этот вопрос, но администрация воспротивилась. Зачем им лишние проблемы? Я кое-что делал сам, но в результате только заработал несварение желудка.

– Как это?

– Тсс, – сказал Мэтт. – Большой Брат подслушивает. А вот и мой класс.

– О Господи.

– Не волнуйтесь. – Мэтт пропустил его вперед. – Добрый день, ребята. Это мистер Бен Мейрс.

2

Сначала Бен подумал, что ошибся адресом.

Когда Мэтт Берк пригласил его на ужин, он сказал, что живет в маленьком домике красного кирпича, но не предупредил насчет вырывающегося из этого домика громкого рок-н-ролла.

Бен позвонил, не дождался ответа и позвонил опять. Музыка стихла, и голос Мэтта прокричал:

– Входите! Не заперто.

Он вошел, с любопытством осматриваясь. Передняя дверь открывалась прямо в комнату, стандартно обставленную и оснащенную древним телевизором и приемником, из которого и исходили, видимо, предыдущие звуки музыки.

Мэтт в полосатом переднике появился из кухонной двери. Вокруг него витал аромат соуса для спагетти.

– Извините за шум, – сказал он. – Я немного увлекся.

– Хорошая музыка.

– Я стал рок-фанатом еще во времена Бадди Холли. Очень люблю до сих пор. Хотите есть?

– Ага, – сказал Бен. – Спасибо, что спросили. Я здесь съел больше, чем за последние пять лет.

– Наш город к этому располагает. Ничего, если я покормлю вас на кухне? Пару месяцев назад я продал обеденный стол за двести долларов. Он у меня был старинный и приглянулся скупщику антиквариата. Нового еще не купил.

– Да ничего. Я потомственный едок на кухне.

Кухня оказалась маленькой и чистой. На четырехконфорочной плите дымилась кастрюля спагетти. На небольшом столике стояли две тарелки и бокалы с персонажами мультфильмов. Веселые картинки, подумал Бен, все больше чувствуя себя здесь своим.

– У меня есть «Бурбон», ржаное и водка, – сказал Мэтт. – Ничего изысканного.

– «Бурбон» с содовой будет в самый раз.

– Чудесно. Сейчас сделаем.

Смешивая свой напиток, Бен сказал:

– Ваши дети мне понравились. Хорошие вопросы задавали.

– «Как сформировались ваши идеи?» – передразнил Мэтт щебет Рути Крокетт.

– Она немного волновалась.

– Еще бы. Слушайте, там в холодильнике стоит бутылочка «Лансера». Специально купил.

– Но Мэтт.

– Ничего-ничего. Не каждый день у нас бывает настоящий писатель.

Бен прикончил содержимое стакана, взял у Мэтта тарелку спагетти и нырнул в нее вилкой.

– Фантастика, – произнес он с полным ртом. – Мамма миа!

– Ну так, – гордо сказал Мэтт.

Бен удивленно поглядел на свою мгновенно опустевшую тарелку и смущенно улыбнулся.

– Еще?

– Полтарелки, не больше. Чудесные спагетти.

Мэтт положил полную:

– Не доедите вы – доест мой кот. Бедное животное. Весит двадцать фунтов.

– Господи, как же я его не заметил?

Мэтт улыбнулся:

– Он сейчас в отлучке. О чем вы сейчас пишете?

– Да так, вещица на публику. Если честно, я пишу ее ради денег. Искусство прекрасно, но надо что-то и кушать.

– И как перспективы?

– Туманные.

– Пошли в комнату? – предложил Мэтт. – Кресла, конечно, жесткие, но все же удобнее этого кошмара. Вы наелись?

– Еще чуть-чуть, и лопну.

В комнате Мэтт принялся сосредоточенно набивать громадную трубку. Справившись с этой работой и выпустив клуб дыма, он взглянул на Бена.

– Нет, – сказал он. – Отсюда его не видно.

– Кого?

– Дома Марстенов. Могу поспорить, что вы ищете его взглядом.

Бен принужденно рассмеялся:

– Да нет.

– Вы в новой книге описываете город наподобие Салемс-Лота?

– Город и людей. Там будет несколько убийств. Я возьму одно из них и покажу его с начала до конца, поминутно. Ткну читателя в это носом. Я решил это сделать, когда пропал Ральфи Глик.

– Вы слышали об исчезновениях детей в 30-е годы?

Бен внимательно посмотрел на него:

– А вы знаете об этом?

– Конечно. Многие старики еще помнят. Я тогда не жил в Лоте, но Мэйбл Вертс, Глинис Мэйберри и Милт Кроссен видели это. Некоторые из них уже заметили связь.

– Какую связь?

– Вы знаете, о чем я. Это ведь ясно.

– Знаю. Когда в этом доме жили, пропало четверо детей. Теперь в нем опять живут – и исчез Ральфи Глик.

– Вы думаете, это совпадение?

– Хотелось бы верить, – осторожно сказал Бен. Он помнил о предостережении Сьюзен. – Но я просматривал подшивки «Леджера» с 39-го по 70-й. За этот период исчезло трое детей. Одного позже обнаружили в Бостоне – он выглядел старше своих лет и устроился на работу. Другого через месяц выловили из Андроскоггина. Еще одного откопали возле дороги 116. Все объяснимо.

– Может, и исчезновение Глика можно объяснить?

– Может быть.

– Но вы так не думаете. Что вы знаете про этого Стрэйкера?

– Ничего. И я не уверен, что хочу про него что-то узнать. Если он окажется самым обычным бизнесменом, это может отбить у меня все вдохновение.

– Не думаю, что это так. Он открыл сегодня свой магазин. Там были Сьюзи Нортон с матерью… да и большинство наших дам сбежались из любопытства. Даже Мэйбл Вертс пришла. Любопытный это субъект. Одет, как франт, совершенно лысый, очень любезен. Говорят, уже продал кое-что.

– Чудесно, – усмехнулся Бен. – А что слышно про другого?

– Он в деловой поездке. Но вообще этот дом заставляет меня нервничать. Вы правильно сказали, что он, как божок, следит за нами с холма.

Бен кивнул.

– И вот исчез еще один мальчик. Брат Ральфи, Дэнни Глик. Умер от анемии.

– А что здесь странного? Ужасно, конечно…

– Я дружу с местным врачом, молодым Джимми Коди. Хороший парень, хотя несколько легкомысленный. Как-нибудь познакомлю.

– Спасибо.

– Я говорил с ним на днях и упомянул про Дэнни. И Джимми сказал, что говорил с доктором Горби, который его лечил. У ребенка его возраста содержание красных кровяных клеток 85–98 процентов. У Дэнни обнаружили всего сорок пять.

– Господи!

– Они давали ему В12, и все шло нормально. Его уже собирались выписывать. Тут вдруг раз – и смерть.

– Только не говорите про это Мэйбл Вертс, – сказал Бен. – Она тут же разнесет слух, что в больнице действует банда отравителей.

– Я не говорил об этом никому, кроме вас. И не собираюсь говорить. И еще, Бен: не советую вам откровенничать о содержании вашей будущей книги. Если кто-нибудь, та же Лоретта Стэрчер, спросит, о чем она, скажите, что об архитектуре.

– Мне уже дали такой совет.

– Сьюзен Нортон?

Бен встал:

– Кстати о Сьюзен…

– Дела рыцарские, – сказал Мэтт. – Мне тоже пора в школу. Репетируем третий акт «Проблемы Чарли», комедии большой социальной значимости.

– И какие же у него проблемы?

– Прыщи. – Мэтт ухмыльнулся.

Они вышли вместе. Бен подумал, что в этот момент Мэтт больше напоминает пожилого автоинструктора, чем почтенного учителя английского, если бы не его интеллигентное лицо.

– Послушайте, – спросил Мэтт, когда они подошли к стоянке, – что вы делаете в пятницу вечером?

– Еще не знаю. Может, пойдем в кино со Сьюзен.

– У меня другое предложение, – сказал Мэтт. – Может, соберемся втроем и сходим на разведку в дом Марстенов, взглянуть на новых владельцев? От лица города, естественно.

– Можно, – сказал Бен. – Простая вежливость. Я скажу Сьюзен. Думаю, она согласится.

– Вот и хорошо.

Мэтт помахал рукой, когда Бен ехал прочь на своем «ситроене». Он стоял, пока шум машины не затих вдали, засунув руки в карманы и глядя на дом на холме.

3

Репетиция длилась недолго, и около девяти Мэтт заглянул к Деллу выпить пива. Если уж этот Джимми Коди не может вылечить его от бессонницы, он вылечит себя сам.

У Делла было не очень много народу по будням, когда не играла музыка. Мэтт разглядел только троих знакомых: Хорька Крейга, нянчившего в уголке бутылку пива, Флойда Тиббитса с насупленными бровями (он уже три раза на этой неделе говорил со Сьюзен, дважды по телефону и один раз лично, у них дома, и эти разговоры ему очень не понравились) и Майка Райерсона, сидящего у стены с сонным видом.

Мэтт подошел к стойке, где Делл Марки вытирал стаканы и смотрел телевизор.

– Привет, Мэтт. Как дела?

– Нормально. Мало сегодня народу.

– Что поделать, – пожал плечами Делл. – Бутылку или кружку?

– Лучше бутылку.

Делл достал пиво, открыл и дал Мэтту. Мэтт уплатил и после некоторых колебаний направился к столику Майка.

Тот когда-то тоже учился у него, как почти все, кто вырос в Лоте, и нравился Мэтту. Он учился неплохо при довольно среднем интеллекте, потому что старался и всегда выспрашивал то, что не мог понять. Вдобавок у него было хорошее чувство юмора и оригинальность, делавшие его любимцем всего класса.

– Привет, Майк, – сказал он. – Можно я присяду?

Майк поднял глаза, и Мэтт испугался, встретив его глаза. Первой мыслью было – «наркотики».

– Конечно, мистер Берк. Садитесь. – Голос его был слабым. В лице – ни кровинки, под глазами синие тени. Сами глаза казались расширенными и почти безумными. Руки медленно блуждали по поверхности стола. Рядом стоял нетронутый стакан с пивом.

– Что с вами, Майк? – спросил Мэтт, ставя свой стакан рядом. Его руки тоже начинали дрожать.

В его жизни было много горестей, и одна из самых горьких – печальный конец многих его учеников. Билл Ройко разбился во Вьетнаме на вертолете. Салли Гриэр, одна из самых красивых и смышленых девочек в его классе, была убита своим дружком, когда сказала, что хочет с ним расстаться. Гари Колмэн ослеп от какой-то непонятной нервной болезни. Дуг, брат Бадди Мэйберри, единственный приличный человек в этом семействе, утонул в Садовом ручье. И наркотики – медленная смерть.

– Что? – медленно переспросил Майк. – Не знаю, мистер Берк. Ничего хорошего.

– А что случилось? – осторожно осведомился Мэтт.

Майк нерешительно посмотрел на него.

– Кололся? Или это травка?

– Нет, не кололся. Похоже, я заболел.

– Правда?

– Я никогда не кололся, – сказал Майк, словно выдавливая из себя слова невероятным усилием. – Травку покуривал, но это было давно. Я заболел… еще с понедельника. Я заснул на Хармони-Хилл ночью в воскресенье. Проснулся только утром. – Он медленно покачал головой. – С тех пор я просто места себе не нахожу. С каждым днем все хуже. – Он вздохнул, и этот вздох, казалось, заставил его задрожать, как сухой лист.

Мэтт подался вперед:

– Так это случилось после похорон Дэнни Глика?

– Ну да. Я вернулся, когда все разошлись, но этот хренов…

– Простите, мистер Берк, этот Ройял Сноу не пришел. Я ждал его до темноты, а потом начал закапывать и заболел, потому что… ох, голова болит, не могу думать.

– Ты помнишь что-нибудь?

– Помню? – Майк уставился в глубину стакана, наблюдая, как пузырьки поднимаются на поверхность и исчезают в воздухе.

– Помню пение, – сказал он. – Самое чудесное, какое я когда-нибудь слышал. И я чувствовал, что… что я тону. Но это было приятно. Только глаза…

Он вздрогнул.

– Какие глаза?

– Красные. Очень страшные.

– Чьи?

– Не помню. Не было никаких глаз. Мне все приснилось. – Он тряхнул головой. – Не помню ничего. Проснулся утром на земле и даже не мог сперва подняться – так я устал. Но в конце концов смог. Солнце стояло уже высоко, и я боялся получить солнечный удар. Поэтому я ушел в лес и там уснул. Проспал до… не знаю, до четырех или до пяти. Когда я проснулся, я был весь в листьях. Потом встал и пошел к грузовику. – Он медленно провел рукой по лицу. – Оказалось, что я все-таки закончил работу. А я и не помнил. Странно.

– Закончил?

– Могила оказалась закопанной. Ройял или еще кто, не знаю, закопали все. Доверху.

– А где ты был ночью в понедельник?

– Дома. Где же еще?

– А утром во вторник как ты себя чувствовал?

– А я не вставал целый день. Спал до самого вечера.

– А сейчас как?

– Ужасно. Ноги как резина. Хотел попить воды и чуть не сблевал. Чувствую себя слабым, как котенок. Есть не могу. Как только что-нибудь глотаю – боль в желудке. Как после сильного похмелья.

– Так ты что, ничего не ел?

– Я пробовал, но меня стошнило. После этого, правда, полегчало. Я вышел и немного прошелся, а потом опять пошел спать. – Его пальцы продолжали рассеянно блуждать по столу. – Перед сном мне вдруг стало страшно, как маленькому. Я даже встал и проверил, закрыты ли окна. И заснул с включенным светом.

– А что было утром?

– Ничего… проспал до девяти вечера. – Он криво усмехнулся. – Я еще подумал, что скоро буду спать целыми сутками и все решат, что я уже умер.

Мэтт с угрюмым видом слушал. Флойд Тиббитс встал и опустил монетку в музыкальный автомат.

– Странно, – продолжал Майк. – Окно над моей постелью оказалось открыто, когда я встал. Я же сам его закрывал. Мне снилось… что кто-то постучал в окно, и я встал… чтобы его впустить. Как будто это старый друг, который замерз… или голоден.

– Кто это был?

– Это же сон, мистер Берк.

– Но во сне кто это был?

– Не знаю. Я хотел пойти поесть, но от одной мысли меня чуть не стошнило.

– И что ты делал?

– Смотрел телевизор. Мне было получше. Потом пошел спать.

– А ты запер окна?

– Нет.

– И опять проспал весь день?

– Проснулся на закате.

– Опять ослабленный?

– Похоже на то. – Он снова провел по лицу рукой. – Мне так плохо! – выкрикнул он дрожащим голосом. – Может, это грипп, мистер Берк? Может, это не так опасно?

– Не знаю.

– Я думал, пиво мне поможет, но я не могу пить. Я сделал глоток и поперхнулся. Вся эта неделя… как страшный сон. И я боюсь. Я ужасно боюсь. – Он закрыл лицо руками, и Мэтт увидел, что он плачет.

– Майк?

Тот не реагировал.

– Майк, – он осторожно отнял руки Майка от лица, – пошли ко мне. Переночуешь в комнате для гостей. Хочешь?

– Хорошо. – Майк медленно утер глаза рукавом.

– А завтра я отведу тебя к доктору Коди.

– Хорошо.

– Пошли.

Он хотел позвонить Бену Мейрсу и не стал.