Текст книги "Жребий"

7

После ужина Бена пустили к Мэтту Берку. Только посмотреть, пока Мэтт спит. Но кислородную подушку уже убрали, и сестра сказала, что завтра утром Мэтт почти наверняка сможет говорить.

Бен подумал, что он ужасно постарел. Лежа здесь, с торчащей из ворота больничной пижамы морщинистой шеей, он выглядел жалким и беззащитным. Если это правда, подумал Бен, то эти люди не поймут тебя, Мэтт. Ты попал в цитадель неверия, где кошмары лечат скальпелем и уколами, а не Библией или заклинаниями. Если в их стройной жизненной системе вдруг обнаружится зияющий пробел, они его просто не заметят. Не захотят замечать.

Он подошел к изголовью и осторожно приподнял голову Мэтта. На шее не было никаких отметин.

Он немного помедлил, потом подошел к шкафчику. Там лежали вещи Мэтта, а на внутренней ручке висел тот самый крест, с которым его видела Сьюзен.

Бен снял его и надел Мэтту на шею.

– Эй, что вы делаете?

У двери стояла сестра с уткой и кувшином воды.

– Надеваю ему крест, – сказал Бен.

– Он что, католик?

– Теперь да, – ответил Бен мрачно.

8

Уже стемнело, когда в дверь дома Сойеров на Дип-Кат-роуд тихонько постучали. Бонни Сойер с легкой улыбкой пошла открывать. На ней были только короткий передник и туфли на каблуках.

Когда она открыла дверь, глаза Кори Брайента расширились.

– Бо… – только и сказал он. – Бо… Бо… Бонни?

– Что с тобой, Кори? – Она непринужденно оперлась на ручку двери, зная, что это еще больше подчеркивает ее грудь. В то же время она скрестила ноги, предоставив ему любоваться ее бедрами.

– Бонни, а если…

– Телефонист? – спросила она, улыбаясь. Потом взяла его руку и положила на свою упругую грудь. – Послушай-ка мой телефон.

С отчаянной решимостью, как утопающий, схвативший сосок вместо соломинки, он притиснул ее к себе.

Его руки скользнули к ее ягодицам, и передник тревожно зашуршал, сдавленный их телами.

– О-о, – выдохнула она, все сильнее вращая бедрами. – Можете проверить мой микрофон, мистер телефонист? Я как раз жду важного звонка…

Он сгреб ее в охапку и пинком затворил дверь. Ей не было нужды показывать ему дорогу к кровати, он уже хорошо ее запомнил.

– Ты уверена, что он не вернется?

Ее глаза блестели в темноте.

– Вы о ком, мистер телефонист? А, о моем дорогом муже… нет, он в Берлингтоне, штат Вермонт.

Он опустил ее на кровать, раздвигая ноги.

– Включи свет, – прошептала она медленно. – Я хочу видеть, как ты это делаешь.

Он включил лампу над кроватью и повернулся к ней. Ее передник сбился на сторону. Глаза казались бездонными.

– Сними это, – показал он рукой.

– Сними сам, – сказала она. – Пожалуйста, мистер телефонист.

Он протянул руку. С ней он всегда чувствовал себя неопытным школьником, и руки его дрожали, будто воздух вокруг нее был наэлектризован. Он никогда не переставал думать о ней и часто видел ее во сне, блестящую, загорелую, дрожащую от желания. Ее изобретательность не знала границ.

– Нет, встань на колени, – сказала она. – Встань на колени передо мной.

Он неуклюже опустился на колени и потянулся к завязкам передника. Она подняла ноги в туфлях ему на плечи. Он начал целовать внутреннюю часть бедер, твердую и теплую под его губами.

– Так, так, Кори, давай, давай, да…

– Да-а, вот это картинка.

Бонни Сойер закричала.

Кори Брайент ошеломленно поднял глаза.

В двери спальни стоял Реджи Сойер. В руке он сжимал двухстволку.

Кори почувствовал, что по ногам его потекла теплая жидкость.

– Так-так, – сказал Реджи, входя в комнату. Он улыбался. – Я проспорил этому ублюдку Микки Сильвестеру ящик пива. Обидно.

Бонни первой подала голос.

– Реджи, послушай. Это не то, что ты думаешь. Он ворвался, прямо как сумасшедший…

– Заткнись, сука. – Он все еще улыбался. Высокий мужчина, одетый в тот же стального оттенка костюм, в котором был, когда она два часа назад целовала его на прощание.

– Послушайте, – слабым голосом сказал Кори. – Прошу вас. Пожалуйста, не убивайте меня. Даже если я заслужил. Вы же не хотите в тюрьму. Побейте, если хотите, только не уби…

– Вставай с коленей, Перри Мэйсон, – продолжая улыбаться, проговорил Реджи Сойер. – У тебя ширинка расстегнута.

– Послушайте, мистер Сойер…

– О, зови меня Реджи. Мы ведь почти родственники. Можно сказать, мужья одной жены.

– Реджи, это не то, что ты думаешь, он меня изна…

Реджи посмотрел на нее все с той же снисходительной улыбкой.

– Если ты скажешь еще слово, я забью его тебе в глотку.

Бонни начала всхлипывать. Лицо ее приобрело оттенок свежего кефира.

– Мистер Сойер… Реджи…

– Твоя фамилия Брайент, так ведь? Ты сын Пита Брайента?

Кори отчаянно кивнул головой:

– Да, верно. Верно. Послу…

– Я иногда продавал ему бензин, когда работал у Джима Уэббера. Это было четыре или пять лет назад, когда я еще не встретился с этой вот сучкой. Твой отец знает, что ты здесь?

– Нет, сэр, вы разобьете ему сердце. Вы можете побить меня, но если вы меня застрелите, моего отца это убьет, и вы будете отвечать за двух…

– Да нет, думаю, он правда не знает. Пойдем-ка в комнату, поговорим немного. – Он улыбнулся Кори, словно давая понять, что не причинит ему вреда, а потом повернулся к Бонни, которая глядела на него, выпучив глаза. – А ты, киска, посиди здесь, иначе никогда не узнаешь, чем кончится твой любимый фильм. Пошли, Брайент. – Он указал дорогу дулом ружья.

Кори, немного успокоившись, поплелся в комнату. Ноги его не гнулись. Под лопаткой ныло. «Вот куда он и выстрелит, прямо между лопатками. Интересно, успею ли я увидеть, как мои кишки размажутся по стенке?»

– Повернись, – сказал Реджи.

Кори послушался. Он начал плакать. Он не знал, поможет это или нет, но не мог сдержаться. Все равно он уже обмочился.

Ружье больше не было направлено дулом вниз. Оба ствола смотрели прямо в лицо Кори. Они казались жерлами бездонных колодцев.

– Ты знаешь, что ты сделал? – спросил Реджи. Улыбка пропала. Теперь его лицо сделалось каменным. Кори не ответил. Что за вопрос? Он только продолжал плакать.

– Ты спал с чужой женой, Кори. Так тебя зовут?

Кори кивнул, стряхнув слезы с щек.

– Ты знаешь, что делают с такими людьми, если поймают?

Кори опять кивнул.

– Возьми-ка этот ствол, Кори. Курок срабатывает при давлении пять фунтов, а сейчас где-то три. Так что давай, возьми… как ты брал за грудь мою жену.

Кори протянул дрожащую руку и обхватил ствол ружья. Металл пронизал его ладонь холодом смерти. В горле его родился долгий, протяжный стон.

– Засунь себе в рот, Кори. Оба ствола. Вот так. Да, большой у тебя рот, полижи-ка его. Ты хорошо умеешь лизать, ведь так?

Челюсти Кори раздвинулись до предела. Во рту чувствовался вкус смазки, и его едва не стошнило. Холодная сталь упиралась в небо.

– Закрой глаза, Кори.

Но Кори продолжал смотреть на него; глаза его расширились до размера чайных блюдец.

Реджи опять улыбнулся:

– Закрой свои младенческие глазки, Кори.

Кори подчинился.

Сейчас он вывихнет челюсть.

Реджи нажал на оба курка. Они отозвались холостым «клик-клик».

Кори свалился на пол в глубоком обмороке.

Реджи еще немного посмотрел на него, улыбаясь, потом пошел в спальню.

– Вот и я, Бонни. Как ты, готова?

Бонни Сойер зарыдала.

9

Кори Брайент, спотыкаясь, шел по Дип-Кат-роуд к месту, где он оставил служебную машину. От него несло мочой. Глаза тупо глядели вперед. С левой стороны головы у него был большой синяк, который он посадил, ударившись об пол. Ботинки противно шаркали по мягкой земле. Он пытался не думать ни о чем, кроме этого шарканья, не думать о внезапно и горько рухнувшей жизни. Было уже четверть девятого.

Реджи Сойер все еще улыбался, выставляя Кори через заднюю дверь. Глухие рыдания Бонни, доносившиеся из спальни, не могли заглушить его слов. «Теперь иди на дорогу. Полезай в свой грузовик и возвращайся в город. Без четверти десять отходит автобус на Бостон. Из Бостона езжай куда захочешь. Сядешь в автобус у Спенсера. Если я еще увижу тебя – убью. С ней все будет в порядке. Это для нее хороший урок. Поносит пару недель кофту с длинным рукавом, но лицо я ей не трону. А ты убирайся из Салемс-Лота, пока не станешь снова человеком».

И вот он шел по дороге, как и велел ему Реджи Сойер. Он уедет из Бостона на юг… куда-нибудь. У него в банке есть больше тысячи долларов. Мать всегда говорила, что он очень экономный. Он мог взять эти деньги и жить на них, пока не найдет работу и будет работать день и ночь, чтобы забыть то, что случилось, – вкус ружейной смазки и запах собственной мочи.

– Добрый вечер, мистер Брайент.

Кори сдавленно вскрикнул и уставился в темноту, ничего вначале не видя. Ветер раскачивал ветви, заставляя тени плясать по дороге. Внезапно его глаза увидели среди теней что-то более четкое, стоящее у каменной стены, отделяющей дорогу от фермы Карла Смита. Тень напоминала человека, но было в ней что-то… что-то…

– Кто вы?

– Ваш друг, мистер Брайент.

Тень выступила вперед. В призрачном свете Кори разглядел мужчину средних лет с черными усами и яркими, необычайно глубокими, глазами.

– Вам не повезло, мистер Брайент.

– Откуда вы знаете про мои дела?

– Я много знаю. Это моя профессия. Закурите?

– Спасибо. – Он благодарно схватил протянутую сигарету и сунул ее в рот. Незнакомец зажег огонь, и при свете спички Кори увидел, что у него выступающие славянские скулы и черные волосы, зачесанные назад от высокого бледного лба. Потом спичка погасла, и Кори вдохнул острый аромат. Итальянская сигарета, отметил он, но это лучше, чем никакая. Он начал немного успокаиваться.

– Кто вы? – повторил он свой вопрос.

Незнакомец засмеялся неожиданно звучным смехом, который поплыл в воздухе, как дымок сигареты Кори.

– Имена! – сказал он. – О, эта американская страсть к именам! Купите у меня машину, потому что я – Билл Смит! Обедайте у меня! Смотрите меня по телевизору! Моя фамилия Барлоу, если вам от этого легче. – И он опять рассмеялся. Кори почувствовал, что его зубы тоже расползаются в улыбке, и почему-то испугался. Все его несчастья показались далекими и малозначащими в сравнении с искрами смеха в этих темных глазах.

– Вы ведь иностранец? – спросил Кори.

– Я из многих стран, но лично мне эта страна… этот город… представляется полным иностранцев. Понимаете? – Он опять рассмеялся во все горло, и Кори на этот раз присоединился к нему.

– Иностранцев, да, – продолжил он, – но очень симпатичных, полнокровных и полных жизни. Знаете ли вы, какие у вас в городе прекрасные люди, мистер Брайент?

Кори только хмыкнул, немного смущенный. Но он не мог оторвать глаз от незнакомца.

– Они никогда не знают голода или нужды, ваши люди. Уже два поколения они ничего такого не испытывали, да и раньше это было, как голос из дальней комнаты. Они думают, что знают боль, но это боль ребенка, который уронил на землю свое мороженое. Во всем этом нет – как это по-английски? – томления. Они весьма энергично пьют друг у друга кровь. Вы в это верите?

– Да, – сказал Кори. Глядя в глаза незнакомцу, он видел многие вещи, и все они были удивительны.

– У вас страна парадоксов. В других странах, если человек много ест день за днем, он делается толстым… сонным… свиноподобным. Но здесь… чем больше у вас есть, тем вы агрессивнее. Понимаете? Как мистер Сойер. Имеет так много и не может уделить вам какие-то крохи со своего стола. Тоже как ребенок, который отталкивает другого от торта, хотя сам не может его съесть. Разве не так?

– Так, – кивнул Кори. Глаза Барлоу смотрели так понимающе. Все видится на…

– Все видится на расстоянии, верно?

– Верно! – воскликнул Кори. Он поднял палец в знак полнейшего согласия. Забытая сигарета выпала из его руки и, дымясь, упала в траву.

– Я давно мечтал о таком тихом месте, как ваше, – вдохновенно продолжал незнакомец. – Я мог бы поехать в большие города, но что я найду там? Пфф! Перебегать улицу! Дышать вонючим дымом! Общаться с тупыми, лишенными воображения дилетантами, чье общество – как это? – ах да, омерзительно мне! Разве можно сравнить сельскую простоту с холодной изощренностью большого города… любого города Америки? Нет! Нет и еще раз нет! Я плевал на ваши города!

– О да! – прошептал Кори.

– И вот я приехал сюда, в город, куда меня пригласил один замечательный человек, теперь, к сожалению, безвременно ушедший из жизни. Люди здесь все еще полнокровны, они так наполнены агрессивностью и тьмой, что для этого нет английских слов. «Покол», «Вурдалак». «Эйялик». Понимаете, о чем я?

– Да, – прошептал Кори.

– Люди здесь не заковали жизненную силу, полученную от матери-земли, в оболочку из стекла и бетона. Их руки глубоко погружены в воды жизни. Они вырывают жизнь из чрева земли! Разве не так?

– Так!

Незнакомец одобрительно хмыкнул и положил руку на плечо Кори.

– Ты славный парень. Славный и крепкий. Я думаю, ты не хочешь покидать этот чудесный город?

– Нет… – прошептал Кори, но внезапно его охватили сомнения. Вновь вернулся страх. Но нет… разве этот человек может ему навредить?

– И не надо! Оставайся здесь всегда!

Кори, дрожа, смотрел, как голова Барлоу клонится к нему.

– И ты еще отомстишь тем, кто не хочет поделиться с другими!

Кори Брайент ступил в реку забвения; ее воды поглотили его, а они были красными.

10

В девять вечера, когда ходячие больные собрались у телевизора, телефон у кровати Бена зазвонил. Это была Сьюзен. Ее голос дрожал.

– Бен, Флойд Тиббитс мертв. Он умер у себя в камере вечером. Доктор Коди говорит, что это анемия. Но я же его знала! У него всегда было высокое давление, потому его и в армию не взяли!

– Помедленнее, – сказал Бен, садясь.

– И еще. На юге живет семья по фамилии Макдугалл. Там умер десятимесячный ребенок. Миссис Макдугалл увезли в больницу.

– Ты знаешь, отчего он умер?

– Моя мама спрашивала у миссис Эванс, и та позвонила старому доктору Плоумэну. Он ничего не сказал, но миссис Эванс рассказала маме, что у ребенка ничего не нашли… кроме того, что он мертв.

– И мы с Мэттом, как два идиота, сидим здесь и ничего не можем поделать, – сказал Бен скорее себе, чем Сьюзен. – Словно кто-то это запланировал.

– И еще.

– Что?

– Карл Формэн пропал. И вместе с ним тело Майка Райерсона.

– Я так и думал, – услышал он собственные слова. – Я завтра отсюда удеру.

– А они выпустят тебя так быстро?

– Вряд ли они будут возражать. – Он сказал это машинально, думая уже о другом. – У тебя есть крест?

– У меня? – Она, похоже, удивилась. – Конечно, нет.

– Я не шучу, Сьюзен – я никогда не был более серьезен. Ты можешь достать где-нибудь?

– Конечно, у Мэри Боддин. Я сейчас схо…

– Нет! Не выходи на улицу. Сделай лучше сама, хотя бы из двух палочек. Положишь на кровать перед сном.

– Бен, я все еще не верю. Может быть, маньяк, думающий, что он вампир, но…

– Верь во что хочешь, только сделай крест.

– Но…

– Ты сделаешь это? Хотя бы ради меня?

В ее голосе прозвучало сомнение:

– Хорошо, Бен.

– Можешь прийти ко мне завтра в девять?

– Да.

– Хорошо. Мы вместе поднимемся к Мэтту. А потом поговорим с доктором Коди.

– Он решит, что ты сошел с ума, Бен. Ты разве не знаешь?

– Может быть. Но в темноте все это кажется более реальным, правда?

– Да, – сказала она тихо. – О Господи, да.

Без всяких причин он подумал о Миранде и о ее смерти; скрежет мотоцикла на мокром асфальте, ее крик, его паника и гудение грузовика, все ближе и ближе.

– Сьюзен?

– Да.

– Будь осторожна. Пожалуйста.

Повесив трубку, он отнес телефон на место и принялся смотреть телевизор. Он чувствовал себя беззащитным. У него не было креста. Он поглядел за окно, но увидел там только темноту. Старый, детский страх снова начал подкрадываться к нему, и он повернулся к телевизору, где Дорис Дэй мыла с шампунем лохматого пса.

11

Морг в Портленде – это холодное помещение, целиком выложенное зеленым кафелем. На полу и стенах он болотного цвета, а на потолке – светлее. В стенах видны прямоугольные двери, что очень похоже на большой билетный автомат на автобусной станции. Все это освещают длинные флюоресцентные лампы. Не очень приятный декор, но клиенты не жалуются.

Без четверти десять в субботу два санитара внесли накрытое простыней тело молодого гомосексуалиста, застреленного в баре. Это было первое поступление вечера; жертвы дорожных происшествий обычно появлялись не раньше часа.

Бадди Баскомб рассказывал старый французский анекдот про вагинальный дезодорант, когда вдруг, осекшись на полуслове, уставился на ряд дверок под литерами M-Z. Две из них были открыты.

Они с Бобом Гринбергом оставили новоприбывшего и поспешили туда. Бадди заглянул в глубь первой камеры.

«Тиббетс, Флойд Мартин.

Пол: М

Поступил: 10.4.75.

Дата вскрытия: 10.5.75.

Подпись: Дж. М. Коди, врач».

Пусто.

– Эй! – крикнул ему Гринберг. – Эта херня пустая! Что за шутки!

– Я все время сидел за столом, – сказал Бадди. – Никто не проходил. Должно быть, это случилось в дежурство Карти. Как того звали?

– Макдугалл, Рэндалл Фратус. А что такое «реб.»?

– Ребенок, – машинально ответил Бадди. – О Господи, только этого не хватало.

12

Что-то разбудило его.

Он лежал в темноте, глядя в потолок.

Шум. Был какой-то шум.

Вот опять какое-то скрежетание.

Марк Петри повернулся и посмотрел в окно. На него через стекло смотрел Дэнни Глик, с могильно-бледной кожей, с красными, дикими глазами. Вокруг его губ запеклась какая-то темная жидкость; когда он увидел Марка, то улыбнулся, обнажив острые длинные зубы.

– Впусти меня, – прошептал он. Марк не знал, возникли эти слова в темноте за окном или в его мозгу.

Он понял, что испугался – тело реагировало быстрее мысли. Он никогда еще так не боялся, даже когда поплыл от лодки в Попхэм-Бич и думал, что тонет. Но его ум за доли секунды определил ситуацию. Ему угрожала смертельная опасность.

– Впусти меня, Марк. Я хочу поиграть с тобой.

На чем могло держаться это жуткое существо? Его комната находилась на втором этаже и за ней не было карниза. Если только он на чем-нибудь повис… или парит на невидимых крыльях, как чудовищная ночная бабочка.

– Марк… Вот я и пришел, Марк. Пусти…

«Конечно. Их должны пригласить», – он знал это из журналов, тех самых, которые, по мнению матери, могли сбить его с пути истинного.

Он встал с кровати, едва не упав. Только потом он понял, что «страх» было слишком слабым словом. Даже слово «ужас» не выражало его чувств. Бледное лицо за окном пыталось улыбаться, но в темноте Марк видел лишь жуткую гримасу – кровавую маску трагедии.

Но если посмотреть ему в глаза, все покажется не так уж страшно. Тогда ты увидишь, что нужно только открыть окно и сказать: «Заходи, Дэнни», – и потом станет совсем не страшно, потому что ты станешь одним из них, вместе с Дэнни и вместе с ним. Ты станешь…

«Нет! Вот так они тебя и схватят!»

Он отвел глаза и собрал всю свою силу воли.

«Марк, впусти меня! Я приказываю тебе! Он приказывает!»

Марк снова начал приближаться к окну. Помощи ждать неоткуда. Нет спасения от этого голоса. По мере того, как он приближался, злобное лицо с той стороны стекла делалось все радостнее. Ногти, черные от земли, царапали стекло.

«Подумай о чем-нибудь. Скорее!»

– Карл, – прошептал он хрипло. – Карл у Клары украл кораллы. А Клара у Карла украла кларнет».

Дэнни Глик зашипел:

– Марк! Открой окно!

Он ослабевал. Шепчущий голос преодолевал все преграды. Взгляд Марка упал на столик с пластиковыми монстрами, теперь казавшимися милыми и смешными…

Тут он заметил что-то.

Пластиковое привидение гуляло по пластиковому кладбищу, где один из памятников был сделан в форме креста.

Не раздумывая, Марк схватил крест, зажал его в кулаке и громко сказал:

– Ну, попробуй, войди!

На лице отразился злобный восторг. Окно распахнулось, и Дэнни ввалился в него. Изо рта его исходил неописуемый запах: зловоние открытой могилы. Холодные, бледные, как рыбье брюхо, пальцы тянулись к плечам Марка. Голова по-собачьи склонилась, верхняя губа поползла вверх, обнажая сияющие клыки.

Марк поднял свой крест и ткнул им в щеку Дэнни Глика.

Его вопль был ужасным… и беззвучным. Он отозвался только в мозгу Марка. Триумфальная улыбка на лице существа мгновенно преобразилась в гримасу агонии. Бледная кожа задымилась, и в какое-то мгновение, прежде чем он исчез, Марк почуял в воздухе запах паленого мяса.

И потом все исчезло, как будто ничего и не было.

Но крест еще некоторое время светился, словно подсвеченный изнутри. Потом погас, оставив лишь синий отсвет в глазах.

Сквозь пол он услышал щелканье выключателя в спальне родителей и голос отца:

– Что там такое?

13

Через две минуты открылась дверь.

– Сын, – тихо спросил Генри Петри, – ты спишь?

– Нет, – сонным голосом ответил Марк.

– Тебе что, приснился страшный сон?

– Наверное, да… не помню.

– Ты кричал во сне.

– Извини.

– Ничего. – Он помедлил и потом сказал, будто вспомнив сына совсем маленьким: – Может, хочешь воды?

– Нет, папа, спасибо.

Генри Петри быстро оглядел комнату, не в силах осмыслить внезапно охвативший его страх, и успокоился – все казалось нормальным. Окно закрыто. Ничего не упало.

– Марк, что-нибудь случилось?

– Нет, папа.

– Ладно… спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Дверь тихо закрылась, и отец начал спускаться по ступенькам. Марк наконец почувствовал облегчение. Со взрослым в этот момент могла бы случиться истерика. Но Марк только чувствовал, как ужас овевает его, как холодный ветер – тело пловца. Когда ужас начал проходить, его сменило опустошение.

Прежде чем провалиться в сон, он нашел в себе силы удивиться в который раз странностям взрослых. Они глушат алкоголем или отгоняют снотворным такие обыденные, простые страхи, как работа, деньги, любит ли меня жена, есть ли у меня друзья. Они не сталкиваются со страхами, которые переживает любой ребенок, лежащий без сна в темной комнате. Ребенку никто не верит, и никто не вылечит его от страха, что кто-то смотрит на него с потолка. Или прячется под кроватью. Он должен вести свой бой в одиночку, ночь за ночью, с единственной надеждой на постепенное угасание воображения, которое зовется «взрослением».

Все эти мысли проносились в его мозгу в более простой форме. Прошлой ночью Мэтт Берк столкнулся с кошмаром и получил сердечный приступ; этой ночью то же случилось с Марком Петри, но он уже через десять минут спал, все еще зажав в правой руке пластиковый крест. Вот в чем разница между взрослыми и детьми.