Текст книги "Жребий"

21

Энн Нортон вылезла из своего автомобиля, не забрав ключи, и пошла через стоянку к освещенному вестибюлю больницы. Наверху сгустились тучи, накрапывал дождик. Она не смотрела вверх. Она шла прямо, глядя перед собой.

Теперь она очень отличалась от той женщины, которую увидел Бен Мейрс, когда Сьюзен впервые привела его к ним домой. Та женщина была среднего роста, одета в зеленое шерстяное платье, недорогое, но изящное. Та женщина была не слишком красива, но элегантна и прият на в общении; седеющие волосы она аккуратно завивала.

У женщины, которая сейчас подходила к больнице, на ногах были только тапочки; отсутствие чулок показывало вздутые вены (впрочем, не такие вздутые, как раньше; давление крови в них стало значительно ниже). На ней был изодранный желтый халат; волосы свалялись в безобразные космы. Лицо побледнело, и под глазами лежали глубокие черные тени.

Она же говорила Сьюзен, предупреждала ее насчет этого Мейрса и его дружков, предостерегала ее. Мэтт Берк тоже с ними. Он их сообщник. Они убили ее дочь. Он сказал ей об этом.

Она весь день лежала в постели, больная и сонная. Когда ее муж отвечал на дурацкие вопросы каких-то людей, во сне ей явился Он. Лицо его было прекрасным и благородным. Ястребиный нос, зачесанные назад волосы, пухлые, чувственные губы. И его глаза… красные и гипнотические. Когда он смотрит на тебя этими глазами, ты не можешь отвести взгляд… да и не хочешь.

Он рассказал ей, что она должна делать… и как ей потом оказаться снова рядом со своей дочерью, и с многими другими… и с ним. Кроме Сьюзен, ей больше всего хотелось быть рядом с ним, поскольку только Он мог дать ей то, что нужно.

В кармане у Энн был револьвер ее мужа.

Она вошла в вестибюль и направилась к регистратуре. Если бы кто-нибудь попробовал остановить ее, она бы им показала. Нет-нет, без стрельбы; она не спустит курок, пока не войдет в палату Берка. Он велел ей так. Если они попытаются не пустить ее туда, Он никогда не придет к ней и не поцелует в ночи огненным, прекрасным поцелуем.

У окошечка сидела девушка в белом халате и в шапочке, разгадывающая кроссворд. Прямо по коридору была дежурная сестра.

Услышав шаги Энн, сестра вскинула голову с дежурной улыбкой, которая тут же померкла, когда она увидела женщину в халате, с пустыми, невидящими глазами. Наверное, пациентка.

– Мэм, что вы…

Энн Нортон выудила из кармана свой револьвер, нацелила его на сестру и велела:

– Повернись.

Рот сестры молча раскрылся. Из него вырывалось только учащенное дыхание.

– Не кричи. Я убью тебя, если ты крикнешь.

Сестра страшно побледнела.

– Повернись.

Сестра медленно повернулась. Энн взяла револьвер за ствол и приготовилась изо всех сил обрушить рукоятку на голову сестры.

В этот момент кто-то ударил ее по руке.

22

Револьвер вылетел из рук.

Женщина в драном желтом халате не закричала – нет, она издала странный, почти скулящий горловой звук. После этого она кинулась к оружию, и человек, стоящий сзади, в испуге оттолкнул ее как можно дальше.

– Эй! – позвал он. – Эй, помогите!

Энн Нортон обернулась и зашипела на него с неистовой ненавистью, продолжая одновременно тянуться к револьверу. Подбежал дежурный врач, который какое-то мгновение с изумлением глядел на эту сцену, потом нагнулся и поднял револьвер.

– О Господи, – сказал он. – Что за…

Она бросилась на него. Ее руки, сжавшиеся в клешни, скользнули по его лицу, оставляя на щеках багровые полосы. Он отдернул руку с оружием, и она, по-прежнему скуля, потянулась к ней.

Тут человек, схвативший ее первым, подскочил и попытался оттащить ее. Позже он говорил, что она напоминала мешок, полный змей. Тело ее под халатом было горячим и влажным, каждый мускул в нем дергался и содрогался.

Пока они боролись, дежурный врач ударил ее в челюсть. Глаза ее закатились, и она упала в обморок.

Врач и другой человек уставились друг на друга.

В этот момент сестра закричала. Она прижала руки ко рту, и от этого крик казался еще громче.

– Слушайте, откуда она тут взялась? – спросил человек.

– Понятия не имею, – ответил врач. – Что тут вообще произошло?

– Я пришел к своей сестре. Она родила. Тут ко мне подошел мальчик и сказал, что у этой женщины пистолет. И я…

– Какой мальчик?

Человек, пришедший навестить сестру, оглянулся. Вестибюль был полон людей, но все они были в том возрасте, когда позволяется употреблять спиртное.

– Не вижу его. Но он был здесь. А этот пистолет заряжен?

– Думаю, да, – ответил врач.

– Откуда она взялась? – снова спросил человек.

23

Они увидели двух сестер, бегущих к двери, и услышали снизу какие-то крики. Бен взглянул на Джимми, но тот лишь пожал плечами. Мэтт смотрел на них, приоткрыв рот.

Бен запер дверь и потушил свет. Джимми схватился за ножку кровати. Когда они услышали за дверью шаги, Бен замер, готовый к нападению. Как только в дверь просунулась чья-то голова, он схватил ее и прижал к ее лбу крест, который держал в другой руке.

– Да пусти же!

Рука разжалась. Через мгновение зажегся свет. Мэтт привстал на кровати, глядя на Марка Петри, бьющегося в руках у Бена.

Джимми побежал к двери. Он уже готов был обнять мальчика, но вдруг остановился.

– Подними подбородок.

Марк поднял, показав им неповрежденную шею.

Джимми вздохнул с облегчением.

– Господи, никого за всю свою жизнь я не был так рад видеть. Где отец Каллагэн?

– Не знаю, – сказал Марк. – Барлоу схватил меня… убил моих родителей. Они мертвые. Мои родители мертвые. Он сказал отцу Каллагэну, что он отпустит меня, если тот бросит крест. Он обещал. Тогда я убежал. Но перед этим я плюнул в него. Я в него плюнул, а потом я убью его.

Он замер в двери. На лбу и щеках у него были царапины. Он бежал через лес по тропе, где нашли свой печальный конец братья Глики. Перебираясь через Таггарт-Стрим, он замочил ноги до коленей. Потом кто-то подвез его, но он не помнил, кто. Язык не слушался. Бен не мог ничего сказать.

– Бедный мальчик, – тихо произнес Мэтт. – Мой бедный храбрый мальчик.

Лицо Марка скривилось. Рот его задергался.

– Моя м-м-м-мама…

Он зашатался, и Бен поднял его на руки и укачивал, пока не хлынули слезы, залившие ему рубашку.

24

Отец Дональд Каллагэн не знал, сколько времени он блуждал в темноте. Он отправился по Джойнтнер-авеню, так и не найдя машину, оставленную им у дома Петри. Иногда он шел по середине мостовой, иногда сворачивал к обочине. Порой мимо проносились автомобили, бешено гудя и скрежеща шинами, когда им приходилось объезжать его. Один раз он свалился в канаву.

На улицах не было никого, кто мог бы его заметить; в эту ночь Салемс-Лот казался вымершим. В кафе было пусто, а у Спенсера сидела мисс Кугэн, читая журнал при тусклом свете лампы. Снаружи, под светящейся голубой собакой, горела красная неоновая надпись «Автобус».

Они все боятся, подумал он. Какая-то потаенная часть души говорит им, что в городе опасно, и поэтому сегодня заперты даже те двери, которые не запирались годами.

Он был на улице один. И один не боялся. Он даже засмеялся, но смех прозвучал, как дикий, безумный лай. Ни один вампир не посмеет его тронуть. Других, быть может, но не его. Он отмечен Хозяином, и будет ходить, где хочет, пока Хозяин не позовет его…

Над ним высилась церковь Святого Андрея.

Он помедлил, потом подошел ближе. Он будет молиться. Всю ночь, если понадобится. Не новому богу, богу нищих и бесплатных обедов, но старому, истинному Богу, который устами Моисея учил платить оком за око. Дай мне еще шанс, Боже. Я буду каяться всю жизнь. Только один шанс.

Он поднялся по широким ступеням, пошатываясь и волоча ноги. На губах его запеклась кровь Барлоу.

Наверху он какое-то время задержался, а потом взялся за ручку двери.

Вспышка голубого света – и невидимая сила отбросила его назад. Боль пронзила его спину, потом голову, грудь, желудок. Он упал на четвереньки на гранитных ступенях.

Он лежал, дрожа, под начавшимся дождем. Рука болела. Он поднес ее к глазам – она была обожжена.

– Проклят, – прошептал он. – Я проклят, Господи, проклят.

Его начало трясти. Он обхватил плечи руками и сидел так на ступенях церкви, двери которой навсегда закрылись перед ним.

25

Марк Петри сидел на постели Мэтта, там же, где до того сидел Бен. Он вытер слезы рукавом и пытался держать себя под контролем, хотя глаза его все еще были распухшими и красными.

– Знаешь ли ты, – спросил его Мэтт, – что Салемс-Лот в отчаянном положении?

Марк кивнул.

– И сейчас его Бессмертные делают свое дело. Хватают людей. Всех им не взять – во всяком случае, сегодня, – но завтра они продолжат.

– Мэтт, я прошу тебя поспать, – сказал Джимми. – Мы никуда не уйдем, можешь не волноваться. Ты плохо выглядишь. Это было ужасным…

– Мой город гибнет у меня на глазах, а ты хочешь, чтобы я спал? – Его глаза возмущенно вспыхнули на осунувшемся лице.

Джимми настойчиво сказал:

– Если ты хочешь увидеть результат, будь осторожнее. Я говорю это, как твой врач.

– Ладно. Еще минуту. – Он посмотрел на них троих. – Завтра вы должны вернуться в дом Марка. Вы возьмете колы. Много колов.

– Сколько? – тихо спросил Бен.

– Я думаю, трех сотен хватит, но на всякий случай надо заготовить побольше.

– Это невозможно, – сказал Джимми. – Их не может быть столько.

– Бессмертные жаждут, – напомнил Марк. – Лучше быть готовыми. Пойдете вместе. Не смейте разделяться, даже днем. Это надо делать, как облаву. Начать в одном конце города, закончить в другом.

– Мы никогда не отыщем их всех, – заметил Бен. – Даже если будем работать с утра до вечера.

– Вы сделаете все, что можете, Бен. Люди поверят вам. Кое-кто поможет, если вы докажете, что говорите правду. И когда снова придет ночь, часть их работы останется несделанной. – Он вздохнул. – Жаль, что мы потеряли отца Каллагэна. Но несмотря на это, нужно действовать. Просто будьте осторожны. Если понадобится – врите. И еще, помните: единственная для нас возможность выжить и победить – это стать в юридическом смысле слова убийцами.

Он внимательно поглядел в лицо каждому из них. Вероятно, увиденное им его удовлетворило, потому что после этого он повернулся к Марку:

– Ты знаешь, что главное нам надо сделать?

– Да, – сказал Марк. – Убить Барлоу.

Мэтт слегка усмехнулся:

– Не торопись. Сначала мы должны отыскать его. Не видел ли ты сегодня вечером чего-нибудь, что помогло бы выяснить, где он прячется? Или, может быть, слышал? Или учуял? Подумай хорошенько! Ты знаешь, как для нас это важно!

Марк подумал. Бен никогда не видел, чтобы эту просьбу воспринимали так буквально. Он подпер подбородок ладонью и закрыл глаза. Казалось, он перебирает в памяти каждую деталь вечерних событий.

Наконец он открыл глаза, коротко оглядел их и покачал головой:

– Ничего.

Лицо Мэтта помрачнело, но он не смирился:

– Быть может, к его одежде прилип лист? Или грязь на его брюках? Глина на ботинках? – Он беспокойно ерзал на постели. – Господи, неужели он был чистым, как яйцо?

Глаза Марка внезапно расширились.

– Что? – спросил Мэтт. Он сжал локоть мальчика. – Что ты вспомнил? Говори!

– Голубой мел, – сказал Марк. – Он схватил меня одной рукой за шею, и я мог ее видеть. У него длинные белые пальцы, и на двух из них были следы голубого мела. Совсем небольшие.

– Голубой мел, – задумчиво проговорил Мэтт.

– Школа, – сказал Бен. – Наверное, оттуда.

– Не высшая, – сказал Мэтт. – Мы всегда покупали мел у Деннисона и Ко в Портленде. Белый и желтый. Он много лет держался у меня под ногтями.

– Может, уроки рисования? – спросил Бен.

– В старших классах преподают только черчение. Они пользуются тушью, а не мелом. Марк, ты уверен, что это…

– Мел, – повторил мальчик, кивнув.

– Некоторые из учителей могут пользоваться цветным мелом, но где они могут его брать? Вы видели нашу школу – везде стекло и бетон.

– Может, в подвале?

Мэтт пожал плечами:

– Вряд ли. Там все время ходят люди, и для него это был бы слишком большой риск.

– А начальная школа? – спросил Джимми. – Они должны учить рисованию. И ставлю сто долларов, что они пользуются цветными мелками.

– Начальная школа на Стэнли-стрит построена в то же время, что и высшая. То же стекло и бетон. Много стеклянных окон, много солнца. Вряд ли ему это подходит. Они любят старые дома, полные легенд, темные, вроде…

– Вроде школы на Брок-стрит, – сказал Марк.

– Да. – Мэтт взглянул на Бена. Эта школа деревянная, трехэтажная, построена в одно время с домом Марстенов. В городе много говорили тогда, что она пожароопасна. В то время в Нью-Гэмпшире случился пожар в школе…

– Я помню, – пробормотал Джимми. – В Кобс-Ферри.

– Да. Трое детей сгорели заживо.

– Школа на Брок-стрит еще действует? – спросил Бен.

– Только первый этаж. Все здание перестали использовать, когда открылась школа на Стэнли-стрит.

– Барлоу может там прятаться?

– Думаю, что да, – сказал Марк с некоторым сомнением. – На втором и третьем этажах много пустых классов. Окна забиты досками из-за того, что дети часто бросали в них камни.

– Тогда может быть, – сказал Бен.

– Звучит убедительно, – согласился и Мэтт, выглядящий теперь очень усталым. – Но это слишком уж просто. Слишком доступно.

– Голубой мел, – пробормотал Джимми с отсутствующим видом.

– Не знаю, – сказал Мэтт сокрушенно. – Просто не знаю.

Джимми открыл свою черную сумку и извлек склянку с пилюлями.

– Две с водой. Прямо сейчас.

– Нет. Еще о многом нужно поговорить. Еще…

– Слишком большим риском для нас было бы потерять тебя, – твердо сказал Бен. – Теперь, когда отца Каллагэна нет, ты для нас важнее всего. Сделай, как он говорит.

Марк принес из ванной стакан воды, и Мэтт проглотил пилюли.

Было без четверти десять.

В комнате стояла тишина. Бен подумал, что Мэтт выглядит ужасно старым, ужасно утомленным. Его седые волосы, казалось, поредели и высохли. Надо же было, думал Бен, чтобы под конец жизни зло явилось перед ним в такой жуткой, фантастической форме. Ведь всю жизнь он имел дело с умозрительным злом, которое восставало с книжных страниц при свете лампы и рассеивалось на рассвете.

– Я боюсь за него, – сказал тихо Джимми.

– Думаю, приступ был легким, – возразил Бен.

– Это только первый. Следующий может оказаться не таким легким. Это дело добьет его, если продлится еще немного. – Он взял Мэтта за руку и осторожно прощупал пульс. – Это будет трагедией для нас, – закончил он.

Они сидели вокруг его кровати, по очереди засыпая и просыпаясь. Барлоу так и не появился. Очевидно, у него были дела где-то в другом месте.

26

Мисс Кугэн читала рассказ под названием «Я пыталась задушить своего ребенка» из «Рассказов реальной жизни», когда открылась дверь и вошел первый ночной посетитель.

Никогда еще у нее не было так мало народу. Не забегала Рути Крокетт с подружками, чтобы выпить стакан газировки, и Лоретта Стэрчер не заходила за «Нью-Йорк таймс». Газета еще лежала под прилавком. Лоретта была единственной в городе, кто регулярно читал «Таймс» (она называла ее именно так). На следующий день она относила газету в читальню.

Не заходил за ужином и мистер Лабри, но это было неудивительно. Мистер Лабри, вдовец из большого дома на Школьном холме близ фермы Гриффенов, мог ужинать у Делла гамбургерами с пивом. Если он не приходил до одиннадцати (а уже была четверть), она брала из ящика ключ и относила ему ужин сама.

Странно было, что не зашли обычные посетители после кино (старый кинотеатр «Нордика» находился на другой стороне улицы), чтобы купить мороженого и поболтать. Среди них были и ее старые знакомые, со школьных дней. Тогда они не носили, как Рути Крокетт и ее подруги, маек и джинсов в обтяжку, под которыми видны трусы. Ее воспоминания об этих днях были такими ностальгическими, что, когда скрипнула дверь, она рассеянно подняла голову, словно ожидая увидеть там своих одноклассников, зашедших за мороженым.

Но это был мужчина, вроде бы знакомый, но какой-то странный. Только когда он подошел и поставил на прилавок свой чемоданчик, ей удалось узнать его.

– Отец Каллагэн! – сказала она, пытаясь скрыть удивление. Она никогда прежде не видела его без облачения. Он был в черном костюме и в синей рубашке, как простой рабочий.

Внезапно она испугалась. Его костюм был чистым, волосы аккуратно причесаны, но что-то в его лице…

Она вдруг вспомнила день двадцать лет назад, когда она вернулась из госпиталя, где умерла от сердечного приступа ее мать. Когда она сообщила об этом брату, он выглядел так же, как сейчас отец Каллагэн. Лицо его осунулось, глаза были пустыми и тусклыми. Кожа вокруг рта покраснела и потрескалась, словно ее долгое время оттирали в попытке что-то сделать.

– Мне нужен билет на автобус, – сказал он.

«Так и есть, – подумала она. – Бедняга. Кто-то умер, и его срочно вызывают на отпевание».

– Да-да, – быстро сказала она. – Куда…

– Когда первый автобус?

– Но куда?

– Куда угодно, – сказал он, разрушив ее теорию.

– Так… дайте подумать. – Она нырнула в расписание. – Вот, одиннадцать десять на Портленд, далее Бостон, Хартфорд и Нью…

– Давайте, – сказал он. – Сколько?

– Но куда? До какого места? – Теперь она была совершенно сбита с толку.

– До конца, – сказал он и усмехнулся. Она никогда не видела такой жуткой усмешки на человеческом лице и отстранилась. «Если он тронет меня, – подумала она, – я закричу».

– Т-т-тогда до Нью-Йорка. Двадцать девять долларов семьдесят пять центов.

Он вынул кошелек, и тут Кугэн увидела, что его правая рука забинтована. Каллагэн достал деньги; она уронила на пол целую пачку билетов, пытаясь оторвать верхний. Пока она подбирала их, священник положил деньги на прилавок.

Мисс Кугэн надписала билет так быстро, как только могла, но все равно ей казалось, что время течет слишком медленно. Она чувствовала на себе его мертвый взгляд. Поставив печать, женщина положила билет на прилавок и быстро отдернула руку, чтобы не коснуться его руки.

– П-п-подождите где-нибудь в другом месте, отец Каллагэн. Я скоро закрываю. – Она ощупью сунула выручку в кассу, даже не пересчитав ее.

– Хорошо, – сказал он, засовывая билет в нагрудный карман. Не глядя на нее, прибавил: – И Господь пометил Каина своей метой, дабы встретившие его не убили его. И Каин ходил перед лицом Господа и жил, как изгнанник, к востоку от Эдема. Это Писание, мисс Кугэн. В нем ничего нельзя изменить.

– Да? – рассеянно сказала она. – Боюсь, что вам придется выйти. Мистер Лабри вот-вот придет, и ему может не понравиться… не понравиться, что я… что вы…

– Да-да, – согласился он и повернулся, чтобы уйти. На полдороги он обернулся опять.

– Вы живете в Фалмуте, мисс Кугэн?

– Да…

– У вас есть машина?

– Да, конечно. Я просто хотела попросить вас подождать автобуса где-нибудь…

– Поезжайте скорее домой, мисс Кугэн. Закройте все двери вашей машины и не останавливайтесь. Ни в коем случае. Даже если вас попросит кто-либо из ваших знакомых.

– Я никогда никого не подвожу, – сказала мисс Кугэн.

– Когда придете домой, не возвращайтесь в Джерусалемс-Лот, – продолжал Каллагэн. Он в упор посмотрел на нее. – Теперь это нехорошее место.

Она сказала с изумлением:

– Я не понимаю, о чем вы, но вам лучше все же подождать автобуса снаружи.

– Да. Конечно.

Он вышел.

Внезапно ее поразила тишина, нависшая вокруг. Неужели никто – никто – не ходил по городу после наступления темноты, кроме отца Каллагэна?

Да. Никто.

«Теперь это нехорошее место».

Она начала выключать светильники.

27

Над Лотом спустилась ночь.

В десять минут двенадцатого Чарли Родса разбудило протяжное гудение. Он подскочил на кровати.

«Мой автобус!»

И следующая мысль:

«Маленькие подонки!»

Дети уже пытались сотворить нечто подобное. Он знал эти их штучки. Они прокалывали ему шины. Он не видел, кто делал это, но догадывался. Под подозрением ходили Майк Филбрук и Оди Джеймс. Он знал, что это они – кто же еще?

«Ты уверен, что это они, Родс?»

«Я говорю тебе!»

Через неделю ему в офис позвонили:

«Родс, мы накрыли сегодня Энди Гарви».

«Да? Я не удивлен. И что он делал?»

«Боб Томас поймал его, когда он выпускал воздух из шин твоего автобуса».

Ладно, ну и что с того, если это Гарви, а не Филбрук с Джеймсом? Все они держатся заодно, одна шайка, все покрывают друг друга.

Теперь снаружи раздался мощный гудок:

«Уоу, уооу, уоооооу…»

– Сукины дети, – прошептал он, поднимаясь с постели. Он натянул штаны, не зажигая света. Свет мог спугнуть маленьких гаденышей, а он этого не хотел.

В другой раз кто-то подложил ему на сиденье коровью лепешку, и он тоже подозревал, кто мог это сделать. Это можно было прочесть в глазах того типа. Но ничего, он разобрался с ним по-свойски. Выкинул, как щенка, в четырех милях от дома – пускай идет хоть трое суток! Под конец тот заревел.

«Мистер Родс, я ничего не знаю. За что вы меня высадили?»

«Ты подложил мне на сиденье коровье дерьмо?»

«Не я, честное слово. Клянусь Богом, не я».

Эти паршивцы способны с невинным взором врать собственной матери, и они часто именно это и делают. Он высаживал этого мальчишку еще дважды, и под конец тот признался. Но Чарли все равно вышвырнул его еще раз – для урока.

«Уооооооу…»

Он схватил рубашку и старую теннисную ракетку, стоящую в углу. Видит Бог, завтра чья-то задница будет здорово болеть!

Он вышел с заднего двора и пошел вокруг дома туда, где стоял его большой желтый автобус. Ему вспомнилась армия, разведка.

Он задержался за кустом олеандра и взглянул на автобус. Да, они были там, целая орда, темные силуэты на фоне стекол. В нем разгорался старый боевой пыл, и он изо всех сил сжал ручку ракетки. Черт, они выбили – шесть, семь, восемь – восемь окон в его автобусе!

Он прокрался вдоль желтого борта к входной дверце. Она была открыта. Чарли рывком вскочил на ступеньки.

– А-а! Всем стоять! Выключите этот чертов гудок, или я…

Мальчишка, сидящий на водительском месте и нажимавший обеими руками на гудок, повернулся к нему и жутко осклабился. Это был Ричи Боддин. Чарли почувствовал, как внутри его что-то оборвалось. Он был белым – белым, как простыня, – кроме черных углей глаз и губ, которые были ярко-красными.

И его зубы…

Чарли Родс поглядел в салон.

Неужели там Майк Филбрук? Оди Джеймс? Боже, здесь и сыновья Гриффена! Хэл и Джек, сидят рядом, в волосах у них солома. Но они никогда не ездили в моем автобусе!» Мэри Грегсон и Брент Тенни, прижавшиеся друг к другу. Она в пижаме, он в синих джинсах и фланелевой рубашке, вывернутой наизнанку, словно он забыл, как надо одеваться.

И Дэнни Глик. Но – о Боже! – он ведь умер; умер уже давно!

– Эй, – сказал он онемевшими губами. – Ребята.

Теннисная ракетка выпала из его рук. Раздался лязг, когда Ричи Боддин, продолжавший ухмыляться, нажал на рычаг, закрывающий переднюю дверь. Теперь все они встали со своих мест.

– Нет, – сказал он, пытаясь улыбнуться. – Ребята… вы не поняли. Это же я. Чарли Родс. Вы… вы… – Он поднял руки, показывая, что в них ничего нет, и начал отступать, пока не уперся спиной в ветровое стекло.

– Не надо, – прошептал он.

Они, ухмыляясь, подходили ближе.

– Прошу вас, не надо.

Они бросились на него.