Текст книги "Жребий"

Когда Мэтт постучал, Майк Райерсон произнес:

– Войдите.

Мэтт принес ему пижаму.

– Должно быть, великовата…

– Не беспокойтесь, мистер Берк. Посплю в трусах.

Он уже разделся, и Мэтт увидел, что кожа его ужасно побледнела. Под кожей проступали ребра.

– Подними голову, Майк. Вот так.

Майк послушно поднял голову.

– Откуда у тебя эти ранки?

Майк потрогал рукой шею:

– Не знаю.

Мэтт постоял, потом подошел к окну и запер его. Снаружи нависла темнота.

– Позови меня, если что-нибудь понадобится. Все, что угодно. Даже если увидишь страшный сон. Ты понял меня, Майк?

– Да.

– Хорошо. Я буду прямо по коридору.

– Ладно.

Мэтт вышел, раздумывая, все ли он сделал правильно.

Он не мог уснуть и не позвонил Бену только потому, что знал: у Евы все уже спят. В пансионе живут в основном старики, и если телефон звонит среди ночи – значит, кто-то умер.

Он лежал в постели, глядя, как светящиеся стрелки его часов движутся от одиннадцати к двенадцати. В доме стояла неестественная тишина – быть может, из-за того, что он чутко вслушивался в каждый звук. Дом был старым и выстроенным крепко, в нем ничего не трещало. Слышны были только тиканье часов и слабый свист ветра снаружи. По Таггарт-Стрим-роуд не проезжала ни одна машина.

«То, о чем ты думаешь, это безумие».

Но шаг за шагом он приближался к этой мысли. Конечно, как человек образованный, он сразу подумал об этом, когда услышал от Джимми Коди о случае с Дэнни Гликом. Они тогда вместе посмеялись над этим.

«Царапины? Нет, это не царапины. Это укусы».

Все говорило ему, что такого не бывает; это просто плоды буйной фантазии, как «Кристабель» Кольриджа или истории Брэма Стокера. Конечно, монстры существуют; это те, кто держит палец на атомной кнопке, убийцы, насильники. Но не это. Все объяснимо. Метка дьявола на женской груди – просто родинка; вернувшийся домой из могилы в саване очнулся от летаргии; домовой в шкафу, которого боятся дети, – стопка одеял. Кое-кто уверен и в том, что уже умер Бог, величайший из монстров.

«Он весь побелел».

Тишина. Мэтт подумал: «Он спит, как камень». А почему бы ему не спать… без страшных снов? Он встал, включил лампу и поглядел в окно. Там виднелась крыша дома Марстенов, облитая лунным светом.

«Мне страшно».

Хуже того: он смертельно испугался. Он перебирал в уме все древние средства: чеснок, святая вода, распятие. У него ничего не было. По вероисповеданию он относился к методистам, но всегда думал, что Джон Гроггинс просто старый козел.

Единственный священный предмет в доме…

В молчащем доме ясно раздались слова, сказанные сонным голосом Майка Райерсона:

– Да. Входи.

Дыхание Мэтта замерло, потом вырвалось наружу беззвучным криком. Кого, ради всего святого, впускают в его дом?

Тихий скрип отворяемого окна.

Он мог спуститься. Беги и скорее возьми Библию из гардероба в столовой. Открой дверь в комнату для гостей, подними Библию и скажи: «Во имя Отца, и Сына, И Святого Духа, изыди…»

Но кто там был?

«Позови меня, если что-нибудь понадобится».

«Но я не могу, Майк. Я стар. Мне страшно».

Ночь овладела его сознанием, окружив его ужасающими образами. Белые лица, огромные глаза, острые клыки тянулись к нему из теней, таящихся по углам.

Он застонал и закрыл лицо руками.

«Не могу. Мне страшно».

Он не мог встать, даже когда повернулась ручка двери в его комнату. Он был парализован страхом и только проклинал себя за то, что этим вечером пошел к Деллу.

«Мне страшно».

И когда он без сил сидел на кровати, спрятав лицо в ладони, в ужасающем молчании дома вдруг раздался высокий, злобный смех. Смех ребенка.

…И потом – сосущие звуки.

Часть вторая
Император крем-брюле

 
Больших сигар любитель пусть придет
и мускулистыми ручищами собьет
ленивый крем из сладкой белой пены.
Пускай девчонки на себя натянут
все лучшие наряды, а ребята
пусть обернут цветы в газетную бумагу.
Пусть кончится все для нее на земле.
Единственный император —
это император крем-брюле.
 
 
Достаньте из большого гардероба
ее рубашку, ту, где не хватает
трех пуговок, расшитую цветами.
Укройте ей и руки, и лицо,
а если на ноги материи не хватит,
теперь уже ей холодно не будет.
Зажгите лампу – страшно в этой мгле!
Единственный император —
это император крем-брюле.
 

Уоллес Стивенс

В колонне этой есть

просвет. Ты видишь в нем

царицу мертвых?

Георгиос Сеферис

Глава восьмая
Бен (3)

Стучали, должно быть, долго, потому что эхо этого стука блуждало по закоулкам его сна, пока он медленно приходил в себя. Снаружи было темно, и, потянувшись за часами, он уронил их на пол. Это окончательно сбило его с толку.

– Кто там? – спросил он.

– Это Ева, мистер Мейрс. Вас к телефону.

Он встал, натянул штаны и открыл дверь. Там стояла Ева Миллер в ночной рубашке с недовольным лицом только что разбуженного человека. Они посмотрели друг на друга, и он подумал: «Умер кто-то?»

– Издалека?

– Нет, это Мэттью Берк.

От этого знания ему не стало легче.

– Который час?

– Чуть больше четырех. Мистер Берк кажется очень взволнованным.

Бен сошел вниз и взял трубку.

– Мэтт, это Бен.

Мэтт хрипло дышал в телефон.

– Бен, вы можете приехать? Прямо сейчас?

– Да, конечно. А в чем дело? Вы что, заболели?

– Не по телефону. Приезжайте скорее.

– Буду через десять минут.

– Бен?

– Да-да.

– Есть у вас крест? Или медальон Святого Христофора? Что-нибудь вроде этого?

– Н-нет. Я баптист… был.

– Ну ладно. Приезжайте.

Бен повесил трубку и быстро поднялся к себе. Ева все еще стояла там, на ее лице читались тревога и подозрение – сочетание желания узнать, что случилось, с нежеланием и даже страхом.

– Мистер Берк заболел?

– Говорит, что нет. Он просто попросил… Ева, а вы католичка?

– Мой муж был католик.

– Есть у вас крест или медальон Святого Христофора?

– Где-то в спальне был крестик моего мужа… я могу…

– Да, посмотрите, пожалуйста.

Она пошла в спальню, шаркая шлепанцами по ковру. Бен зашел к себе, влез в рубашку и оделся. Когда он выходил, Ева вынесла ему крестик. Он тускло отсвечивал серебром.

– Спасибо, – сказал Бен и взял его.

– Это мистер Берк вас просил?

– Да.

Она словно окончательно проснулась.

– Он же не католик. И в церковь не ходит.

– Он ничего мне не объяснил.

– О, – она кивнула, пытаясь понять. – Будьте с ним осторожнее. Он очень дорог для меня.

– Конечно, я понимаю.

– Надеюсь, с мистером Берком все будет в порядке.

Он сошел вниз и вышел на крыльцо. Почему-то он не положил крестик на сиденье, а надел его себе на шею. Серебро приятно холодило грудь под рубашкой, и, заводя машину, он слегка успокоился.

В доме Мэтта горели все окна, и, когда фары машины Бена осветили фасад, хозяин отпер дверь и впустил его.

Он вошел, готовый почти ко всему, но лицо Мэтта его ошеломило. Мэтт был мертвенно-бледен, губы дрожали, глаза расширились до предела.

– Пошли на кухню, – сказал он.

Бен вошел, и свет в холле осветил крест на его груди.

– Вы все-таки нашли.

– Это Евы. Так что случилось?

Мэтт повторил:

– На кухню.

Когда они поднялись на второй этаж и вошли в кухню, Бена ждал еще один сюрприз. Стол, где они ели спагетти, был теперь пуст, кроме трех предметов. На нем находились чашка кофе, старинная Библия и револьвер.

– Да что с вами, Мэтт? У вас ужасный вид.

– И может быть, мне все это приснилось, но слава Богу, что вы здесь. – Он взял револьвер и принялся нервно крутить его в руках.

– Рассказывайте. И хватит играть с этой штукой. Он за ряжен?

Мэтт послушно положил оружие и запустил руку в волосы.

– Да, заряжен. Хотя не думаю, что это помогло бы… если только в себя. – Он рассмеялся надтреснутым смехом, похожим на звон стекла.

– Прекратите.

Суровость в голосе Бена несколько отрезвила Мэтта. Он тряхнул головой, не как люди, а скорее как животные, отряхивающиеся от воды.

– Там, наверху, мертвец, – сообщил он.

– Кто?

– Майк Райерсон. Он работает в городе. Сторож кладбища.

– А вы уверены, что он мертв?

– Уверен, хотя я не подходил к нему. Я не посмел. С другой стороны, он, может быть, и не мертв.

– Мэтт, что вы говорите?

– Конечно, я говорю чепуху, и мысли у меня не лучше. Но мне некому было позвонить, кроме вас. Во всем Салемс-Лоте только вы можете… – Он опять тряхнул головой и начал снова: – Мы с вами говорили про Дэнни Глика.

– Ну.

– И как он мог умереть от анемии… Наши деды сказали бы «в расцвете сил».

– Ну.

– Майк хоронил его, и Майк нашел пса Вина Пуринтона на воротах кладбища. Я встретил его у Делла вчера вечером, и…

– …и не мог туда пойти, – закончил он. – Не мог. Я просидел на кровати до четырех утра. Потом прокрался вниз, как вор, и позвонил. Что вы обо всем этом думаете?

Бен снял с шеи крестик, и теперь он покачивался у него на указательном пальце. Было уже почти пять, и небо на востоке начало розоветь.

– Я думаю, нужно пойти в эту комнату и посмотреть. Прямо сейчас.

– Теперь, при свете, мне все это кажется страшным сном. – Мэтт опять хрипло засмеялся. – Хорошо бы, если бы это было так. Если Майк сейчас спит, как ребенок.

– Пойдем посмотрим.

Мэтт сглотнул слюну.

– Пошли. – Он устремил глаза на стол и затем вопросительно взглянул на Бена.

– Конечно, – сказал Бен и надел ему на шею крест.

– Так я правда буду чувствовать себя лучше. Как вы думаете, мне позволят надеть его, когда повезут в психушку?

– Хотите взять пистолет?

– Да нет. А то еще суну его в карман и ненароком отстрелю себе яйца.

Они поднялись наверх. Там был короткий коридор, с одной стороны которого виднелась дверь в спальню Мэтта, освещенная призрачным электрическим светом.

– С другой стороны, – сказал Мэтт.

Они прошли коридор и остановились перед дверью в комнату для гостей. Бен не вполне поверил в ужасы, рассказанные Мэттом, но то, что он испытал когда-то сам, обдало его теперь волной удушливого страха.

«Откроешь дверь, а он свисает с балки с почерневшим лицом, а потом он откроет глаза и будет смотреть на тебя, как будто рад, что…»

Это жуткое воспоминание на какой-то момент почти парализовало его. Он будто вдыхал запах штукатурки и гниения. Бену казалось, что за легкой деревянной дверью этой комнаты его ждут все тайны ада.

Наконец он повернул ручку и толкнул дверь. Мэтт выглядывал из-за его плеча, крепко сжимая крестик Евы.

Окно комнаты выходило прямо на восток, и верхний край солнца уже показался над горизонтом. Первые лучи осветили комнату и золотыми бликами отразились на простыне, прикрывающей грудь Майка Райерсона.

Бен посмотрел на Мэтта и кивнул.

– Все в порядке, – прошептал он. – Спит.

– Окно открыто, – пробормотал в ответ Мэтт. – Я запер его, когда уходил.

Бен перевел глаза на простыню, которой был укрыт Майк. На ней виднелось маленькое пятнышко засохшей крови.

– Кажется, он не дышит, – сказал Мэтт.

Бен шагнул вперед и остановился.

– Майк! Майк Райерсон! Вставайте!

Никакой реакции. Майк лежал спокойно, лицом вверх, и Бен подумал, что он в этих первых лучах солнца выглядит не просто здоровым, но прекрасным, как греческая статуя. Легкий румянец играл на его щеках, а на коже не было и следа мертвенной бледности, о которой упоминал Мэтт, – она казалась свежей и розовой.

– Конечно, он жив, – заявил он уверенно. – Просто спит. Майк! – Он шагнул вперед и легонько потряс Майка. Левая рука, до того лежащая на груди, упала на пол с безжизненным стуком.

Мэтт потрогал упавшую руку, прижал палец к запястью – пульса нет.

Положил руку обратно на грудь, но та вновь упала. Кое-как с гримасой отвращения он пристроил ее на место.

Бен не верил своим глазам. Он же просто спит. Здоровый румянец, розовая кожа, губы, приоткрытые для дыхания… Его охватило чувство нереальности происходящего. Он потрогал плечо Райерсона. Кожа была холодной.

Послюнив палец, он поднес его к полуоткрытым губам. Дыхания не было.

Они с Мэттом посмотрели друг на друга.

– А следы на шее? – спросил Мэтт.

Бен осторожно приподнял голову Майка. Это потревожило левую руку, и она снова ударилась об пол.

На шее Майка не было никаких следов.

Они снова сидели за кухонным столом. 5.35. Они слышали мычание коров Гриффена, которых выгоняли пастись на склон холма.

– Правильно, следы исчезли, – сказал внезапно Мэтт. – Когда жертва умирает, уколы исчезают.

– Знаю, – сказал Бен. Он помнил «Дракулу» Стокера и хаммеровские фильмы с Кристофером Ли.

– Нужно пробить ему сердце осиновым колом.

– Не советую, – сказал Бен, отхлебнув кофе. – Будет чертовски трудно объяснить это коронеру. Вас привлекут за осквернение трупов.

– Вы что думаете, я спятил?

– Нет, – ответил Бен, почти не раздумывая.

– Вы мне верите насчет этих следов?

– Не знаю. Похоже, что да. С чего бы вам мне врать? У вас нет никаких причин. Вы врали бы, если бы убили его сами.

– Наверно, – сказал Мэтт, пристально глядя на него.

– Но против этого говорят три вещи. Во-первых, нет мотивов. Простите меня, Мэтт, но для классических причин – ревность или деньги – вы уже слишком стары. Во-вторых, каким образом? Если яд, то почему нет никаких следов? Он выглядит совершенно безмятежным. От яда так не умирают.

– А третья причина?

– Ни один убийца в здравом уме не станет выдумывать такую историю, какую вы мне рассказали.

– Ну, насчет здравого ума я не знаю. – Мэтт вздохнул.

– Я не думаю, что вы сошли с ума, – сказал Бен, подчеркивая первое слово. – Говорите вы вполне здраво.

– Но вы же не врач. А сумасшедшие иногда очень убедительно симулируют здоровье.

– Верно. Так что нам делать?

– Осталось смириться с фактом.

– Вот уж нет. Здесь мертвец, и вскоре это обнаружится. Констебль будет вас допрашивать, и врачи тоже захотят узнать, как все случилось. Мэтт, могло ли быть, что Майк всю неделю проходил с каким-нибудь вирусом и умер у вас в доме?

Впервые за все время Мэтт проявил признаки оживления.

– Бен, я же рассказывал, что он мне говорил! Я сам видел следы у него на шее! И я слышал, как он пригласил кого-то ко мне в дом! Потом, я слышал… о Боже, я слышал этот смех! – В глазах его снова появился ужас.

– Ну хорошо. – Бен встал и подошел к окну, пытаясь собраться с мыслями. Как он и говорил Сьюзен, он не контролировал ситуацию.

Он смотрел на дом Марстенов.

– Мэтт, вы знаете, что будет, если вы хотя бы заикнетесь кому-нибудь об этом?

Мэтт не ответил.

– Люди начнут переглядываться и перешептываться за вашей спиной. Дети станут дразнить вас вставными клыками, которые они надевают на Хэллуин. Кто-нибудь сочинит стишок, что-нибудь вроде: «Раз, два, три, четыре, пять – кровь я буду пить опять». Коллеги начнут коситься на вас. Вам будут звонить шутники и говорить, что это Дэнни Глик или Майк Райерсон. Вся ваша жизнь станет кошмаром. Вас за полгода выживут отсюда.

– Да нет. Они же меня знают.

– Кого они знают? Старого чудака, живущего на Таггарт-Стрим-роуд. Для них подозрительно уже то, что вы не женаты. И чем я могу помочь? Я видел только тело. А если я и захочу подтвердить ваш рассказ, я ведь чужак. Они еще придумают, что мы с вами любовники.

Мэтт смотрел на него со все нарастающим ужасом.

– Позвольте договорить. Мэтт, вы не сможете больше здесь жить.

– Так, значит, мне нельзя ничего говорить?

– Нельзя. У вас есть теория о том, кто убил Майка Райерсона. Я могу ее принять или не принять. Я не думаю, что вы спятили, но не могу поверить, что Дэнни Глик восстал из мертвых и целую неделю высасывал кровь из Майка. Но это можно проверить. И вы в этом поможете.

– Как?

– Позвоните вашему доктору. Его фамилия Коди? Потом позвоните Перкинсу Гиллспаю. Нужно дать делу законный ход. Расскажите все, как будто вы ничего не слышали. Вы пришли к Деллу, встретили там Майка, и он пожаловался на недомогание. Вы отвезли его к себе, утром не могли разбудить и позвонили мне.

– И все?

– Все. А Коди даже не говорите, что он умер.

– Не умер…

– Господи, ну откуда мы это знаем? Вы не нашли у него пульса; я не нашел дыхания. Если на этом основании записывать его в покойники, особенно при его цветущем виде…

– Вы это тоже заметили?

– Еще бы. Он выглядит совсем как восковая фигура.

– Вот-вот, – сказал Мэтт. – Вы все говорите верно… как сказал бы любой другой. Может, я и спятил…

Бен приготовился возражать, но Мэтт остановил его.

– Но предположим… чисто гипотетически… что я прав. Неужели вы не допускаете ни малейшей такой возможности? Возможности, что Майк может… вернуться?

– Эту возможность можно опять же принять или отвергнуть в зависимости от того, что мы выясним. Первое предположение: Майк умер от болезни – вирус или еще что-нибудь. Кто может это установить?

Мэтт пожал плечами:

– Думаю, медицинская экспертиза.

– Конечно. Она же выяснит и причину смерти. Если его отравили или угостили конфеткой с иголкой внутри…

– Вы же исключили убийство.

– Но я не эксперт.

– А если эксперты установят «смерть от неизвестной причины»?

– Тогда, – сказал Бен, – мы и пойдем на его могилу и увидим, восстанет ли он. Если так случится – хотя я очень в этом сомневаюсь, – мы примем меры. Если же нет, то все станет ясно.

– Ясно, что я сошел с ума, – медленно проговорил Мэтт. – Бен, я клянусь именем матери, что видел эти метки, слышал, как открылось окно и…

– Я вам верю, – спокойно сказал Бен.

Мэтт прервался. Лицо его выражало негодование.

– Правда?

– Иными словами, я не верю, что вы сошли с ума или видели галлюцинацию. У меня тоже был опыт… связанный с этим проклятым домом на холме… который заставляет меня верить таким историям. Когда-нибудь я вам расскажу.

– Почему не сейчас?

– Сейчас некогда. Вам пора звонить. И я задам еще один вопрос. Подумайте над ним. У вас есть враги?

– Нет, насколько я знаю.

– Может, какой-нибудь бывший ученик?

Мэтт, хорошо знавший пределы своего влияния на учеников, только усмехнулся.

– Ладно, – сказал Бен. – Поверю и на этот раз. Ох, не нравится мне все это. Сперва эта собака, потом Ральфи Глик, и его брат, и Майк Райерсон. Может, все это и связано. Но… нет, не могу поверить.

– Позвоню Коди, – сказал Мэтт, вставая. – Перкинса, наверное, еще нет.

– И позвоните в школу, что вы заболели.

– Конечно. – Мэтт снова усмехнулся. – Впервые за три года пропускаю занятия. Но повод серьезный.

Он пошел в комнату и набрал номер. Жена Коди сказала, что он уже на работе, и он позвонил в больницу и рассказал доктору всю историю.

Повесив трубку, он крикнул на кухню:

– Джимми будет через час.

– Хорошо, – отозвался Бен. – Тогда я поднимусь наверх.

– Не трогайте там ничего.

– Ладно.

Поднимаясь, он слышал, как Мэтт отвечает на вопросы Перкинса Гиллспая. Когда Бен вошел в холл, слова слились в неразличимое бормотание.

Когда он коснулся двери комнаты для гостей, страх вернулся опять. Он уже видел, как открывает дверь. Комната казалась больше, будто увиденная глазами ребенка. Тело лежало, как они его оставили: левая рука на полу, щека прижата к подушке. Глаза его внезапно открылись, в них светилось слепое, животное торжество. Дверь за спиной захлопнулась. Левая рука поднялась, сжимаясь в клешню; на губах появилась кровожадная усмешка, открывшая неправдоподобно острые и длинные клыки…

Он шагнул вперед и негнущимися пальцами толкнул дверь. Тело лежало, как они его оставили: левая рука на полу, щека…

– Перкинс едет, – сказал Мэтт откуда-то сзади, и Бен едва не закричал.

Бен подумал об удачности фразы: «дать делу ход». Так и видишь, как крутятся колесики и шестеренки хитроумного приспособления.

Первым появился Перкинс Гиллспай в зеленом галстуке. Он еще не вполне проснулся, но сказал, что уже позвонил медицинскому эксперту округа.

– И он сказал, что занят, сукин сын. – Перкинс сунул в рот «Пэлл-Мэлл», – но отправил сюда помощника и еще одного парня. Вы трогали тело?

– Рука упала с кровати, – сказал Бен. – Я пытался положить ее на место, но не смог.

Перкинс оглядел его с ног до головы и ничего не сказал. Бен вспомнил стук костяшек пальцев о деревянный пол и едва сдержал истерический смешок.

Мэтт провел констебля наверх, и тот несколько раз прошелся вокруг тела.

– А вы уверены, что он мертв? – осведомился он наконец. – Пробовали его разбудить?

Следом за констеблем приехал доктор Джеймс Коди. После обмена приветствиями («Рад видеть», – сказал Перкинс, закуривая новую сигарету), Мэтт повел всех наверх. Теперь, подумал Бен, по законам жанра мы увидим, что он исчез. Ему опять с трудом удалось подавить смех.

Коди откинул простыню и какое-то время с изумлением смотрел на тело. Со спокойствием, удивившим Бена, Мэтт Берк заявил:

– Это напоминает мне то, что ты говорил про Дэнни Глика, Джимми.

– Я сказал это по секрету, мистер Берк, – ответил Джимми Коди. – Если родители Глика узнают об этом, они могут подать на меня в суд.

– Неужели они выиграют дело?

– Думаю, нет, – сказал Джимми, вздохнув.

– Так что там насчет Глика? – насторожился Перкинс.

– Ничего, – сказал Джимми. – Никакой свя зи. – Он послушал тело стетоскопом, потом приподнял веко и заглянул в неподвижный глаз.

– Боже! – воскликнул Бен, заметив судорожное сокращение.

– Интересный рефлекс, – задумчиво произнес Джимми, отпуская веко. Оно сомкнулось медленно, как будто труп моргал. – Дэвид Прайн и Джон Хопкинс отмечают у некоторых трупов сокращение глазных мышц до девяти часов после смерти.

– Теперь он будет проявлять свою эрудицию, – с досадой сказал Мэтт.

– Вам просто завидно, старый ворчун, – отпарировал Джимми, извлекая из сумки молоточек.

Прекрасно, подумал Бен. Он ведет себя так с любым пациентом, даже с трупом. Ему опять захотелось смеяться.

– Он умер? – спросил Перкинс, стряхивая пепел в пустую цветочную вазу. Мэтт насторожился.

– Да, конечно, – ответил Джимми. Он встал, откинул простыню совсем и поднял правую ногу. Она не двигалась. Бен заметил желтые холмики мозолей на пятках Майка Райерсона и вспомнил стихотворение Уоллеса Стивенса о мертвой женщине.

– «Пусть кончится все для нее на земле, – процитировал он вслух. – Единственный император – это император крем-брюле».

Мэтт испуганно взглянул на него.

– Что это? – спросил Перкинс.

– Стихи, – ответил Мэтт. – Это из стихотворения о смерти.

– А звучит, как шутка, – заметил Перкинс, опять стряхивая пепел в вазу.