Текст книги "Книга желаний"

9

На закрытом заседании правительства РФ первый вице-премьер зачитал доклад о коллапсе отечественной лёгкой промышленности. Из доклада выходило, будто подпольные цеховики из Азии и с Кавказа развалили целую отрасль России, из-за чего казна недополучает миллиарды долларов налогов в год. Президент приказал разобраться.

Летом арбитражный суд Москвы через голову столичного руководства постановил закрыть Черкизовский рынок. Московские власти решение суда похерили. Но всем было понятно: закрытие рынка – дело времени: войну на Кавказе пора заканчивать. В суматохе никто не заметил, что Лефортовский, Хамовнический, Дорогомиловский, Замоскворецкий районные суды столицы один за другим приостановили работы на стройплощадках «объектов культурного наследия страны». Люди в штатском за минуты расчищали от чоповцев намеченные под снос особняки, а миграционная служба автобусами вывозила нелегальных работяг. Руководители ЧОПов, не желая связываться с федералами, отказывались возвращать охрану на объекты. Пикетчики с плакатами и громкоговорителями, сторожившие исторический «хлам», лишь дивились, с какой быстротой двинулось дело, которое стопорилось годами.

Ещё менее приметные для обывателя события разворачивались на черноморском побережье Кубани в Имеретинской низине. Идею сочинской Олимпиады пока не оформили даже в заявку. Но неизвестные скупали дачи и земельные участки. Московские, было, сунулись. Да опоздали. В правительстве у «скупщиков» был кто-то свой.

В мэрии сообразили, что федеральные власти начали наступление на столицу. И общественные организации со своими протестами оказались кстати. Управление при Администрации Президента наделили дополнительными полномочиями. Оно запретило сносить в столице федеральные памятники культуры: судебные тяжбы об отмене решения грозили затянуться на годы. А работать надо сейчас! Застройщики несли убытки.

Поползли слухи, будто районные чиновники Москвы негласно саботируют решение начальства о разрушениях в центре столицы – ожидают скорой смены власти. Кроме того, «Экономическая газета» написала, что фонд Ключникова «увеличил инвестиции», и увязала это с выделением фонду денег от правительства. А строительные фирмы, потихоньку выведенные из подчинения города, объединили в трест и передали структурам, аффилированным с новым федеральным управлением.

Назревала открытая война.

Поэтому, когда в понедельник утром Бешев по телефону сообщил Олтаржевскому, что Ключников в метро на Комсомольской сорвался под поезд, никто не удивился. Вячеслав Андреевич долго сидел без мыслей: он ждал чего-то подобного и не ждал.

Расследование ничего не дало: историк, чтобы не опоздать на заседание суда, поехал с дачи не на машине, а на электричке. Старушку с тележкой, о которую в толпе споткнулся Ключников, едва отпоили корвалолом.

Хоронили учёного в закрытом гробу. Мосластая заплаканная вдова и его чубатый сын-подросток растерянно выслушивали соболезнования. Выступали общественники, коллеги. Слушая их, Олтаржевский думал о Ключникове. Он вспомнил, как недавно они засиделись за пивом в кабинете Алексея Ивановича. У того накануне был день рождения. С семьей собирались отмечать в выходные. Пустые бутылки в ряд, две горки бледно-рыжих панцирей креветок на газетах. Костлявый, в рубашке без галстука и в носках, историк тщательно высасывал хвосты и прихлёбывал из горлышка. Тогда Олтаржевский спросил: «Алексей Иванович, зачем тебе всё это»? Тот пожал плечами: «Так ведь не мы выбираем дело»! Развёл грязными руками: «Представь – всё то же, но в Париже»! В хмельном веселье засмеялись: «Не-е-е-е»! «Хотя там у меня брат похоронен»!

Историк рассказывал, что сам он из Сибири, что страстный собиратель книг…

Люди потихоньку потянулись за ворота кладбища к заказанным автобусам. Двое за спиной Олтаржевского обсуждали нелепую смерть: не верили, что учёный оступился.

У машины Вячеслав Андреевич с сыном подождал деда. Саша был в чёрном поло и брюках. Палило солнце. Хотелось пить.

– Вам с мамой надо уехать, – сказал Вячеслав Андреевич. – Я с ней говорил.

– Их тоже спрячешь? – кивнул сын на вдову и подростка – те возвращались по аллее: женщина мяла в кулаке носовой платок, а мальчик супился, скрывая слёзы.

Подошёл дед. С ним Света. Их сосед по даче.

Саша, не прощаясь, зашагал к автобусу с чёрной лентой.

– Не хочет? – спросил Андрей Петрович и по привычке помял грудь. – Меня не уговаривай. Я не поеду. – И: – Цельный был мужик.

Посмотрели на свежий холмик в цветах за памятниками и крестами.

– Что дальше?

Олтаржевский не ответил, и, ссутулившись, зашагал прочь.

Назавтра он велел Даше и её матери готовиться к отъезду.

Внутри Вячеслава Андреевича гудела басовая струна.

10

В те дни американцы пригласили Олтаржевских в Спасо-хаус на День независимости. Отец – теперь фондом занимался он – попросил сына прийти. Их персонально позвал Кенат Бавит, потомок знаменитого Шуара де Грозейе. Последний был родственником и компаньоном легендарного исследователя Северной Америки Пьера-Эспри Радиссона – его потомки основали всемирную сеть отелей. Кенат был членом правления компании Сarlson Rezidor Hotel Group. Ещё мальчишкой старик видел знаменитого русского архитектора и теперь был готов инвестировать в его именной фонд.

После похорон Ключникова московские власти решили додавить строптивцев. Банки остановили движения «грязных» денег фонда до проверки. Федеральные власти не вмешивались. Выжидали. Олтаржевский рассчитывал только на себя.

В Администрации не терпели, когда лезли не по чину. А визит в Спасо-хаус «попахивал» политикой. Но фонду нужны были наличные. Поэтому, оставив машину и охрану у высотки МИД, Вячеслав Андреевич отправился в Спасопесковский переулок.

Охранник сверил по списку фамилию Олтаржевского.

Вячеслав Андреевич опоздал. Зал со столами и закуской обезлюдел. Через распахнутые двери Олтаржевский вышел в сад. Здесь играл оркестр.

На лужайке отец в костюме и в галстуке-бабочке беседовал с осанистыми господами. Посол в больших «академических» очках вежливо поддерживал общий разговор. Мачеха в вечернем платье и с полупустым бокалом держалась поодаль с какой-то женщиной в зелёном и на всякий случай улыбалась всем. Тут и там Вячеслав Андреевич замечал группки российских оппозиционеров и газетчиков.

Он невольно вспомнил новогодний бал и Ольгу и поскорее затоптал жгучие искорки воспоминаний.

Заметив сына, Андрей Петрович нетерпеливо вскинул руку и за локоть подвёл его к гостям. С дюжину мужчин раскланялись с новым гостем. Они окружали полукольцом жилистого маленького старичка. Его костюм, нездешний загар и ухоженные морщины выдавали в дедушке преуспевающего дельца.

Отец шепнул:

– Старина Кенат разошёлся! Я половины не понимаю! Переведи!

Дискуссию вёл кудлатый господин в песочном пиджаке, по акценту – русский.

Он горячился о слабой демократии в России. О том, что без Америки вместо коммунистов в России воцарится тиран и дикие орды заполонят цивилизованное пространство (слово «hordes» он произнёс раскатисто, со смаком).

Американец возражал, что холодная война – это не идеология, а деньги: она не закончится никогда! Что «ваши идеалисты», сбившись в кучу, будут за похлёбку защищать от «русского экспансионизма» западную культуру. Америка в руках фашистов. Они выуживают деньги на войну у тех, кто создаёт. Стравливают Европу и Россию, чтобы держать их в узде. Богатого сумасброда слушали с вежливыми улыбками.

– Если бы я не знал, кто вы, мистер Бавит, я бы решил, что я на съезде коммунистов, – с кислой миной резюмировал кудлатый.

Олтаржевский взглянул на часы. Тогда отец подвёл сына к миллиардеру.

– А что вы скажете о споре? – протянул тот «мистеру Славе» крепкую ладонь.

– Я не политик.

– И всё же! – Живчик с гладким зачёсом пытливо смотрел на собеседника.

Олтаржевский отшутился:

– Америке нужны наши ресурсы. Даром. Но нам они нужней.

– Это ваши убеждения? – Бавит улыбнулся.

– Вам хочется их знать? – Олтаржевский подумал. – Что ж! В мире нет идеи, за которую стоит умереть. Даже за родину и веру. Ибо будущее человечества – за миром без границ, а о Боге никто толком ничего не знает. Но пока это будущее не наступило, я буду защищать себя, близких и то, во что они верят.

– Поразительное сходство! – вдруг обратился Бавит к Андрею Петровичу. – Та же экспрессия! Та же манера говорить. Я будто вернулся на семьдесят лет назад.

Вячеслав Андреевич перевёл слова миллиардера отцу. Тот оживился.

– Впервые я увидел мистера Славу в доме Джоэла Маккри. Маккри тогда был популярен. А мне не было и десяти. Позже родители рассказывали мне о любви мистера Славы и Вивьен. Вивьен – подруга Джулии. Хотя простите! В вашей семье это, может быть, табу? – старик тревожно заглядывал в лица Олтаржевских.

– Ну, как сказать. С прадедом тут из-за этого была беда.

– О, да! Я слышал! Что ж! Поговорим о деле!

Бавит обещал помочь. Вячеслав Андреевич перевёл и распрощался со стариками.

Но у выхода его остановил мужчина лет сорока. Он назвался помощником Ходашевского и предложил Вячеславу Андреевичу встретиться с нефтяником.

Олтаржевский виделся с предпринимателем в правительстве, но лично с ним знаком не был. Тем не менее он попросил мужчину оставить Бешеву визитку.

Утром в машине разведчик подал Олтаржевскому газету. На первой полосе красовался репортаж о торжествах в Спасо-хаусе. Причем антиамериканскую риторику миллиардера приписали Вячеславу Андреевичу, а «патриотическую» – американцу. По характерным идиомам Олтаржевский угадал в авторе материала «кудлатого» господина.

– Вас топят! – сказал Бешев.

– Тем более нам надо поспешить.

– Ходошевский сам в опале.

– Но у него есть деньги. И пока что власть.

Олтаржевский попросил помощника организовать им встречу.

11

Коля припарковался у Липовой аллеи в Петровском парке, рядом с лимузином нефтяника. Они встретились в стороне от мест, где их могли увидеть. В отдалении рабочие в оранжевых жилетах ремонтировали тротуар: раскатистые очереди отбойного молотка заглушали шум проспекта за деревьями.

Лобастый, лет сорока, с короткой стрижкой седеющих волос, Ходашевский носил очки в оправе из белого металла. Он держал спину прямо, поэтому, казалось, поглядывал на собеседника свысока. В его остроносом лице было что-то от хищной птицы. Но во властных повадках, какие помнил у него Вячеслав Андреевич, появилась осторожность.

Оба не спеша зашагали по аллее. Охрана Ходашевского отстала далеко позади.

Нефтяник остановился напротив церкви Благовещения Пресвятой Богородицы.

– Кому бы сейчас из наших богатеев пришло в голову строить храм на месте собственной усадьбы? – проговорил он, разглядывая церковь. – Это Петровское барокко?

– Зодчим был мой прадед, а не я. Впрочем, кирпич, белый камень, изразцы. Нарышкинский стиль, если не ошибаюсь.

Они отправились дальше. Олтаржевский не торопил собеседника.

– Вам не победить в этой войне, – без перехода заговорил Ходашевский. – Систему победить нельзя. Кто бы ни пришёл, он будет делать то же, что и все.

– Вы тоже?

– Да! Иначе для других усилия потеряют смысл. Но в отличие от нынешней власти, я гарантирую всем свободу.

– Не зарекайтесь. Власть обязана защищать себя.

– Ну, хорошо! Объясните вашу цель. Многим она не понятна.

Олтаржевский рассказал о «некоммерческой структуре», которая бы влияла на градостроительную политику страны и следила за тратами на культуру. Нефтяник возразил: никто из тех, с кем столкнулся Олтаржевский, не потерпит контроля над собой.

– Для этого мы и хотим направить деньги по другому руслу!

– Создав альтернативную систему распределения в Москве?

– Да. Опираясь на поддержку сверху.

Предприниматель улыбнулся.

– Вы идеалист. Как новый человек, какое мнение вы составили об окружении Гуськова?

– Трудно сравнивать медийщиков и металлургов. У них разные задачи и цели.

– В этом вся беда! – вздохнул нефтяник. Он заговорил о Мамонтовых и Рябушинских, которые наживали веками, и о философии нынешних временщиков.

Не вынимая руку из кармана брюк, другой рукой предприниматель жестикулировал, будто так и эдак, поворачивал яблоко, чтобы лучше рассмотреть его. Уверенные жесты подчёркивали взвешенность его неторопливой речи.

Олтаржевский вежливо слушал то, что уже читал в интервью и статьях предпринимателя, и думал о том, как они все любят сыто поучать тех, до кого им нет дела. Если Рябушинские и Мамонтовы строили и помогали на свои, то эти…

– Я знаю, о чем вы думаете! – вдруг проговорил предприниматель. – Таких, как я, кто не создавал, а получил даром, проще держать в узде! – Они переглянулись. – Не удивляйтесь, я читал ваши статьи и кое с чем согласен. Но так уж получилось, что у нас есть деньги. А деньги – это власть. Её необходимо сделать легитимной силой.

– Меня не интересует политический флэшмоб.

– М-м-м… меня предупреждали, что вы человек прямолинейный. Я предлагаю для начала встретиться с влиятельными людьми.

– Тогда мне придётся выбирать между теми, кто мне не симпатичен.

– Не торопитесь с выводами. Мэрия и Кремль договорятся. Без вас. Теперь вашим коллегам есть, что обсудить с Москвой. Лосиный Остров, например. Там начинается застройка. Так что мы могли б друг другу пригодиться.

– Чем?

– В вас есть харизма.

– Она во многих есть.

– Согласен. В нынешнем, например. Тем он опасен! Он силовик. А у силовиков порука – это гвоздь системы. Она же и её балласт! Они не сдают своих – пусть даже дураков. Если человек уж не совсем Гуськов.

– А я-то вам зачем?

– Приятеля вашего или меня убрать проще простого. Вас – нет. За вами имя, а теперь – дела. Вы создали то, что нужно людям. Но вы чужой среди чужих. Мы вам предложим то, чего вы действительно достойны.

– Например.

– Ваш фонд получит деньги. Вы продолжите работать. В системе или вне неё. А там не за горами выборы в столице.

Олтаржевский не успел ответить. Его телефон заурчал. Бешев сказал в трубку:

– Немедленно уезжайте! Вас прикроют! Я сейчас буду!

Олтаржевский обернулся. Поодаль строительные рабочие, человек тридцать загорелых азиатов в касках, отдыхали, присев на корточки вдоль тротуара, и настороженно поглядывали на господ. Большой автокар с клыкастым ковшом скособочился у газона. По аллеям же с трёх сторон к ним бежали бойцы в балаклавах и с автоматами. У лимузинов начиналась возня «космонавтов» и охраны.

Ходашевский побледнел. Вячеслав Андреевич мгновенно представил обоих на асфальте с заломленными руками, представил картинку на телеканалах и чертыхнулся.

Но тут рабочие, очевидно решив, что бегут за ними, ощетинились на солдат ломами и лопатами. При этом они так неуклюже и одновременно ловко вертелись на пути, что растолкать их не получалось. Взревел автокар, опустил ковш и, выстреливая вверх струи вонючего дизельного дыма, попёр вперёд. А плечистый бригадир и два дюжих рабочих под его прикрытием ринулись к машинам, увлекая за собой недавних собеседников. Через несколько мгновений оба были на месте как раз в тот момент, когда проезжую часть перегородили бронированные внедорожники. Из них выпрыгнули крепкие ребята в штатском и их лысый Черномор, бесцеремонно оттеснили солдат, рассадили хозяев в лимузины и укатили. Рабочие же, побросав инвентарь, попрыгали в автобус и уехали от греха подальше.

Еще через мгновение силовики смотрели на опустевшую площадку.

Только когда за окном стремительно замелькали улицы, Коля нервно хохотнул.

– Что это было? А? Игорь Леонидыч! Откуда работяги нарисовались?

Олтаржевский и водитель посмотрели на Бешева. Тот молчал.

– Спасибо! – первым пришёл в себя Олтаржевский.

– Не за что, – ответил Бешев.

– Вот умора! – Коля снова хохотнул.

Бешев рассказал, что деталей не знает, но «захват» – самодеятельность московского управления разведки по давней тяжбе о заправках кого-то из столичного правительства с Ходашевским. Нефтяника хотели задержать, Олтаржевского – «замазать».

Зазвонил телефон. Звонили из Администрации.

– На Старую? – спросил Коля. Олтаржевский кивнул.

К вечеру над спецоперацией потешались все силовики города и одобрительно обсуждали простой и эффективный трюк с «рабочими».

12

В Администрации Олтаржевского ждал заместитель главы Кавалеров.

Чиновник энергично встал из-за стола и пожал Олтаржевскому руку.

– Вячеслав Андреевич, вы знаете, зачем я вас вызвал? – озабоченно спросил он.

– Догадываюсь, – ответил Олтаржевский.

– Хотелось бы услышать ваше объяснение.

Вячеслав Андреевич рассказал.

– Вы ведь прекрасно знаете, что его подозревают в крупных экономических преступлениях, – Кавалеров намеренно не называл имён.

– Подозрение – это ещё не обвинение!

– Допустим. Но вы, федеральный чиновник, не имели права вмешиваться в действия силовиков. Тем более что вам известно о непростых взаимоотношениях крупного бизнеса и политического руководства страны.

– Это был частный разговор.

– Да бросьте вы! Наверху уже всё знают! Там ведь не идиоты сидят! – Кавалеров встал и сделал несколько шагов по кабинету – выдержка изменила ему. – Что вы там вообще делали? В рабочее время!

Он сел и продолжил:

– Вы знаете, с какой симпатией многие в этих стенах относятся к вам и к вашей работе. С какой симпатией к вам отношусь я. Вы превосходный работник. Добросовестный. Усердный. Скажу откровенно, в вашем конфликте с Тютиным многие были против вас. Но руководство приняло решение. А теперь! В то время как в стране разворачивается борьба между финансовыми элитами и властью, выходит, что Администрация плетёт заговоры против президента за его спиной. Вы понимаете, в какое щекотливое положение вы поставили всех нас? В какое положение вы поставили себя?

– Я готов написать прошение об отставке! – сказал Олтаржевский.

– Всё не так просто! – Кавалеров вдруг проговорил с досадой: – Вы, человек с огромным жизненным опытом, как же можно быть таким близоруким! Московское правительство ждёт любой вашей оплошности, чтобы расправиться с вами, а вы сами даёте им такую возможность!

Он вздохнул.

– Я сейчас иду к главе Администрации – он занят и попросил меня поговорить с вами. Я хотел бы, в ваших же интересах, иметь возможность предложить ему какое-нибудь разумное объяснение случившемуся. Желательно, чтобы сочувствие главы было на вашей стороне. Это вас не спасёт, но вам поможет. Что вы можете сказать в своё оправдание?

– Ничего!

Кавалеров сжал и разжал кулаки.

– Изложите суть вашей беседы, чтобы было понятно, как её воспринимать.

– К моим служебным обязанностям этот разговор отношения не имеет.

– Хорошо. Идите. Вас вызовут, – нетерпеливо сказал Кавалеров.

В приёмной Вячеслав Андреевич присел к столу, чтобы написать заявление.

Он оставил бумагу секретарю, отключил мобильник и поехал на Тверскую.

На Триумфальной площади он отпустил Колю и отправился пешком мимо Театра Сатиры и концертного зала Чайковского (в памяти невольно всплыли король антрепризы Шарль Омон и Всеволод Мейерхольд).

Оттуда он повернул на Тверскую. Прохожие спасались от зноя в тени домов.

Он прошёл по подземному переходу на другую сторону улицы, направился к Сретенскому бульвару и нырнул в Дегтярный переулок. Тихие московские дворики навевали покой. Олтаржевский постарался успокоиться. Но всё, что он смог сделать, – так это какое-то время не думать о происшествии в парке и о сговоре власти за его спиной. Его обманывали с той минуты, как он поступил на службу. Использовали его конфликт с московской властью, чтобы заключить с ней договор. Он это знал, но сейчас ему стало тошно от мысли, что все жертвы в необъявленной войне были напрасны.

За размышлениями Олтаржевский обнаружил себя на Малой Дмитровке у бывшего здания Купеческого клуба, построенного по проекту прадеда, где ныне размещался захаровский «Ленком». Олтаржевский позавидовал деду: как бы ни складывалась его судьба, у него было его творчество. Те, кто здесь бывал, – анархисты, Ленин, зрители, смотревшие сначала кино, а затем театральные постановки, – навряд ли знали, кто построил дом. Они пользовались тем, что создал гений, и это высшая награда ему.

А он даже не сумел воспользоваться полученными возможностями.

Отпирая квартиру, Олтаржевский услышал звонок городского телефона, и прежде чем подошёл, телефон умолк. Но тут же затрезвонил с новой силой. С недобрым чувством Вячеслав Андреевич взял трубку.

Бешев сообщил, что в помещениях фонда готовится обыск, Андрея Петровича намерены допросить, дозвониться сыну Вячеслава Андреевича не могут.

– Поднимайтесь ко мне!

– Я у двери! – проговорил разведчик.