Текст книги "Как стать знаменитым журналистом"

Поскольку, как мы выяснили, значительная часть того, что аудитория воспринимает как журналистику (по логике: раз это публикуется в СМИ, значит, это журналистика), и часть собственно журналистики являются по существу масскультом, то неплохо осознать, каково содержание и качество того, что эти масскультные тексты и образы несут сотням миллионов и даже

миллиардам людей. Здесь я вновь предложу обратиться к Хосе Ортеге-и-Гассету, который еще в начале XX века, то есть до возникновения телевидения и, соответственно, масскульта в нынешних его вселенских масштабах, фактически описал этот феномен в своем пророческом труде «Восстание масс». Вот несколько характеристик массовой культуры, данных Ортегой-и-Гассетом, еще не употреблявшим этот термин:

«Тирания интеллектуальной пошлости в общественной жизни, быть может, самобытнейшая черта современности, наименее сопоставимая с прошлым. Прежде в европейской истории чернь никогда не заблуждалась насчет собственных "идей" касательно чего бы то ни было. Она наследовала верования, обычаи, житейский опыт, умственные навыки, пословицы и поговорки, но не присваивала себе умозрительных суждений – например, о политике или искусстве – и не определяла, что они такое и чем должны стать. Она одобряла или осуждала то, что задумывал и осуществлял политик, поддерживала или лишала его поддержки, но действия ее сводились к отклику, сочувственному или наоборот, на творческую волю другого. Никогда ей не взбредало в голову ни противопоставлять "идеям" политика свои, ни даже судить их, опираясь на некий свод "идей", признанных своими. Так же обстояло с искусством и другими областями общественной жизни. Врожденное сознание своей узости, неподготовленности к теоретизированию воздвигало глухую стену. Отсюда само собой следовало, что плебей не решался даже отдаленно участвовать почти ни в какой общественной жизни, по большей части всегда концептуальной.

Сегодня, напротив, у среднего человека имеются самые неукоснительные представления обо всем, что творится и должно твориться во Вселенной. Поэтому он разучился слушать. Зачем, если все ответы он находит в самом себе?»

И далее:

«В человеческом общении упраздняется "воспитанность" Словесность как "прямое действие" обращается в ругань. Сексуальные отношения утрачивают свою многогранность».

Разве это не о наших (и не только наших) сегодняшних СМИ – прессе и телевидении?

Или вот совершенно замечательные наблюдения Ортеги, где, помимо провидческого анализа того, чем является спорт в масскульте, возникает еще и слово «игра», о котором я буду говорить специально:

«Стремление, например, делать игру и спорт своим главным занятием; всеми средствами – от гигиены до гардероба – культивировать собственное тело; не допускать романтизма в отношениях с женщинами; делить досуг с интеллигентами, в душе презирая их, с радостью отдавая на растерзание лакеям и жандармам; предпочитать режим абсолютной власти демократическим прениям и т. д. и т. п.».

И еще одно:

«Отвращением к долгу отчасти объясняется и полусмешной-полупостыдный феномен нашего времени – культ "молодежи" как таковой. Все от мала до велика подались в "молодые", прослышав, что у молодых больше прав, чем обязанностей, поскольку последние можно отложить в долгий ящик и приберечь для зрелости. Молодость как таковую всегда освобождали от тяжести свершений. Она жила в долг. По-человечески так и должно быть. Это мнимое право ей снисходительно и ласково дарят старшие. И надо же было настолько одурманить ее, что она и впрямь сочла это своим заслуженным правом, за которым должны последовать и все прочие заслуженные права.

Как ни дико, но молодостью стали шантажировать. Вообще мы живем в эпоху всеобщего шантажа, у которого два облика с дополняющими друг друга гримасами – угрозой насилия и угрозой глумления. Обе служат одной цели и равно пригодны для того, чтобы людская пошлость могла не считаться ни с кем и ни с чем. Поэтому не стоит облагораживать нынешний кризис, видя в нем борьбу двух моралей или цивилизаций, обреченной и новорожденной. Массовый человек попросту лишен морали…»

И вот – нечто вроде резюме:

«Человек обзавелся кругом понятий. Он полагает их достаточными и считает себя духовно завершенным. И, ни в чем извне нужды не чувствуя, окончательно замыкается в этом кругу».

Я думаю, что лучшей характеристики тому, чем является масскульт, в том числе и политический, и человек внутри него (загнанный в это «нутро» именно средствами массовой информации), не дашь: насилие, глумление, отказ от морали и романтизма в сексуальных отношениях, вульгарная ругань, ряжение под молодежь (с соответствующим культивированием и пропагандой молодежной субкультуры – сплошь массовой), спорт и игра. Разве это не то, что является основным содержанием и формой масскульта, и разве это одновременно не то, чем переполнены сегодняшние СМИ, особенно массовые и бульварные, в которых все высокое, настоящее, благородное, истинно, а не профанно аристократическое, наконец, просто здравомыслимое и научно корректное является маргинальным?

Все это не было бы так страшно (ведь не убил фольклор высокое искусство, религия – научные знания, а карнавал – общественное и политическое устройство), если бы сегодняшние СМИ, особенно телевидение, не были бы столь тотальны. А от тотального до тоталитарного – один шаг. Об этом – в следующей лекции.

Лекция 12
Телевидение: от тотальности к тоталитарности

Позволю себе начать данную лекцию с небольшого, но показательного примера. Утверждение, вынесенное в заголовок этой лекции, правда, сформулированное в более категорическом виде, а именно:

«Современное телевидение тотально. Следовательно, оно потенциально, а в некотором смысле уже и реально тоталитарно», – так вот, это утверждение я, по крайней мере, два раза произносил при записи передач, посвященных СМИ, на разных центральных телеканалах. Оба раза при выходе в эфир фраза, не такая уж, согласитесь, и длинная, исчезала. Почему?

Конечно же потому, что редакторы программ, даже не советуясь со своим начальством, сами, инстинктивно «вырубали» крамольную формулу.

Дело в том, что на всякую фундаментальную критику телевидения на самом телевидении наложено строжайшее вето.

Телевидение крайне несамокритично, оно позволяет лишь мелкое непринципиальное диссидентство в небольших дозах, но никогда – подрыва собственных основ. Особенно перед внешним окружением.

Вообще говоря, это свойство всякой большой общественной или общественно-политической системы. Такой же большой системой является демократия, существующая и развивающаяся благодаря тому, что в окружающем мире наличествуют авторитарные и диктаторские режимы. В тот момент, когда падет последний диктаторский режим в мире, на Земле рухнет и демократия. Точнее говоря, она установит свою диктатуру. Этого современная демократия ни понять, ни признать не хочет.

Но вернемся к ТВ. Итак, все то, что тотально, рано или поздно становится тоталитарным. Почему в этом смысле важно поговорить о ТВ, а не о других СМИ?

Прежде всего потому, что печатные СМИ и радио не тотальны, а Интернет, даже в тех странах, где он охватывает большую часть населения, по крайней мере, пока еще слишком анархичен, не имеет единого или нескольких центров организации, иными словами, власти. (Хотя, в скобках замечу, сейчас все больше и больше говорят о сетевых системах, которые в будущем составят серьезную конкуренцию иерархическим, точно также как партизанские отряды эффективно противостоят сегодня современным армиям. Но это – отдельная тема.)

Телевидение тотально, ибо:

• охватывает 90 – 100 % населения страны;

• охватывает это население каждодневно (без всяких изъятий), а в течение суток – все то время, пока большинство людей бодрствует;

• как бы много телеканалов ни было в стране, несколько общенациональных (как правило, 3–4), привлекая к себе от 100 до 60–70 % аудитории, практически нивелируют весь демократизм и плюрализм, формально существующий благодаря наличию десятков, а то и сотен телеканалов;

• сами по себе общенациональные телеканалы, являясь самыми богатыми журналистскими корпорациями, глубоко иерархичны и авторитарны по внутреннему устройству. Что понятно, ибо, во-первых, это обеспечивает эффективность действия и вообще работоспособность таких больших и сложных систем, а во-вторых, в руках общенациональных телеканалов находится уникальный стратегический ресурс, которым не располагает более ни один институт в обществе или государстве, а именно – возможность одномоментного и сколь угодного по продолжительности психологического воздействия на всех граждан данного государства.

В принципе это – национальный стратегический ресурс, к которому не может быть равнодушным и само государство (власть). И государство прямо (имея государственное телевидение) или косвенно обеспечивает свой контроль над общенациональным телевидением. Отчасти я уже касался этого, ранее объясняя фундаментальную причину того, почему российская власть при Владимире Путине взялась за ренационализацию федеральных телеканалов.

Важность этого стратегического ресурса возрастает еще и оттого, что он обладает еще одним качеством, которое обычно описывается словами «живой эфир» или «прямой эфир», а фактически является возможностью спонтанного, полностью не контролируемого и нецензурируемого обращения (или передачи иной информации) практически ко всей нации. Никогда со времен античного полиса ни у власти, ни у кого-либо иного не было такой возможности. Во все иные времена та или иная информация, даже если она исходила от центральной власти, достигала всех граждан с растяжкой (иногда очень значительной) во времени и через множество посредников, так или иначе, сознательно или бессознательно, искажающих либо содержание, либо форму, либо эмоциональный накал информации.

Когда мы говорим о том, что, возможно, мы уже живем в эпоху медиакратии, то есть власти информационных систем (или, точнее, тех, кто их контролирует), то в первую очередь конечно же имеется в виду власть телевидения.

Печатные СМИ, скажем несколько слов об этом, по определению и факту в сумме своей более плюралистичны, чем телевидение. Во-первых, их гораздо больше, чем телепроизводителей и особенно телевещателей (ключевой субъект и тотальной власти ТВ, и медиакратии в целом). Во-вторых, несмотря на всеохватность телевидения, каждое крупное печатное издание в отдельно взятом своем номере затрагивает больше тем, чем любой выпуск теленовостей или любая аналитическая телепрограмма. В-третьих, в печатных СМИ все-таки действует более или менее полноценно авторское право, не позволяющее искажать или произвольно сокращать тексты авторов. Выход текста в газете или журнале, хоть и не без труда для особо дорожащего своей точкой зрения автора, можно проконтролировать, что совершенно нереально в телеэфире, даже прямом. Последнее связано с тем, что ряд передач центральных каналов, идущих в прямом эфире, используют его лишь в трансляции на Дальний Восток, а к моменту выхода «на Москву», то есть на центральную часть России, где живет больше всего людей, кое-что все равно «корректируется». Существуют и другие приемы, как технологические, так и собственно журналистские, используемые ведущими, в конечном итоге сводящиеся к тому, что участнику программы, от которого ждут какой-либо неожиданности или неприятности, просто не удастся произнести в эфире то, что намеревался, хотя в студии эти слова могут и прозвучать.

Персонаж, пару-тройку раз испытавший на себе такие приемы, может, конечно, отказаться участвовать в программах тех или иных каналов или ведущих. Но при этом он должен быть готовым к двум вещам. Во-первых, к тому, что его имя вообще перестанут упоминать в программах этого телеканала. Во-вторых, что то же самое произойдет, несмотря на внешнюю конкуренцию, и на других равнозначных по мощи каналах. Корпоративные связи руководителей и основных ведущих телеканалов по своей прочности и закрытости не идут ни в какое сравнение с корпоративностью печатных СМИ.

Телеканалы во многом действуют по законам картеля, нигде официально не зарегистрированного, и способны организовать обструкцию любому нарушителю правил, принятых на телевидении.

В чем еще проявляется тотальность телевидения? Прежде всего в том, что именно телевидение первым сообщает массовой аудитории о новых событиях. В реальности это не совсем так, ибо первыми передают информацию, как правило, информационные агентства, но они не имеют непосредственного выхода на аудиторию, а также радиостанции, ибо большинство из них работает в режиме получасовых выпусков новостей (шаг выхода теленовостей, как правило, – 2–3 часа). Но радио в сегодняшнем мире не пользуется и сотой долей влияния телевидения, хотя и остается самым оперативным СМИ.

Итак, именно телевидение создает для массовой аудитории информационную картину дня текущего и даже будущего, ибо газеты, которые подписываются в печать поздно вечером и выйдут только на следующий день, не могут игнорировать ни содержание, ни даже сам состав новостей, о которых рассказало телевидение. Ведь главный временной парадокс ежедневных газет состоит в том, что они на 90 % сообщают о вчерашних новостях, тогда как телевидение – о сегодняшних.

Этот суточный выигрыш во времени, наряду с на 2–3 порядка более масштабной аудиторией, и обеспечивает решающее стратегическое превосходство ТВ над печатными ежедневными СМИ.

Как я уже не раз говорил, событие, которое не показано по ТВ, практически не существует в сегодняшнем мире. Это правило знает исключения, но и они не слишком сильно меняют соотношение сил в системе медиакратии.

Тотальность телевидения, переходящая в его тоталитарность, отчетливее всего демонстрируется по следующим направлениям.

Первое. Формирование уже упомянутой мною информационной картины дня, которую не могут игнорировать ни другие СМИ, ни даже политики (кроме самых влиятельных, в том числе и влиятельных благодаря своим связям с ТВ).

Второе. Определяющее влияние телевидения на результаты выборов, доходящее в некоторых странах, в том числе и в России, до критических отметок.

Третье. Именно ТВ формирует сегодня, по существу, всю культурную среду жизни массового человека. Причем это «культура» в широком смысле слова – от языка, политического и потребительского поведения до предпочтений в сфере собственно культуры.

Четвертое. Телевидение и только телевидение формирует иерархию персоналий в современном обществе, причем на высших ступенях этой иерархии обязательно находятся как владельцы или топ-менеджеры крупнейших телеканалов, так и главные «лица» этих телеканалов или, как они сами себя называют, телезвезды.

Пятое. В наиболее полной мере тотальная власть телевидения пока воплощается в системе раскрутки звезд массовой культуры. Если в политике, спорте или иной сфере общественной активности еще возможен прорыв в телеэфир не с телеплощадки, то в сфере масскульта, особенно музыкального, это просто немыслимо. Здесь телевидение в буквальном смысле осуществляет масскультовый тоталитаризм.

Руководители телеканалов, ведущие тележурналисты и их клиентура в других СМИ любят говорить о том, что телевидение никому ничего не навязывает, ибо у зрителя всегда есть право и возможность либо переключиться на другой канал, либо вообще выключить телевизор и, например, только читать газеты.

Этот аргумент лукав на 100 %.

Выключить телевизор сегодня – это означает просто выключить себя из активной общественной и политической жизни. Что конечно же сделать можно, но вместе с этим у такого радикала должны отпасть и все претензии на проведение какой-либо своей линии в жизни общества. От того, что ты сам не пошел на выборы президента, потому что тебе не нравится ни один из кандидатов, не случится так, что президент не будет избран вовсе, и тем более, что будет избран тот, кто тебе нравится.

Второй вариант рекомендуемого действия – переключись на другой канал – не более конструктивен. Да, конечно, нюансы в программах разных телеканалов есть, и любой телезритель их может уловить. Но это те нюансы, которые совершенно не меняют общей картины культурного тоталитаризма (в России исключением из него является, безусловно, только канал «Культура») и политического авторитаризма, которая наличествует на всех телеканалах как единое целое, а отнюдь не разделенное на обособленные части.

Относительно массовой телекультуры, всех этих развлекательных ток-шоу, игр, юмористических передач, семейных ток-шоу и т. п., не стоит даже и приводить примеры, столь все очевидно.

Политическая же составляющая телевидения, несколько более разнообразная по нюансам идеологического сектантства, в целом конечно же даже не дает того очевидного расклада сил и идей, который демонстрируют парламентские или президентские выборы. Если сторонники левой, коммунистической, как бы к ней не относиться, идеологии составляют минимально 30–35 % населения России, то среди российских телеканалов, как общенациональных, так и региональных, мы не найдем ни четверти, ни трети, ни десятой доли левых. Точнее, мы не найдем ни одного.

При этом нужно отметить, что

если тотальность – это объективное качество телевидения, то его тоталитарность там, где она возникает, есть результат целенаправленной деятельности владельцев телеканалов или тех, кто за ними стоит.

Первого избежать невозможно, второго – и можно, и необходимо. Почему возникает соблазн превратить тотальность ТВ в его тоталитарность?

Общих ответа три.

Первый ответ связан с телевидением как бизнесом. От тотальности к тоталитаризму стремится перейти любая монополия – дабы максимизировать свои прибыли.

Второй ответ – политический. Когда я, в следующей лекции, буду разбирать взаимоотношения журналистики и политики, то поговорим об этом подробно.

Третий ответ – личные эгоистические или прагматические мотивы тех, кто владеет телевидением или контролирует его иными способами.

Телевидение – не единственный институт в обществе, отличающийся качеством тотальности. Тотально (особенно в России, при практическом отсутствии самоуправления и слабости и ангажированности судебной системы) само государство. Тотален закон. Тотальна армия (вооруженные силы). Сегодня, безусловно, тотальны преступность и деньги (как единственное мерило ценности человека). Тотальны многие конфессии. Все крупнейшие бизнес-корпорации.

Тотальное – это еще не обязательно тоталитарное, но чаще всего тотальное авторитарно (в большей или меньшей степени). Однако именно тотальное легче всего сделать тоталитарным – достаточно лишь политической воли и готовности какой-то части тех, кто охвачен тотальной системой, принять тотальность как норму, как закон, как спасение от какого-либо общего зла.

Субъективная воля может переломить общественную неготовность принять тотальное как тоталитарное. Поэтому, как правило, традиция или закон ограничивают возможность перехода тотальности в тоталитарность. Думаю, рано или поздно современные общества, в том числе и российское, вынуждены будут так поступить и применительно к СМИ. Армии (тотальному институту) запрещено принимать какое-либо участие во внутренней политике. И не только путем участия в военных действиях на территории своей страны или против собственного населения. Генералам и офицерам не полагается публично комментировать и обсуждать внутриполитические проблемы. Это не значит, что они не делают этого не публично. Им также не запрещено голосовать.

Нечто подобное должно рано или поздно произойти и по отношению к СМИ. Путем ли внедрения так называемого общественного телевидения, путем ли усиления антимонопольного законодательства. Не знаю как – время покажет. Но сделано это будет (при развитии нынешних тенденций укрепления медиакратии) обязательно.

Тут существует несколько труднопреодолимых проблем. Некоторые считают панацеей передачу телевидения от государства в частные руки. Пример Сильвио Берлускони в Италии показывает, что этот рецепт далеко не универсален. Да и наш собственный опыт контроля олигархов над крупнейшими телеканалами доказывает это.

Идеален, казалось бы, вариант, при котором ТВ только информирует о политических событиях, но не участвует в них. Как это сделать практически – совершенно неясно. И вряд ли возможно. Во всяком случае это гораздо сложнее, чем отделить от внутренней политики армию. Тем более что родилось целое поколение политиков, созданных исключительно телевидением, средствами массовой информации. И часть из них выступает за полную свободу СМИ, отнюдь не следуя демократическим идеалам, а чисто эгоистически (возможно, даже не осознавая это).

Но поиски того, как избежать приближающуюся угрозу, вестись, безусловно, будут.

К чему они приведут – посмотрим. А пока, точнее – в следующей лекции, поговорим о непосредственном взаимодействии журналистики и политики сегодня.