Текст книги "Как стать знаменитым журналистом"

Аналитическая статья

Виталий Третьяков

ДИАГНОЗ: УПРАВЛЯЕМАЯ ДЕМОКРАТИЯ

И ОБЪЯСНЕНИЕ ДИАГНОЗА ВСЕМ ТЕМ, КТО БЬЕТСЯ В ИСТЕРИКЕ

Юрий Лужков, запугавший осенью всю политологическую элиту страны своими рассуждениями о том, что «у нас не власть, у нас режим», сам того не подозревая, все-таки поставил, хоть и неграмотно, один из фундаментальных вопросов сегодняшнего дня в России, ставший особо актуальным после артистичной отставки Бориса Ельцина. Конечно, придворные политологи ОВР, даже будучи грамотными специалистами, не решились поправить начальника, хотя бы объяснив ему, что «власть» и «режим» не только не понятия с противоположным знаком, но даже и вообще не понятия одного ряда.

Простое чувство родного (русского) языка, вполне адекватно передающего все понятия политики как науки, должно было бы подсказать мэру, что в выражениях «демократический режим» и «коррумпированная власть» положительная и, соответственно, отрицательная оценки заложены в определениях, а отнюдь не в определяемых словах. Более того, реален (и даже часто в жизни встречается) такой феномен, как «коррумпированная власть при демократическом режиме» (правда, в этом выражении слово «власть» тоже употребляется не в строго научном смысле).

Дело, однако, не в политологической неподкованности Юрия Лужкова и не в невозможности для его советников поправить шефа (явный признак деспотии в ОВР и в московской администрации, что, видимо, и имел в виду мэр, правда, адресуя это обвинение не режиму своей власти, а Кремлю). Дело в вопросе, волнующем сегодня, после воцарения (пока еще не через выборы) Путина, очень многих. Особенно – как всегда мятущуюся у нас между обожанием власти и страхом перед ней интеллигенцию.

На саму интеллигенцию в общем-то наплевать – она достаточно лабильна, чтобы подстроиться и под любую власть, и под любой режим. Но дело в том, что народ (общество) говорит своим голосом либо во время революций, либо в день выборов. Все остальное время за него, а часто и вместо него говорит в России как раз интеллигенция (в последнее десятилетие еще и СМИ, но и в них правит бал интеллигенция; а в последние годы еще и социология, но и данные опросов комментируют, интерпретируют, а часто и программируют те же интеллигенты).

Итак, мятущаяся интеллигенция задает вопрос, точнее, целую пулеметную очередь вопросов: а мы уже в диктатуре или еще только на пороге ее? И как это так получилось – ведь мы же такие хорошие? И все что нужно делали: коммунистов сбросили, за демократию выступали, Советы разогнали, за Ельцина голосовали, частную собственность отстаивали, с Западом советовались – даже в рот ему смотрели, ноги ему мыли и воду с них пили. Почему? За что? И что же такое у нас, в этой одуревшей (помните крик интеллигента в декабре 1993 года?) России получилось?

Мне представляется, ответ на этот вопрос (и на всю очередь этих вопросов) есть. Вполне четкий. Не до конца оптимистический, ибо еще многое не прояснилось в жизни. Но совсем не страшный. Более того – вполне обнадеживающий.

Но прежде чем попытаться дать ответ, я хотел бы понять, а почему, собственно, этот сыр-бор занялся минувшей осенью, а разгорелся сейчас? И в каком случае он бы не разгорелся?

Если судить не по внешним, а по сущностным признакам и типа власти, наличествующей в России, и политического режима, в форме которого эта власть реализуется, никакой разницы между Россией 1996 года и Россией 1999–2000 годов нет. Однако в 1996 году такого вопроса в виде массовой истерики не возникало.

Между 1996 и 1999 годами разница есть, но она чисто внешняя, персонифицированно внешняя, я бы сказал. То есть, как я понимаю, вопроса, по мнению тех, кто его задает, не возникло бы, если бы в более или менее полном комплекте случились одни события (список 1), а не случились бы другие (список 2).

Список 1

1) Ельцин ушел бы в отставку не в декабре, а весной 1999 года;

2) премьер-министром был бы не Путин, а Примаков;

3) на думских выборах победил бы не «Медведь», а ОВР;

4) «главным олигархом» страны был бы не Березовский, а Лужков;

5) гарантию победы на президентских выборах имел бы не Путин, а опять же Примаков.

Список 2

Естественно, все наоборот (то, что получилось):

1) не весной, а в декабре;

2) не Примаков, а Путин;

3) не ОВР, а «Медведь»;

4) не Лужков, а Березовский;

5) не Примаков, а Путин.

Объясните, какая, в сущности, разница между этими двумя списками? Не для ОВР, Примакова и Лужкова, а для России, ее народа, даже ее правящего класса в целом? Ни-ка-кой!

Вот если бы в пунктах 2 и 5 обоих списков и в пункте 3 стоял вместо Примакова или Путина, к примеру, Зюганов, а вместо ОВР или «Медведя» – КПРФ, то разница была бы. А так: фундаментально – разница минимальная.

Теперь я наконец назову то, во что мы уже давно, а не только что, вошли. Это не диктатура, не деспотия. Это авторитарно-протодемократический тип власти, существующий в форме президентской республики и в виде номенклатурно-бюрократического, слабофедерального, местами квазидемократического и сильно коррумпированного государства.

Я, конечно, тоже, как и Лужков, не доктор политологии, и могу ошибиться в точности некоторых формулировок. Но, уверен, в целом и в сути не ошибаюсь.

Двумя словами я все это вместе называю так: управляемая демократия.

В рамках этого определения разница между Россией 1992 года, Россией 1996 года и Россией 1999–2000 годов как раз есть.

В 1992 году в России была скорее просто протодемократия с элементами охлократии. В результате ельцинского госпереворота 1993 года получилась слабоуправляемая демократия. Ас момента отставки Примакова и особенно с назначением премьер-министром и и. о. президента Путина – сильноуправляемая демократия, или собственно управляемая (как сформировавшийся тип власти) демократия.

Хорошо это или плохо? Это лучше, чем деспотия (диктатура) и даже чем авторитаризм, но хуже, чем просто демократия.

Что победит? Пока неясно. Ибо управляемая демократия – это переходный этап от жесткой управляемости (диктатуры) к собственно демократии.

Но очевидно, что и исторический, и политический векторы пока по-прежнему направлены в сторону демократии. Впрочем, не просто очевидно, а и доказательно.

Вспомним некоторые этапы истории нашего парламентаризма.

В 1917 году большевики во главе с Лениным берут власть, имея собственный демократический лозунг «Вся власть Советам!», но не могут проигнорировать и не менее популярный в обществе лозунг «Вся власть Учредительному собранию!». Выборы в Учредительное собрание большевики, однако, проигрывают: у них нет большинства.

Что делает Ленин? Правильно. Незаконно распускает Учредительное собрание, а затем, подавляя сопротивление (в том числе и вооруженное) его сторонников, переходит к революционному террору.

В виде Советов в стране возникает управляемая демократия. Реальной, однако, демократия остается в партии, в частности – на съездах партии.

К власти приходит Сталин. При нем управляемая демократия в виде Советов становится квазидемократией, но в партии демократия остается. Тогда Сталин доведенным им до совершенства методом «Главное не как голосуют, а как считают голоса» превращает внутрипартийную демократию в управляемую. А затем с помощью террора и ее трансформирует в квазидемократию. Еще один цикл истории российского парламентаризма завершен.

К власти приходит Горбачев. Основной лозунг – одемокрачивание партии (возвращение к «ленинским нормам»), но главное вновь – «Вся власть Советам!» (подразумевается – а не КПСС).

Горбачев не сумел и не успел одемократить партию, зато «Всю власть Советам» практически дал. В результате его самого зажали в клещи и свергли совместно неодемокраченная часть КПСС (ГКЧП) и переродившаяся в охлократию интеллигенции власть Советов во главе с Ельциным.

Горбачев не смог перейти к управляемой демократии, что, в частности, советовал ему Андраник Мигранян, говоря о железной руке.

Воцарился Ельцин – лидер демократически-охлократического движения, существовавшего в рамках Советов. В ленинской, коммунистической форме! Но имеющей видимое преимущество в глазах Ельцина (и других): во-первых, Советы привели Ельцина к власти де-юре; во-вторых, Советы казались антиподом КПСС.

Наступила полная демократия. И перед Ельциным, как до того перед Сталиным, а до него – перед Лениным и до них – перед Николаем II, встала все та же проблема: парламентская демократия (царские Думы, Учредительное собрание, Советы, партийные съезды) мешает управлять тому человеку, который наделен высшей исполнительной властью в стране. Особенно если они (Советы, съезды партии) имеют право этого человека снять с должности.

И Ельцин делает, лишь пару лет честно поборовшись с неуправляемой демократией, что? Правильно. То же, что царь с Думами, Ленин – с Учредилкой, Сталин – с Советами и съездами партии (Горбачев вот не решился – и проиграл). Ельцин незаконно (1) отменяет действующую Конституцию; (2) распускает Съезд и Верховный Совет народных депутатов РСФСР; а поскольку часть депутатов этому противится, то и (3) расстреливает парламент.

Чем Ельцин лучше царя, Ленина, Сталина? Ничем. В этом.

Но дальше Ельцин совершает нечто новое в российской политической истории. Он делает шаг не в сторону диктатуры или деспотии. Он назначает выборы в Думу – в новый парламент. Имея целью (сознательной или подсознательной) установление управляемой демократии.

Гигантский шаг! С четвертой, считая от императора, попытки, а с учетом «оттепели» Хрущева и политической перестройки Горбачева – даже с шестой попытки.

Обо всем рассуждающая, но как всегда ничего не понимающая русская интеллигенция, естественно, опять приняла миф за реальность, а реальность (парламент с наличием в нем коммунистов, а не только себя) – за миф.

В 1996 году, на президентских выборах, управляемость нашей демократии была продемонстрирована во всей красе. Проблема оказалась в другом: Ельцин был плохим управленцем. Он умел управлять демократией как управляемой, но не умел – как демократией. А главное – он плохо управлял страной.

Но демократического импульса не погасил, к деспотии не свернул. Несмотря на то что сконструированная им управляемая демократия захотела его же и свергнуть (через процедуру импичмента).

И вот Ельцин, на излете своей власти, наткнулся на Путина. Или ему подсунули Путина. Не важно.

Путин (вместе с Ельциным) разумно решил продлить жизнь управляемой демократии, по крайней мере, еще на один срок.

Почему? Эгоистические мотивы, конечно, присутствовали. Но главное – опасение, разумное, обоснованное, что отход от управляемой демократии вернет страну к охлократии (через изменение Конституции), к демократии неуправляемой, к анархии.

Управляемая демократия – это когда голосует народ, а люди, находящиеся у власти, чуть-чуть выбор народа корректируют. В чью пользу? В свою, разумеется. Не в пользу Лужкова же. В Москве же Лужков не корректировал ничего в пользу Ельцина или Путина. Лужкову просто не повезло – нужно было становиться премьер-министром раньше Путина. В этом его проблема.

Вторая проблема для Лужкова – Путин умеет управлять государством, а не только управляемой демократией.

Вот и все.

Итак, управляемая демократия – это демократия (выборы, альтернативность, свобода слова и печати, сменяемость лидеров режима), но корректируемая правящим классом (точнее, обладающей властью частью этого класса). Это то, что есть у нас.

Авторитаризм – это сохранение некоторых демократических институтов, но при этом безальтернативность выборов, оппозиция в политическом гетто, ограниченная свобода слова и печати, полностью карманный парламент. Этого у нас нет.

Деспотия (диктатура) – это не демократия; и демократические институты, если они сохраняются, то только в виде декорации; никаких свобод, никакой оппозиции, цензура, никакой многопартийности, несменяемость власти до смерти диктатора или до свержения его путем переворота или революции. Этого нет и в помине – нив реальности, ни на горизонте.

Отсюда и вывод. Пока нет ощутимого перелома к отходу от управляемой демократии в сторону ни деспотии, ни тем более в сторону охлократии. Переход к полновесной демократии – не гарантирован, но процесс явно продолжает идти в этом направлении. И никаких, абсолютно никаких признаков иного нет.

Путин сломается. Его заставят. Его вынудят обстоятельства. Может быть. Но пока не сломался. Пока не заставили. А если обстоятельства – то это уже не Путин, это нечто исторически неизбежное.

Может быть, Путин лицемер и злодей? Может быть.

Может, он использует механизмы управляемой демократии лишь для (1) окончательной легитимизации своей власти через выборы 26 марта и (2) для возведения Ельцина на декоративный, но все-таки официальный престол главы Высшего Совета России и Белоруссии, а затем перейдет к осуществлению своей (или чьей-то) главной цели – к установлению деспотии?

Может. Но зачем? Зачем, если управляемая демократия позволяет сделать все, что необходимо России?

Зачем это Путину, если он знает, что диктатуру в России можно установить, но нельзя удержать более недели?

Подозревать Путина в худшем мы можем. Требовать гарантий от худшего – обязаны. Критиковать – призваны. Но трезво оценивать реальный ход реального исторического и политического процесса и его очевидное направление – тоже не мешало бы.

Хотя бы для того, чтобы не заходиться в истерике, а дело делать.

Независимая газета, 13.01.2000

Публицистическая статья

Как образец выдающейся чистой публицистики приведу отрывок из текста (далеко не самого ругательного) Александра Проханова.

Читая хорошую (профессиональную) публицистику, нельзя не заметить, что сама по себе логика ей не чужда, но эта логика – абсолютно внутренняя, эзотерическая. Для следования ей нужно встать на точку зрения автора в самом начале чтения – тогда ты безусловно согласишься, что высочайший эмоциональный заряд прохановских передовиц (если б они не печатались так часто, раз в неделю, накал этот не так приедался бы и ощущался живее и свежее) не только не отрицает, а даже предполагает определенную логичность изложения, каковая в статье и обнаруживается: одно абсолютно логично вытекает из

другого. Парадокса здесь нет – публицистика, прохановская определенно – это искусство конструирования мифов на базе определенной идеологии. Почти любой классический миф внутренне непротиворечив. Более того – одним своим боком миф весьма непротиворечиво встраивается в реальность, точнее в ту ее часть, которая, максимально совпадая с базисной идеологией (метафизикой) этого мифа, насыщает миф (публицистический текст) не только эмоциями, рождаемыми жизнью, но и фактами из жизни. Фактами, фантастически трансформированными, но фактами.

По совершенно аналогичной схеме построено и большинство текстов «либерального Проханова», или Антипроханова, – Валерии Новодворской. Ее публицистика тоже внутренне абсолютно непротиворечива и эзотерически весьма убедительна, правда, более рафинирована и менее экстатична, чем тексты Проханова.

Бабочка-траурница президента Путина

Александр Проханов

Наше правительство – это команда единомышленников. Артель профессионалов. Союз смышленых и находчивых. Смешливых и добычливых. Это – наши Столыпины, плеве и витте. Наши битте-дритте. Наши грефы и трефы. Они – те, кто по первому зову, отбросив все лишнее, несущественное, могут тут же собраться и сыграть в преферанс. Невзирая на обстоятельства, могут мгновенно мобилизоваться, сосредоточиться и, сойдясь, негромко попеть. Такого правительства нет ни у кого, даже в Португалии. Это – единство в многообразии. Малое в большом. Сытое в голодном. Сухое в мокром. Богатое в бедном. Умное в глупом. Алмаз в навозе. Иголка в сене. Истина в вине.

Здесь все распределено, все проверено. У каждого свой труд, свой участок, свое «хобби».

Министр Сергей Иванов отвечает за падающие вертолеты и взорванные «бэтээры». «Посольский» Иванов отвечает за передачу японцам Курил, а немцам – Калининграда, в девичестве – Кенигсберга. Кудрин, повинуясь внутреннему голосу, выплачивает внешние долги, не допуская их сокращения. Починок следит за шахтерами, которые на Горбатом мосту касками продолбили дыру в Америку. Матвиенко ответственна за голодовки учителей и самоубийства безденежных офицеров. Министр юстиции Чайка, махая серебристым крылом, облетает колонии строгого режима, готовя посадочные места для писателей. Швыдкой, с привычным для элиты матерком, занимается «реституцией», – не путать с занятием безработных русских девушек на ночных тротуарах. Лесин чистит ноготь, чтобы придавить им очередную газету. Греф отвечает за «экономическое чудо» в родовых угодьях Авена, Абрамовича, Фридмана. Патрушев отвечает за гексоген. Сельхозминистр Гордеев – за лебеду. Министр образования Филиппов – за неграмотность. Грызлов – за коррупцию МВД и взятки ГАИ. Клебанов отвечает за тонущие подводные лодки. Коптев – за уничтожение космических станций. Шойгу отвечает за паводки, трясения земли, извержения вулканов и сифилис в деревеньке Борки. Христенко отвечает за малый бизнес. Касьянов – за большой дефолт.

Когда они собираются все вместе в Доме Правительства, в них появляется что-то античное. Ареопаг. Или Академия Аристотеля. Или, может быть, термы. На них туники, сандалии на босу ногу, лавровые венки. Никакого белья.

Первые минуты, когда их снимает телекамера, чтобы показать в новостях, они еще слегка смущены, неловки. Говорит их природная застенчивость. Их недавнее деревенское прошлое. Но стоит уйти операторам, как все они приступают к привычным занятиям. <…>

Ну а что же Путин, наш Президент? Он обременен. Объявляет в стране очередной траур. Нельзя его за это не любить. Чудесная бабочка-траурница, черно-лиловая, с вафельно-белой каймой на широких печальных крыльях, облетает огороды, капустные гряды, вянущую картофельную ботву. Это Президент – изящный, печальный, навевающий мысль о скорой осени.

Ночью в небе августа много звезд, падающих метеоров, туманных серебряных сгустков. Заслоняя их, бесшумно летит огромная бабочка-траурница, не ведая сна, накрывая крыльями Россию. Если зарисовать ее полет, переложить эту волнистую линию на музыку, то услышим «Траурный марш».

Завтра, № 35/2002

Страна, которая танцует от стенки

Валерия Новодворская

Отовсюду к нам несутся стоны. Периодически они сливаются в единый вопль и достигают кремлевских чертогов, а эхо несется вплоть до западных равнин и предгорий, где в средоточии правозащитных твердынь заседает Совет Европы. Вопиет страждущий российский народ, вопиет и выражает свои чаянья. Как вы думаете, чего он требует, кроме хлеба и зрелищ (извечное социальное требование электората еще со времен Римской империи)? Может быть, либеральных реформ? Прекращения войны в Чечне? Вестернизации страны? Погребения ульяновских мощей? Ни за что не угадаете! Стенанья, периодически возобновляющиеся, касаются одного и того же явно несъедобного сюжета: восстановления «института» смертной казни. Кажется, для неквалифицированного большинства, включая сюда многих (этак 2/3) депутатов Госдумы, расстрел является панацеей от всех мыслимых и немыслимых социальных, политических, экономических и моральных бед. И там, где цивилизованные люди посылают за доктором, за судьей, за психоаналитиком, за реформатором или правозащитником, российское большинство считает возможным управиться с помощью одного только специалиста – палача.

Вот случилась очередная (увы, это уже конвейер) трагедия в Каспийске. Казалось бы, что должны требовать люди? Отставки Патрушева (не была обеспечена безопасность) и высших чинов МВД. Гласного и объективного расследования (чтобы потом не тиражировались кассеты о зловещем участии собственных спецслужб). Прекращения войны в Чечне (чтобы исключить разговоры про «чеченские следы»). Нет! Требование стереотипно: восстановить смертную казнь. Хотя кого казнить, не очень понятно: виновные не найдены. Казнить заложников? Первых встречных?

Война в Чечне, задержка зарплат, безработица, олигархи, вывоз капиталов за рубеж, коррупция, уличная преступность, преступность организованная, убийцы-маньяки, дезертирство с расстрелом из табельного оружия сослуживцев – все это вызывает очередной всплеск народной кровожадности и расстрельных депутатских законопроектов. Прямо по Марине Цветаевой:

«От сердца – голова есть. И есть топор – от головы». Хотя говорить про голову в этом контексте можно только как про предмет для ношения шляпы.

Я не хочу сказать, что россияне кровожаднее других народов. Но беда вся в том, что мысли об излечивании всех недугов человечества при помощи палача посещают народы во времена их младенчества. И следуют этим запросам только общества, находящиеся в глубоком социально-политическом упадке. И мораль, естественно, там тоже упадническая. Римская империя давала бесплатный хлеб и бесплатные смертельные зрелища (гладиаторские бои, казни христиан, скармливание аутсайдеров хищникам) своей «бессмысленной толпе», бывшему гражданскому обществу республиканского Рима, в период своего заката, когда римский колосс лишился всякого политического и морального основания для того, чтобы вести за собой человечество. Мощь еще была, а света и разума уже не было. Агония длилась столетия, но динозавры всегда вымирают. Гора мяса и мышц – и крошечный мозг…

Вымер и Рим. Урок и пример. Ушли в забвение якобинцы, казнившие на площади Согласия по 50 человек в день. Ушли вместе с «вязальщицами гильотины», кумушками, получавшими революционный кайф от казней. Так называемая Великая французская революция с ее массовым террором обеспечила хроническое отставание Франции от Великобритании буквально по всем параметрам. И прогресс Соединенных Штатов зиждется отнюдь не на применении смертной казни, а на тех штатах, где она уже отменена, и на нестихающих протестах общественности (либеральной) против ее применения в остальных.

Ситуация ведь предельно проста нравственно, и лучше всех ее выразила преступница Миледи в «Трех мушкетерах». Она просто сказала нашим Атосу, Портосу, Арамису и д'Артаньяну, что они, такие благородные и справедливые, убив ее, станут сами убийцами. Так оно и вышло, и еще не огрубевший д'Артаньян, самый от Миледи пострадавший, пытался остановить своих друзей. Но они не притормозили – и весь второй том спасались от Мордаунта, сына Миледи. Хорошо еще, что Мордаунт не оставил наследников, а то хватило бы вендетты и на третий том.

Мудрый Бернард Шоу в «Цезаре и Клеопатре» приходит к тем же незамысловатым выводам. Там философ и политик Юлий Цезарь признает убийство в порядке самозащиты легитимным, но называет «отвратительным спектаклем» вынесение смертного приговора даже голодному тигру-людоеду. Все верно: смертная казнь способствует росту преступности. Вместо одного убийцы мы получаем их целую кучу: судьи, присяжные, прокуроры, «исполнители» из персонала тюрьмы, а заодно и народ данной страны, именем которого выносят приговор. Ведь в США процедура приведения приговора в исполнение предусматривает фразу: «Боже, спаси народ штата А… В… С…» И все они становятся убийцами. Или палачами (что не лучше). И если преступник убивает по недомыслию или потому, что он изверг и садист, то что сказать об обществе, практикующем смертную казнь? Что оно слабоумно или состоит из извергов?

Стивен Кинг в своей «Зеленой миле» создал потрясающие, ужасные доказательства невозможности для персонала тюрьмы казнить на электрическом стуле даже заведомых злодеев. Их злодеяние – в прошлом, а злодейство их «легитимных» палачей – в настоящем. Человека нельзя к этому принуждать. Он может перестать быть человеком. Как герой Кинга надзиратель Перси.

Мы все знаем, что в России многое делают по просьбе трудящихся. Трудящимся вернули сталинский гимн, войну в Чечне, шпиономанию, милитаризм, портреты вождя, культ личности. Осмелюсь робко понадеяться, что им откажут хотя бы в удовольствии снова танцевать от расстрельной «стенки».

Новое время, № 21/2002