Текст книги "Дорога в один конец"

Глава 27

Бронетранспортерами роты сопровождения капитана Самохина была разжижена колонна грузовиков тылового обеспечения мотострелковой дивизии, состоящая, в основном из неполноприводных машин: ЗиЛ-130, ГАЗ-53, КамАЗ-5410 и им подобных. БТРами предполагалось вытаскивать или подталкивать забуксовавшие машины на уже заснеженном перевале Саланг.

С утра на мост через Амударью начали втягиваться боевые части дивизии. Тылы двинулись ближе к обеду. Пропуская по несколько грузовиков, БТРы поодиночке вклинивались в колонну по команде Самохина:

– 44-й, заводи! Твой – ЗиЛ-130 с полевой кухней, видишь?

– Так точно! Мой – 130-й с кухней! Водитель, – вперед!

Пристроились без происшествий и медленно втянулись на качающийся понтонный мост. Водителями грузовиков были, в основном, запасники. Был расчет на их опыт на скользкой горной дороге, и расчет оправдывался. Они вели машины уверенно.

«Вошли, как трассерные патроны в пулеметную ленту – равномерно», – подумал удовлетворенно Самохин и скомандовал:

– Бут! Заводи! Наш – КамАЗ-«наливник». Вперед!

Седельный тягач «КамАЗ-5410» с 18-тонным полуприцепом-цистерной медленно проплыл мимо, и Вадим отпустил педаль сцепления, выруливая «наливнику» вслед.

– Дистанция 50 метров и не на сантиметр ближе, ясно, Бут? – голос капитана Самохина в наушниках шлемофона был довольным. – А то въедем в зад соседу. Его горючка с нашими минами – забористый коктейль будет!

– Есть – дистанция 50 метров, товарищ капитан!

БТР шел легко. Послушно откликался на педаль газа, и тормоза держали прилично при его-то весе. Внутри было тепло. Капитан Самохин опустился на сидение и, захлопнув люк, стал рассматривать карту, изредка бросая взгляд в смотровое окно.

– А ты неплохо водишь. До армии работал водителем?

Заваленное ящиками с минами боевое отделение глушило шум двигателей, и можно было разговаривать без бортовой связи.

– Практически нет, товарищ капитан. На курсах инструктор по вождению хороший был. Ну, и на доподготовке в Тойпице, в Германии, тоже. – Вадим вспомнил «пешим по танковому» ефрейтора Голодова и криво улыбнулся.

– Значит, имеешь понятие о шоферском деле. Значит, это – твое, – констатировал Самохин.

Затрещала рация: «Сорок девятый, как меня слышишь? Прием!»

– Сорок девятый на связи! – Самохин приоткрыл люк и вполголоса Вадиму: «Убавь обогреватель».

– Сорок девятый, увеличить дистанцию! Пошла наледь. Впереди «УРАЛ» сошел в кювет, обходим, не останавливаясь. Повторяю, – не останавливаясь! Водителям включить добавочные мосты и идти постоянно на них. Как понял?

– Сорок девятый вас понял! Вруби добавочные, – Вадиму.

– Уже включил, товарищ капитан!

Слева в кювете промелькнул лежащий на боку «УРАЛ» и скрюченный солдат, задуваемый поземкой. Второй склонился над ним.

– Нельзя останавливаться! Есть те, кто подбирает. Мы – вперед, не останавливаясь. Только вперед! – упреждал капитан Самохин ненужные вопросы.

«Наливник» впереди заосторожничал – сбавил скорость. Вадим замедлил ход. Ощущалось скольжение юзом при торможении. Нательная рубаха взмокла от пота. Вырубил полностью отопитель.

Дорога пошла серпантином с небольшим подъемом. «КамАЗ», выбросив кольцо синего дыма с выхлопной трубы, зачадил на пониженной передаче, пробуксовывая на наледи.

– Сейчас станет, товарищ капитан! – отчаянно воскликнул Вадим. – Станет, – не тронется!

– Давай на пониженную и подпирай его помаленьку! – резко скомандовал Самохин и высунулся из люка. – Давай, Бут, не дрейфь! «С чем этот «мазутник»? Только бы не с бензином», – подумал.

Острый нос БТРа ткнул в зад «наливника», смяв оболочку емкости. «КамАЗ», дымя буксующими скатами, переполз наледь и покатился, набирая скорость. Водила мигнул аварийными огнями – благодарил за помощь.

– Молодец, Бут! Только в следующий раз постарайся мягче, а то проткнем цистерну, – улыбнулся капитан.

Впереди открывалась дивная панорама гор с забеленными снегом вершинами, кое-где окутанными облаками. Колонна растянулась. Голова ее иногда показывалась на отрезках серпантина – маленькие ползущие коробочки на фоне циклопических гор. Вадим подумал: «Классно тем двоим в «КамАЗе». Обзор какой, не то, что здесь». В небольшое смотровое окно БТРа не было видно Вадиму, от какой пропасти слева отделяли его невысокие нагромождения камней, да кое-где дорожные столбики. Только плясали утомляюще перед глазами номерные знаки «наливника»: «01–43 КН».

Вскоре колонна по команде остановилась, прижавшись к отвесной скале. Слева, обдав соляровым смогом, пролязгали гусеницами БМП и зенитная установка «Шилка», направляясь в голову колонны.

– Давай, осмотри машину, отлей и перекуси. Стоим не более получаса, – бросил вдруг потемневший лицом капитан Самохин, оторвавшись от рации. – И двигатели не глушить, ясно?

– Так точно, товарищ капитан!

Вадим спрыгнул с брони и принялся осматривать колеса.

– А ну как ты тут мне дал под зад? – вдруг услышал голос.

Парень лет тридцати в бушлате без погон и широченных галифе рассматривал вмятину на цистерне:

– Нормально. Так и продолжай. Ну, привет, зема! Откуда родом?

– С Украины, с Киевской области. – Вадим пожал протянутую руку.

– О, почти земляки! Я – с Белгорода, до Украины совсем рядом. Закуривай.

От кабины «КамАЗа» донеслось:

– Семен! Сейчас двинем и пожрать не успеем! Давай иди!

– Ладно, увидимся, братан.

Семен побежал к кабине, а Вадим посмотрел на сигарету. «Прима. Краснодар». Не понял, зачем взял, он ведь не курил. Засунул сигарету за ухо шапки и повернулся посмотреть, не повредило ли при толчке щиток волноотражателя. Щиток был цел, только на носу БТРа следы краски с «наливника» и еще… размазанное бордовое пятно с потеками к днищу. След от того солдатика, что, как дома на скамеечке в палисаднике, сидел тогда на носу машины и болтал, как в детстве, ногами.

– Чего там застыл, Бут? Открывай сухой паек и лопай, скоро тронемся. – Капитан сосредоточенно отмечал что-то карандашом на карте. – С машиной все нормально?

– Так точно, – хрипло ответил побледневший Вадим.

Он опустился в люк и достал банку тушенки. Вынул штык-нож, воткнул жало в податливую жесть и открыл банку. Розовые кусочки в желе с крупинками жира. Вадим выпрыгнул из люка, бросился к скале и долго корчился, упершись обеими руками в холодный камень. Его жестоко рвало.

«Укачало немного, товарищ капитан, – оправдывался, вытирая бледное лицо жестким снегом, – сейчас пройдет». Съел кусок галеты, запил водой. Отпустило.

Стояли, почему-то, долго, Вадим даже вздремнул. Сквозь броню и шлемофон было не слышно, как где-то впереди колонны периодически тягуче шелестело ранее не слышанной какофонией. Это «Шилка» накрывала предполагаемые точки, откуда стреляли. Еле ощутимая вибрация от работающих двигателей убаюкивала, и Вадиму даже наснилось что-то, и вроде бы даже хорошее. Жаль, не запомнил.

Толчок в плечо вернул в действительность:

– Все, Бут! Теперь поехали. Давай вперед.

«Наливник», мигнув сигналом левого поворота, покачнулся и медленно отодвинулся от скалы, как бы нехотя, в раздумье, – стоит ли? Так было здесь уютно, век бы не уезжал.

А его уже ждали. Бородатый человек в широких шароварах и длинном стеганном халате, опоясанном патронташами, привычно положил задубелые руки на рукоятки советского пулемета ДШК и взял в паутину прицела выступ серпантина, из-за которого должна была появиться вожделенная цель. Он ее долго ждал. Мурлыкающая компактная японская рация не давала команды открыть огонь, даже когда колонна остановилась, и целей было множество – выбирай любую. Бородач видел, как «Шилка» измельчила в прах место на скалах, откуда подбили советский джип, предполагая, что командирский. Выжили ли стрелявшие, бородач не знал. Колонна стояла, а приказа открыть огонь не было.

Но вот рация пискнула, наконец, и пулеметчику обозначили цель: цистерна с горючим. При поражении не должна сойти в ущелье – приказ. Он понял. Нужна огненная затычка. Пусть уползает голова колонны-змеи, но хвост будет отрублен. Дальнейшая задача для его крупнокалиберного пулемета – не подпустить возможную помощь, возвратившуюся от головы колонны. А хвост гадины будут кромсать другие.

Пулеметчик пока не видел свою цель, но рация дала готовность 5 минут. Из-за выступа появлялись крытые грузовики и уходили, разгоняясь. Водители в тепле жестяных кабин не ведали, блаженные, что спасены в этот раз.

Когда корректировщик по рации начал десятисекундный отсчет, руки бородача, казалось, срослись с рукоятками ДШК. Он чувствовал лишь свои большие пальцы, которые должны были втиснуть гашетку спуска, когда прозвучит команда «огонь». Она прозвучала, а пулеметчик еще не видел цель. Но дрожащие от напряжения и нетерпения пальцы вдавили гашетку, и первые пули высекли град щебня со скалы перед самой кабиной «КамАЗа». От неожиданности водитель рванул руль вправо под спасительный щит скального выступа, вдавив изо всей силы педаль тормоза. Но скорость была слишком высока. Правую сторону кабины смяло, вжав прапорщика в спальное место, и тягач отбросило к пропасти. Но оборванные трубопроводы обезвоздушили систему, и страшная мощь пружин энергоаккумуляторов разжала и заклинила тормозные колодки автопоезда, не дав ему слететь в пропасть.

Пулеметчику в сектор обстрела попала лишь кабина «наливника» да край цистерны. Он сосредоточил огонь на этом краешке, стараясь поджечь трассирующими пулями емкость с горючим, но от нервного напряжения мазал, и крупнокалиберный ливень лишь крошили скалу и рикошетил, кромсая кабину. Тогда бородач ударил по топливному баку «КамАЗа». Разрывные, вперемешку с трассирующими, пули сделали свое дело: тягач задымил. Бородач разжал одеревенелые пальцы – боеприпасы надо экономить.

Когда «наливник» вильнул вправо и вмазался в скалу, Вадим инстинктивно нажал на тормоз, и БТР плавно остановился. Все происходило метрах в тридцати, как в немом замедленном кино. Стрельбы не было слышно, только удары, как молотком, по железу, да пронзительный свист рикошетивших крупнокалиберных пуль. Они отрывали куски стальной плоти от вздрагивающей туши «наливника», пока не подожгли струившуюся из пробитого бака солярку.

Капитан Самохин кричал что-то по рации и тормошил Вадима, а тот лишь тупо не отводил взгляда от шевелящегося за баранкой «КамАЗа» силуэта. И вдруг дверь грузовика открылась, и из кабины вывалился водитель, но повис вниз головой – видно, при ударе о скалу зажало ноги. Он судорожно пытался подтянуться, хватаясь за руль, и искаженный гримасой рот его был открыт в немом крике. Казалось, что в немом. В наушниках шлемофона стебал по барабанным перепонкам матерный крик капитана Самохина, но Бут и его не слышал или не воспринимал, оцепеневший.

Медленно поднял руки, повернул запор и открыл люк.

– Товарищ капитан! Что же это?! Надо что-то делать. Надо его вытащить, сгорит ведь! – Вадим повернул умоляющий взгляд в сторону Самохина, и только тут, только теперь до его сознания прорвался крик капитана:

– Вперед, Бут! Надо столкнуть! Сбросить с дороги, пока не рвануло! Вперед, я сказал! Газ в пол и вперед! – Он тормошил замершего в прострации солдата, чувствуя, что уходят драгоценные минуты. А Вадим не сводил обезумевшего взгляда от корчащегося водителя «КамАЗа».

– Уйди прочь! Пусти! – Самохин попытался вытолкнуть солдата с водительского сидения, но в забитом ящиками пространстве негде было повернуться.

– К машине, рядовой Бут! К машине! – истерическим криком подавал капитан уставную на покидание машины команду, как вдруг осознал, что не понимает или не воспринимает окружающее этот солдатик. – Я сказал – вон из машины! Застрелю, сука! – заорал багровый от напряжения Самохин, хватаясь одной рукой за кобуру с пистолетом, а другой тыча в голову оцепеневшего Бута.

И тот полез из люка. Но не от страха и, не выполняя осознанно приказ командира. Вадим медленно вытягивался из под хоть какой-то защиты брони БТРа под крупнокалиберные пули, не сводя глаз с дергающегося, висящего вниз головой Семена. Спрыгнул на зализанную шинами наледь, и вдруг, как будто, включился на всю громкость звук в этом немом фантастическом кино. Вокруг шла такая страшная стрельба, что Вадим инстинктивно присел и бросился в сторону. В эту минуту, неожиданно взвыв страшным воем двигателей, БТР рванул с места и ударил цистерну, подталкивая ее к пропасти. Схваченный тормозами автопоезд не поддавался, как будто не желал умирать. Но капитан Самохин разгонял БТР и был, бил, с каждым ударом, сантиметр за сантиметром, приближая конец агонии.

Вадим, онемев от ужаса, видел, как водитель наливника Семен – почти земляк, из Белгорода, в отчаянной попытке уцелеть, в очередной раз схватился за баранку «КамАЗа», стараясь подтянуться. Как бы хотел вползти назад в кабину, чтобы там схорониться от обезумевшего бронированного зверя, терзавшего его колесный дом.

Тягач сполз на смертельный уклон, сцепка не выдержала и отпустила агонизирующего в пропасть вместе с огнем. Цистерна, подобно туше мертвого кита, осталась на дороге, сочась, как кровью, соляркой из пробоин.

ДШК опять отрывисто задудел: ду-ду-ду-ду-ду. Он упорно старался поджечь цистерну и достать раз за разом ускользавший в мертвую зону обстрела БТР, который мог выбить пробку, так удачно запечатавшую колонну, несущую погибель на родную землю пулеметчика. Бородач прекратил стрельбу и забубнил что-то нервно в микрофон рации.

Залитая дизтопливом наледь на дороге превратилась в каток. БТР сжигал шины на остервенело вращающихся колесах, но сдвинуть цистерну никак не мог. Самохин со скрежетом врубал задний ход и рывком бросал машину назад, сминая створки водомета о скалу. От удара двигатели глохли. Капитан, ожесточенно матерясь, жал и жал кнопку стартера, пока не ощущал, что стальная коробка вибрирует от зашкаливших оборотов ожившего первого двигателя. Забывая в смертельном азарте запустить второй, бросал БТР вновь и вновь на лоснящуюся тушу цистерны, и та поддавалась по сантиметру.

«Давай! Ну, давай, сучара!» – орал остервенело Самохин. Рация, настроенная на передачу, разносила драматизм происшедшего по экипажам колонны, порождая в душах солдат ядучую ненависть, замешанную на липком страхе. И зажатая змея-колонна отчаянно ощетинилась бессмысленным огнем из всех видов оружия в белый свет, как в копеечку, превращая мир в ад кромешный. А на обочине, в этом апокалипсисе, стараясь в смертельном отчаянии втереться, вплавиться, раствориться в камни и этим спастись, корчилась, зажимая руками голову, маленькая фигурка человека в измызганной одежде цвета хаки – казенном цвете горя и страданий людских.

Капитану Самохину не суждено было узнать, помог ли он своей колонне. Смертельное жало, выпущенное сверху, со скалы, с гранатомета, проштампованного патриотическим клеймом «Сделано в СССР», легко пронзило противопульную броню БТРа. Сдетонировавшие от кумулятивной струи мины снесли страшным взрывом с дороги в пропасть и цистерну, и БТР, и офицера, до конца исполнившего свой солдатский долг. Один миг судьба засчитала капитану Самохину за всю его жизнь.

Подошедшая «Шилка» смела со скалы свинцовым ливнем старый советский пулемет ДШК вместе с бородачом в стеганом халате. Отлетая заслуженно к Аллаху, душа афганского пулеметчика воистину могла быть умиротворенной. Если каждый правоверный, да так как он, отдаст свою никчемную жизнь, недолго ходить вторгшимся шакалам по священной земле Афганистана. И смертью такой бородач желал умереть больше, чем эти «шурави» с севера хотели жить.

Колонна-змея поползла дальше, подобрав на месте «происшествия» солдата в беспамятстве и без документов. А те, чьи останки перемешались, догорая, с останками машин в глубоком ущелье, пройдут впоследствии по ведомостям Министерства Обороны СССР, как «без вести пропавшие». И возможно даже, что и фразу «при выполнении интернационального долга» не впишут крысы канцелярские. Ведь войны же не было в СССР! Не было!!! Это была еще не война.

Часть II
Рейс в ностальгию

Я поля влюбленным постелю

Пусть летят во сне и наяву.

Я дышу, а значит – я люблю.

Я люблю, а значит – я живу…

(Владимир Высоцкий)

Глава 1

Как много, все-таки, в жизни человека зависит от случайностей – этих вех на жизненном пути, когда выбор сведен к минимуму или просто времени сделать его – нет. Хотя… Цепь случайностей – это уже закономерность, а значит – судьба. За рулем в длинных рейсах много времени для философствования в одиночестве.

Этот рейс, как впрочем и все предыдущие, водитель-дальнобойщик Вадим Бут не выбирал. Понимал, за все преференции придется чем-то заплатить – это не его. Литва, так Литва. Тем более что в этой прибалтийской стране он еще не был.

«Как, все-таки, меня держит прошлое», – подумал, когда навигация пробила маршрут с Украины на Беларусь через пункт пропуска «Доманово-Макраны», что почти рядом с Брестом. Когда-то в далекой юности провезли Вадима, а точнее – рядового Бута, там под знаменитой аркой с пограничником наверху. И повезли на запад – на Берлин. Нет, – в Берлин. Завоеван был уже этот город. Или повергнут. Или оккупирован. Это уже кому как угодно. Вряд ли настоящий освободитель задерживается надолго в освобожденном городе. Иначе он становится оккупантом в глазах освобожденных.

Когда в начале 90-х ушли последние эшелоны бывшей Группы Советских войск в Германии на восток, радости «освобожденных» не было предела. И искренней благодарности. За то, что ушли, наконец.

«Да-а, много народа в погонах прошло через «забугорье» за сорок с лишним лет, – подумал Вадим, укрупняя на дисплее компьютера местность и нащупывая на карте знакомые названия, а в душе угасшие ассоциации. – Посылая своих граждан на охрану дальних границ в «освобожденных» странах, эта империя советская, увы, была обречена. Бациллы свободы, однако. Да и уровень жизни». – Выключил навигацию и этим погасил возникшие вдруг воспоминания.

На автопереход «Доманово» Вадим зарулил утром, как раз в пересменку. Граница была пустая в оба конца. «Есть шанс к вечеру быть на литовской», – подумал с радостью. Но, увы. Если все идет очень, уж, распрекрасно, то жди ее – случайность.

Когда в экспедиции симпатичная белорусская декларант спросила, все ли документы Вадим предоставил, сердце екнуло. Оказалось, что сумма по инвойсу превышала какую-то допустимую цифру в Беларуси. А так как груз водитель Бут Вадим Иванович везет не по ТИР-карнету (своеобразный страховой полис), до литовской границы фуру обязан сопровождать конвой. Вот так! Когда придет конвой – неизвестно, может, к вечеру.

Вот это фирма сэкономила! Вадим имел при себе два чистых карнета, но его диспетчер дала отмашку затамаживаться в Украине по декларации. Зачем, мол, переводить карнет, стоимостью 60 баксов. «Сколько же теперь за конвой придется выложить? – думал Вадим. – Через Лиду до границы на Медининкай километров 400».

– Девушка! Милая! Я вас попрошу, посчитайте мне на самый близкий переход. Ну, пожалуйста!

Декларант скривила хорошенькое личико (державную казну пополнять была обязана), но все же переделала документы на самый короткий маршрут отсюда на Литву: на автопереход «Привалка-Друскининкай».

– Спасибо, девушка! – просиял Вадим. Денег заплатить за конвой хватало. – Уверен, вас очень любит ваш муж! – Он заметил у нее обручальное кольцо.

Девушка улыбнулась. Наверное, и вправду была любима.

«Ожидай в машине». – Довольно молодой белорусский таможенник был уже или еще заражен совковой привычкой «тыкать». «Да-а! Наши уже редко фамильярничают с моим возрастом, – улыбнулся про себя Вадим. – Наши «берут» вежливо». В Беларуси таможенники не «брали». Вряд ли от честности великой или достатка. Скорее всего, просто боялись. Хорошо это или плохо, Вадиму было по-барабану. Это их мир, их жизнь. Это другая страна. Он научился приспосабливаться.

Занес в компьютер переход «Привалка-Друскининкай», пробивая новое направление. Жирная, ломанная линия маршрута молнией ударила по карте, пронзив, отдавая током в сердце, название населенного пункта – «Берестовица».

Пару лет назад Вадим уже испытал это приторное искушение. Как-то при затаможке в Минске на Норвегию таможенник спросил:

– Какой переход на Польшу забиваем? «Брест» или «Пограничный?»

Прошло уже четверть века, а так остро почувствовался затхлый привкус болотной воды, что запаленный от жажды рот тянул через пилотку. И вдруг, почему-то, захотелось подольше удержать этот привкус.

– Так какой переход, водитель? – таможенник удивленно поднял глаза.

– Брест. Конечно, Брест. – Вадим не хотел воспоминаний. Он их боялся.

В силу своей профессии, Вадим ненавидел возвращаться, уже стартанув. Его обратные рейсы домой откуда-то ни было бы, все равно, всегда были по дороге ведущей только вперед. Такова, уж, специфика жизни дальнобойщика. Это не хаотичная работа таксиста туда-сюда. И не повинность водителя карьерного самосвала с плечом подачи – пара километров. У дальнобойщика расстояния измеряются тысячами километров, а жизнь – не днями и неделями, а дисками тахограмм, на которых умная, бесстрастная машина без устали рисует по кругу свою бесконечную линию. Жирную – значит, едешь. Тонкую – значит, стоишь. И хотел бы ехать, да нельзя. Тоненькая линия должна опоясать полукруг размером, как минимум, в девять часов. Несоизмеримые с заработком дальнобойщика европейские штрафы отбивают охоту поддаться соблазну сломать эту линию – сдвинуть автопоезд с места. И стоят фуры по своим пристанищам-стоянкам у кромок великолепных европейских автобанов, став кому отелем на время, а кому – и домом на всю жизнь.

Зашторившись от яркого солнца, Вадим завалился на спалку в ожидании конвоя. Он прибыл под вечер, привел с Минска три фуры.

«Через Пограничный не пойдем?» – полушутя спросил Вадим. Конвой – двое парней-ментов средних лет на легковушке с мигалкой поведали, что ходу до Привалки часов пять с отстоем. Кроме машины Вадима будет еще одна фура до Бреста. Разговорились. Оказывается, один из них служил на 3-й заставе, где располагался учебный пункт 105-го полка. Только служил он через десять лет после Вадима. «Не перестаю удивляться таким случайностям», – с какой-то даже тревогой подумал.

В конвое из трех мощных и быстроходных машин идти было легко. Вспомнились принудительные латвийские конвои в 90-е годы с Риги. Латвия тогда только отделилась от «семьи братских народов» и зарабатывала чем только можно. На таможне в Риге формировался конвой (за плату немалую, конечно) из десятка полтора разномастных грузовиков. И эта медленная змея, с убийственной периодичностью тормозясь из-за поломок, ползла триста километров от Риги до белорусского перехода «Бигосово» почти день. Не езда была, а бесконечная пытка.

– Вадим, с какой скоростью сможешь идти? – Прием рации чистый, без помех.

– Ограничитель срабатывает на девяносто. Давай выставлю «круиз» на восемьдесят пять.

– Добро. Двинули тогда.

Дороги по Беларуси всегда были за образец в бывшем Союзе. Такими они и остались. Круиз-контроль расслаблял Вадима и уводил в воспоминания: «Господи! Сколько же это лет прошло! А как будто вчера».

Парни с конвоя решили не утруждаться и не заводить первую фуру в Брест на таможню. Отдали водиле документы на брестской окружной.

– Вадим, ты давай гони, только не быстро. Мы в магазин заскочим сигарет взять да перекусить чего-нибудь. Тебе что захватить?

– Спасибо. У меня все со мной.

– Ну, тогда давай.

Вадим и не заметил, как опустились сумерки. Конвой обошел его и пристроился на дистанции метров пятьдесят. Гладкая, с небольшими спусками и подъемами дорога лениво вилась среди густого леса. Она была почти пустая. Дорожный знак с ограничением до двадцати тонн отпугивал грузовики. Вадиму под конвоем боятся ГАИ было нечего, но в окунувшихся в сумерки селах, палец привычно давил кнопку горного тормоза, сбивая темп.

Под очередной белый знак населенного пункта легковушка конвоя вошла, не сбавляя скорости. Вадим автоматически ткнул пальцем кнопку «горняка». Двигатель недовольно заурчал, сбавляя обороты. В густых сумерках габаритные огни конвоя вдруг сделали молниеносный зигзаг, явно обходя препятствие на пути.

Сильный свет галогенок тягача вырвал на мгновенье из темноты сидящую на корточках почти на проезжей части фигуру. В зеркало заднего вида по огоньку бокового габарита Вадим успел заметить, насколько близко прошел полуприцеп возле безумца.

– Бойцы! Подбитый или пьяный? – с дрожью в голосе выдохнул Вадим в микрофон рации.

– Вроде, пьяный, – выдохнули на другом конце и сбавили скорость.

В Ружанах ушли влево. Слоним остался правее.

«Слоним. Мое первое письмо с армии», – подумал Вадим.

Указатель «Берестовица» вынырнул из темноты, уводя влево. Но конвой ушел прямо. На Гродно. В сторону от воспоминаний. Вроде даже облегченно как-то вздохнул Вадим и нажал тангенту рации:

– Парни! У меня работы двадцать минут осталось. Давайте на ближайший «Лукойл». Заправлюсь и отстоимся 45 минут, добро?

– Не вопрос. Хотя до границы – меньше часа.

– Нет, ребята. Режим труда и отдыха. Тахограф все пишет. Надо стоять.

– Ладно, сейчас будет «Лукойл».

«Вот удача, – подумал с удовлетворением Вадим. – Даже заправку искать не пришлось. А, вообще-то, неплохо под таким конвоем. Сам бы не дошел так быстро до Привалки».

– Слышь, бойцы! Може, доведете уже до Шауляя, чего уж там? Деньги мне завтра на карточку сбросят.

Парни шутку принимают, но их уже ждут фуры для сопровождения назад, да и неделю дома не были. Вадиму даже стало как-то неудобно за свою сорокапятиминутную паузу. Но они уже привычные до графика дальнобойщиков. Прогуливались, пока Вадим заправлялся, не торопили.

Красные габариты легковушки конвоя наложились на аварийные огни, обозначившие крайнюю фуру «колейки» – длинной очереди на белорусском переходе «Привалка». Конвой тоже включил «аварийку» и медленно пополз вдоль очереди. Вадим обозначился аналогично и двинулся следом. «Вот еще один плюс в сегодняшнем событии, – подумалось Буту, – обойду «колейку». На сутки, не меньше, завис бы».

Тепло попрощались. Парни делали свою работу, Вадим – свою. Их пути пересеклись на несколько часов, и вот уже огоньки их конвойной легковушки растворились за шлагбаумом.

У белоруссов оформился быстро и въехал на литовский пост. По-европейски вежливый литовский таможенник объяснил, что инспектор по фитоконтролю будет только утром, поэтому фуру – на стоянку и спать. «Нет, что не говори, а «все, что не делается, – к лучшему» – прекрасный принцип», – подумал Вадим, – все равно общее время работы кончается».

Тяжелый или трудный был день – определить было сложно. Засыпал дальнобойщик под те же мысли: «Берестовица. Пограничный. В/ч 2141 У-11».

Утром на литовском переходе «Друскининкай» было тихо – шла пересменка. «Наверное «фито» уже на месте», – решил Вадим и вылез из тепла «спалки». Ткнул кнопку автономного обогревателя и начал одеваться, зевая и запуская в мозгу круговерть мыслей-забот: «По режиму мне стоять еще два часа. Ходу до Шауляя на «рывок» – четыре с половиной часа. До темноты должен успеть найти фирму, где выгрузка».

Инспектор фитоконтроля дремал перед телевизором и даже стушевался, что его застали в безделье. Вадим положил на стол документы на груз.

– А, Украина! «Перцовочки» случайно не захватили?

Вадим вспомнил, как довольны были латвийские таможенники, когда, как бы, упреждая возможные проблемы, им вручали бутылку «перцовки». В виде «презента», так сказать. Любят прибалты нашу «Українську з перцем».

– Я иду здесь впервые, с нюансами не знаком. В следующий раз – обязательно.

– Окей. С вас два лита за оформление.

– У меня только евро. Поменяю – занесу, можно?

– Без проблем.

Поинтересовавшись ситуацией в Украине и посетовав, что политика – грязное дело, инспектор дружелюбно провел Вадима к декларанту и объяснил порядок прохождения таможни.

«Как только незнакомый автопереход – и ты, как слепой котенок! Приятно, когда попадаются такие люди. Не забыть бы занести два лита, – с облегчением подумал Бут. – Другой бы на его месте уже бы сотворил проблемму».

Декларант взяла за оформление пятьдесят евро. «Вот это наэкономили на карнете! – скривился ехидно Вадим. – И что мы имеем в остатке? Сорок евро. Не густо».

Звонок диспетчера с фирмы пришелся очень кстати. Девочка работала недавно и во всем перестраховывалась, чтобы не потратить лишнюю копейку в ущерб фирме. Вадим добил ее информацией о конвое и последних расходах. Сникла. Даже жалко стало. Но на этой работе не до сантиментов. Как там написано в «Приказ-наряде»? «Все расходы, несогласованные с менеджером, к отчету по рейсу не принимаются». А это «Приказ-наряд» – закон для дальнобойщика. После сопровождающих груз документов, конечно. Вадим согласовывал условия затамаживания и в этот раз, ибо знал прекрасно, что бухгалтерия тоже не страдает сентиментальностью. Такая уж жестокая реальность рыночной экономики.

Попросил диспетчера, чтобы распорядилась перегнать денег на кредитку. «Вот бодяга! Ищи теперь банкоматы!» – злился.

В Норвегии, на границе, как-то влетел в штраф в 700 евро. Виноватым себя не считал Вадим, но альтернативы не было. Или подписываешь протокол, а, значит, обязуешься заплатить, или вешают на запястья «браслеты» и везут в суд. А там, однозначно, – двенадцать суток ареста и, конечно, депортация. Когда переводчик, по полицейскому телефону, на ломаном русском бесстрастно все это выдал Буту, тот подписал протокол с величайшим усердием. Деньги фирма сбросила на кредитку через два часа. Штраф с выдачей чека был уплачен прямо в полицейской машине к всеобщему удовлетворению сторон. Очень темная, видно, была оборудка «отправителя-получателя», да и перевозчика, если квитанцию в семьсот евро бухгалтерия к отчету приняла, как расходы по рейсу.

«Да-а. Там копы возили меня к банкомату на своей роскошной машине, – вспоминал Вадим. – А здесь… Нет, лучше все-таки самому, без ментов – аллергия на них». – Сплюнул трижды дальнобойщик через левое плечо.

Литовский пейзаж, как и литовские дороги, ничем не отличался от белорусского. Только латыница номерных знаков да дорожных указателей подчеркивала, что это другая страна. «Чужая ли? – подумал Вадим. – Что уже не советская – это точно».

До Шауляя дошел за четыре часа. Добродушный водила самосвала на ломанном русском начал было объяснять украинскому коллеге, как проехать к нужному адресу, но вдруг передумал: «Давай за мной!» Но их рации, оказывается, были на 12 канале, и Вадим не слышал подсказок. Тот не бросил, – притормозил и показал рукой нужный поворот. «Спасибо, братишка!» – махнул на прощанье Бут.

Голубоглазая брюнетка с приятной улыбкой и сильным акцентом поведала Вадиму, что документы боссу передаст, а водитель может отдыхать. Выгрузят утром, на таможню ехать не надо. «Удачный, все-таки, день был», – удовлетворенно подумал Вадим и направился к своему колесному дому. С давно забытым звуком на бывшую советскую авиабазу Шауляй садились натовские истребители. «И где же этот «великий и могучий, отечество свободное», – с горькой иронией подумал бывший солдат Советского Союза.