Текст книги "Дорога в один конец"

Глава 31

Это было удивительное лето. Их лето. Все способствовало этому единению душ, все события покорно стелились под их желания, как свадебная дорожка под ноги, оставалось только удивляться.

Взять хотя бы то, что после обратной загрузки в Венгрии клиент позвонил Вадиму еще на границу и предупредил, что заезд в терминал растамаживания в Запорожье не раньше вторника следующей недели. Вот это подарок судьбы! И маршрут на Запорожье пролегал через ставший родным уже городок на Подолье. Не удивительно ли? И даже жара вдруг спала, дав возможность ехать дальнобойщикам не только ночами. Ну, разве это не милость благодетеля?! Целых четыре дня вместе! Чтобы уже растворились друг в друге, чтобы вросли в состояние невозможности друг без друга. И чтобы никаких сомнений уже, чтобы насытились, – это как последний, подводящий итоговую черту тест.

И Вадим с Ирмой успешно прошли его, ибо НЕ НАСЫТИЛИСЬ они за эти четыре дня, плюс три ночи. В ночь с понедельника на вторник Вадим уехал на Запорожье, вновь пережив «расставанья маленькую смерть», как неизбежный свой взнос на весы всемирного равновесия.

Ну, и пусть! Он готов платить эту дань даже авансом. Он выдержит. Ведь за плату эту, что поначалу кажется несоизмеримой, получаешь вещь более чем равнозначную – объятия любимой, которые не фальшивы из-за каждоночного разделения супружеского ложа, как бывает в семьях, где расставания, которые, ну, никак не назовешь разлукой, лишь на период с восьми до семнадцати часов рабочего дня. Да, Вадим отчетливо и остро чувствует, как Ирма скучает без него. И из-за этого, ощущая свою неискупаемую вину перед ней за предстоящие неизбежные разлуки, он дарит ласки и любовь с удесятеренной чувственностью, провоцируя и побуждая этим любимую на такую же чувственную откровенность, которая потом даже слегка смущает и саму Ирму. За это милое смущение Вадим просто обожает уже эту женщину, не скрывая добровольного смирения перед ее властью над собой. Все тебе, Ирма! Все для тебя, любимая! Во искупление своей вечной вины, что я такой, как есть!

Передав напарнику машину и упросив его сделать два, а то и три рейса подряд, а еще с трудом оторвав день для подачи в суд заявления на развод, Вадим поспешил ДОМОЙ, где из его личных вещей были пока лишь зубная щетка да дорогая электробритва, подаренная Ирмой. Но это уже был ДОМ, где его ждали.

Они не станут специально гнать машину за его вещами в село. Влюбленные утром следующего дня махнут на юг, к морю, в ласковые волны которого Вадим когда-то бросил пятак, чтобы вернуться. Он покажет Ирме то место, даже поныряет для прикола в поисках той монеты с гербом исчезнувшей страны. А потом позовет любимую к себе в нежную прохладу воды, но почему-то так тихо, что слова перемешаются с шелестом набегающих волн, которые донесут до Ирмы лишь какую-то чарующую и заставляющую учащенно биться сердце интонацию.

– Иди ко мне сюда, Ирма! Не бойся, здесь всего по шею глубина. Я точно знаю, что та монета здесь в радиусе одного метра. Но не стоит ее искать. Главное, что я вернулся сюда с той, которую тогда загадал, – с любимой. С тобой, Ирма. Иди ко мне, сладкая моя, и давай на этом месте просто постоим. Иди, не бойся. Я с тобой.

Ощущая зыбкость ускользающего дна, Ирма обвила руками шею Вадима, а ногами его бедра и прижалась к нему изо всех сил, уже впитывая сладкую, желанную невесомость. И в нивелирующей земное тяготение морской купели они в пульсирующих всплесках неизведанной еще эйфории осознали, что стали одним целым. Находясь спиной к берегу, Ирма ощущала себя то среди безбрежного океана в серебре волн, то в необъятном космосе в серебре звезд, но нигде не было ни капельки страха. Ни над бездной, заполненной километровой толщей воды, ни над стокилометровой небесной пустотой в путах притяжения планеты. Ирма умела дышать в океанских глубинах и парить в небесах, так как в ее груди в унисон стучали теперь два сердца – ее и Вадима.

Через неделю Ирма и Вадим уже устанут от Крыма. И в одно прекрасное утро, проснувшись и взглядами спросив друг друга о планах на день, они поймут ответы без слов. Застоявшийся «Ниссан»-«Кисанчик» с радостью продистилирует через кондиционер уже опостылевшую крымскую жару и услужливо организует в салоне родную подольскую среднюю полосу, лишь бы ехать, но не стоять. Фыркнет «украиномовный» четырехколесный «японец» из выхлопной трубы на прощанье приговоренному метастазами «совковости» Крыму и помчит резво раздолбанной трассой Е-105 по левобережной Украине в сторону Киева, чтобы уже точно никак не проскочить именно ТО место. Побывать «там, где прикоснулись девочка и мальчик к самой светлой тайне на земле». Кажется, именно так теребила сердца малолеток музыка из транзисторных приемников в далекие семидесятые.

– Ты помнишь эту лавочку? – спросил Вадим, когда машина остановилась на пустынной с утра сельской улице. Только заливались наперебой петухи, да мычали коровы, подгоняя сонных хозяек.

Ирма грустно смотрела сквозь тонированное стекло на покосившуюся скамейку и молчала. «Кисанчик» что-то шептал работающим двигателем. Видно проклинал привезенную из Крыма жару что с восходом солнца деловито расползалась по селу.

– Здесь тогда росла вишня, помнишь? Ее густые ветви создавали тень. На том вон столбе висел яркий фонарь, а под тенью от ветвей вишни мы как будто ставали невидимыми. Или казалось нам так тогда?

– А кто сейчас живет в доме моей бабушки? – неожиданно спросила Ирма.

– Когда я вернулся с армии, дом уже был продан. Вскоре его снесли и построили новый, а потом и этот продали новым хозяевам. Здесь многое поменялось. И вишни уже нет, только лавочка покосившаяся.

– Ты думаешь, это та самая?

– Да нет, конечно, Ирма. Да это и не важно. Главное, что мы те же.

– И мы другие, – задумчиво возразила Ирма. – Я другая, – поспешила, как бы, поправить оплошность, – я лучше стала, Вадим. – Улыбнулась ему благодарно и положила голову на плечо. – Давай съездим на кладбище.

«Ниссан» медленно покатил вдоль по улице, мимо дома Вадима, к сельскому погосту, где нашла свой последний приют женщина, не успевшая стать свекровью во второй раз.

– А я твою маму совсем не помню, – грустно сказала Ирма, проведя ладонью по фотографии на кресте могилы. – Красивая. Сколько ей лет здесь?

– Кажется, это фото сделано в тот год, когда Ромка родился. Пятидесяти еще не было. Не надо грустить, Ирма. – Вадим обнял ее за плечи. – Главное что ты помнишь меня. И мы с тобой есть в этом мире, – добавил он.

– Знаешь, я почти не помню того парня, что пел тогда под гитару, – прервала Ирма молчание, когда они шли к машине, держась за руки. – И я вдруг поняла, что это прекрасно. Ведь люблю я тебя, но никак не его. Я выросла, Вадим! – Ирма остановилась и с мольбой посмотрела ему в глаза. – И ты люби меня! Меня, а не ту девочку, Вадим! А то я вся изревнуюсь и изведусь. – Она грустно улыбнулась и открыла дверь машины.

Вадим сел за руль, повернулся к Ирме и поправил ей сбившуюся прядь волос:

– Глупая ты моя маленькая девочка.

Ирма прижалась щекой к его ладони и попросила голосом той маленькой девочки:

– Поедем домой, Вадим. Давай не будем здесь ночевать.

И он покорно уткнулся головой ей в грудь.

Глава 32

Беспристрастная механика Вселенной, неукоснительно следуя логике всемирного равновесия, четко зафиксировала перекос на махоньких, по ее меркам, весах благополучия двух людей, что являлись все же частичками этой Вселенной. Посему, для выравнивания весов, дабы ненароком не обрушить Вселенную в черную дыру преждевременно, на одну из чаш была брошена гирька.

Транспортная компания, в которой работал Вадим Бут, пригнала из Европы очередную партию новых машин, и напарник Вадима обзавелся теперь своим колесным домом. Радоваться бы тут и Вадиму. Бомби рейсы без подмены да греби деньги лопатой. Ох, не обольщайтесь алчные! И в этом случае вас уравновесят непременно. Чем? Да нам ли знать.

И рейсы эти пошли все как-то мимо, как-то неудобно, чтобы можно было заскочить в подольский городок, где уже и дом, и семья Вадима. Да еще клиенты какие-то нервные пошли, все торопили, все гнали в шею. Вадим отмахивался железным аргументом, иногда и с матом, что вся его работа пишется на тахограммах, девственную неоскверненность «черной» ездой которых он свято бдит. Звоните, мол, моему диспетчеру, он подтвердит. Но сам валил «по черному», лишь едва пересекал границу, за которой украинские транспортники еще только учились своему подлому ремеслу.

Хотя, почему подлому? Дальнобойщику дай волю, так он в алчности своей будет торчать за баранкой сутками. А ведь не один на трассе он со своей фурой. А в автопоезде том сорок тонн веса, а то и поболее. Да еще умноженного на скорость, которую не у каждого водилы и «отсекатель» гасит. Скручивают, потому что, ограничитель скорости вечно спешащие за длинным рублем. «Отвязывают» – так это называется на жаргоне дальнобойщиков.

Езда без положенных отстоев позволяла Вадиму выкроить сутки, а иногда и пару, чтобы побыть с любимой. И получалось. Даже заиметь желанный штамп о разводе ему удалось, не тратя то время, что между рейсами принадлежало только им. Украл на это дело от рабочего времени и, бросив груженную машину на ближайшей платной стоянке, рванул с попутными коллегами-дальнобойщиками домой. В тот же день подали они с Ирмой заявление в ЗАГС, провели пару «медовых» часов на любимом диванчике, и, сократив «расставанья маленькую смерть» до минимума, опять попутками умчался Вадим к своему грузовику.

В таком бешенном ритме и пройдут отведенные законом три месяца молодоженам на раздумье. Но в назначенный день росписи жених будет за полтысячи километров от своей невесты. Накрытый снежным циклоном, он двое суток простоит в ожидании, когда расчистят дорогу до трассы из глухого села на Полтавщине, где зерновой украинский олигарх намерился строить современный элеватор. Сюда и приволок Вадим груз из Голландии. И как же классно успевал! Но разбушевалась стихия, как назло. Впору было задуматься то ли о примете, то ли о подсказке.

Но, видно, прошли какие-то разборки на небесах. А так как отмотать назад было, ну, никак уже невозможно, тот, кто курирует погоду, влупил по Подолью морозом, ситуацию исправляя своеобразно. В ЗАГСе перемерзли трубы, и ЗАГС прикрыли временно.

– Представляешь, Вадим! Сказали, что не раньше, чем дня через три можно будет расписаться, – чуть не плакала Ирма в телефон.

– А если я тебе скажу, что в этот момент стою заметенный снегом по радиатор в глухом селе Полтавской области, это как-то утешит тебя, солнышко мое? – излучал в трубку несоответствующую ситуации радость Вадим.

И поняли они, что на небе о любви их не забыли. Мало того, подтвердили свое покровительство чуть ли не открытым текстом, когда через два дня стоял Вадим на перроне железнодорожного вокзала в Киеве и умолял проводников, каждого по очереди, взять его без билета хоть за три цены. Но то ли честными те стали в одночасье, то ли опять дьявол машет перед глазами плакатиком с подсказкой? Бригадир поезда – рыхлая тетка в несуразной униформе, рыкнула в ответ так, чтобы уже не стало сил унижаться у мужика.

Вадим в безнадеге не спеша достал телефон поведать Ирме, что будет дома завтра не раньше обеда, как вдруг услышал за спиной голос:

– Я вижу вам очень, очень нужно. Возьмите мой билет, я передумала ехать.

Вадим обернулся и увидел перед собой худенькую девушку с грустными глазами. Ошарашенный, не находя слов, он судорожно стал доставать бумажник.

– Не надо денег, – остановила его дерганье девушка. – Поспешите, а то этот билет подтвердит свой изначальный статус взятого мной абсолютно напрасно. А вы их так умоляли. Видимо, вам он стократ нужнее.

– Спасибо, – пробормотал Вадим. – Вы не поверите, – он вдруг смутился, – но я спешу на свою собственную свадьбу. Честно.

Девушка улыбнулась, но как-то уж очень грустно, даже показалось Вадиму, что слезы блеснули в глазах ее. Она ступила пару шагов назад, обернулась и почти побежала, но остановилась на секунду, вновь повернулась к замершему с билетом в руках Вадиму и уже без тени грусти крикнула:

– Это вам свадебный подарок! Видно, вы все же счастливее, чем я!

И состоялась роспись без свидетелей (так теперь можно) в день, что оказался Днем всех влюбленных. Пугачева с Киркоровым подогнали свою свадьбу под эту дату специально, как позже вычитали, смеясь, Ирма с Вадимом в какой-то газетке. Они вышли из ЗАГСа на улицу в морозный, солнечный, серебрящийся удивительно белым снегом день и пошли, не спеша и держась за руки, по аллее парка, что была прочищена в глубоком снегу размером как раз на двоих.

За свои мытарства в этих трехмесячных переплетениях из рейсов, разлук, ожиданий, встреч, расставаний – этих «маленьких смертей», Ирма с Вадимом заслужили свой «променад» этой чудной аллеей зимнего парка – их свадебной аллеей. И Новый Год быть только вдвоем заслужили. И даже Рождество, но уже втроем – на каникулы приедет из Кракова Катя. И лишь после Рождества Вадим уйдет в очередной рейс.

Это ожидание неизбежной разлуки, а еще в какую-то минуту вдруг появившееся ощущение ее реальной перманентности, омрачали Ирме ощущение полного счастья.

– Нам очень трудно будет вот так жить, – задумчиво сказала однажды она, положив голову на плечо Вадима.

Они лежали в постели, расслабленные любовью и выходными, не ощущая течение времени. Катя упорхнула к подруге, телевизор без звука мельтешил какими-то танцами синхронно мигающим огонькам новогодней елки, и даже попугай Гошка в клетке замер, как изваяние, – то ли уже спал, то ли делал вид, подглядывая одним глазом за происходящим в комнате.

– Ты о чем? – все-таки порушил Вадим паузу первым.

– Я об этих отъездах-приездах. – Ирма села, подобрав ноги, и перевела взгляд на лицо мужа, стараясь уловить его реакцию. – Мы так долго не выдержим. Я-то точно не выдержу, Вадим.

Вадим резко сел и посмотрел жене в глаза:

– Ты меня пугаешь, Ирма. И что же следует за твоим «я не выдержу»? И что мне сделать, чтобы ты выдержала, моя девочка, моя сладкая? – Он привлек любимую к себе, стараясь увести разговор в шутейное русло.

Ирма не отстранилась от объятий, но довела начатый разговор до точки невозврата – это она умела. Чмокнула мужа в щеку и шепнула на ушко:

– Тебе надо сменить работу.

– Ты шутишь? – отстранился Вадим. – На что сменить?

– На любую, лишь бы только не этот дальнобой, – мягко, но настойчиво сказала Ирма. – Можно здесь водителем маршрутки, если так уж хочется шоферить. Все же дома как-никак. А можно и водителем «Ниссана», – понизив голос, Ирма, как кошка стала ластиться к мужу.

– Какого «Ниссана»? – спросил удивленный Вадим, – не твоей ли дамской прогулочной коляски? – рассмеялся он.

– Не надо так про «Кисаню», – тем же вкрадчивым голосом шептала Ирма и целовала мужа в шею легкими касаниями губ, – он у нас трудяга. А вообще-то я думаю расширяться и нам будет нужен уже бус, «Кисаня» не потянет, а на бус – водитель. Какой, по твоему профессиональному мнению, лучше брать? «Рено» там, «мерс» или «фольксваген-транспортер»?

Вадим хотел что-то возразить, даже дернулся, но Ирма, упредив, припала жарким поцелуем к его губам и задавила в самом зародыше и его нежелательный ей ответ, да и весь разговор заодно. Ирма была удовлетворена собой, что сумела хотя бы уже начать его. Обозначить пусть пока лишь контур гнобящей ее проблемы. И как умная женщина, любящая своего мужа, она понимала, что на сегодня вполне хватит. Можно заняться любовью. А проблему она решит непременно. Как решала все свои проблемы.

Глава 33

Если бы кто отважился написать универсальные правила, как начать новую жизнь, то главным и единственным пунктом там бы стояло банальное: «Начните жизнь с чистого листа». Но кто из нас готов вот так легко, в одночасье расстаться хотя-бы со старыми вещами? Пусть лежат, авось, пригодятся. Нет, жизнь – она потому и новая, что в ней новый подход к этой самой жизни. И старые вещи здесь просто выбрасывают. А тем более – старые связи, оставив которые, человек рискует когда-нибудь непременно получить укол шилом из мешка, а то и смертельный укус змеи, выползшей из затхлого черепа прошлого.

Звонок на мобильник Ирмы прозвучал, когда они с Вадимом сидели, обнявшись, на диванчике, и смотрели любимый обоими сериал. Ирме звонили часто – человек публичный, связанный с постоянной клиентурой, и она, зацикленная на вредности мобильных телефонов для здоровья, машинально включала голосовую связь. Так же сделала и на этот раз, не отрывая взгляд от экрана телевизора. Из телефона прозвучал отчетливый мужской голос:

– Здравствуй, Ирма! Ты одна? Можешь говорить? Я хочу поздра…»

Вадим почувствовал, как жена напряглась, но не прервала звонок, а лишь убрала голосовую связь. Она довольно долго молча сидела, приложив телефон к уху и, наконец, ответила звонившему голосом с интонациями совершенно незнакомыми Вадиму:

– Магазин откроется только восьмого. Сейчас у меня выходные, так что не звоните мне.

Прежде чем погас дисплей, Вадим краем глаза успел заметить имя звонившего – «Женя» и у него непроизвольно вырвалось ироничное:

– Ты перешла с ним на «вы»? Что ж, и это неплохо, и это успех.

Вадим знал о Евгении Петровиче. Ирма сама ему все рассказала. Вадим стойко перенес ее откровенность и уловил, и зафиксировал нужную для своего душевного спокойствия константу: «Любви в этих отношениях не было».

Должны ли двое, решившие идти дальше по жизни вместе, исповедаться друг другу о своих прожитых жизнях, о бывших любимых или нелюбимых, о партнерах-партнершах случайных-неслучайных? Да нет, конечно. Достаточно уже лишь того, что они верят в любовь друг друга. Все былое при этом списывается в хлам, подводится черта и открывается чистый лист. И вот уже на этом чистом листе любой невинный привет из оставленного за подведенной чертой прошлого способен поставить несмываемую жирную кляксу.

Ирма, терзаемая вспучивающимся в мозгу раздражением, нашла в ответ на реплику мужа явно неподходящие слова:

– Я что, должна запретить ему поздравить меня с Новым Годом?

– Ну, что ты, Ирмулечка! – Вадим с трудом удерживался в тесных ему сейчас рамках спокойствия. – Зачем же так унижать себя? Ты можешь просто заблокировать нежелательного абонента и обезопасить себя от подобных ситуаций. Все очень просто, если человек способен определиться с понятием «нежелательный».

Ирма ничего не ответила и вышла из комнаты. Она стояла перед зеркалом в ванной и смотрела на свое пунцовое лицо, на котором отпечатались и раздражение на весь мир, и неимоверная злость на Женю, вдруг вздумавшего позвонить. Да и на Вадима за его напускную менторность и искусственное спокойствие в ситуации, когда она, не сумев сориентироваться, опустилась до лицемерия.

А более всего Ирма злилась на себя. Но вот тут она не готова была определиться, за что. А в таком состоянии полупризнания своей не то чтобы вины, а, может, всего лишь оплошности, человек обязательно повернет в сторону поиска оправдания себе. И может так статься, что рванет самым, как ему покажется, коротким путем – обвинением того, кто посмел акцентировать внимание на этой вине-оплошности. А в чем обвинять? Да в чем угодно. Можно и «сам дурак», если не витиеват на аргументы.

– Что ты мне тычешь в глаза этим Женей? – Она стояла в дверях комнаты даже красивая в своем гневе, как готов был принять ее возбуждение Вадим. – Я что, скрывала от тебя что-то из своей прошлой жизни?

– А зачем мне твоя прошлая жизнь, Ирма? – зажегся Вадим в ответ. – А тем более – сейчас, когда у нас с тобой есть своя? НАША, понимаешь? Наша жизнь! И в ней не должно быть не то чтобы индивидуальных тайн, а даже недомолвок, ибо от них лежит путь к обману, а дальше – к предательству. Я сознательно избегаю слова «измена», заметь. Я не допускаю, чтобы любящие могли позволить себе поиск «добра от добра». Поэтому, давай закроем эту тему раз и навсегда, Ирма. – Вадим ступил навстречу жене и попытался ее обнять.

Ирма отстранилась. В ее понимании, в этой ситуации должен был кто-то повиниться, просить прощения, давать обещания. Разве она? За что?! Тогда кто? Вадим, выходит? А он-то за что? А почему он отчитывает ее, как нашкодившую девчонку? Какое имеет право? Разве изменила ему?

Эх, люди-человеки, полжизни прожившие! Вам бы в объятья друг друга, да просить прощения в унисон, что глумитесь над Божьей благодатью – любовью. Ведь любите же, любите! А вы вцепились мертвой хваткой каждый в свое собственное «я», возведенное на пьедестал в перманентных битвах с несостоявшимися своими половинками по жизни прожитой. А как же ваше обоюдное понимание о притирке, клятвы о готовности меняться? Ну, там, когда свои смятые пачки сигарет швырнули с балкона? Ведь не курите же! Можете! А тут? Эх, вы!

Не достучались, не докричались до них с небес кураторы и наслали звонок с работы, как епитимью на обоих: «Машина груженная стоит в гараже. Срочно выезжай». Наслали, чтобы попробовали они жить друг без друга. И уехал Вадим ночным автобусом, впервые НЕ ощутив «расставанья маленькую смерть». Ирма тоже не исстрадалась. Даже пожелала счастливого пути мужу, когда тот уже спускался по лестнице:

– Прошвырнись там по своим местам прошлой жизни, кристалик!

Не бывает прощения априори. Кривят душой те, кто прощает наперед будущие грехи. Для прощения необходима просьба о прощении, как о милости дорогого человека. И пока хоть один из двоих способен попросить об этой милости, есть шанс прощению родиться и спасти любовь.

Вадим ждал ее звонка уже на первой секунде после этих слов и каждую секунду на протяжении трех дней, пока не въехал в роуминг мобильной связи. Дальше ждать было бессмысленно. Как бы он хотел поменяться с Ирмой местами! Как бы он легко выпутался из этой ситуацию, упав перед любимой на колени и покаявшись за свою оплошность, что не убрал злополучный номер! Он бы его демонстративно заблокировал у нее на глазах, но на этом притормозил бы полушутовской тон и заглянул чистым взглядом в глаза жены:

– Верь мне, прошу тебя! Я обещаю, что это больше никогда не повторится, и я не дам тебе повода и для капельки ревности. Но ты меня ревнуй немножко все равно, чтобы я знал, что любим тобой в ответ на мою любовь.

Куда спешит слабый пол со своими душевными проблемами? Ну, не в церковь же? К подругам закадычным он спешит.

Ирма сколько могла держала от подруг в тайне свои отношения с Вадимом – сглазить боялась. Но те, конечно, узнали сразу. Городок маленький, Ирма – женщина у всех на виду, да и сцена с розами под ливнем разлетелась в пересказах быстро. Светка неприкрыто завидовала, а Вика, как всегда, выражала демонстративный скепсис. И на этот раз она, как тонкий психолог, сразу раскусила состояние Ирмы, и начала проповедовать безапелляционно:

– И ты поверила в любовь дальнобойщика? – хмыкнула Вика и, выпустив сигаретный дым из ярко накрашенных губ, вальяжно откинулась на спинку кресла. – Ну, это, я скажу вам, похлеще, чем вон то, как Светка поверила в чувства того молокососа своего. Но тот хоть молодой, гормоны шалят, накормил сексом в избытке подругу, а на что способен этот потасканный разносчик триппера?

– Прекрати, Вика! – Светка даже вскочила, увидев, как съежилась Ирма. – Твое мужефобство уже зашкаливает, черт возьми! Ты себя хоть видишь в этот момент? Да ты просто завидуешь ей! Да, да, завидуешь, что любовь у них! У тебя это на лице написано. И поэтому смешна ты и, – Светка запнулась, подбирая слова, – и несчастна! – Она плюхнулась на свое место и прикрыла глаза ладонью.

– Не надо меня защищать, Света, – спокойно сказала Ирма, поднимаясь из-за стола. – Я способна сама себя защитить. А тебе, женское подобие, так скажу на будущее, – обратилась она к Вике, просверлив изумрудами своих глаз зрачки той, – если ты еще хоть одно корявое слово скажешь про моего мужа, я тебе твой поганый язык вырву. Уясни это крепко, гермафродит убогий.

Достав из сумочки сто гривен, Ирма бросила купюру на свою нетронутую тарелку и провожаемая восхищенными взглядам мужчин пошла с гордо поднятой головой, цокая шпильками, к выходу из ресторана.