Текст книги "Дорога в один конец"

Глава 28

Это был один из тех случаев, когда Ангел-Хранитель, почти не таясь, поспорил с Судьбой и направил по только ему одному ведомому направлению жизненную колею Вадима Бута.

Все складывалось, как нельзя лучше. Загрузка сегодня вечером из Краснодара на Москву майонезом. Успевал в пятницу выгрузиться, и высвечивалась возможность, «покаботажив» в выходные по товарным базам Москвы, положить в карман пару сотен долларов. Обратная загрузка возможна не раньше вторника, как сказала диспетчер.

– А, может, желаешь за границу – на Украину? – диспетчер вопросительно подняла глаза от бумаг. Фрахты через возникшие после распада Союза границы были выше, но рейсы длиннее. – Есть загрузка, тоже из Краснодара, запчастями на экскаваторный завод под Киевом. А оттуда уже подгрузим мороженым мясом на Москву.

– А как поселок называется? Ну, где экскаваторный завод? – спросил машинально Вадим, окутываемый теплом нахлынувшего волнения, ибо уже понял, что это рейс в его прошлое.

Он любил возвращаться туда, где однажды побывал, и всякий раз, когда будет выпадать такая возможность, Вадим будет стремиться возвратиться в былое, где пробудившиеся и в секунду воссиявшие фейерверком ассоциации будут так возбуждающе щекотать огрубелые нервы. В такие минуты он ни о чем не будет жалеть. Лишь слегка захмелев от нахлынувших воспоминаний, он с радостью будет возвращаться в настоящее, ибо оно для Вадима всегда будет планкой высшей, чем прошлое. Дальше назад от ташкентского госпиталя и нежных пальцев Рады он в своих воспоминаниях не уходил. Пульсирующая боль в мозгу была сигналом, очерчивающим межу.

– Давайте Украину, – ответил, уже волнуясь, как бы не сорвался вдруг этот рейс.

– Ну, что ж, – диспетчер развернула бланк чистого путевого листа, – твое решение. Ох, эти таможни! Как хорошо было в Союзе. – Понимала, что отправляет Бута в командировку, как минимум, на месяц.

Ангел-Хранитель удовлетворительно улыбнулся. Он милостиво дал возможность Вадиму сделать выбор самому.

Просто, наверное, жить тому, кто научился легко оперировать словами «да» и «нет». Отсекая ими всякую двусмысленность, человек обретает некую свободу, но лишает себя права на вторую попытку. Ибо нет уже веры тому, у кого после «да» возможно «нет», и наоборот – после категорического «нет» вдруг следует снисходительное «да». Категоричность – право сильных и уверенных в себе. Большинство же выбирает вязкую, более-менее комфортную неопределенность, дающую возможность отступать, и следует по жизни под лозунгом: «Никогда не говори никогда».

В омуте подобных противоречий и описывали циркулирующие круги, то приближаясь, то удаляясь от воронки-пропасти, отношения Андрея Лютнева и Людмилы Бут. Андрей как-то вдруг понял, что запал, как говорится, на эту строптивую «амазонку», которая не искала сильного мужского плеча, как большинство женщин, которых он знал. Чувствовал Андрей, что не покорил ее тогда в Трускавце. Наоборот, – это Люда снисходительно позволила взять ему толику себя, не поразив и не удивив особой сексуальностью, но, тем не менее, умудрилась как-то посадить его на зависимость от самой себя. «Неужели и вправду влюбился? – удивлялся непонятно встревоженный слегка Андрей. – Черт! Как беременность у выпускницы! Оно мне надо!»

Не понимал, схвативший, как он думал, бога за бороду, «новый русский», что спасение от этой зависимости одно – бегство. Или женитьба, с надеждой заразить своим сладким недугом новую жену, и тогда, возможно, и возникнет то, что называют взаимной любовью, а с ней и благостное успокоение. Но этим распоряжаются на небесах, и ни за какие деньги не купишь это благо. Творец не торгует им, но награждает достойных.

А зажечь это чувство в новой жене? Ну, что же, – пробуй, баловень и покоритель судьбы! Вот только куда деть бессловесную клушу, что лелеет в вашем семейном гнездышке двоих птенчиков – будущих наследниц результатов деловой хватки отца? А если еще и фирма записана на нее, да и дом – на нее? Проблемы, проблемы. Они валились при таком раскладе по принципу домино и грозили последней костяшкой прихлопнуть само такое понятие, как Андрей Лютнев. Оставалось одно – бегство. Но, как и куда, если он видел Люду каждый день, а не видел, то ощущал, что она совсем рядом, только руку протяни.

Андрей пробовал убегать в кабаки к изощренно искусным в сексе малолеткам, но евроремонтные номера отеля не могли заменить мелькающую в эротических ассоциациях трускавецкую съемную квартиру с убогими совдеповскими обоями. А извивавшееся на нем в экстазе юное существо с торчащими острыми грудями вызывало ощущение, что его насилуют, а он еще за это и деньги немалые платит. Может надо к бабке? Пусть снимет наваждение. Улыбался горько от такого идиотизма. И Андрей Лютнев выбрал неопределенность. Видно, категоричность – это был, увы, не его удел.

Люда заметила прогрессирующий любовный недуг Андрея не сразу. Она терпеть не могла сложных разговоров, поэтому сделала вид, что ничего не было. Вот, как будто, не в Трускавец ездила, а к свекрови на Украину. Этим Люда дала понять, что не просто восстановила очерченный вокруг себя периметр, а возвела стену, хотя и прозрачную.

Ей ничего не надо было от Андрея. Не надо, даже, теперь и внимания со стороны его, которое так льстило поначалу. Вот только, может, мести ему какой за то, что, «попользовавшись», бросил на курорте, как шлюху, и уехал? Дела, видите ли, у него. Шепнуть бы клуше о его «делах» в Трускавце. Вот эту измену Андрея своей жене Люда зафиксировала четко, а в номерах отелей она свечку над ним не держала, да и наплевать ей уже было на это. Не волновали больше его похождения.

Она и вправду, как бы, смыла в деревенской речушке липкий след смешавшегося пота обоюдной измены. И перед мужем искупилась, – вон какой довольный теперь каждый раз. Вот только лично у нее не повторяется больше тот взаимный улет. Не повторяется, почему-то. Но для Люды это второстепенно. Она обрела новые поводки для мужа и еще крепче забила дверь в шкаф со своим «скелетом», а ноющим желанием мести навсегда запечатала свое сердце от любви любого мужчины.

Время шло, и Андрей с Людой, может быть, и излечились бы со временем каждый от своего недуга, если бы не мелькали они постоянно друг перед другом. Уяснив, наконец, что Андрей к ней неравнодушен, Люда с удовольствием накинула и на него поводок, превратив зудящее чувство мести в удовольствие от власти над еще одним мужчиной. Ей удавалось, практически не изменяя мужу, годами держать на привязи своего поклонника и даже не ревновать теперь его к пресловутым малолеткам из кабаков, а тем более к жене.

Жену Андрея Люда презирала за терпимость, за конформизм, за желание и умение жить в золотой клетке, в которой она – Люда никогда бы существовать не смогла – твердо знала. Она презирала и готова была даже ненавидеть, лишь бы только не почувствовать, не дай бог, зависть. Но зависимость держателя золотой клетки от птички, презирающей эту клетку, возносила Люду, и она устояла перед этими низменными чувствами. А вот однажды уже, наверное, дьявол вмешался.

На юбилей к заведующей районо Люда пошла одна. Вадим задержался в рейсе, а тринадцатилетний Ромка был уже вполне самостоятельный. Постоянный подрядчик районного отдела образования Андрей Лютнев пожаловал с женой и двумя девочками-подростками, которые демонстративно висли весь вечер на отце, умиляя мать и раздражая Люду, как ей казалось, неуместной бесцеремонностью. Испорченное настроение она попробовала взбодрить лишней рюмкой.

На любых гулянках подвыпившие мужики липнут, как мухи на мед, к одиноким захмелевшим женщинам. Да и не к одиноким, правду говоря, тоже не прочь, лишь бы поразвязанней была. Люда с удовольствием шла танцевать со всеми приглашавшими ее. Смело кокетничала и реагировала неестественным, искуственным смехом на плоские шутки кавалеров, ловя ревнивый взгляд удивленного ее необычной раскутостью Андрея.

Уловив момент, когда жена вышла, он пригласил Люду на танец. «Извини, Андрюша, мне надо в туалет. Ты пока с дочками своими потанцуй, а там и жена подойдет», – Люда выпячивала ехидство, с головой выдавая окружающим свою неравнодушность то ли к Андрею, то ли к его жене, то ли к его дочерям. Это уже каждый, кто заметил эту сцену, волен был определять сам. И выводы делать свои субъективные, и делиться ими с соседом, запуская липкий, метящий несмываемой грязной меткой, слух.

Отзвуки дойдут и до Вадима, который поморщится от них, как от вони, но жене ничего не скажет. Для него Люда, как жена Цезаря, – всегда вне подозрений. Только со временем, когда станет вопрос о гражданстве и получении паспорта Российской Федерации, Вадим выдаст себя неожиданной для Люды просьбой:

– Прошу тебя, родная! Давай обменяемся на Украину. Это сейчас возможно. Там идет тот же процесс, что и здесь, а мы с тобой, пока еще, граждане Союза. Давай, Люда. Очень тебя прошу. Пойми, дома мы очистимся от этой грязи и начнем новую жизнь.

Но жена нашла аргументы успокоить засуетившегося в поводках мужа. Как член касты государственных служащих, она обязана определиться с гражданством и уже определилась. А Вадиму посоветовала при обмене не забыть сдать свой и второй, так неожиданно нашедшийся паспорт, чтобы не иметь неприятностей. Люда выложила все это мужу уверенно и твердо, закрыв вопрос с возвратом на Украину раз и навсегда. Возможность бесконечно долго ощущать в пальцах поводок, накинутый на шею запавшего на нее Андрея, возбуждала и притягивала намертво оскорбленную натуру. После Трускавца Люда не изменяла мужу, а по заколоченным шкафам в поисках «скелета» Вадим не имел привычки шарить. Он верил жене. Ему так было проще, да и не было у него иного способа не сойти с ума от маяты в долгих рейсах-разлуках.

Что есть измена? Что есть предательство? Плотская ли связь обречена на непрощение, или банальный флирт тоже? Предоставляет ли банальность флирта индульгенцию на снисходительность? Разве не легче понять и простить изнасилование? А если покается виновный? Простите и вам простится? И оставить за собой ПРАВО? И носить его всю жизнь, как револьвер со взведенным курком за пазухой? А если выстрелит? Квиты уже тогда?

Вопросы, вопросы. Не было на них у Вадима ответов. Спасение его от вопросов этих было в том, что НЕ ЛЮБИЛ уже. А от слухов он теперь будет убегать в рейсы. И все останется, как было. Но что-то изменится. Никто из них – ни Вадим, ни Люда, до поры до времени не заметят и не почувствуют, как неслышно оборвутся поводки, чтобы уже очень скоро безболезненно отпустить их друг от друга.

Глава 29

Почти десять лет прошло с тех пор, как уехал Вадим Бут с этого небольшого поселка, где взяла старт их с Людой семейная жизнь. Ничего не изменилось здесь за это время, только поблекло как-то все, вроде, – постарело. Вадим шел по длинной центральной улице, вглядываясь во встречные лица, желая и одновременно боясь, встретить знакомых. В своих возвратах в прожитую жизнь он страшился зацепиться там за какой-нибудь острый крючок случившегося с ним события, которое в прошлом могло, может быть, направить его судьбу по иному руслу. В какой-то мере фаталист по натуре, Вадим не желал трепыхаться в путах мыслей-сомнений. Он ходил в свое прошлое, как в музей.

В небольшом скверике возле административного здания с желто-голубым знаменем на фасаде, – символом местной власти, Вадим присел на лавочку и, не спеша, закурил.

Если бы какой-нибудь социолог попробовал протестировать этого молодого мужчину в расцвете сил, он бы легко понял, что это чистый космополит. И причина такого его мировозрения – дальнобойное ремесло, органически отвергающее границы, как таковые, делая романтиков дорог людьми мира, а не представителями национальных образований, которые зафиксированы на номерных знаках их грузовиков.

Чужая ли теперь это страна? Родная ли теперь та, где живу? Задавая сейчас в раздумьях себе эти вопросы, Вадим Бут находил ясность только в одном. Вот в эту минуту родным для него есть пространство, очерченное кабиной «МАЗа», что терпеливо дожидается хозяина на стоянке возле экскаваторного завода. Два дня назад родным был материнский дом, куда сын заскочил переночевать, а заодно проведать старушку мать, наградив ее, счастливую, успокоением хотя бы на несколько дней. Когда же он возвратится на территорию, проживание на которой гарантировано ему паспортом с двуглавым орлом на имя Бута Вадима Ивановича, родным станет пространство, где обитают жена с сыном, и прописан он сам. Чтобы ощущать нужную ему осознанную зависимость и не ежиться от мнимой или реальной несвободы, этого было вполне достаточно для Вадима.

Рядом присели две девушки и, не обращая внимания на соседа, стали оживленно обсуждать свои фотографии в новеньких синих паспортах с необычным символом на обложке – новым украинским гербом. Вадим прислушался к разговору и уловил, что на Украине сейчас в разгаре обмен паспортов канувшего в лету СССР на паспорта «новой державы Украина».

И тут вдруг какой-то мальчишеский азарт погнал кровь по венам. Вадим поднялся и направился к дверям под вывеской «ПАСПОРТНЫЙ СТОЛ».

– Скажите, что надо для того, чтобы обменять паспорт? – спросил он в окошко, где молоденькая девушка с лейтенантскими погонами на плечах и строгим выражением лица государственного служащего заполняла какие-то бланки.

– Ваш паспорт, пожалуйста.

Вадим протянул свой паспорт, который в свое время сыграл роль закладки в книжке и был обнаружен впоследствии совестливой библиотекаршей.

– Фотографии при вас? – спросила девушка, перелистав страницы паспорта несуществующей уже страны. – Давайте. Ваша паспортистка как раз здесь. Проставит заодно прописку, а семейное положение уже сами отметите в ЗАГСЕ напротив. Проплатите в сберкассе квитанции и зайдете сразу после обеда.

Вадим уже и не рад был, что затеял эту авантюру. Какая прописка, когда он давно уехал отсюда? Ох, вычислят! Ну, влип! Но он не терпел неясности и привык доводить все начатое до конца.

Синяя книжица с тиснутым золотом «тризубом» на обложке резко пахла типографской краской. Вадим развернул страницы. Ниже штампа прописки в общежитии строительного треста стояла дата выписки: «25 декабря 1986 года». «Сколько же это я без прописки живу?» – улыбнулся Вадим и уверенным шагом направился в ЗАГС узаконить и свой семейный статус заодно – жене приятно будет.

Без свидетельства о браке худая дама в парике каштанового цвета поначалу отказалась пойти навстречу немного странному, по ее разумению, мужчине.

– Признаюсь, удивлена, – сказала она, раскрывая большую прошнурованную книгу. – Обычно при замене паспортов штамп о браке стараются не ставить. В каком году вы расписывались?

Вадим назвал дату.

– Ну, что ж, давайте ваш паспорт. По-доброму завидую вашей жене.

Вадим вышел на улицу в приподнятом настроении. Как будто стал участником то ли веселого розыгрыша, то ли удачного приключения. Решил поделиться с Людой, а заодно сказать, что загрузка послезавтра из Пырятина морожеными коровьими полутушами на Москву.

Кабины переговорного пункта на телеграфе были пустые и со школьной учительской соединили быстро. «Людмила Николаевна отпросилась после третьего урока. Позвоните на домашний, она наверняка уже дома», – ответили. Вадим написал на листике номер своего домашнего телефона и протянул телеграфистке. Та взглядом указала на кабину. В трубке послышался голос сына:

– Это ты папа? Как твои дела? У нас все нормально. Мама в школе. Минуту назад звонила, что задержится. Ты скоро домой? К бабушке заезжал? Как она?

Ромка прострочил информацию скороговоркой, привычно экономя отцу деньги за междугород.

– Все хорошо, Рома. Выгрузился. Послезавтра отсюда гружусь на Москву, а оттуда уже домой. Бабушка привет передавала. Ты бы ей написал.

– Ладно, ладно, папа. Я спешу на тренировку. Позвони маме в школу. Пока.

В трубке казенно зачастили гудки.

«Вот и поделился хохмой», – грустно улыбнулся Вадим. Настроения как не бывало. Но мало того, – он почувствовал, что перед ним вдруг, как из липкого, удушливого тумана, стал проявляться костлявый силуэт – непререкаемый свидетель измены, подлости и предательства.

Вадим, покоряясь холодной, знобящей решимости, подошел к стойке, написал на листике еще два номера и протянул девушке. Разглядывая невидящим взглядом трещины на старом линолеуме, терпеливо и обреченно ждал, когда телеграфистка назовет номер кабины. Или не назовет. Поднял голову и уловил ее взгляд. Та отрицательно покачала головой. Ни рабочий телефон Андрея, ни новая крутая забава его – спутниковый мобильный, не отвечали.

Как легко одним неожиданным касанием можно сбить душевное равновесие. И как трудно, а иногда и невозможно уже, бывает его восстановить. Было одно слабенькое утешение, – не домой, еще, грузился Вадим. В предстоящей двухнедельной отсрочке, с крюком через Москву, надеялся возобновить порушенный баланс души и нащупать новую реперную точку, уцепившись за которую, сможет остановить медленное разрушение всего и вся. Но, наверное, есть великое милосердие в том, чтобы добить обреченного, корчащегося в неимоверных муках и этим избавить его от страданий.

Пограничный переход Бачевск – Троебортное уже успел прославиться среди дальнобойщиков непомерными поборами. Как маленький плюс отметил Вадим то, что украинская сторона собрала «дань» без лишних придирок и хамства. «Ну, у своих-то мы быстренько справимся, – лелеял он надежду, – под российскими номерами, все таки, машина».

Российский таможенник, небрежно сметя полагающуюся купюру-«дань» в ящик стола, взглянул на провозные документы и буркнул:

– В седьмой вагончик ветеринарного контроля, потом сюда.

Толстый ветеринарный инспектор перетирал двигающимися челюстями какой-то харч во рту, втупившись в мигающий нудящий телевизор. Резко пахло чесноком. «Улицы разбитых фонарей», – машинально отметил возню на экране Вадим и положил документы на стол.

– Что везем? – не поворачивая головы, спросил толстый.

– Мороженые говяжьи полутуши, – ответил Вадим и достал с бумажника десять долларов.

Ветеринар проворно повернулся и стал рассматривать документы. Толстые щеки его вдруг покраснели, и губы растянулись в подобие улыбки:

– А у тебя проблемы, хохол.

– Посмотри номера, – Вадим нервно ткнул пальцем в документы, – машина российская, так что выбирай выражение.

– A-а, Краснодарский Край, – протянул толстый. – То-то акцент у тебя. Но тем не менее. У тебя проблемы, земляк, – констатировал он торжественно и полез в ящик стола. Положил перед Вадимом ксерокопию какого-то документа. С ноткой удовлетворения объявил:

– С сегодняшнего дня ввоз мяса в Россию из Украины временно приостановлен. Приказ возвращать назад в страну отгрузки. Так что придется тебе, земляк, разворачивать оглобли на, куда там? – Он взглянул опять в документы и протянул по складам: «Пы-ря-тын». Но есть вариант, – многозначительно выдал ветеринар и опять уставился в мигающий экран, ожидая реакцию жертвы на предложение.

– Сколько ты хочешь? – Вадим еле сдержался, чтобы не выпалить: «Сколько ты хочешь на лапу, жаба?» Он выходил из себя, когда эти гнусные мздоимцы еще начинали и куражиться, пытаясь вознести свою значимость. – Сколько ты хочешь? Говори короче и без выпендрежа – тошно смотреть.

Толстый небрежно чиркнул карандашом на клочке бумаги: «200$».

– У тебя здесь есть междугород? – Вадим кивнул на телефон. – Нужно с боссом созвониться.

– Давай пять баксов.

– Давай номер, он перезвонит. – Вадима коробила алчность этой гниды.

Андрей отозвался сразу и через минуту перезвонил. Вадим объяснил ему ситуацию, не видя в ней проблемы, так как деньги у него на взятку были, и еще хватало на солярку до Москвы. А там за фрахт рассчитывались наличными. Ему нужно было согласие Андрея на две «сотки». При этом намеревался сторговаться с ветеринаром и оставить себе хоть долларов пятьдесят. Это была обычная практика.

Но что-то пошло не так. Андрей вдруг резко перебил:

– Ну, хватит мне гнать эту твою вечную пургу о поборах! Договариваетесь там! Наверное, уже в Белых Берегах на стоянке стоишь и разводишь меня! С какого числа запрет? С сегодняшнего? Не имеют права не пропустить! Это развод чистой воды! Заплатишь – с твоей зарплаты удержу! Все.

– За «сотку» оформишь? – после продолжительной паузы спросил Вадим ветеринара, спутывая себя злостью, чтобы не попросить.

Жирная красная морда того даже не повернулась:

– Здесь не базар, земляк.

Вадим сгреб документы и со злой решимостью направился к таможеннику. Тот вопросительно поднял глаза:

– Что? Оформляем возврат? Ты хорошо подумал?

Вадим чувствовал, как приятная волна успокоения смывала запекшуюся пену вскипевшего адреналина. Так было всегда, когда он принимал решение. Сказал, чуть ли не снисходительно, таможеннику:

– Делай свою работу, я ведь тебе уже заплатил, не так ли?

Украинский переход отказался принимать возврат и несколько рефрижераторов надолго зависли на длинной нейтральной полосе между пограничными постами бывших «республик-сестер». Когда из двоих фургонов, которые простояли на жаре с отказавшими морозильными установками, начало пованивать, и засочился трупный яд, водители попытались вырваться из плена, отцепив обреченные фуры. Но шоферов с одними тягачами не выпустили. Тогда они бросили и тягачи и перебрались через границу, кто как сумел. Вадим, например, – в роли второго водителя усатого дальнобойщика в соломенном брыле – символе Полтавщины, заплатив коллеге за риск двадцать баксов и предъявив украинским пограничникам свой новый паспорт с «тризубом».

Он не стал дожидаться агонии, когда полезут черви из под уплотнений его рефрижератора. Позвонил Лютневу и спокойно поведал, что все документы оставляет в машине, топлива для холодильной установки хватит минимум на трое суток, автопоезд на нейтральной полосе в числе нескольких таких же «невезучих». Если босс хочет спасти груз и машину, пускай выезжает, а Вадима Бута считает уволенным по собственному желанию. А то и – по статье, это уже как ему будет угодно.

Паспорт с двуглавым орлом на обложке на имя Бута Вадима Ивановича Андрей Лютнев найдет в кабине «МАЗа». Вадим Бут не терпел полумер, он был способен сжигать мосты и не оглядываться на их обломки…

…Платный зал ожидания на киевском вокзале был вполне комфортным, так что удалось даже вздремнуть. Мобильник пискнул сигналом о разряде батареи и разбудил. «Ого, почти восемь утра!» – сразу взбодрился Вадим и спешно набрал мобильный номер начальника колонны.

– Доброе утро, Василий Ефимович. Тут такое дело. – Вадим напрягся, как перед броском. – Могу сесть на подмену, если есть свободная машина.

– Привет, Вадим. Что это ты вдруг? А как же принцип твой на чужие не садиться? – с долей ехидства спросил начальник колонны.

– Да вот… – замялся Вадим, чувствуя, как покрывается испариной то ли от неловкости ситуации, то ли от ломающей тело простуды.

– Ладно, ладно, – послышалось примирительно в трубке. – Давай выезжай. К концу дня будешь?

– Я уже на вокзале в Киеве.

– Отлично. Здесь Сысоев с подакцизом на Москву из Италии. Пойдете в четыре руки, чтобы взять под конвоем за смену расстояние от границы до Москвы. Оплата каждому, как одному. Я думаю, за недельку обернетесь, а там и твоя машина вернется из Швеции. Ну, что, лады? Ну, и прекрасно. Давай подъезжай.

«Наверное, это и лучше, что вдвоем, – подумал Вадим, подстраивая себя под ситуацию, – простуда неделю промучит, как минимум»…