Текст книги "Дорога в один конец"

Глава 4

Увеселительному заведению «Гранд», забуявшему на компосте из захиревшего советского районного ресторана, по провинциальной классификации смело можно было дать все пять звезд. Это был тот случай, когда приватизированная за копейки советская госсобственность попала в руки человеку, по праву, относящемуся к тем десяти процентам человеческой биомассы, которые и орудуют рыночными рычагами в цивилизованном мире.

При поздней, уже издыхающей совдепии, эти, так называемые, «кооператоры» накормили, обули и одели доведенный до скотства плановой экономикой «советский народ». При этом они потянули за собой тех, кто знал цену своим знаниям, рукам, мастерству и выбросил из головы совковый стереотип о неприемлемости работы «на дядю». Вот «на государство» – это не унизительно для «советских», у которых – «своя гордость», как нудила с полос газетной шелухи пропаганда. А «на дядю» – «Никада-а-а!» Но нормальный «дядя» за хорошо сделанную работу платил не трухлявыми рублями с обликом вождя мирового пролетариата, а зелеными купюрами бывшего потенциального врага номер один – США. И в этих деньгах, обеспеченных всей мощью и достатком могучей мировой державы, уже можно было сохранить результат своего нелегкого труда на этого «дядю».

И потянулись неспившиеся и сбросившие идеологические шоры с глаз за этими десятью процентами предприимчивых в рыночную экономику и «лихие девяностые». Не все прошли это сито. Далеко не все.

Когда Ирма прямо впорхнула в зал ресторана, немногочисленные еще посетители дружно повернули головы на резкий шелест дверных штор-жалюзи. Кроме Светы и Вики, вряд ли кто из провожавших взглядом Ирму, пока та шла к столику, мог дать ей ее сороковник. Ситцевое платьице выше колен, босоножки на низком ходу, легкомысленный хвостик русых волос на макушке. Даже солнцезащитные очки и сумочка от «Giordgio Armani» не нарушали гармонию простоты в этом, так сказать, «прикиде». Именно так – на подростковом сленге, а не иначе, наиболее точно можно было охарактеризовать этот «полет фантазии» в одежде.

– А ты говорила, она ушла в депрессию, – удивленно кивнула стильной прической в сторону Ирмы Вика и, наклонившись к Светке, шепнула с восхищением, слегка разбавленным нотками зависти:

– Вот уж обрела полную свободу, так обрела.

– Привет, подруги! О чем шепчетесь? Диссонирую с вашими нарядами? Катька бы меня убила, если бы увидела, – хохотнула Ирма. – Что? Моветон? Или как там по более современному – не комильфо?

– Ба-а, Ирма! Ты и вправду, ну, прямо на всем ходу, развернулась жить в сторону от старости. А тебе еще и до зрелости далеко, – подхватила Светка веселый настрой подруги, выпустив из полных губ соломинку, через которую тянула свой любимый «Крем Брюле Мартини».

– Ой, да ну его все на фиг! – Ирма сдвинула очки поближе к хвостику волос на макушке и плюхнулась в кресло. – Не поверите. Открыла шкаф, посовала плечики с нарядами и пригорюнилась: прически нет, макияжа нет, маникюра нет, на улице жара и два часа пополудни – какое тут вечернее платье со шпильками! Думала вообще в джинсах идти. А что? В этом «Париже» Винницкой области вряд ли Ален Делон с Роми Шнайдер пристыдят нас за отсутствие дресс-кода, не так ли, девки? – подмигнула подругам Ирма и, откинувшись на спинку кресла, достала из сумочки сигареты.

Вика со Светой переглянулись. Они почувствовали напускную веселость подруги. Наступившую паузу прервала девушка-официантка:

– Добрый день! Что будете заказывать?

У трех подружек не было какого-то конкретного дня недели для похода в это полюбившееся им увеселительное заведение, хотя наведывались сюда частенько. Обычно это выходило спонтанно. Кто-то вдруг захандрил и решил поплакаться, или наоборот – поделиться радостью неожиданной. С кем еще, как не с близкой подругой или подругами посекретничать. Но в этом тройственном альянсе, при обсуждении чего-то или кого-то, всеобщего одобрямса не наблюдалось. Всегда выискивался оппонент. И всегда кто-то оставался при своем мнении, но не выражал свою «оппозиционность» с упертостью осла, дабы не обидеть остальных. За годы общения женщины научились чувствовать грани, за которыми существовала опасность разрушения их мирка, без которого в этом провинциальном городке жизнь для них превратилась бы в пресное существование.

Теория о притягивающихся противоположностях обрела свое подтверждение в дружбе этих трех, таких разных по своему характеру, женщин. Флегматичная и даже в чем то инфантильная Света резко контрастировала с импульсивной, самолюбивой и пробивной Ирмой. А между ними, и даже иногда – над ними, восседала, как Снежная Королева над Каем и Гердой, в образе рассудительной и бывалой женщины, Вика.

– Видела, Ирма, на днях твоего, – запустила тему разговора, не отрываясь от коктейля, Светка, когда официантка ушла выполнять заказ.

– Которого? – машинально вырвалось у Ирмы, у которой все еще зудило в душе раздражение от сегодняшней встречи с когда-то несостоявшейся своей половинкой. «Боже! Какая же дура была! Какая дура!» – подумала, злясь на себя. Но почувствовала неоднозначный намек в своем вопросе и уже с улыбкой уточнила у занятой своим коктейлем Светы:

– Бориса, что ли? Ну, и как он?

– Ухоженным мне показался. Наверное, та дама, с которой был, старается. Я по горячим следам навела о ней справки, интересно ведь. Так вот. Вдова, сын в армии, дочь закончила восьмой класс. Частный домик где-то на той улочке, что мимо базара к озеру идет. На базаре она и приторговывает чем-то, на то и живет, видимо. Борис перебрался к ней, а комнату в общежитии сдал кому-то.

– А она у него приватизированная? – спросила как-то не в тему Вика.

– Если бы не я, если бы не занялась я в свое время этим вопросом, под забором бы жил, – сказала холодно Ирма. Взяла тонкими пальцами изящный бокал с вином и, пригубив, поставила аккуратно на салфетку.

– Это мои алименты ему – начальнику великому на дохлом заводе со стодолларовой зарплатой, – выдала презрительно сквозь зубы.

– Да нет, Ирма. Мой Гриша говорил, что нашелся какой-то инвестор, купил импортную линию и теперь даже в Россию соки отправляют.

– Ой, да ладно тебе, Светка! Если бы платили, как положено, – не прозябал бы в общаге, моими нервами приватизированной, а купил хотя бы однокомнатную «хрущевку». Да ему плевать на деньги, как, впрочем, и на семью – от бедности привык у себя в селе обходиться малым. Он тешился и, видимо, до сих пор тешится должностью своей, раз сидит сиднем на одном месте. Наверное, на старости лет будет разглядывать свою трудовую книжку и гордиться единственной записью в ней, запивая сухарик жиденьким чайком. Его пенсии, заработанной на том заводе и на той должности, как раз на это хватит. Он ни заработать, ни скопить неспособен – ничтожество. Зато Борисом Ивановичем кличут, а как же! Начальник! Прямо Генри Форд на уездном консервном гиганте!

– Да ну его к черту, Ирма, – отозвалась Вика, заметив приближающуюся официантку и гася не в ту степь подавшийся разговор. – Давай выпьем за его дочь Катю, которую воспитала и подняла в одиночку ты – умная и рассудительная ее мать. Пусть будет дочери твоей легкой дорожка в дальнейшую жизнь.

– И я присоединяюсь, Ирмуля, – прижалась щекой к подруге Светка. – Давайте выпьем за Катюшу. Ты прости меня – дуру. Честное слово, никак не хотела испортить тебе настроение, а тем более – обидеть. Больше ни слова о мужчинах, обещаю!

– Ой, ой, ой! Ты – да чтобы целую минуту не думать о мужиках? – рассмеялась Ирма. – Ладно, девчонки! За моего выросшего ребенка. Пусть у нее все получится. И у ваших тоже.

Они пригубили бокалы.

Явившийся на эстраду лабух пощелкал клавишами на аппаратуре и запустил какой-то легкомысленный блюз из динамиков, настраивая посетителей на явно фривольную атмосферу. Официантка принесла заказы, пожелала женской компании приятного аппетита и упорхнула.

Светка, нерадикально сменив тему, стала щебетать о своем Стасике, Мальчик, с малолетства подсевший на компьютерные стрелялки, заразился военным духом и к переломному возрасту твердо, как заявлял родителям, уверился в своем армейском призвании. Предприимчивый отец не стал докапываться, детство ли в заднице играет у сына или гены запорожского казака, а также дожидаться, когда дите завязнет в компании какой-нибудь нехорошей, и пристроил отпрыска в Киевский военный лицей. К всеобщему удивлению родни, подростку Стасику казарменная жизнь пришлась по душе, и этим он практически освободил родителей от обузы воспитания старшего чада. Младшему Максу, как он требовал себя называть, Стасика упорно, до назойливости, ставили в пример. Тот в ответ отпустил длинные волосы и увлекся рок-музыкой в стиле хеви-метал, а старшего брата величал «дурным солдафоном».

Где то в тот период и появилась у Гриши пассия. А может и раньше была, но засветить он ее решил, когда обязанности семейные посчитал исполненными и исчерпанными. А что? За будущее сына спокоен, жена при квартире и не бедствует, хоть нигде и не работает. Сам-то он практически перебрался на съемное жилье в Винницу, где имел магазинчик туристических принадлежностей да сезонный аттракционный бизнес небольшой.

Упреждая справедливую истерику жены по поводу случайно выявленной супружеской измены, практичный во всех отношениях Григорий сам приоткрыл занавес над реальным состоянием их со Светой супружеских дел. Не дав, не так уже и ошарашенной (удивился), жене устроить скандал, сразу же предложил ей сделку, от которой повязанная беззаботной жизнью супруга сил отказаться не нашла. Это Светка подругам будет заливать, что при разводе заставила «неверного» платить достойные алименты и себе, и сыну. На самом деле, Григорий никак не изменил юридически свое семейное положение. Он просто за ежемесячную плату покупал себе полную свободу от Светки и оглашался разведенным. Справедливости ради надо заметить – жене подобную свободу Гриша бросил бесплатно.

Светка, как поступают в таких случаях большинство обиженных и недалеких жен, решила, не откладывая в долгий ящик, первым попавшим, с чуть ли не тинейджером, адюльтером разбередить ревность в сердце коварного муженька. Но Гриша в один из приездов, бросив на стол ежемесячную пачку «алиментов», лишь заметил с ухмылкой:

– Светка, ты баба еще красивая и, наверное, рано еще тебе ублажать лишь одних старперов на курортах. Но пойми, дорогая, – здесь провинция, и твоя сексуальная экстравагантность может быть неправильно истолкована. И в первую очередь твоими же подругами. А уж далекая от красоты женская часть этого городка от зависти, так прямо, растерзает тебя.

Вот так по-иезуитски перевел все на шутку гад. Ночь проплакала. А уж Вика с Ирмой поизгалялись да потешились. Хотя Ирма-то могла и помолчать. Сама с младшим за себя водилась несколько лет, даже из семьи дергала, когда женился на другой. Невтерпеж, видимо, было. Прибегал, хвалилась. Но вернулся, увы, туда, где ему, по всей вероятности, комфортнее было.

Так и Гриша. Оставил деньги и уехал на свою съемную квартиру к своей незаконной «съемной» жене. Ведь с любовницами не живут, не таясь. Не таясь, живут только с женами.

Глава 5

Какие бы темы не перетирали собравшиеся посудачить женщины, ощущавшие себя свободными от семейных уз, все равно нить разговора то и дело уводила к главной теме – о противоположном поле. Впрочем, и в мужской компании не всегда разберешь, что доминирует – бесконечные бредни о работе, вездесущая политика или вечный женский вопрос. Вот и компания из четырех разномастных и разновозрастных то ли парней, то ли мужчин, то ли мужиков, заняв свободную кабинку с явным намерением кутнуть, то и дело бросала взгляды через зал на необремененных обручальными кольцами дам.

Сидевшая спиной к кабинке Светка, заметив у Вики тень брезгливости на тонких губах, повернулась, на меже нескромности просканировала взглядом раздражителей подруги, и выдала результат:

– А по мне, так один очень даже ничего.

Ирма взглянула в сторону кабинки и рассмеялась:

– Спиной ты их взгляды чувствуешь, что ли?

– Когда раздевает глазами, чувствую, – на полном серьезе ответила Светка, смело, чуть ли не с вызовом глядя в глаза подруги, – но меня это никак не заводит. Вот когда, краснея, он отводит взгляд, да не один раз, – это, по меньшей мере, интригует. А из секса любовь не родится.

Вика стерла с лица брезгливость смехом:

– Ха-ха-ха! Это ты уяснила, когда наставляла Гришке рога с тем сопляком?

– Ну, да, – невозмутимо ответила Светка, рассмешив уже и Ирму. – Попрыгал, потея, с полминуты. Так и хотелось спросить: «Что это было?» Но он и сам был ошарашен. Видно, подумал: «Ну-у, бли-ин! Онанизмом и то лучше!»

Так и покатились со смеху. Компания в кабинке, восприняв хохот, как насмешку в свой адрес, потеряла интерес к противоположному полу и принялась за водку.

– Ну, а как твой Гена Петрович? Теперь-то уже никуда не денется. Придется ему, хотя бы, до утра оставаться. Одна ты в квартире теперь, без дочери. Не отделается залетом на часок с коробкой конфет и цветами.

Ирма ясно ощутила подковырку. Значит, достала Вика подругу. Заимела право Светка на ответный укол. Почему поддела Ирму? А кого же? Не Вику же – рафинированную в своем мужефобстве. Пробовали, и не раз, пощекотать намеком на лесбийские наклонности. Не реагирует. Или твердокожая такая, или, и вправду, не видит в этом греха, подчеркивая свою исключительность.

Далось же Светке это «Гена». Вообще-то, «вечного претендента» (тоже Светкино определение) звали Евгений Петрович. И по годам и статью (полноват), и должностью (прокурор соседнего района) он не подходил под определение «Гена», а тем более – «Женя». В свое время Ирма, со смехом, как привыкли подруги обсуждать свои романтические приключения, рассказала, как затруднительно ей называть его Женей. Ассоциации с девочкой в бантиках вызывает, потому что. «Вот я ему и говорю, что давай, мол, буду звать тебя Геной. А в голове все крутилось – «крокодилом Геной».

Вика со Светой ползали от смеха тогда. А Ирма, раскрывая такие интимные подробности, думала поразить подруг намеком, как далеко зашли у нее отношения с прокурором. Похвастаться, что скоро, может так статься, «прокуроршей» сделается. Поспешила, как оказалось. Вот и приходиться давить смехом горечь от этого, увы, точного определения – «вечный претендент» на руку и сердце ее. Ну, надо признаться, – на сердце вряд ли. Прожила уже полжизни без любви и уберегла это сердце, пройдя семейные передряги, может, как раз и благодаря тому, что не любила. А Катенька у нее получилась и без любовных страстей. Пусть Светка ищет эту сладкую болезнь под снисходительным надзором мужа-двоеженца. «Алиментов» Гришиных ей хватает на эти фантазии, а болезненным честолюбием, переходящим в тщеславие, не поражена подруга. А вот она – Ирма, видимо, таки прозевала тогда эту грань.

В этом самом ресторане впервые и увиделись они с Евгением Петровичем три года назад на юбилее, как оказалось, их общей знакомой. Ирма выглядела шикарно в новом вечернем платье из тонкого, облегающего шелка цвета лазури. Еле подобрали с Катей тогда комплект нижнего белья, чтобы оно лишь тонким намеком обозначалось под нежной гладью дорогой ткани.

Слегка захмелевшая от шампанского и осознания своей нравящейся самой себе сексуальности, Ирма танцевала раскованно, даже вызывающе, и мужчины, украдкой от своих половинок, то и дело скользили взглядами по извивающейся в танце стройной фигуре. Подстегнутая общим вниманием и необремененная ревностной опекой – была на тот момент абсолютно свободна в отношениях, Ирма стала, прямо, звездой вечера, когда согласилась принять участие в конкурсе караоке. На другой день Катюша сняла польщенной матери ее мигрень от вчерашнего избытка шампанского восхищенным рассказом, как специально зашла с подружкой в фойе ресторана, чтобы через дверь, тайком, полюбоваться роскошной молодой женщиной, исполнявшей «Одинокую волчицу» – тогдашний хит сезона.

– Ты, мама, была прямо как Барбара Стрейзанд с ее «Woman In Lowe»! Правда, немного тема другая, но ты была неподражаема. Прямо женщина-вамп! – Катя взяла плойку, как микрофон, и, пританцовывая, запела, исказив для большей комичности до неузнаваемости голос:

 
«Кто хотел взаимности добиться,
Перебрали тысячу причин.
Просто одинокая волчица
Ищет своего среди мужчин».
 

– Ой, да ладно тебе, – делала гримасу на лице Ирма, прижимая ко лбу мокрое полотенце, а самой было приятно. Она себе понравилась вчера.

Он почти все быстрые танцы протупал невытиевато недалеко от Ирмы, стараясь сместиться поближе – это она усекла. Среднего роста, ежик волос с проседью на правильной формы черепе без залысин. Дорогие наручные часы гармонировали с выстреливавшим периодически огоньки брильянтом на безымянном пальце правой руки. «Лет под пятьдесят, – подумала Ирма. – Довольно импозантный. Подозрительно долго сам вытанцовывает. Без жены, что ли?» Этого мужчину, по ее вкусу, можно было бы посчитать даже красивым, если бы не обернутый галстуком от Brioni пивной животик, распахнувший пиджак дорогого костюма.

Разухабистую «семь сорок» сменил вальс, и с первыми его нотами он шагнул к Ирме, опережая зазевавшегося конкурента в кастинге на «своего среди мужчин» для «одинокой волчицы».

– Разрешите?

Ирма молча положила руку мужчине на плечо и, слегка вздрогнув от прикосновения его руки к талии, закачалась под приятную музыку, отдыхая от быстрого танца. Вспотевшее тело восприняло шелк под ладонью мужчины, как касание льда. «Господи! Неужели и от меня вот так же разит потом?» – подумала Ирма, напрягаясь, и вдруг спросила:

– А вы можете вальсировать?

Мужчина молча подхватил ее и закружил в вальсе, раздвигая по залу круг шевелящихся в танце пар. Набегавший воздух поднимал невесомый шелк и охлаждал разгоряченное тело, мимолетом оголяя стройные ноги молодой женщины. И скоро они стали центром внимания – прекрасная победительница в караоке и довольно подвижный при своей комплекции и возрасту ее партнер. Когда вальс закончился, уставшая Ирма, сделав элегантный поклон на аплодисменты зала, поблагодарила мужчину и намерилась идти за столик. Но не тут то было.

– Позвольте еще танец, – сказал он, не отпуская ее руки, лишь только из динамиков полилась медленная мелодия, – а то чувствую, что отпущу вас, и вечер для меня закончится.

– Это почему же? – вливаясь в медленный ритм музыки, спросила слегка заинтригованная Ирма.

– А много желающих потанцевать с вами. Не достоюсь в очереди.

– А вы без очереди. – Кокетливо наклонила голову Ирма. – Не верится мне, что вы из тех, кто способен стоять в очередях.

Если бы не это «способен», слова этой женщины впору было принять за комплимент.

– Вы правильно подметили. Я не из тех, кто стоит в очередях, – ответил мужчина, и в его интонации Ирма уловила нотку раздражения. «Ну, все, – подумала. – Как скучно. Сейчас клеится начнет. Последуют понты да банальности, граничащие с пошлостью. Эх, а ну я ему с упреждением – банальностью на банальность».

– Смотрю, все сами танцуете. А где ваша половинка? – Ирма хотела сказать «жена», но почувствовала, что будет выглядеть в глазах пятидесятилетнего мужика несовершеннолетней дурочкой.

– А у меня нет половинки, – ответил просто мужчина, и Ирма почувствовала, что он говорит правду. – Нет, как нет ее и у вас.

– Вы экстрасенс или, может, сыщик?

– А вы проницательны, – сказал мужчина и посмотрел долгим взглядом в смеющиеся глаза Ирмы.

Музыка закончилась, и тамада пригласил гостей к столу. Ирма поблагодарила партнера и заспешила в туалет. Вернувшись в зал, она поискала его взглядом среди уже крепко подпитых гостей, но не нашла. Слегка раздосадованная, она направилась к своему месту, как вдруг услышала за спиной:

– Подождите минуточку, Ирма.

Ирма обернулась и увидела перед собой знакомое, но уже озабоченное лицо. Мужчина отвел ее в сторонку и сказал:

– Мне надо строчно ехать. Дела, знаете. Мы с вами не успели толком поговорить. Я после стола планировал танец без очереди. – Он улыбнулся. – Просить номер вашего телефона, простите, как-то по-детски. Ирма, я оставлю вам свою визитную карточку. Позвоните мне, скажем, завтра, хорошо?

Он сунул в ладонь женщины визитку и, не оглядываясь, направился к выходу.

Ошарашенная Ирма взглянула на красочный кусок картона.

«Шостак Евгений Петрович. Прокурор» И номера контактных телефонов.

Глава 6

За все в жизни приходится платить – избитая, но не перестающая от этого быть неоспоримой, истина. Вопрос лишь в соизмеримости цены. Человек, по любви вплевшийся в Узы Гименея, однозначно заплатит, пусть не меньшую, но в его понимании – соизмеримую цену при крушении брака. Ибо все же любил. Пусть не зажег ответный огонь в сердце объекта обожания, и неподдерживаемое любовное пламя угасло со временем, но оно горело, светило и грело. И будет человек в одиночестве с нежной грустью вспоминать счастливые мгновенья и этим со временем угасит боль от обиды. Что поделаешь, – она (он) ведь не любил (не любила). И даже легкая нотка жалости к бывшему (бывшей) кольнет в сердце иногда.

Тот, кто накинул на себя брачные узы по расчету, заплатит несоизмеримо больше. У таких браков запас прочности еще меньше. По расчету – значит, стоял перед выбором. Метался, колебался, но все же сделал его и теперь за все в ответе сам. Болезненно и страшно осознание своей ошибки и утешиться, увы, нечем.

А любивший человек не стоял перед выбором. Он, как сомнамбула, пошел на зов не инстинкта, а Божьей благодати. Пробыл в этом анабиозе сколько смог, и не заметил, как проснулся, – любовь ушла. Ну, что ж. Можно и нужно жить дальше. Ведь ты не обделен. Ты уже попробовал это. Мало того – ты на всякий случай получил прививку от случайности. Теперь ты можешь заразиться этой болезнью только сознательно. А это немалая компенсация за перенесенные страдания, и, значит, платеж твой стал соизмерим.

Три дня промаялась в раздумьях молодой специалист-технолог Ирма Гроец и уступила Борису Холоду, утешив себя иллюзией, что сумела принять важное жизненное решение. Приняла верховенство человека противоположной стати во всем, даже не ведая, что должна получить взамен за эту жертву. Счастье, благополучие? Ну, и любовь, наверное? А как же в семье без любви? Что ж, – все верно. Только не уяснила еще молоденькая девушка, вследствие жизненной неопытности, что не любовь рождается от брака, а брак – от любви. Все остальные соединения, воссоединения, альянсы, мезальянсы и союзы там всякие на небесах не освящаются. Даже если временные попутчики по жизни и отыграют обряд венчания. Не по любви, потому что, а всего лишь по согласию сторон сей союз.

Перед росписью, уже ставшая женщиной и немного удивленная какой-то, прямо, тривиальностью произошедшего, Ирма спросила робко будущего мужа, прижимаясь к его сильному плечу:

– Ты меня любишь?

– Не любил бы – убил бы, – буркнул Борис, вроде, как и в шутку. Повернулся спиной. – Спи. Завтра хлопотный день.

На другой день, во время росписи, на вопрос: «Согласны ли вы, Ирма Станиславовна Гроец, взять в мужья Холода Бориса Степановича?», Ирма твердо ответила: «Да».

– Какую фамилию хотите взять? – торжественно продолжила формальности представитель государства.

– Холод, – ответил Борис.

– Гроец, – ответила Ирма.

Никто не заметил попытку, нет, не бунта, а, всего лишь, робкого проявления недовольства на еще только спускающемся на воду семейном корабле. Хладнокровный Борис лишь вопросительно взглянул на Ирму, а распорядитель церемонии посчитала это решение между молодоженами согласованным.

– Почему не сказала, что не хочешь менять фамилию? – спросил позже бесстрастным голосом муж, как будто и не нуждался в ответе.

– Да ну его. Меняй потом документы. Да и холодная твоя фамилия, – попробовала отшутиться Ирма, – мне не подходит. Я теплокровная.

– Что-то я не заметил, – пробубнил Борис и закрыл тему навсегда.

Даже когда Ирма запишет новорожденную дочь на свою фамилию, муж промолчит. Именем Катя назовет дочь он.

Легко, без натяга, с зазором, вошли пальцы в отверстия обручальных колец. Только тонкий, изящный пальчик Ирмы слегка дрожал. Там – на небесах, все видели наперед. Поэтому венчания не будет. Смущенные их Ангелы-Хранители не позволили упасть лишнему греху на несмышленные души, оставляя обоим право на еще всего лишь одну попытку – последний шанс на любовь.

Семейная жизнь Ирмы и Бориса началась в эпоху больших перемен. Огромная, заболевшая семьдесят лет назад неизлечимой болезнью страна, умирала. Агония длилась невыносимо долго, все никак не давая возможности для необратимого процесса рождения новых, более живучих образований, которые впоследствии станут государствами независимыми.

Наконец, три представителя от доминирующих в Союзе республик собрались, втихаря от Президента агонизирующей державы, и придушили конвульсии Беловежским соглашением, вогнав три огромных гвоздя в гроб Советской Империи. Увидев такое дело, и первые лица от остальных частичек исчезнувшего образования поспешили забить свои гвоздики, куда указали старшие. Ну, а Президент околевшей державы утерся и смирился с необратимостью процесса – неглупый мужик был.

Не все пойдет гладко. Будут и постреливать друг в друга на окраинах и смертоносный хлам от ядерного щита стаскивать в одну кучу, дабы не расползлась зараза по свету. Весь мир, в благодарность за это, бросится помогать населению так неожиданно павшей империи, наконец-то прозревшему от шор своей «советской» гордости и осознавшему страшную нищету вокруг себя.

Неприступные границы, которыми империя стерегла свое население, падут, а других и не существовало. В этот разверзшийся проем хлынет поток, так называемых, «челноков» – новых, нехарактерных для бывшего политического строя, людей. Они потащат из прорванного периметра все, что можно донести, довести, обменять или продать. Природный инстинкт человечества торговать и получать прибыль прорвется взорвавшимся вулканом. Этот инстинкт поможет населению накормиться, одеться, обуться, стать на ноги, а какой-то части и обогатиться. Но кого-то и убьет, а кого-то растопчет толпа, или утопит неумолимая, никого не щадящая круговерть незнакомого нового ремесла – бизнеса. Наступит жестокое и практичное время перемен.

Маленький подольский городок наступившая эпоха тоже не пожалела. И консервный завод, где работали Борис, Ирма и снабженец Григорий – муж Светки, не минул печальной участи – остановился. Никому, как в одночасье оказалось, не нужны были его соки и варенье. Плановые поставки прекратились. Кто бы мог подумать, что на территориях, десятилетиями иссушавшимися дефицитом всего и вся, придется учиться сбывать конечный продукт своего труда. Нужен был временной период на формирование людей с предприимчивой жилкой. Их впоследствии назовут чужеродным словом «менеджер».

Одним из таких проныр станет и Гриша. Это он убедит начальство завода прекратить варить никому не нужные соки, а перейти на давку из изобилия яблочной падалицы крепленого вина. Под привычной и полюбившейся пьющему населению маркой «Золотая осень» копеечное по себестоимости пойло пойдет нарасхват. Рентабельность зашкалит, и с удивлением увидев это, заводу не дадут умереть. Не дадут именно такие, как Гриша, – уже ощутившие на кончиках пальцев возбуждающий хруст неучтенного «нала».

Когда возникнет проблема специальной винной бутылочной тары, Гриша предложит простое, но лишь в его голове родившееся решение. Вино станут разливать в трехлитровые банки и железные бочки. Он организует и сбыт. Из трех имевшихся в транспортном цеху, но уже отживших свое «МАЗов», таскавших рефрижераторы, под непосредственным руководством начальника транспортного цеха Бориса Холода будет слеплен из хлама один, более-менее способный взять дальний маршрут тягач. Подобрав отчаянного водилу, забив рефрижератор под завязку бочками с вином, а всевозможные емкости соляркой, Григорий погонит «МАЗ» на север зимней России, имея в кармане всего триста долларов.

В Ленинграде он обменяет две бочки вина на пять бочек отличного арктического дизтоплива и рванет дальше – на Мурманск, пообещав струхнувшему водиле все те же триста долларов. Говорят – дуракам всегда везет. Григорий был далеко не дурак, но ему все равно повезет. Отчаянно повезет. В спившемся, охваченном стужей краю, он сдаст вино оптом по сумасшедшей цене и еще умудрится обменять обесценивающиеся деньги на валюту. От преследований местной мафии авантюристы спрячутся в воинской части Североморска. Будут сидеть там и по-черному бухать с начальником продскладов, пока не стихнет метель, и первый военный борт начнет прогревать двигатели, собираясь на Ленинград. За оставшиеся две бочки вина Гриша «купит» у летчиков «добро» на два места. «МАЗ» останется начальнику продскладов, как плата за гостеприимство.

С тех пор карьера простого снабженца резко пойдет вверх. А на вопрос нового, а потому дотошного в своей исполнительности, начальника транспортного цеха: «А где же «МАЗ» с рефрижератором?» Гриша фамильярно потреплет Борю Холода по плечу:

– Пиши, Боря, акт, что сдали на металлолом. Деньги я в кассу внесу.

Эти события произойдут потом, а пока и механик транспортного цеха Борис Холод с женой Ирмой – технологом завода, и инженер отдела снабжения Григорий с неработающей женой Светой, сидели без денег, как все. Склады завода были забиты банками со всевозможными соками, повидлом и вареньем, но реализации продукции не было, а соответственно и зарплату платить работникам было нечем. Товарно-денежные отношения в советской одряхлевшей экономике заменил живчик из далекого первобытного строя с нерусским именем «бартер».