Текст книги "Пластун"

Глава 49

Не спеша ехал Иван по городу, вертя головой по сторонам.

Сколько людей вокруг! Нарядно разодетых весёлых… И женщины! Кругом полно женщин! Разных женщин – прелестных молодых девушек, сочных двадцатипятилетних молодок, зрелых пышных сорокалетних красавиц, пожилых женщин…

Юноша, уже позабывший за время своего затворничества на Сечи о существовании на свете представительниц противоположного пола, был ошеломлён окружающим великолепием. Гнетущее настроение, охватившее его после посещения родного села, куда-то незаметно улетучилось. Жар желания охватил молодого казака. Судорожно сжимая поводья, он пожирал глазами встречных женщин, чувствуя, как молотом бьётся в груди сердце…

Солнце ярко сияло в небе. Птицы весело порхали со стрих низеньких домиков полтавских мещан, окружённых зелёными садиками. Маленькая провинциальная Полтава казалась пластуну великим и чудесным городом, полным сказочных красавиц!

Пропетляв по узеньким улочкам ближе к центру, Иван выехал на площадь, где возвышался величественный Преображенский собор. Кругом высились дома местной знати. И народ тут уже был другой.

Сверкая золотым шитьём на жупанах, чинно прогуливались важные паны в сопровождении пышно разодетых по последней польской моде жён и дочерей. Стучали колёсами по брусчатке нарядные брички, разукрашенные фонарями и цветными лентами.

Колокол на звонице собора гулко ухнул и мелодичный звон поплыл над городом, громом раскатываясь по окрестностям. Спрыгнув с коня, Иван истово перекрестился. Проходившая мимо пожилая пара брезгливо оглядела его и обошла стороной. Полная дама обмахиваясь веером, что-то тихо произнесла на ухо мужу.

– Шляются тут разные голодранцы низовые… – пробормотал приземистый толстый пан, бросив в сторону юноши неприязненный взгляд.

Иван схватился за саблю. Полная парочка ускорила шаги и скоро затерялась в праздной толпе. Пластун выругался. Его возвышенное настроение померкло и проходившие мимо красотки вмиг стали казаться Бабами-ягами. Зло зыркая по сторонам, Иван подхватил коня под уздцы и отошёл в сторону. Незаметно оглядев себя, он сокрушённо вздохнул.

Да, по сравнению с окружающим нарядным панством, он в своей казацкой одежде выглядел довольно бледно. Кунтуш старый, потрёпанный и латаный. Шаровары выляненные и грязные, сапоги стоптанные. Сам весь в пыли, провонявший конским потом…

Вскочив в седло, Иван поскакал прочь от площади с гулявшими панами. Добравшись до рынка, почувствовал там себя несколько более в «своей тарелке». Но тоже так себе…

Расфуфыренных панов тут было мало. Но всё общество чётко делилось на чумазых трудяг-мужиков, торгующих нехитрой крестьянской снедью и важных дородных купцов. Последние признавали равными лишь себе подобных и не хуже панов презирали «простолюдинов». На молодого запорожца и те и другие поглядывали с опаской и сторонились, уступая дорогу, когда мрачной тенью слонялся он по торговым рядам. Наконец, чувствовавший себя везде чужим, всем недовольный, пластун отправился на постоялый двор, где снял комнату и пообедал.

Передохнув пару часов, Иван снова вішел в город. На этот раз не просто шататься по улицам, а найти своего родственника – брата матери дядю Степана.

Дядю своего он знал слабо. Тот владел небольшой лавкой в Полтаве и считался по местным понятиям «справным» хозяином. К своим сельским родичам дядя относился несколько свысока и всегда ругал сестру, что вышла замуж за «того разбойника и голодранца Ивана». Отец платил ему той же монетой, обзывая «торгашем» и «жмотом». Потому юноша редко бывал в гостях у городского дяди – только раза два в год, по первопрестольным праздникам. А теперь вообще столько всего произошло и столько времени утекло!

И тем не менее других родственников у Ивана не было. Поэтому, несколько поколебавшись, он отправился на поиски нового дома дяди – на старом месте стоял особняк какого-то польского шляхтича. Теперь дядя жил на Подоле, недалеко от реки Ворсклы, протекающей через Полтаву. Новый дом его был не из самых шикарных, но вполне добротным, в два этажа, крыша крыта черепицей – уже признак достатка. На первом этаже располагался магазин, полный разного товара. Много покупателей толкалось там, прицениваясь и торгуясь. Дядя, постаревший, располневший, вертелся за прилавком, обслуживая клиентов.

Иван с замиранием сердца стоял на противоположной стороне улицы. Вспомнились дни детства: дядя Степан, ещё молодой и черноусый. Мать – большеглазая красавица с косой ниже пояса, отец – казак славный запорожский! Эх…

На следующий день, разузнав адрес самого лучшего в Полтаве портного, Иван отправился туда. Плюгавый слуга не хотел впускать его в дом, но отпихнув хлопца, пластун вошёл во внутрь. Щуплый пожилой еврей бросив ножницы, уставился с испугом на юношу. Коротко представившись, Иван попросил сшить ему одежду в самый короткий срок и из самой лучшей ткани. Портной облегчённо передохнул и смерив его быстрым взглядом, вежливо ответил:

– При всём уважении, пан казак, не могу, уж простите! Заказов имею на два месяца вперёд и всё от самых уважаемых граждан нашего города. Сейчас вот работаю над одеянием самого ясновельможного пана Косинского! Мастер просеменил на коротеньких ножках к большому, наряженному в шикарный польский жупан, манекену. – Вам, молодой человек, могу порекомендовать достопочтенного Гершона, он весьма…

– Пан Абрахам, весьма буду благодарен, ежели отложите ваших панов ясновельможных! – Иван подошёл к столу и высыпал на выкройки горсть золотых монет.

Перебитый на полуслове, еврей поражённо уставился на груду золота.

– Тут десять цехинов, уважаемый! Если за два дня пошьёте мне достойное платье, получите ещё столько же. – Иван слегка поклонился.

Мастер, облизав губы, поглядывал некоторое время на деньги и молодого запорожца. Потом склонился в поклоне:

– Пожалуй, ясновельможный пан казак, я смогу отложить другие заказы. Итак, какой костюм желаете?

– Ну… – юноша несколько озадаченно посмотрел на рулоны разноцветных тканей, разложенных на полках в мастерской. – Вобщем, хочу одежду как у шляхтичей польских, но что бы видно было, что я есть казак низовой!

– Хорошо, уважаемый, хорошо. Какого цвета желаете? Вот глядите. – мастер указал на рулоны тканей. – Есть червоный индийский шёлк для шаровар, малиновый атлас для кунтуша.

Иван задумчиво почесал затылок. Запорожцы вообще предпочитая одеваться более цветисто и ярко, чем народ на Украине. Любили носить широченные красные шаровары, длинные кунтуши с позументами…

Но у пластунов эта мода братчиков с «Большой Сечи» была не принята. Нестор привнёс из своей прежней монашеской жизни и некоторую простоту, скромность в одежду пластунов-лазутчиков. То же касалось и различных украшений, особенно из золота. Собратья-сечевики, особенно из «голоты», обожали украшать себя изделиями из благородного метала. Особым шиком считалось носить золотую серьгу в левом ухе. Эта правда, позволялась лишь старым, заслуженным казакам. Молодёжь любила щеголять турецкими перстнями, кольцами, цепями на шее.

…«Злато носить на себе лишь царям подобает! А из других ток-мо, бабы гулящие да цыгане его надевают! – посмеивались по этому поводу старые пластуны».

Иван полностью разделял взгляды своих товарищей на скромность платья воина. Но всё же одеться сейчас хотелось достойно и не зря выбрал самого дорогого в Полтаве мастера. Он долго ходил по мастерской, перебирая разные ткани, щупая их пальцами. Портной сопровождал парня, показывая образцы и рассказывая о модных тенденциях Польши и других европейских стран заодно.

Иван наконец остановился на традиционном цвете запорожцев – синем. Для шаровар выбрал светло-синий индийский шёлк, для кунтуша – тёмно-синий персидский бархат с выбитым серебряным шитьём. Единственным ярким пятном в его новом «парадном» одеянии должен был служить кушак из отреза шикарного атласа тёмно-бордового цвета. После выбора ткани мастер долго мерял юношу, вертя в разные стороны как куклу. Наконец отпустил, пригласив прийти на следующий день с утра на примерку.

Несколько очумевший от долгого муторного нахождения в душной мастерской, Иван с облегчением вышел наружу. Постояв немного на улице и отдышавшись, отправился дальше. У самого лучшего сапожного мастера заказал две пары сапог – выходные, из мягкой юфтевой кожи с посеребряными каблуками и добротные яловые обиходные. Старые сапоги пластуна, носимые им уже два года, тоже никуда не годились…

Уже основательно замученный беготнёй по Полтаве, Иван очутился на центральном рынке. Побродил по нему, выбирая достойную «одежду» – сбрую и для Орлика. Чуть поторговавшись купил прекрасную дорогую упряжь с литыми серебряными удилами и стременами. Это было уже кое-что! Каждый казак как мог наряжал своего верного товарища-коня. И часто лошади имели гораздо более дорогую и новую сбрую, чем одежды их хозяев. Но иметь серебряные удила и стремена позволить себе могли не все из куренных атаманов…

Довольный, Иван приобрёл и новую одежду на каждый день. Уж обновлять платья – так уж все!

Расплатившись за добротный синий кунтуш, тёмно-синие плисовые шаровары и вышитую льняную сорочку, нагруженный с ног до головы покупками, юноша подошёл к торговкам, наперебой зазывающих прохожих купить горячих пирожков с маком.

Чернявая быстроглазая молодка схватила его за рукав:

– Отведай козаче, моих пирожков! Не пожалеешь, красавчик!

Пластун окинул взглядом статную фигуру молодой женщины и широко улыбнулся. Взяв пышный горячий пирог, с наслаждением откусил его хрустящую прожаренную корочку. Молодка поглядывала на него снизу вверх, чуть заметно улыбаясь. Иван умял один пирог и принялся за другой.

– Наталка, вон у тебя усе пироги пожрёт за раз! – рябая толстая торговка, соседка фигуристой молодки, заверещала на весь базар. – А гроши-то ещё не заплатил! Може и нет у него грошей, усе на лошадь свою потратил!

– Смотри, Наталья! Усих низовых сабля и конь одно богатство! – подхватили торговки справа и слева.

– А вот голову девке окрутить – то у них мигом! А твой Богдан тебе косы повыдёргивает то…

Смуглянка Наталка обнажила в улыбке белые зубки и покраснела. Усиленно жуя, Иван скользнул взглядом по тонкой нежной шее молодой женщины, упёршись глазами в её пышную грудь. Нарядное монисто из красных бусинок сверкало на тонкой ткани сорочки, прикрывающей эти восхитительные прелести…

Поскольку галдёж торговок вокруг стал уже нестерпимым, Иван бросил растерявшейся Наталке серебряную монету и подмигнув, забрал у неё корзину с пирожками. Соседки молодки враз умолкли, ошарашено поглядывая на казака и с завистью – на свою товарку. Коротко поклонившись, пластун отправился восвояси, тащя на левом плече увесистую конскую сбрую, на правом – вьюк с обновками и в правой руке – корзину с пирожками. Спиной юноша ощущал устремлённые на него взгляды женщин.

Свою беготню по городу Иван завершил баней. Долго тёр себя мочалкой с мылом, отдраивая въевшиеся в тело за время долгого пути грязь и пыль. Потом дородный усатый банщик сильно хлестал его распаренное тело берёзовым веником. Распластавшись на мокрой горячей скамье, Иван блаженствовал, наслаждаясь парилкой. И смуглянка Наталка всё стояла перед его глазами. Мысленно юноша раздевал женщину. Сначала верхняя юбка… Потом нижняя. Потом сорочка, а потом… – слегка застонав, Иван тряхнул головой.

Ну что за наваждение такое! Как представишь, что таится за покровами молодки, то сердце чуть из груди не выпрыгивает!

Банщик прекратив избивать пластуна веником, обеспокоено спросил:

– Чего, больно, хлопче? По ране задел, что ль? То-то гляжу, что изранен весь…

Иван успокоил банщика и щедро расплатился за его усердную работу. Потом цирюльник – брадобрей долго трудился над шевелюрой парня, приводя её в «божеское состояние». И наконец вымытый, причёсанный и надушенный, одетый с ног до головы в обновки, Иван уже под вечер явился на свой постоялый двор. Развалившись на кровати, он жевал с удовольствием вкусные пирожки с маком и вспоминал аппетитную торговку.

Хороша краля, нечего сказать! Эх…

Глава 50

Утром Иван первым делом зашёл в мастерскую на примерку. Портной надел на юношу уже наполовину сшитый кунтуш и вертел его из стороны в сторону, чиркая ткань мелом. Иван оглядывал себя и неуверенно поводил плечами. Как-то неуютно он чувствовал себя в таком нарядном одеянии. А простом казачьем кунтуше куда сподручнее…

Поторопив мастера и получив заверение что на следующий день всё платье будет готово, пластун отправился гулять по Полтаве. День стоял жаркий и ясный. Лёгкий ветерок разгонял зной, деревья окружающих садов нежно шелестели листвой, давая спасительную тень. Не спеша шагая по улицам, Иван наблюдал с любопытством за повседневными занятиями земляков.

Жизнь кругом протекала обыденная, мещанская. Хозяйки стирали бельё и развешивали его на верёвках, протянутых в палисадниках. Шумные стайки детей носились по улицам, поднимая клубы пыли. Каждый был занят своим делом.

Упряжные волы тащили скрипучие возы, загруженные дровами, углём, бочками, мешками. Длинноусые возчики надвинув на глаза большие соломенные брыли, вяло понукали их и переругивались между собой. Тряслись на польских бричках надутые от важности купчины и паны-землевладельцы. Протискивались по узеньким улочкам служивые люди – реестровые казаки и польские солдаты-жолнеры. В многочисленных мастерских кипела работа. Столяры корпели над изготовлением плавок, сундуков, прочей домашней утвари. Плотники делали двери, оконные рамы, ставни для новостроек. Все в саже и копоти, мокрые от пота кузнецы ковали подковы, шкворни для телег, плуги, топоры, решётки на окна панских домов.

Грохот молотков по наковальням, визг пил и скрип телег стоял над подолом – мещанской, ремесленной частью города. Трудовой люд в поте лица зарабатывал на хлеб насущный.

Ивану стало несколько завидно и грустно. Вспомнилось привольная казачья жизнь на Сечи. Отчаянные набеги запорожцев на турецкие и татарские земли. Свист стрел и ядер, запах пороха и крови… потом бесшабашное гуляние тех братчиков, кто счастливо вернулись в родные днепровские плавни! И вновь в поход, в набег…

Да, жизнь казацкая! Без семей, своего дома, хозяйства, коней, панов… А может так вот жить надо? Как эти мещане-полтавцы?

Иметь хату, жену, детей. Заботиться о них, считать каждую копейку и перед панами шапку ломать. Кто знает… И ведь нет им дела никакого до своих братьев низовых! Вон – поглядывают исподлобья, за спиной шушукаются… при встрече шапку снимают как перед паном!

Устав уже основательно от таких размышлений и шатания по извилистым полтавским улочкам, Иван неожиданно для себя оказался на рынке. Базар уже заканчивался и народ потихоньку расходился. Говорливая толпа торговок тоже покинула базар, шелуша семечки и пересмеиваясь.

Юноша задержал глаза на женщинах, оценивая их стать и прочие выпирающие из-под платий прелести. Одна из них задержавшись присела, поправляя обувь. Вглядевшись, Иван вдруг узнал вчерашнюю торговку Наталку. Жаркая волна страсти мигом шибанула в голову. Иван вытер мокрый лоб рукавом и глубоко вздохнул, пытаясь унять бухающее в груди сердце.

Молодая женщина поправив маленький красный сапожок, подняла с земли пустую плетёную корзинку. Облизав пересохшие губы, Иван пристально наблюдал за ней. Потом решившись, сделал несколько шагов и замер. Полный, богато разодетый пан появился рядом с торговкой. Расплываясь в улыбке, он затопал рядом с ней. Они шли не спеша по улице, переговариваясь. Вернее, говорил без умолку толстый пан, а Наталка слушала его и улыбалась. Иван плёлся за ними сам не зная зачем, уставясь заворожёно на соблазнительно колыхающиеся под платьем пышные бёдра молодки.

Дальше вниз от базара дорога стала уже и пустыннее. По обеим сторонам тянулись высокие глухие заборы, ограждавшие обширные амбары полтавских купцов. Людей кругом почти не было. Боясь быть замеченным воркующей парочкой, пластун отстал от них шагов на двадцать. У старой развесистой липы, погрузивший эту часть дороги почти в кромешную темень, парочка остановилась.

Торговка что-то вежливо проговорила толстому пану и хотела отойти, но тот схватил её за руку. Похотливо ухмыляясь, шляхтич прижал женщину к себе и попытался поцеловать. Наталка отпихивалась от него обеими руками, стараясь освободиться, но безуспешно. Отворачивая лицо в сторону, она тщетно пыталась избежать жадных мясистых губ пана, вполголоса умоляя отпустить её.

Подкравшись ближе, пластун прилип спиной к забору. Крупные бисеринки пота покрыли лицо юноши и душно, и жарко стало ему в своём новом синем кунтуше…

Наталка молча отпихивалась от пана, явно пытаясь не поднимать лишнего шума. Пользуясь этим, толстый ухажёр осмелел. Прижав женщину к стволу дерева, он запустил лапищу под её юбку. Торговка пискнула и уже решительно двинула пана кулаком в грудь. До казака донеслось её возмущённое восклицание. Не обращая на это внимание пан продолжал атаку, начав обеими руками задирать юбки женщины.

Иван, до этого сомневающийся встревать ли ему в разборку, всё же решил вмешаться. В два прыжка достигнув парочки, он рывком отшвырнул насильника в сторону:

– Эй толстопузый, оставь сию жинку! Видишь не хочет она тебя, хряка!

Пан ошарашено уставился на пластуна, часто клипая маленькими глазками. Торговка, прижав ладони к груди, изумлённо смотрела на юношу.

– Всё, ступай отсель, покудова цел! – небрежно бросил пану Иван и улыбнулся молодке.

Та несмело улыбнулась в ответ, явно узнав парня. Несколько придя в себя, полный шляхтич упёрся в юношу тяжёлым взглядом. Глаза его налились кровью и широкое мясистое лицо побагровело.

– Ты чего-то гавкнул, лайно запорожское? Сопляк! Зараз я покажу тебе кто тут хряк и боров! – сабля сверкнула в руке разъярённого толстяка. Ойкнув, Наталка отшатнулась к дереву. В больших глазах её плеснулся ужас. Иван, не трогая свою шашку, презрительно сплюнул:

– Убери шаблюку! Не то распорю тебе жирное брюхо и всё дерьмо твоё вонючее наружу выпущу!

– Ну гавнюк! – подняв саблю, пан как рассвирепевший бык, ринулся на пластуна.

Скручиванием корпуса уйдя из-под удара, Иван пропустил его мимо себя. И быстро присев, с разворота подсёк правой ступнёй ноги противника. Всей своей тушей шляхтич грохнулся на землю, подняв тучу пыли. Тряся головой, он попытался встать, но пинок в зад вновь свалил пана.

Выхватив базалай, Иван приставил гибкий острый клинок к толстой шее противника:

– Ну чего, жирная скотина? Сейчас я тебе глотку перережу, мразь!

Тяжело дыша, пан тупо глянул на пластуна. Багрово-красный цвет его лица перешёл в мёртвенно-бледный. Блестящие струйки пота стекали по дряблым щекам толстяка.

– Пан казак, пан казак! – Наталка бросилась к юноше и схватила его за рукав. – Смилуйся над ним, не вбивай! Пан Глоба просто выпил лишку. – большие глаза молодой женщины умоляюще смотрели на парня.

– Лишку выпил? Ну ладно, коли ты просишь, красавица. – Иван не спеша убрал шашку в ножны. – А ты пошёл вон, хряк вонючий! И запомни! Ежели ещё раз станешь руки тянуть к сей жинке, зарубаю!

С трудом поднявшись, не глядя на молодку и пластуна, шляхтич вложил саблю в ножны. Широкое лицо его всё покрывали царапины и ссадины, холёные закрученные усы потеряли свой бравый вид и растрёпанными вениками топорщились под носом. Нарядный жупан лопнул на толстом животе… Низко опустив голову, пан уныло заковылял вверх по улочке.

Торговка Наталка проводила взглядом поверженного ухажёра и восхищённо посмотрела на юношу:

– Как ты его, козаче… На долго нынче пан Глоба запомнит сию встречу! А то взял обычай, бесстыдник, приставать к молодым жинкам. Но всё же не нужно было его так… Пан всё же…

– Плевать мне, что он пан! Я его по-хорошему предупреждал! А он саблю вынул! Другой из низовых просто отсёк напрочь его дурную башку и всё! – Иван пожал плечами.

Опустив голову, он сжимал пальцами костяную рукоять шашки, не зная, что сказать ещё молодке. Правое бедро ныло и пульсирующая боль толчками отдавала в голову. Да, слаб ты ещё брат, для дела серьёзного… Пристально глядя на него широко распахнутыми карими глазами, Наталка улыбнулась.

– Как зовут тебя, козаче? Не проведёшь меня до хаты? Пидемо…

Тихо разговаривая, они пошли дальше вниз по улице. Иван узнал, что Наталка замужем, что муж занимается чумацким промыслом и часто в отъездах. Нраву сурового, ревнует жену ко всем мужикам в округе и часто, напившись, гоняет её вокруг дома. Детей не имеет, а богатый пан Глоба давно к ней клеится…

Искоса поглядывая на молодку, Иван отметил про себя, что на месте её мужа уж точно не ступал и шагу из хаты. Только полный дурень может оставлять такую женщину надолго одну…

Наконец, не доходя до своего дома с полсотни шагов, Наталка распрощалась с юношей. Проследив как молодка исчезла за зелёной калиткой, Иван вздохнул и помедлив, нехотя зашагал к своему постоялому двору.