Текст книги "Пластун"

– Мы знаем про тебя, глаголишь? – царь слегка усмехнулся, внимательно глядя на молодого казака. – Ты в сём уверен? Я вот поговорил с тобой тут полчаса и уже знаю, что человек ты есть разумный и честный! И значит, доверять тебе можно дела тайные, хоть и не есть ты подданный государя московского… – Иван IV откинулся на кресло и развернул пергаментный свиток, который ранее так тщательно изучал. – И знаем ещё кой-чего про тебя, Иван Заграва, пластуна войска запорожского! Это же ты, как скоро три лета тому назад добыл фирман султана? Сообщил, сколь войска турки должны были высадить в Крыму и когда пойдут воевать в землю нашу?

Переставший уже изумляться осведомлённости правителя московского государства, юноша только покачал головой и ответил:

– Да, я передал содержание фирмана моим собратьям-казакам. Но ведь не было большого похода басурман! В означенный срок токмо крымчаки с маленькой толикой турок двинулись в пределы московские?

– Сто тысяч орды ханской, да двадцать тысяч янычар с пушками – это, по-твоему, войско малое?! – Грозный выпрямился в кресле и взгляд его потяжелел. – И сие когда почти вся моя рать в тяжкой войне со шведами в Ливонии сражалась? Только сорок пять тысяч воинов смог выставить я супротив орды сей! Слава Господу, одолели супостатов! – царь истово перекрестился, обратив горящий взор на большую икону Спасителя в углу.

Иван тоже осенил себя крестным знамением.

– Да, не было великого похода османов супротив нас, то верно! – царь вновь поднялся из-за стола и, сцепив руки за спиной, вплотную подошёл к вскочившему пластуну. – А как полагаешь, чего не было сего похода? А? А того, что верные люди, такие как ты, – палец Ивана Грозного, увенчанный массивным золотым перстнем с огромным кроваво-красным рубином ткнулся в грудь юноши – Загодя упредили меня о готовящемся походе этом! И из Стамбула пришли сообщения, и из Багдада, и из Крыма – от тебя… И пришлось подсуетиться малость. – Жёсткая хищная усмешка вдруг исказила лицо царя. – В Стамбуле кой-кому из пашей, советников султана, золота отмеряли изрядно! И жёнам любимым из гарема подношения сделали жемчугами да самоцветами… а кой-кого из пашей и кинжалом пришлось пырнуть да в Боспор с камнем на шее бросить. Вот потому и не стало похода сей раши поганской на землю мою! – Царь взволнованно прошёлся по комнате и вновь, стал перед Иваном.

– А кто содеял всё сие? Лазутчики мои, верные люди! А руководил ими, подбирал и учил их тот самый верный человек мой, что ныне томится в замке Семибашенном! Лазутчики добрые – сие есть глаза и уши любого государя! Без них он слеп и глух. И значит, повержен будет врагами непременно, рано или поздно! Ну а что касаемо доверия… – Грозный положил тяжёлую ладонь на плечо пластуна. – Вот таким как ты токмо и доверяю я! Людям молодым, роду незнатного, вотчин и поместий не мающих! Людям, что сами себя сотворили, кто ежечасно жизнь свою хранят на кончике сабли своей. Понял, казак? – Царь сверлил некоторое время Ивана своими пронзительными тёмными глазами, потом отошёл к окну.

Радуясь, что избавился от обязанности выносить тяжёлый, давящий взгляд Грозного, юноша чуть заметно топтался на месте, сильно возбуждённый. Ехать лазутчиком в столицу самой Османской империи! Ко двору султана! И там дела творить тайные! Вот это да… такого дела ещё ни один пластун не делал в войске Низовом!

Иван тряхнул головой, пытаясь привести в порядок мысли и успокоить дыхание.

– Измена кругом! – сложив руки за спиной, Иван IV смотрел в окошко, разговаривая будто сам с собой. – Верных людей мало, наперечёт! Мало на кого положиться можно… бояре мои, вражья сила, токмо о вотчинах своих мыслят, да о привилегиях! На державу, народ русский наплевать им! Дай волю – мигом растащат государство на клочки, на княжества удельные… – Царь резко обернулся к пластуну. – Скоро тридцать годов, как борюсь я с изменой боярской! Державу создал единую, великую! Войско основал стрелецкое постоянное, земель наших исконных немало отвоевал у шведов и немцев! Но тяжко, тяжко мне, задыхаюсь без людей верных! Так что, возьмёшься за дело сие, Иван?

– Возьмусь, великий государь! Но вначале должен получить я разрешение от гетмана нашего. Ему токмо подчиняюсь…

– За сие не переживай, казак! – царь обрадовано потрепал Ивана за локоть. – Письмо повезёшь от меня Славку вашему. И дары кой-какие… Но помни! О деле сём знать должны только три человека в мире: я, думный дьяк Висковатый и ты! Уразумел?

– Уразумел, великий государь!

– Ну и добро на том! Обещаний клятвенных с тебя брать не буду, Иван! Ибо знаю, слово простого казака сечевого стоит клятв и креста целований всех моих бояр вместе взятых, хе-хе-хе… царь опустил голову, задумавшись.

Потом снова взглянул на юношу:

– Сейчас пойдёшь на беседу тайную с Иваном Демьяновичом. Он точно растолкует тебе, что делать должен. Ну а от меня… выполнишь дело сие – награду получишь отменную! На службу к себе запрошу, поместьем наделю! Во дворяне выйдешь! Понял? А сейчас возьми в дар это. – Царь с усилием снял с указательного пальца перстень с рубином. – Держи, казак! На память о встрече с государем Московским! Ступай теперь!

Сжав в кулаке тяжёлый перстень, Иван низко поклонился и вышел из палаты Ивана Грозного.

Глава 69

Широкие языки пламени в очаге ярко отражались в большом квадратном зеркале, висевшем на стене. И в больших, широко распахнутых глазах юноши, стоявшего посреди комнаты. Напряжённым, испуганным взглядом смотрел он на вошедших думного дьяка и пластуна. Двое опричников вскочив, застыли чёрными тенями чуть в стороне от бледного юноши.

– Ну как, Иван? Схож? – Висковатый указал на молодого человека.

Иван изумлённо покачал головой. Перед ним стоял он сам! Лицом – один в один! Только, пожалуй, чуть ростом пониже и в плечах поуже… худоватый какой-то турок сей, и лицом бледен… – пластун поделился своими впечатлениями с дьяком.

– Да в теле он был добром, коли привезли его. Просто тут, в четырёх стенах темницы приказа Тайного, не шибко уютно гостю нашему. Тосковать начал, от еды отказывается! – Висковатый хмыкнул, сурово глядя на пленника. – Недавно вот порешить себя вздумал ножиком кухонным! Пришлось стражей наших к нему приставить, дабы присматривали…

Иван кивнул, не отрывая глаз от лица молодого турка. Надо же, что бывает на свете! Ну братья-близнецы – то понятно. Нескольких таких пластун знал на Сечи. Братьев Когутов – Василя и Ивана, например. Схожи друг на друга совершенно! Самые близкие друзья и то всегда путали их. И куренной атаман каневцев Петро Шевчук велел носить им разного цвета рубахи, дабы знать, кто есть кто. Но то родные братья! От одного отца и одной матери! А тут… понятно, чего царь московский сам снизошёл просить его стать лазутчиком! Где найдёшь ещё так на лицо схожего…

– А ну станьте обое к зеркалу! Висковатый повторил приказание по-турецки пленнику.

Тот послушался и стал рядом с Иваном. Вблизи оказалось, что глаза и волосы казака чуть светлее глаз и волос турка. И кожа пленника была чуть светлее. Но в остальном схожи они были как братья Когуты…

– Что ты чуток светлее басурмана сего, то не беда! Заметить сие может разве что мать родная, которая умерла давно. А с эфенди Муслим-беем, отцом Рашида, ты не встретишься! Старик в Стамбул давно носа не показывает, сидит себе тихо в имении своём, ибо здоровье хилое мает… Воспитатель Рашида, старый янычар Гамид сгинул в сече с казаками донскими. Кто может разоблачить тебя в Стамбуле? Да никто, ежели голову на плечах мать будешь! – думный дьяк приблизился сзади к молодым людям, пристально каждого оглядывая. – Важнее другое, Иван! Гляди, у турка шрам небольшой над левой бровью. Как ты его заимел, Рашид?

Запинаясь, пленник рассказал, что ещё в раннем детстве, пяти лет отроду, по недосмотру слуги упал на камни во время прогулки. Висковатый сразу же осведомился, как звали слугу, какого он был возраста и как был наказан за своё «преступление», Рашид-бей тихо, не повышая голоса рассказал всё, что помнил об этом случае.

– Слушай и запоминай всё, Иван! – начальник Тайного приказа похлопал ладонью по плечу юноши.

– Исполнение дела государева и сама жизнь твоя зависеть будут от того, насколько ты преобразишься в турка сего. Понял? Ещё, видишь, у него мочка уха левого проколота? Серьга там с камнем самоцветным была, по знатному роду положенная сыну Ислам-бея. Казачки наши, правда забрали её у турка, но слава Богу, вовремя мы возвернули её у воров тех… – Висковатый усмехнулся. – Потом явится наш лекарь немецкий и шрам тебе сделает. Да и ухо проткнёт, дабы ты серьгу ту носил. Слушай! Может и обрезание тебе сделать? Как по мужской части, от тебя не убудет, Иван» а уж ежели быть басурманином, то во всём…

Но пластун наотрез отказался ставать «басурманином во всём», и заявил, что вообще отказывается браться за дело государя московского.

– Ну как знаешь, казак. Но учти: раз так, то дела с жёнами местными лучше тебе не мать! И в бане, по обычаю турецкому, не мыться… – Висковатый задумчиво погладил бороду – А нынче у нас ещё дел предстоит изрядно, Ваня. Вона на столе рисунок дворца, где родился и вырос Рашид-бей! Садись и с ним вместе выясняй и запоминай, где что находилось в каждой комнате, в каждом коридоре! Каких родственников ближних и дальних мает, как они выглядят, как зовутся… какие слуги где были! Как звали их, каково были возраста и рода они. Всё запоминай до подробностей мельчайших! А ты, эфенди, будешь полагаю, говорить всё по правде? – думный дьяк жёстко глянул на молодого турка. – Ибо ежели случиться что с лазутчиком моим по вине твоей, Рашид, то попадёшь сразу в застенок, в руки эфенди Митрофана!

Рашид-бей содрогнулся всем телом и шагнул к столу. Иван задумчиво почесал затылок. Вот чего, и то, что так серьёзно нужно было готовиться к заданию – под чужой личиной проникнуть нужно в самое вражье логово! Это почище будет, чем среди ночи на отвесную стену басурманской фортеции взбираться…

Совершенно одуревший от многочасового сидения с пленником в его темнице, пластун, наконец, вышел из Кремля на площадь. Прижав к груди Библию, завёрнутую в белую ткань, Катя ждала его у Спасских ворот. Увидев девушку, Иван широко улыбнулся. Катерина улыбнулась в ответ, сверкнув жемчужно-белыми зубками. Тёплая волна радости затопила грудь казака. Всё-таки что за прелесть дивчина сия! Красавица! И переживает за него – вон полдня, наверное, провела на площади Красной с Библией в руках, его ожидая…

– Ну скажи Ваня, всё уже с делами твоими в Кремле? Завтра уж погуляем вдоволь у Москва-реки? – большие глаза девушки с тревогой глянули на пластуна.

– И завтра мне надошь во дворец явиться… дела важные, что поделать могу…

– Дела важные… а говорил, что токмо по личному делу деда моего на Москву приехал! – глаза Кати наполнились слезами. – А ныне с дьяками царевыми да опричниками дела маешь! А ведаешь, сколь людей в Кремль явились, оттуда уж никогда не возвертаются? И никто не знает, что сталось с ними…

Иван смущённо хмыкнул и попытался успокоить Катерину говоря, что дьяки царевы прознав, что он казак низовой, просто желают знать из первых уст о состоянии дел на Сечи, о крепости силы воинской запорожцев. И ничего опасного в его посещениях Кремля нет…

Катя молча слушала парня, но по её насупленному личику было видно, что она не очень верит словам возлюбленного.

Громыхнул большой колокол на главной звонице Покровского собора. Следом за ним ударили десятки меньших, наполняя окрестности мелодичным звоном. Огромные стаи голубей взлетали в небо, всполошенные этой железной музыкой. Толпы людей замерли на Красной площади, глядя на собор и осеняя себя крестным знамением. Юноша и девушка тоже перекрестились, взирая на сияющие золотом купола храма.

– Кать, ну может не стоит попам вашим книгу сию святую отдавать? – робко спросил Иван, чуть тронув девушку за локоть. – Я же тебе… родителям твоим привёз её в дар…

– Да, не дарят дары, я знаю, Ваня. Но Библия – это совсем дело другое! Сие есть святая книга! Ну зачем она нам, мещанам простым, а? – Катерина просительно взглянула на парня. – Книге этой, рукой незримой самим Господом написанной, место в храме только! – Нежные пальчики девушки вцепились в рукав пластуна. – Я душой чувствую, что ты не говоришь мне всей правды, Ваня! Чувствую, что должен содеять ты нечто важное весьма и страшное! Я так боюсь за тебя, любый… А храм Блаженного Василия святое место на Москве есть! Молитвами Господу священники вымолят защиту для тебя! И книга эта святая поможет им в сем!

Не в силах сопротивляться мольбам девушки, Иван молча кивнул и они направились к Покровскому собору.

Пожилой священник – настоятель храма, щуря подслеповато глаза, долго разглядывал Библию, осторожно поглаживая пергаментные листки её худыми высохшими пальцами. Ещё несколько церковнослужителей рангом пониже, стояли за спиной настоятеля, с благоговением глядя на книгу.

– Значит, сын мой, турки разорили монастырь православный на земле греческой? И взяли священное писание сие в качестве добычи злодейской? А, казаки ваши отбили её из лап басурманских? – настоятель пристально посмотрел на Ивана.

Пластун утвердительно склонил голову. Катя, стоя чуть позади юноши, смотрела себе под ноги, нервно теребя кончики платка.

– Воистину неисповедимы пути Господни! – настоятель встал и поцеловал сверкающий золотом переплёт Библии. – Кто бы мог подумать! Святое писание это, на языке вогреческом, знатно украшенное, из монастыря христианского элинского, пройдя через столько испытаний, окажется в целости здесь, на Москве. В головном храме державы русской! Сие есть знак свыше! – Настоятель храма подошёл к юноше и обнял его. – Благодарствую тебе сын мой, за сей дар щедрый! Денно и нощно будем мы с братией молитвы за тебя возносить Всевышнему. За тебя и войска славного Низового, Запорожского!

Иван, стараясь скрыть невольные слёзы, навернувшиеся на глаза, поцеловал край чёрной рясы священника и, поклонившись, вышел вместе с Катериной из ризницы. В храме, став на колени перед алтарём, они долго молились Господу, прося у Него удачи и милости…

Глава 70

Привстав на стременах, Иван внимательно оглядел степь и глубоко вдохнул в себя свежий пьянящий воздух. Высокий ковыль серебристыми волнами колыхался от порывов налетавшего с Днепра ветра. Самой реки ещё не было видно, но уже ощущалась близость обширного водного пространства. Наконец скоро Сечь и родной пластунский остров!

Иван вздохнул и поправил шапку на голове. Повернувшись, оглядел заводную лошадь – Машку, купленную в Москве на деньги Грозного. Увесистые тюки с подарками московского царя запорожцам свисали по бокам кобылы. Юноша покачал головой, вспомнив, как уговаривал его старший московского торгового каравана купец Андрон Гусев не ехать одному в степь. Но пластуну уже до смерти надоело тащиться рядом с медлительными тяжёлыми возами. Хотелось скорее прибыть на Низ, за пороги! Жаль вот только, что Полтаву минуть пришлось. Куда было соваться туда, после чего натворил там. И Наталку повидать не привелось…

Иван тронул поводья и не спешным галопом погнал Орлика вперёд. Машка трусила позади, слегка пофыркивая и взбрыкивая задними ногами. Часа через два езды пластун резко натянул поводья и приставив ладонь к глазам, уставился на далёкую линию горизонта. Несколько чёрных точек возникли там, быстро приближаясь. Иван взвёл курок пистолета и огляделся, оценивая ситуацию.

Эти тёмные точки в равной степени могли быть казачьим разъездом, охраняющим подступы к Сечи, и одним из мелких отрядов крымчаков, рыскавших по степи в поисках случайной добычи. На Орлике можно было легко уйти от погони, на Машка с грузом…

Иван тихо выругался сквозь зубы. Сейчас он убить был готов себя на нетерплячку! Шёл бы себе припеваючи с хорошо охраняемым обозом до самого Базавлука! А то выпендрился, торопыга…

Всадники меж тем стали ближе и уже ясно различимы были их яркие широкие шаровары и бритые головы. Юноша обрадовано гигнул и не спеша поскакал им навстречу. Шестеро казаков подлетели к нему, потрясая длинными пиками. Старший над ними, черноусый молодой сечевик, вздыбил коня и радостно воскликнул:

– Здоров будь, джура! А мы глядим: кто там появился в степи, не татарский ли лазутчик?

Иван угостил дозорных медовухой из своей баклаги и поинтересовался последними новостями на Сечи.

– Да ничего такого, брат, – казак с удовольствием вытер мокрые усы. – Вот гетмана нового избрали, Славка заместо… князь зараз поход на басурман готовит.

Пластун в растерянности чуть не уронил баклагу на землю. Клипая глазами, он поражённо уставился на черноусого запорожца.

– Как Славка заместо?! А сам пан гетман, Свирговский где? Чего такое сталось?!

Казаки дозора переглянулись между собой, лица их помрачнели. Черноусый запорожец долго смотрел на Ивана, потом медленно снял с головы потёртую смушковую шапку.

– Так ты ничего не знаешь, джура… ну да, тебя же долго не было на Сечи… Немае больше нашего Славка Свирговского! Богу душу отдал он в сече неравной с турками. Да будет земля пухом павшим товарищам нашим! Светлая им память!

Потрясённый, Иван спрыгнул с коня и обнажил голову. Отсутствующим взглядом смотрел он на безбрежную степь перед собой. Запорожцы сочувственно глядели на него, шепча молитву.

– Ну ты же ведаешь, что валлахи давно нас на помощь звали, дабы помогли мы им избавиться от власти османов. – черноусый сечевик несколько виновато пожал плечами. – Недалече после отъезда твоего на Москву, господарь ихний послов прислал к нам. Братчиков на помощь войску своему просил… Ну, собрал Свирговский хлопцев – тысячи три, и айда в Молдавию! Ох чёсу дал он басурманам! Несколько турецких крепостей пожгли хлопцы дотла, добычи изрядно взяли! Эх, тут-то нужно и было назад возвертаться, а Свирговский застрял в Валлазии, татар ещё в щет разбил и дошёл с войском господаря молдавского до самого Дуная… – Казак помолчал, облизнув пересохшие губы.

Молчали и товарищи его, понурив чубатые головы, склонив острия пик к земле. Молчал и Иван, невидящим взором глядя перед собой…

– Ну, короче встревожили турок весьма успехи воинские братчиков. Султан Селим двинул в Бессарабию почти всё своё войско – двести тысяч человек недалече от Дуная окружать они стали молдован и казаков. Видя, что никак не устоять, их господарь и сказал гетьману, дабы уходили к себе, покудова не поздно. А ты знаешь Славка: лыцарь! Побалакав с хлопцами и говорит, что не гоже бросать товарищей по оружию в беде. И полегли все до одного братчики наши возле города Килии, у реки Дуная… А голову Свирговского, говорят, турки на бунчук тот возле шатра паши своего… весьма радовались, клятые, что погубили такого лыцаря!

Пластун вытер ладонью мокрый лоб, продолжая мрачно глядеть на степь.

– Ну ладно, джура… счастливо тебе до переправы добраться. Прощевай! – черноусый запорожец надел шапку и вскочил в седло. Стеганув коней плетьми, дозорные сечевики быстро затерялись в необъятный степных просторах.

Иван стоял неподвижно на месте, теребя в руках шапку. Затем рухнул ничком в стоптанный ковыль. Рыдания сотрясали тело юноши и слёзы ручьями показались из его глаз. Славка нет! Такого атамана! Первого его атамана сечевого, куреня полтавского…

Пластун сжал кулаки, сминая пальцами траву. Всё, казалось давно минувшее, ожило перед ним: вот Кафа татарская и смуглый длинноусый казак с шикарной саблей на боку просит его, юнца, провести к центру города… вот Славко шерстит его за выпивку неумеренную с братчиками… вот учит владеть саблей…

Иван не мог бы объяснить, почему гибель атамана так глубоко ранила его. Ведь видывал смерть многих людей уже, людей близких… и никогда и слезинка не показалась из глаз! А тут… И не был со Свирговским особо близок молодой казак, ничем не выделял его атаман из других. И всё же…

Встревожено похрапывая, Орлик тронул мягкими губами своими хозяина за шею. Юноша с усилием поднялся на ноги. Прочитал заупокойную молитву по гетману Ярославу Свирговскому, по сгинувшим братчикам. Ещё некоторое время смотрел на небо, на степь перед собой. Затем взобрался на коня и отправился дальше.

И скоро синяя лента Днепра возникла перед ним. Стаи птиц кружились над островом и излучинами реки. Казацкие лодки-байдаки бороздили в разных направлениях днепровские воды, лёгкий дым поднимался над куренями.

Пластун придержал поводья, рассматривая картину, открывшуюся перед ним. Да, красотище! Сечь рядом, наконец-то! Иван вздохнул полной грудью прохладный днепровский воздух. Образ погибшего Славка, неотрывно стоявший у него перед глазами, стал рассеваться и расплываться над этим милым сердцу пейзажем. Прощай атаман, первый учитель воинский, славный гетман казацкий! Умер ты достойной смертью в сече с врагом лютым! Так и мечтают кончить дни свои истинные сечевики! Умереть от болезней, от старости – считалось господним наказанием за грехи среди запорожцев…

Иван тронул поводья, спускаясь к берегу, и вновь придержал гнедого. Больше печальные глаза Кати вдруг возникли перед ним. Он так и не решился сказать девушке, что не любит её. Просто язык не повернулся! А может, потому и не сказал, что нравилась ему всё же очень Катерина. Прощаясь с ней перед отъездом из Москвы, Иван пообещал обязательно вернуться на следующий год. Катя пожелала ему счастливого пути и, пряча взгляд, тихо сказала, что будет ждать его… Потом как бы что-то вспомнив, достала маленькую ладанку на шёлковом шнуре и надела пластуну на шею.

– Тут частица мощей святого Сергия… он убережёт тебя, Ваня, от бед и напастей жизни казацкой…

Иван поблагодарил девушку, низко поклонился ей и Егору с Дарьей. С тяжело бьющимся сердцем вскочил в седло и погнал Орлика прочь от дома своего учителя Матвея…

Вновь вздохнув, пластун направился к переправе. Там уже находилась шумная толпа запорожцев. Встретились только что прибывшие братчики из земель украинских, белорусских и литовских. Они крепко обнимали друг друга, троекратно целуясь, хлопали по плечам и обменивались новостями. Главный сечевой новостью была гибель Свирговского со многими братчиками в Молдавии и в связи с этим только что состоявшиеся выборы нового гетмана. Им стал Богдан Ружинский, тот самый князь, которого Иван своей рукой вписывал в реестр казацкий…

Сечевики громко выражали своё восхищение достойной смертью товарищей, поминали добрым словом покойного гетмана Свирговского. Насчёт Ружинского мнения разделились. Казаки из «голоты» возмущались, что гетманом запорожским стал шляхтич, «паныч». Рассудительные «сивоусые» держали сторону нового гетмана, говоря, что тот за своё пребывание на Сечи уже явил товариству свою доблесть в сече и знание искусства воинского.

Юноша усмехнулся, слушая эти споры сечевиков. То, что гетманом стал Ружинский, его не особенно удивило. Запорожцы – все выходцы в основном из «черни», крестьянско-мужицкого сословия, невзирая на свою ярую неприязнь к «панам», всё же в глубине души с некоторым трепетом относились к шляхте, дворянам. Тем более – к князьям! И братчикам льстило весьма, что в сражение их ведёт не просто свой брат-сечевик, а ещё и самый настоящий пан, князь! Тем более что Богдан Ружинский действительно делом доказал, что является человеком храбрейшим, умелым рубакой и грамотным военачальником…

Ивана запорожцы тоже встретили радушными приветствиями, интересуясь, как там дела в Москве и много ли дивчат русских «испробовал» он там. Пластун беззаботно отшучивался, сам расспрашивая о новостях на Сечи. И вот паром ткнулся в глинистый берег Базавлука. Прибывшая толпа казаков высыпала на него и упав на колени, стала целовать землю.

Вывев лошадей на берег, Иван перекрестился, тоже поцеловал сырую землю острова и поскакал к возвышавшимся впереди зубовым стенам Сечи.