Текст книги "Пластун"

Глава 73

Медленно потягивая душистый зелёный чай из фарфоровой китайской чашки, Иван внимательно слушал скрипучую речь пожилого татарина, сидевшего напротив. Правитель Кафы калга Ахмед-Кадыр вовсю старался угодить молодому знатному «турку». В его дворце собрался весь «цвет» города – татарские знатные мурзы, богатые купцы, комендант крепости Али-Магомет со своими офицерами. Было даже несколько ханских сановников, специально прибывших по такому случаю в Кафу из Бахчисарая. Иван с трепетом ожидал увидеть здесь и своего старого хозяина Али-Мустафу, но к счастью, среди гостей судья отсутствовал.

Пластуну было и страшно и любопытно присутствовать на этом сборище. Вокруг – пышная обстановка дворца, нарядные важные мужи-мусульмане, его злейшие враги. Босоногие слуги-кавасы неслышно метались среди гостей, разнося разнообразные кушанья и напитки. Музыканты постоянно играли протяжно-заунывные татарские мелодии и в такт им посередине зала танцевали полуобнажённые девушки. Глядя на их соблазнительно извивающиеся бёдра и голые животы, Иван вспомнил о Гульнаре-ханум. Она ведь здесь, в этом городе! Как же хотелось бы её увидеть! Но нельзя, никак нельзя, казак…

– … как видишь, уважаемый бей, Кафе весьма необходимо расширить порт и построить два новых караван-сарая. А то торговые люди из Персии и Аравии недовольны, что мало мест для покупки столь необходимых для земель народов правоверных христианских рабов-гяуров! – Калга Ахмед-Кадыр склонился ближе к юноше. – Ты уж, эфенди Рашид, замолви словечко за наш город перед Великим визирем Омаром…

«Чтобы ты сдох, крыса старая! Хрен тебе в зад, а не новые рынки невольников, сволочь!» – Иван сладко улыбнулся правителю Кафы и утвердительно кивнул. Да, ведь и сам Великий визирь Османской империи Омар Гаруджи-заде является «моим» дальним родственником. Ну и дела! Тот все они и лебезят усердно, едва сапоги не лижут! – пластун хмыкнул, жуя здоровенный кусок халвы.

– Ну, как тебе, уважаемый бей, мои газели сладострастные? – Калга расплылся в улыбке и тряся длинной седой бородой, ткнул пальцем в сторону танцующих девушек. – Небойсь истосковался уже после пути своего долгого и трудного по нежному женскому телу? Выбирай, уважаемый Рашид-бей, любую! Или несколько, кого захочешь. Ничего не жалко для столь дорогого гостя!

– Благодарствую премного, эфенди. Но пока не желаю я утех любовных! – Иван несколько смущённо отвёл взгляд от танцующих юных рабынь. Желая переменить тему разговора, он указал на троих молодых татарских воинов – по виду знатного рода, скромно сидевших в сторонке. – А кто есть эти нукеры, эфенди? К дворцовой страже явно не относятся. И гостями твоими знатными не являются, ибо сидят отдельно от них?

– Это мои племянники, уважаемый! Молоды годами, но уже умелые и достойные воины. Позволь представить их тебе, о бей достопочтенный?

«Бей» благосклонно кивнул чалмой, правитель города хлопнул два раз в ладони и музыканты сразу же прекратили играть, отложив в сторону кифары и бубны. Девушки дружной стайкой выпорхнули из зала, весело шелестя тонким шёлком полупрозрачных шаровар. Гости проводили их страстными взглядами, буквально прожигая танцовщиц глазами насквозь.

Юные воины вскочив, вышли на середину зала. Иван тоже поднялся и вместе с кольчугой подошёл к ним. Молодые татары молча смотрели на пластуна. Под пристальным взглядом их чёрных чуть раскосых глаз, Ивану стало несколько не по себе. Слишком хорошо он помнил, что творили обладатели таких непроницаемо-тёмных глаз на его Родине! Изрубленные на куски люди, поднятые на копья грудные младенцы, изнасилованные женщины…

Дядя представил племянников важному гостю, начав с высокого крепкого юноши, правую сторону лица которого наискось пересекал крупный шрам:

– Хасан, старший из братьев и самый лучший воин из наших молодых нукеров! Три года тому назад, будучи совсем юнцом, он храбро сражался с проклятыми гяурами-казаками, напавшими на город… – правитель города указал на рослого нукера.

Тот приложил ладонь к сердцу и низко поклонился. Багровый зигзагообразный шрам сильно уродовал лицо татарина, придавая ему зловещее выражение.

«Славненько тебя один из братчиков отметил! Жаль только, что не до конца…» – Иван вежливо кивнул молодому воину и любезно улыбнулся.

– Хасан совершил уже несколько удачных набегов на земли неверных, много ясыря привёл! – калга самодовольно ухмыльнулся. – Ну, дети мои, покажите нашему уважаемому гостю, на что способны! – Он поощряюще кивнул племянникам и вопросительно взглянул на Ивана.

Тот одобрительно улыбнулся и направился обратно к своему почётному месту в главе пиршественного стола.

Татары быстро сбросили с себя короткие халаты и нижние шёлковые рубашки. Обнажённые по пояс, оставшись в одних кожаных штанах, перетянутых широкими ремнями, они выхватили сабли. Два младших брата одновременно бросились на старшего. Голубыми молниями сверкнули клинки и, скрестившись, высекли снопы искр. Хасан волчком крутился на месте, ловко отражая удары братьев. Те пытались достать его, атакуя снизу в ноги и сзади – в спину. Хасан крутился юлой, прыгал вверх, приседал, уклоняясь от режущих воздух над его головой сабель, и сам атаковал соперников.

Все присутствующие в зале и с восторгом наблюдали за этим представлением. Калга Ахмед-Кадыр удовлетворённо покачал своей огромной чалмой со сверкающим полумесяцем и поглаживал бороду. Иван отметил ловкость его татарских сверстников, заметив, однако, что младшие братья Хасана явно уступали тому в воинском мастерстве. Старший брат щадил своих соперников, просто играя с ними. Минут пятнадцать продолжалось это показательное сражение, пока, наконец, кривая сабля Хасана, описав полукруг, плашмя огрела по плечу одного из братьев. Скривившись от боли, тот прекратил сражаться и опустил оружие. Вскоре и второй брат полетел кубарем на пол, получив сильный тычок эфесом в грудь. Под шквал восторженных криков и приветствий гостей, победитель гордо посмотрел на дядю и отвесил ему низкий поклон. Грудь молодого воина высоко вздымалась, стальные бугры мышц переливались под его смуглой кожей, покрытой потом.

Правитель города радостно улыбнулся племяннику и в свою очередь, гордо поглядывал по сторонам. Иван смотрел на высокомерного молодого нукера с нарастающим раздражением. Этот крымчак уже участвовал в татарских набегах на его землю. И скоро поведёт целые орды людоловов на рубежи стран христианских! Надо бы согнать спесь с него чуток…

– А не желаешь со мной сразиться, Хасан? – пластун вскочил с подушек и подошёл к молодому воину. – Давненько я не разминался в упражнениях воинских!

Хасан бросил вопросительный взгляд на дядю. Ахмед-Кадыр попробовал, было возразить, заявив, что такому высокому гостю его города не стоит рисковать даже малейшей царапиной своего благородного тела. Но Иван, не обращая внимания на слова калги, быстро сбросил с себя чалму, халат и рубашку. Оставшись тоже в одних широких турецких шароварах, с обнажённым торсом, он вышел на середину зала, поигрывая ятаганом.

– Ну, Хасан, готов биться? И учти – сражаемся всерьёз, по мужски! Ежели и заденешь меня чуток саблей, в обиде не буду. А вот ежели будешь токмо на дядю своего уважаемого посматривать, то решу, что место тебе лишь в гареме средь женщин слабых! Уразумел? – пластун прямо глянул в глаза молодого воина.

Хасан, бросив коситься в сторону калги, опустил взгляд, слегка наклонив голову. Желваки заиграли на лице юноши, и широкий шрам его побагровел, налившись кровью.

«Во, теперь будет дело!» – Иван чуть усмехнулся, перехватывая удобнее ятаган. В зале наступила напряжённая тишина. Гости замерли на своих подушках, вытягивая шеи и переглядываясь. Калга Ахмед-Кадыр взволнованно переминался на месте, не зная, что делать. Среди турок наступило оживление. Паша Али-Магомет одобрительно покачал чалмой, глядя на пластуна. Его офицеры приподнялись с мест, знаками показывая Ивану, что всячески его поддерживают. Наконец правитель Кафы горестно вздохнув, хлопнул в ладони.

Как молодой разъярённый бычок ринулся Хасан на казака. Круговым движением отбив его саблю и резко присев, Иван подсёк правой ступнёй опорную ногу противника. Хасан потерял равновесие и во весь рост растянулся на мраморном полу дворца.

Дружный вздох вырвался из глоток зрителей. Турки вскочили с подушек, улюлюкая и приветствуя своего «бея». Татары цокали языками, восхищённо покачивая бритыми головами в лисьих малахаях. Калга взволнованно перебирал чётки, с негодованием глядя на любимого племянника.

Хасан вскочил, и крепко сжимая саблю, с ненавистью смотрел на пластуна. Иван неспешно покачивался на каблуках, помахивая ятаганом и улыбаясь сопернику. Оскалив мелкие зубы, татарин снова ринулся в атаку. На этот раз молодой воин действовал более осмотрительно и осторожно. Он волчком крутился вокруг казака, и сабля молнией плясала в его руке. Сейчас Иван по достоинству оценил мастерство противника, с усилием отражая его удары. В бою на саблях ещё не известно, на чьей стороне была бы победа. Но благодаря тяжкому пластунскому учению ятаганом казак владел лучше. Будучи несколько короче сабли, ятаган позволял наносить мгновенные и незаметные для противника удары. Не зря ведь лучшие воины турецкой империи – янычары, гвардия султана, использовали в сражениях только ятаганы…

Со звоном отбив очередной выпад татарина, Иван мгновенным винтовым движением сверху-вниз достал горло нукера. Сверкающее лезвие ятагана плашмя прижалось к кадыку Хасана. Тот замер на месте, опустив саблю и тяжело дыша.

Восхищённый гул и рёв воцарился в зале дворца. Все гости хлопали в ладоши и дружно восхваляли «великого воина султана, юного богатыря бей-Рашида». Особенно неистовствовали турки. Они громко орали во весь голос, прославляя своего «земляка».

Их восторг был понятен: отношения между турками и крымскими татарами были далеко не безоблачными. Крымское ханство находилось в вассальной зависимости от Османской империи. Турецкие гарнизоны имелись во всех портовых крепостях полуострова, охраняли границу ханства – «турецкий вал». И турки относились к татарам свысока, называя их между собой «дикарями» и «варварами». Татары платили им той же монетой, всякий раз давая понять, что они являются истинными хозяевами этой земли, а не османы. Иногда даже доходило до кровавых стычек между «собратьями по вере».

Поэтому победа молодого знатного бея над тоже молодым знатным татарином, да ещё при всём народе, пролила бальзам на души турок. Она ещё раз подчеркнула превосходство османов над всеми народами – и «верными» и «неверными».

– Якши-эйи, Хасан! – пластун крепко хлопнул своего расстроенного соперника по плечу. – Ты хороший воин, признаю! Полагаю, что скоро не будет равных тебе в войске великого хана!

Татары одобрительно закивали словам казака. Турки переглядывались между собой, ухмыляясь в бороды. На этом застолье завершилось. Гости стали расходиться, благодаря хозяина за щедрое угощение и низко кланяясь ему и «Рашид-бею». Турки стояли в сторонке, ожидая, когда Иван оденется.

Затягивая широкий парчовый кушак на халате, юноша любезно разговаривал с правителем города, восхищаясь силой и ловкостью его племянников. Босоногий кавас быстро подбежал к калге и что-то прошептал тому на ухо. Извинившись, Ахмед-Кадыр повернулся к худой долговязой фигуре татарина, возникшей на входе. Поклонившись, новоприбывший подал какие-то бумаги калге и повернул голову в сторону пластуна.

Дрожь мгновенно пробежала по телу Ивана – на него не мигая, смотрел Али-Мустафа! Окаменев, юноша секунду глядел на своего бывшего хозяина. Судья низко поклонился в знак приветствия. Иван, низко поклонившись в ответ, быстро распрощался с Ахмед-Кадыром и направился к ожидающим его турецким офицерам. Выходя из зала, он чуть повернул голову, и вновь встретился взглядом с тёмными глазами судьи.

С каменным выражением лица, Иван спокойно вышел вместе с турками из дворца.

Глава 74

Прижавшись лбом к прохладной каменной стене своей комнаты в крепости, пластун напряжённо размышлял, что делать. Подавив приступ паники, охватившей его в первый момент, Иван попытался успокоиться и рассуждать здраво.

Совершенно необязательно, что Али-Мустафа сразу же узнал его! Прошло три года, как судья видел в последний раз своего юного раба. Иван достаточно изменился за это время, возмужал, раздался в плечах, усы вот отрастил…

Пластун отошёл от стены и, сложив руки за спиной, прошёлся по комнате. Затем остановился перед большим овальным зеркалом, висевшем напротив. Оно отразило высокого молодого турка с красивым загорелым лицом и небольшими чёрными усами, пробивающимися под правильной формы носом. Кожа у «турка» была несколько светлее, чем у его «земляков» в крепости, но это не должно было никого удивлять – благодаря большому количеству славянских рабынь, поставляемых татарами на восток, в гаремах богатых мусульман всё чаще рождались светлокожие и светлоглазые дети. И мать настоящего Рашид-бея тоже была родом откуда-то из земель русских…

Иван потрогал пальцем усы, поправил чалму на голове и присел на мягкий пуфик напротив стола. Надо всё же решать, что делать. Рассуждения о том, что прошло уже много времени, и что сильно изменился внешне – были верными. Но юноша слишком хорошо знал судью. Память тот имел феноменальную! Помнил наперечёт всех своих клиентов, кто обращался к нему за помощью либо советом. Даже если видел человека только один раз! Тексты судейских бумаг запоминал с одного прочтения и цитировал их потом наизусть без единой ошибки. И самое главное – его, Ивана, кади узнал и видел долгое время очень близко! И он наверняка заметил большое сходство молодого знатного «бея» со своим бывшим рабом. Да, скорее всего, решил, что это просто сходство – мало ли бывает похожих людей на свете! Но пластуну ещё по крайней дня два нужно пробыть в Кафе. Завтра вот встреча с учениками медресе. Там будет много уважаемых людей города и знатных ханских мурз из Бахчисарая. Не пойти туда никак нельзя!

А Али-Мустафа наверняка будет там! Он постоянно захаживал в медресе, преподавая ученикам азы судейской науки. И там, на пиру, близко рассматривая «бея Рашида», вслушиваясь в его голос, судья точно узнает в знатном турке своего раба Ивана! Точно!

Резко выпрямившись, юноша бахнул кулаком по столу. Высокий серебряный кувшин покачнувшись, с грохотом рухнул на полированную поверхность орехового столика. Это «точно» было приговором для Али-Мустафы. Судью нужно уничтожить, во что бы то ни стало и как можно скорее!

Вскочив, пластун вновь заметался по комнате, расшвыривая пинками подушки во все стороны. Потом вновь застыл перед окном-бойницей, мрачно глядя в него.

С моря дул ветер и увенчанные пенными гребешками волны с шумом бились о скалистый берег. Большая торговая галера, неуклюже перебирая длинными вёслами, выходила из гавани в открытое море. Чайки крикливыми стайками кружились над покачивающимися на швартовах кораблями в порту.

Скрестив руки на груди, Иван пристально смотрел на эту так всегда нравившуюся ему картину, но ничего не видел перед собой. Очень тягостно было принять для него решение убить Али-Мустафу. Казак ничего не имел личного против своего бывшего хозяина. Да, по его велению погиб Матвей! Но так поступали все рабовладельцы-татары со ставшими ненужными им невольниками. Басурмане, что с них взять! А так жилось при нём, в общем, неплохо. Да и Гульнара-ханум… Но выхода другого не было! На карту поставлено и царское задание и сама жизнь пластуна-лазутчика…

В дверь постучали. Иван схватился, было за кинжал, потом сдержанно разрешил войти. Турецкий воин с поклоном сообщил, что комендант крепости приглашает своего уважаемого гостя на партию в нарды.

Паша Али-Магомет радушно встретив Ивана, указал ему груду атласных подушек перед собой. По середине лежала большая лакированная доска для игры в нарды, разукрашенная затейливым восточным орнаментом.

– Ну, эфенди Рашид, в прошлый раз Аллах мне даровал победу. – Паша широко улыбнулся. – А как повернёт судьба теперь?

– Все в воле неба, уважаемый… – Иван опустился на подушки.

Али-Магомет благородно предложил гостю ходить первым. Иван так же благородно отказался, заявив, что право первого хода должно быть за хозяином. Они некоторое время перепирались так, но потом паша позволил уговорить себя и швырнул небрежно кости на доску. Пять-пять, куш! Воздев ладони кверху, турок поблагодарил Всевышнего за помощь и сделал ход сразу двумя фишками. Иван только покачал головой и сделал свой ход. Дальше игра шла с переменным успехом но с нарастающим преимуществом коменданта крепости. И наконец, уже под конец игры, паша выбросил подряд два пятёрных куша. И только одна его фишка осталась не заведённой на тройке. У Ивана оставалось ещё четыре фишки в самом дальнем углу доски – на шестёрке. Чтобы выиграть, пластуну нужен был только шестёрочный куш – самый большой в нардах.

Али-Магомет лукаво ухмыляясь, развёл руки в стороны, показывая, что всё: партия сделана. Иван с непроницаемо-спокойным выражением лица долго тряс в сомкнутых ладонях кубики и, наконец, с силой бросил их на доску. С грохотом кости запрыгали по разноцветному дереву и замерли на месте. Двенадцать чёрных точек смотрели в напряжённые лица игроков. Куш!

Паша, выдохнув и в сердцах сорвал с себя чалму. Иван чуть улыбнулся, глядя на кубики с шестёрочным кушем. Всё! И это знак свыше, казак! Нужно убирать Мустафу и именно сегодня, пока удача с тобой…

– Нет, всё же ты есть любимец Аллаха, уважаемый Рашид-бей! Ну надо же так выбросить! – паша ещё некоторое время сокрушался из-за своего неожиданного поражения. Потом вновь нахлобучил чалму на голову.

Иван поднялся с подушок, и оправив не себе одежду, учтительно обратился к коменданту крепости:

– Позволь покинуть тебя, эфенди. Хочу пойти в город, прогуляться. Может рабов куплю, либо ещё чего…

– Либо рабынь младых урусских! Они такие славненькие – белокожие, златоволосые, светлоокие! Персики, гурии рая, вах! – паша закатил глаза и плотояденно почмокал толстыми губами. Потом вновь принял серьёзный вид и сунул свой украшенный драгоценными камнями ятаган за пояс:

– Ну ладно, эфенди Рашид. и я пойду делами заниматься! Тут одна из этих собак-запорожцев нам попалась. У Кинбурна две лодки с сими шакалами на наш корабль напали. Слава Аллаху, галеры Сулеймана-паши подоспели. Одну «чайку» казаков потопили, другая успела удрать в плавни. Этого с трудом, но живьём взяли, дабы узнать их тайные ходы в плавнях этих камышовых. Второй день пытаем, а он молчит, сын шайтана! Токмо ругается… Не желаешь взглянуть, уважаемый?

– На настоящего казака?! С превеликим удовольствием, уважаемый паша! Ещё ни разу вблизи не видывал живого запорожца. – Иван резко направился вместе с турком к выходу.

– Да живому недолго остаётся быть сему ублюдку поганому! Кол уже приготовлен во дворе крепости, ждёт его не дождётся… – Али-Магомет презрительно скривился.

Встречаться с кем-нибудь из собратьев-сечевиков Ивану было совершенно нежелательно. Многие из запорожцев хорошо знали его в лицо. Но отказался бы он от такого предложения – вблизи увидеть одного из своих злейших врагов, настоящий Рашид-бей? Нет, конечно!

В голове пластуна постоянно стояли напутственные слова, сказанные ему при прощании думным дьяком Иваном Висковатым:

– Запомни, Ваня! Проникаешь ты в стан вражий под личиной сего турка младого. Ежели хочешь выжить в басурманском окружении – забудь на время, кто ты есть! Живи, думай и действуй, как делал бы это Рашид-бей! Ты жил долго среди басурман, знаешь их нравы, звычаи. Вот и сам стань басурманом! Уразумел?

Иван всё понимал и старался действовать так, как учили его старые пластуны, и советовали знающие люди из московского Тайного приказа. Но так нелегко это ему давалось! Постоянно быть начеку, следить за каждым своим словом – всё это было тяжело для молодого лазутчика. Да ещё юноше стало казаться, что комендант крепости Али-Магомет в чём-то подозревает его. Уж больно ласков! Много говорит, зовёт на посиделки, всё расспрашивает…

Нет, верно говорили старые сечевики-лазутчики – куда-как легче быть простым казаком и срубывать головы басурман в лютой сече!

Путь ко входу в подземелье крепости лежал через её двор. Длинный острый кол уже лежал по середине площади. Свободные от службы турецкие воины лениво слонялись вокруг него, пересмеиваясь между собой. Иван невольно содрогнулся, взглянув на свежеотесанное смолистое остриё. Стоявший на страже у маленькой, оббитой толстыми полосами железа двери, огромный янычар приложил ладонь к груди и поклонился. Со скрипом отворив её, воин снял со стены коптящий факел и зашагал впереди, освещая путь начальству. Проплутав довольно долго по низким извилистым каменным коридорам, Али-Магомет и Иван вошли в обширный подземный каземат. Специфический запах, стоявший здесь, сразу напомнил юноше такое же помещение для пыток под московским Кремлём. И вид был схож: закопчённые стены, выщербленный каменный пол, покрытый застарелыми пятнами крови. Разные верёвки и цепи с крючьями свисали с потолка, ярко пылал очаг с раскалёнными «орудиями» труда палачей…

Трое здоровенных турок, голые по пояс, в грязных широких шароварах и засаленных тюрбанах на бритых головах, склонились в низком поклоне перед пашой. Брезгливо прижав надушенный шёлковый платок к носу, тот осведомился заговорил ли пленник. Старший из палачей виноватым тоном сообщил, что проклятый гяур только ругается и проклинает Аллаха…

Иван молча смотрел на совершенно голого человека, повисшего на цепях в углу подземелья. Жёлтое пламя очага хорошо освещало крупное тело запорожца и его поникшую на грудь голову с длинным чубом-оселедцем.

– Он что, сдох?! – строго спросил Али-Магомет, уставившись на старшего палача. – А кол для чьей задницы приготовлен? Для твоей, Омар?!

Бородатый Омар, чуть не переломившись пополам в поклоне, залепетал, что «мерзкий гяур» жив. Схватив деревянное ведро с водой, он выплеснул его на пытуемого. Казак вздрогнул и приподнял голову. Всё тело его покрывали страшные рваные раны – следы от бичей и клещей палачей. Ноги и руки представляли собой сплошное кровавое месиво пережжённого мяса, висящих лоскутков кожи и жил…

– Во! Видишь сего красавца, эфенди Рашид? – паша сделал приглашающий жест. – Иди, полюбуйся ни одного из тех шайтанов, что столько лет уже терзают правоверных, и тебя самого чуть не погубил!

Иван прочёл про себя молитву и приблизился почти вплотную к закованному в цепи казаку. Пристально всмотрелся в суровое усатое лицо сечевика, но не узнал его. Вроде бы уверен в сем…

Казак приоткрыл глаза и его помутневший от страшной боли взгляд скользнул по лицам стоявших напротив турок. Поняв, что перед ним находятся какие-то начальные люди из басурман, сечевик дёрнулся в цепях, пытаясь придать себе достойный вид.

– Ну, шакал вонючий, отродье шайтана! Скажешь, где скрываются твои соплеменники? А нет – на кол сядешь! И шкуру твою поганую палачи лоскутами сдирать с тебя будут! – паша сердито топнул ногой, глядя на казака.

– П-пишов ты в жопу, хмырь обрезанный… еле шевеля разбитыми губами, просипел запорожец. Потом, собравшись силами, более чётко и внятно повторил ругательство по-турецки.

Али-Магомет выкатил глаза и схватился за ятаган. Старший палач бросился к казаку с раскалёнными клещами в руках:

– Дозволь, о паша светлейший, вырвать язык у сего гяура! Мочи уж нет слушать, как поносит он нас, достопочтеннейших сынов Аллаха!

– Недозволяю, Омар! Хочу услышать, как завоет эта свинья, когда на кол сядет. – Паша убрал руку с рукояти ятагана и с презрением сплюнул.

Иван шагнул ближе к казаку и громко произнёс по-турецки:

– Слушай, гяур! Я вижу, ты есть мужественный и храбрый воин! Что не желаешь выдавать товарищей своих – то дело чести и достойно уважения. Я, Рашид-бей, предлагаю тебе покориться воле Аллаха и перейти в нашу, истинную веру! Тогда ни словом никто не упрекнёт тебя, что сражался против нас! Достойным мусульманином станешь и вступишь в ряды славных воинов султана, да хранит его небо тысячу веков!

Внимательно слушая речь пластуна, паша Али-Магомет утвердительно кивал, пряча в бороде ехидную усмешку. Палачи молчаливо стояли в стороне.

Казак перевёл свои тёмные, полные муки глаза с коменданта крепости на Ивана. Секунду пристально глядел на него. И неожиданно смачно харкнул ему в лицо. Отшатнувшись, юноша замер на мгновение. Потом, оскалившись, выхватил кинжал и резко ударил казака в грудь, точно под левый сосок. Дёрнувшись, тот захрипел и обвис на цепях.

Вырвав кинжал из уже мёртвого тела, Иван остервенело нанёс убитому ещё несколько ударов, пока подскочившие палачи не схватили его.

– Скотина! Помёт шакалий, пёс неверный! Я с ним говорил, как с воином, не предлагал ничего недостойного! А он плеваться вздумал! – продолжал бушевать пластун, вырвавшись из рук палачей, вытирая платком лицо и ругаясь, на чём свет стоит.

Находившийся у входа громила-янычар ухмылялся, во весь рот, глядя на оплёванного важного «бея». Палачи тоже не могли сдержать усмешки.

Паша сочувственно улыбнулся:

– Ты молод ещё, уважаемый Рашид-бей! Веришь в честность и справедливость этих собак неверных. И не ведаешь того, что предложение перейти в нашу веру равносильно для казаков самому тяжкому оскорблению! И посему с ними только так! Только резать, на кольях сажать! Ну ладно, умерь свой гнев, уважаемый он уже сдох. Жаль вот только, что кол не сгодился…

Иван позволил себе «умерить гнев» и с отвращением швырнув мокрый платок на пол, направился вместе с пашей к выходу из застенка. У двери обернулся. Запорожец кулем висел на цепях, его длинный оселедец чуть колыхался от дуновения тёплого воздуха из очага. Кровь всё струилась тоненькой струйкой по груди казака из колотой раны под левым соском…

Прости брат! Царствие да пребудет тебе отныне небесное. Я сделал для тебя всё, что мог! – Иван мысленно перекрестился и вышел следом за комендантом крепости из каземата.