Текст книги "Пластун"

Глава 64

Алые языки пламени тускло озаряли низкие кирпичные своды подземелья. Стены покрывала копоть и какая-то мерзкая на вид и запах слизь. И вообще дух здесь стоял ужасный – свежей крови, паленого мяса, мочи, пота…

У Ивана мороз пробежал по коже, когда глянул он в сторону возящихся у очага двоих палачей. Здоровенные мужики, голые по пояс, одетые только в штаны и широкие фартуки, разогревали на железной решётке свои «оружия труда». Разного вида клещи, щипцы, длинные иглы с крючками…

Стараясь держаться спокойно и ничем не показывать страха, пластун перевёл взгляд на механизм, укреплённый под сводом пыточного подземелья. Какие-то блоки, шкивы на канатах, петли для рук и ног. Иван хмыкнул.

Он сидел на низкой лавке обнажённый по пояс, со связанными за спиной руками. Его оружие и одежда лежали на другой лавке у входной двери. Двое бородатых стрельцов стояли там, опираясь на большие плоские топоры-бердыши. Уже часа полтора находился молодой казак в подземелье московского Тайного приказа. Толстый боярин, ведущий допрос, сразу обвинил его в убийстве хозяев лесной заимки под Орлом. Иван отрицал всё. Он был уверен, что нет и не может быть свидетелей, видевших его там. А признаться в содеянном, значит подписать себе смертельный приговор! Ведь опять-таки, кто мог подтвердить, что «хозяева» заимки первыми напали на него?

Так ничего и не добившись, тучный боярин наорал на юношу, помахал у него под носом кулаком и приказал раздеть. Затем вдруг вышел. И вот появились эти два палача. Не к добру это…

Приоткрылась низкая дубовая дверь и кряхтя, показался незнакомый пожилой боярин в длинном бархатном кафтане. За ним семенил писарь с чернильницей на поясе и большой книгой в руках. Толстого боярина не было.

Иван насторожился и пристально наблюдал на новоприбывшими. Усевшись на лавку у края стола, писарь открыл книгу, приготовил перо и вопросительно поглядывал на боярина. Тот не спеша расположился на резном ореховом кресле и облокотясь локтями о стол, некоторое время молча созерцал пластуна. Сохраняя невозмутимое выражение лица, Иван прямо глядел на важного боярина. Сердце ходуном ……… в груди юноши, тело сотрясал озноб, но он ничем не выдавал своего состояния…

– Я есть Висковатый Иван Демянович, думный дьяк и голова Особого двора государства, иначе именуемого приказом дел тайных… – представился важный боярин. – Так ты продолжаешь утверждать казак, что ни сном ни духом не ведаешь, кто поджёг лесную заимку и побил хозяев её?

Сгорбившись, писарь быстро записал в книгу вопрос боярина. И так же скоро – ответ Ивана, который по-прежнему всё отрицал.

– Так-так… не желаешь правду глаголить, значит… Ерёма, давай-ка сюда Митьку Гранного! – думный дьяк подал знак замёршим у входа стрельцам.

Те бросились вон и вскоре втащив в подземелье крепкого мужика, до глаз заросшего густой бородищей, в длинной распущенной рубахе.

– Разбойник сей тоже не желает говорить, где дружки его хоронятся и где добро ворованное прячут. – думный дьяк метнул острый взгляд на Ивана. – На дыбу его, живо!

Подскочившие палачи мигом сорвали и мужика рубашку и поволокли к свисающим с потолка петлям. Разбойник закричал, пытаясь сопротивляться. Но один из палачей – по-видимому старший, с огромными, похожими на клещи ручищами, сильно саданул его коленом в живот. Захрипевшему и согнувшемуся от боли разбойнику палачи быстро связали руки за спиной и накрутили на них петлю. Так же надёжно привязали ноги мужика к тяжёлой дубовой колоде, лежавшей на полу. Старший палач крутанул большое деревянное колесо дальше. Тело бородача выгнулось дугой, хриплый рёв сорвался с его искривлённого болью рта…

Иван молча глядел на развернувшееся перед ним зрелище. Важный царский дьяк и стрельцы у двери тоже не отрывали глаз от корчащегося на дыбе разбойника.

– Добавь ему, Митрофан!

Палач чуть довернул колесо. Канаты натянулись, как струны и обе руки пытуемого с хрустом вышли из плечевых суставов. Дикий вопль пронёсся под прокопчёнными сводами подземелья, сразу же его заглушившими…

– Так где добро наворованное прячешь, тать?! И где подельники твои, Фимка Беспалый и Протка Рыков? – спокойно, не повышая тона, осведомился дьяк.

Растянутый на дыбе разбойник продолжал вопить, трясясь на уже не послушных ему руках.

– Дай-ка жару, Митрофан…

Старший палач снял с решётки раскалённые до красна клещи и шагнул к пытуемому.

Иван закусил губу и отвёл взгляд в сторону.

Вопли разбойника переросли в истошный визг, а потом в жалобный стон. Раскалённое железо рвало кусками его тело, отвратительный запах жареного мяса вперемешку с кровью заполнил помещение…

Бородатый разбойник продержался под пытками с полчаса и затем заговорил. Ноя и плача, он выложил дьяку всю подноготную – и где зарыты награбленные деньги и где укрываются его сообщники. Довольный дьяк проследил, чтобы писарь точно записал показания пытуемого и приказал снять его с дыбы.

– Вправь ему руки, Митрофан! Ибо перед казнью перекреститься он мает право…

– Палач ловко поставил вывернутые дыбой суставы разбойника на место, вызвав у того новый крик боли. Стрельцы уволокли хныкающего и воющего человека из подземелья.

– Видал, казак? Каково было созерцать это? По нраву? – поглаживая редкую седую бороду, думный дьяк пристально взглянул на пластуна.

– Да ничего… и пострашнее зрелища видывал…

– Ай да молодец, казак! Однако любопытно поглядеть будет, как заговоришь коли сам на дыбе повиснешь…

Палачи, стоявшие за спиной юноши, с ухмылками переглянулись. Дьяк продолжал внимательно смотреть на Ивана. Тот с каменным выражением лица глядел на думного дьяка. Тишина на некоторое время воцарилась в пышном подземелье Тайного приказа.

Дьяк кивнул писцу и тот положил на стол какой-то предмет, завёрнутый в ткань. Думный дьяк Висковатый не спеша развернул её и отражая красные блики огня, тускло сверкнуло лезвие ятагана.

Иван помертвел это был его ятаган! Тот, которым пришпилил он к стене проклятую ведьму…

– Узнаёшь своё оружие, казак? Или скажешь, что не твой сей кинжал турецкий?

Иван молчал некоторое время. Потом сглотнув тяжёлый ком в горле, тихо сказал:

– Да, сие мой ятаган.

– Ясное дело, что твой! С оружием таким за последний месяц токмо ты въехал в пределы государства московского. Записано оно в книге учётной на заставе порубежной. И столник Матвей Воротынский опознал его, видел он тебя с людьми своими недалече от заимки… Так что скажешь?

Стараясь тщательно подбирать слова, Иван подробно рассказал о событиях, происшедших с ним на заимке. В конце заявил, что выхода у него не было, как поубивать злодеев-хозяев, дабы спасти жизнь свою…

Сильно горбясь, писец быстро записывал его показания. Думный дьяк внимательно слушал пластуна, поглаживая бороду.

– Так. Ну допустим, ты правду глаголишь. А почему сразу не признался? Крутить шум начал – ничего не знаю, не ведаю… Почему после случая сего прискорбного сразу не сообщил о сём людям служивым в Орле?

– Да побоялся, боярин… Никого, кто бы мог подтвердить правоту мою, не было. А я есть чужестранец здесь! Мало ли как люди служивые ваши подумали о сём… – Иван опустил голову, мрачно глядя себе под ноги.

– Не боярин, казак! А господин дьяк думный, советник царский. Бояре сами тяжкими и важными делами по сохранности порядка в царстве заниматься не желают… – Висковатый раздражённо побарабанил пальцами по столу. – Смотри что получается, казак! Ты ведь из Низового войска, запорожцев? Так? Так! А запорожцы по всюду славу мают не токмо вояк добрых, но и людей воровских, разбойных. И вот появился ты на землях московских! Конь твой подкову потерял, а поблизости заимка лесная оказалась. Хозяева её, добрые русские люди, по христианскому обычаю приютили тебя, заночевать пригласили. Так? А ты, вор, видя, что в достатке живут они и место есть уединённое, порешил забрать состояние их! Поубивал всех – для низового сие дело плёвое. И дабы скрыть преступление своё, поджёг заимку! Могу я так рассуждать?

– Можете, боя… господин дьяк думный! Только я правду вам говорю – воры они были и душегубы! Напали на меня среди ночи, спящего порешить хотели! Тати они!

– Сразу надо было людям государевым объявить о сём! И тут не врать! Теперича нету у меня веры словам твоим, казак. – думный дьяк сверлил Ивана тёмными колючими глазами. – Однажды солгавшему веры нет, старая истина это! Ладно. Итак, есть кто, который может подтвердить слова и дела твои на заимке?

Иван отрицательно покачал головой, угрюмо разглядывая кончики своих сапог.

– Значит я могу в полном праве объявить тебя в душегубстве честных людей русских, всей семьи вместе с женской слабой?

Иван вновь запротестовал, заявив, что это «слабая женка» едва не раскроила ему череп обухом топора.

– Это всё есть токмо слова твои, казак! Выкручиваешься, лжёшь, пытаясь избежать кары за преступление своё. Полагаю справедливым передать тебя пытке, казак запорожский Иван Заграва! На дыбе расскажешь всё, как оно было на самом деле!

Палачи кинулись было к пластуну, но тот рывком сбросил с себя их руки и встав, сам спокойно подошёл к свисавшим с потолка блокам. Насторожившиеся и поднявшие было бердыши стрельцы, переглянувшись, опять опустили своё оружие на пол. Думный дьяк по-прежнему невозмутимо сидел в кресле, не спуская с юноши глаз. Старший палач быстро закрепил петлю на связанных за спиной руках парня. Другая петля сомкнулась на ногах Ивана. Метнув взгляд на дьяка, старший палач крутанул колесо и по скрипучим блокам стали вытягиваться кагаты.

Сцепив челюсти, Иван повис на дыбе, чувствуя как медленно, ну не отвратимо страшная сила вырывает из плечевых суставов его руки. Палач ещё прокрутил колесо. Резкая боль в мышцах и связках молнией шибанула в мозг юноши. Перед глазами заплясали огненные пятна, дыхание сбилось, плечи уже казалось, жгут раскалённым железом…

– Ну казак, говори всю правду как было! – думный дьяк встал из кресла и сложил руки за спиной.

– Я всю правду сказал уже… Нечего мне добавить более! – Иван произнёс это спокойно и твёрдо, пытаясь не подавать вида, что ему очень больно.

Висковатый вновь кивнул палачу. Проклятое колесо чуть повернулось и новая волна боли захлестнула парня. Дьяк вновь повторил свой вопрос. Иван вновь повторил ответ непослушными губами. Боль рвала тело, раскалывала голову, не давала мыслить. И одно только билось в сознании юноши – выдержать!

Выдержать, не показать московитам своих страданий, своей муки! Пусть видят, как может держаться под пытками казак сечевой…

Дьяк подошёл ближе и что-то приглушённо сказал старшему палачу… Иван решил, что колесо прокрутится дальше и будет хана его рукам. И приготовился встретить новый страшный приступ боли. Но колесо не двигалось. Палач взял в руки уже знакомые пышущие жаром клещи…

– Так будешь говорить, казак? А то Митрофан сейчас займётся твоим мужским достоинством трохи. После сего про девок позабыть можешь… Ну?

Сглотнув слюну, Иван с ненавистью поглядел на дьяка, палачей и прохрипел, что он уже всё сказал. Старший палач с ухмылкой поднёс раскалённые клещи к паху юноши. Жар стал прожигать его шаровары всё сильнее и сильнее.

Иван зажмурился, забыв даже о своих вывернутых дыбой руках. Держись казаче, держись…

Но жар не стал сильнее. Открыв глаза, пластун посмотрел перед собой. Думный дьяк и оба палача ухмыляясь глядели на него. Пытаясь выглядеть невозмутимым, Иван шептал про себя «Отче наш». И немного удивлялся – чего палач остановился? С тем разбойником особо не церемонились.

Дьяк вновь спросил, будет ли он говорить правду. Иван снова ответил сквозь зубы, что всё уже сказал и добавить ему нечего.

– Хватит, спускай его! – Висковатый отвернулся от пластуна и отошёл к столу.

Заскрипели блоки и Иван оказался на грязном, заляпаном пятнами засохшей крови полу. Палачи подняли его и развязали руки. Плечи юноши болели жутко, спина и грудь полыхали жаром. Тяжело дыша, пластун поглаживал свои руки, мрачно глядя на думного дьяка.

– Освежись, казак! И одевайся! – Висковатый указал на бочку с водой в углу помещения.

На плохо слушающихся его ногах Иван прошёл туда и плеснул на лицо затхлой отдающей тиной, водой. Руки слушались, но плохо. Каждое движение отдавалось сильной болью в растянутых мышцах… Подойдя к лавке, где лежала его одежда, юноша взял рубашку и попытался одеть её, но непослушные руки плетями упали вдоль его туловища. Бессильно усевшись на лавку, Иван замер там, угрюмо глядя себе под ноги.

– Ты не переусердствовал, Митрофан? Видишь, что руки ему не служат?

– Забижаете, Иван Демяныч! Мы ремесло своё знаем. Отойдёт через пару дней, дело молодое…

– Помогите ему одеться! – сердито хмурясь, думный дьяк стал перечитывать в книге показания пластуна.

Палачи бросились к Ивану и помогли ему надеть рубашку и кунтуш. Стараясь уже сам подпоясаться кушаком, юноша подошёл к столу, на котором продолжал поблескивать его ятаган.

– На счастье твоё, казак, дождь загасил заимку. Пришедшие через сутки служивые люди нашли убитых тобой людей и кинжал этот. Обыскав дом, обнаружили в подвале добра много, принадлежавшего сгинувшим купцам иноземным. А недалече, на опушке лесной собаки и могилы отыскали. Те тати, даже зарывать людей убиенных глубоко ленились. Более двадцать мертвецов там лежат, вона какое отродье гадское была та семейка! Кто бы мог подумать! – Висковатый саданул кулаком по столу.

– А чего тогда ты, господин дьяк думный, на дыбу меня послал, коль знал, что не виновен? – тихо спросил Иван.

– Кто это невиновен? Ты?! Пошто, когда порешил душегубов тех, власти не упредил о случившемся? Чего скрывать вздумал? И теперь, когда тебя по-людски спрашивали, не отвечал сразу правду? Покудова кинжал твой не явили? Впредь наука тебе будет, запорожец, не обманывать людей царевых! Всё, забирай оружие своё и ступай!

Кряхтя, дьяк поднялся из-за стола. Захлопнув книгу, вскочил и писарь. Иван, с трудом ворочая непослушными руками, одел саблю. Ощущая на себе взгляды всех присутствующих в подземелье спокойно взял злополучный ятаган и сунул его за пояс. Стрелец сделал ему знак и юноша не спеша направился за ним к истёртым каменным ступенькам и двери.

После долгого – казалось бесконечного пути по низким запутанным коридорам кремлёвских подземелий, пластун наконец вышел наружу. Сильный порыв ветра чуть не сорвал шапку с головы юноши. Луна сияла на небе, заливая всё вокруг бледным призрачным светом.

Глубоко вдыхая свежий прохладный воздух, Иван почувствовал вдруг, как кружится голова и дрожат ноги. Качнувшись, он прижался спиной к шершавой кирпичной стене.

– Буде казак, идём! Провожу тебя до двора постоялого. – тронул юношу за рукав бородатый стрелец.

Иван кивнул, продолжая бездумно глядеть на ночное небо.

Глава 65

На следующий день он встал поздно – солнце уже вовсю било через маленькое слюдяное окошко комнаты. Вчера пластун долго не мог заснуть, раздумывая о случившемся и массируя растянутые дыбой мышцы. Под утро, забылся тревожным, беспокойным сном. Иван не помнил, что ему снилось, но точно знал, что он был плохим, кошмарным. Он долго лежал на кровати, созерцая потолок. Снаружи звонко щебетали птицы, скрипели колёса телег, слышались голоса людей и фырканье коней. Москва уже давно проснулась и бурлила вовсю…

И тут Иван вспомнил, что сегодня в полдень нужно биться на кулаках с этим Сенькой!

Юноша выругался и вскочил с постели. Сердито ворча, стал одеваться. Вот чего-чего, а этого сейчас только не хватало! Как драться, когда руки еле слушаются? Ну а не прийти либо отказаться – тоже невозможно! Позор тогда будет на всю Москву и ему и всему войску запорожскому заодно…

Позавтракав сытными и вкусными пирогами с маком, Иван оседлал коня. Орлик уже застоялся в конюшне постоялого двора, да и самому после того мерзкого подвала совсем не хотелось ступать на ноги лишний раз. Толпа знакомых слободских парней уже ждала пластуна возле рынка. Сняв шапку, Иван поздоровался. Те кивнули в ответ, угрюмо на него глядя.

– Опаздываешь, казак! Мы уже думали, что заробел ты и в свою Литву драпа дал… – сплюнул семечную шелуху, Семён насмешливо оскалился.

– Извиняйте, заспал трохи… Так что, делом займёмся? – Иван спрыгнул с коня и огляделся по сторонам.

– Ну не тут же, при всём народе, казак! Имеется у нас местечко укромное недалече. Пойдём!

Иван взял коня под уздцы и молчаливой гурьбой пошли они куда-то за базар. Через некоторое время очутились на небольшом пустыре. С трёх сторон его загораживали высокие глухие стены больших бревенчатых амбаров. Одинокое хилое дерево бросало слабую тень на сухую каменистую почву пустыря.

– Ну вот, гляди! – Сёмка обвёл рукой вокруг. – Сие есть наше место уединённое. Чужих глаз нет, все свои, хе-хе-хе…

Сгрудившиеся вокруг дружки его тоже заржали, насмешливо разглядывая Ивана. Противники стали раздеваться. Сёмка скинул свою красную рубашку, обнажив крепкий мускулистый торс. Иван не спеша снял саблю и ятаган, развязал кушак. Руки болели, но слушались. Сняв кунтуш и шапку, он сложил аккуратно всю одежду стопкой под деревом. Сверху положил оружие – базалай, ятаган, кинжал. Пистолет пластун оставил в гостинице, спрятав под кроватью.

Московитяне пристально наблюдали за каждым движением парня и с любопытством посматривали на оружие. Привязанный к дереву Орлик взволновано поводил ушами косясь на парней большими влажными глазами. Сёмка Колбасов уже нетерпеливо прыгал на месте, делая удары по воздуху увесистыми кулаками.

– Всё железо своё убрал, казак? А ножика за сапогом не маешь?

– Маю, как не мать! Ты тоже маешь по одному в каждом сапоге…

Белозубая улыбка озарила грубое лицо местного заводилы. Склонившись, он быстро извлёк из-за голенищ своих юфтиевых сапог два острых прямых ножа.

– Гляди, заметил! Не боись, казак, у нас всё по честному! Просто желал проверить тебя на крепость. – Сёмка ловко швырнул ножи с обеих рук в дерево.

Крутанувшись в воздухе, острые клинки с хрустом вонзились в корявый ствол. Орлик всхрапнул и чуть шарахнулся в сторону. Иван не спеша достал свой засапожный нож. И не глядя метнул его в том же направлении. Его нож вонзился точно посередине ножей Колбасова. Тихий гул одобрения пробежал по расступившимся вокруг кольцом друзей Сёмки. Тот тоже уважительно кивнул и поплевал на ладони.

Иван чуть заметно усмехнулся. Два коротких пластунских ножа скрывались за поясом его шаровар. Их он оставил намеренно – на случай, если дело вдруг придётся иметь со всей этой толпой. Тогда нужно будет отбиваться серьёзно. Но пока всё идет по правилам…

Противники пригнувшись и вобрав головы в плечи, пошли по кругу, приглядываясь друг к другу. Иван сразу оценил соперника: силён и подвижен, судя по расплющенному носу и шрамам на лице, имеет достаточный опыт в боях кулачных. Но и он, Иван, после долгой своей пластунской подготовки не боялся сходиться ни с кем один на один. И если бы не дыба… Мышцы и связки плечей болели зверски, но не это беспокоило юношу. Руки сейчас не могли работать так же надёжно, как раньше. Не будет того удара, скорости. Что делать?

Сёмка вдруг прыгнул вперёд и нанёс Ивану удар в челюсть. Пластун увернулся, пропустив мимо себя. Сёмка снова бросился с атаку, его чугунные кулаки со свистом рассекали воздух в опасной близости от лица казака. Иван крутился волчком, применяя свою излюбленную тактику изматывания противника. Но Сёмка понял это. Оскалившись, он неожиданно ринулся на Ивана, нанеся ему одновременно два удара кулаками в лицо и грудь. Не успев уклониться, пластун отлетел шага на два назад, едва удержавшись на ногах.

Оживлённый гул пронёсся над толпой посадских парней. Посыпались одобрительные восклицания в поддержку вожака. Семён довольно ухмыляясь, потряс поднятыми над головой кулаками и вновь бросился в атаку. Иван парировал его удар правым предплечьем и левым кулаком саданул противника в ухо. Удар получился не очень удачный, но тряся головой, Сёмка вынужден был успокоиться на некоторое время.

Бой продолжался так ещё некоторое время. Соперники уже запыхались и покрылись потом. Иван чувствовал, что руки его вот-вот откажут. Понял это и Сёмка, став активнее наседать на пластуна. Вертясь, отбивая и нанося удары, Иван лихорадочно пытался найти достойный выход из этой ситуации. Давно он уже мог «высоким скоком» сбить своего противника на землю. Но в кулачном единоборстве любые удары ногами были запрещены…

Кулак Сёмки, как молния, шибанул Ивана в подбородок и он рухнул на землю. Дружный рёв вокруг эхом отразился от стен сараев. Орлик тревожно заржал, взрывая землю передними копытами. Иван вскочил на ноги, прикрывая лицо непослушными руками. И всплыл в памяти хорунжий Гайда. «Колдун», объясняя молодым пластунам премудрости рукопашного боя, постоянно вбивал в их головы, что у настоящего бойца оружием является всё тело – руки, ноги, голова, колени, локти… И заставляя отрабатывать удары коленями и локтями. Удары эти хороши были только в самом ближнем бою, когда противники сходились буквально лицом в лицо. При хорошей натренированности защиты от этих «коротких» ударов практически не было. Но молодым казакам больше нравились «высокие», «красивые» удары ногами и обычный «мужской» кулачный бой. И сейчас юноша пожалел, что недостаточно уделял внимания ближним ударам…

Сёмка сделал выпад и обрушил правый кулак в голову Ивана. Тот увернулся и с разворотом корпуса нанёс оказавшемуся вплотную супернику сильнейший удар левым локтем в грудь. Сёмка плашмя грознулся на землю. Восторженные крики его друзей вокруг стихли. Колбасов тяжело дыша, сидел в пыли держась за грудь и клипая ошарашено глазами. Иван слегка расслабился, стараясь передохнуть, и незаметно поглядывая на окружающих……… Биться толком, так подлейше локтями машешь! – Сёмка зло сплюнул. – Ну сейчас получишь, казак!

Как разъярённый буйвол ринулся он на пластуна, обрушив на него град ударов. С трудом удерживаясь на ногах, сплёвывая кровь с разбитых губ, Иван вновь поймал противника на локтевой удар, отбросив его. И снова сошлись они в единоборстве, нещадно колотя друг друга. Более низкорослый москвич уловив момент, шибанул пластуна головой в челюсть. Падая, Иван успел заехать ему локтем по носу. Сёмка задницей шлёпнулся на землю. Иван – на спину. Оба парня некоторое время сидели так, тяжело хекая и зло глядя друг на друга. Кровь вовсю хлестала из расквашенного носа Семёна Колбасова. Иван придерживал ладонью рассеченную верхнюю губу, пытаясь остановить кровотечение.

Наконец поднявшись на ноги, Сёмка вдруг широко улыбнулся:

– Вот славненько потолкались! Давненько так по соплям не получал… Ладно казак, давай мир! – он протянул руку.

Иван протянул в ответ свою и они обменялись крепким рукопожатием. Кто-то из толпы нашёл два куска льняной ткани. Иван и Семён некоторое время вытирали кровь с лица и приводили себя в порядок.

Надев свою любимую красную рубашку, Сёмка хлопнул пластуна по плечу:

– А теперича пошли в кабак, угощать братву будешь в знак замирения!

– А чего я угощать буду?

– А того, что к девке нашей клинья бьёшь! И ты богатый! Мы вначале мыслили, что сын когось из бояр литовских, важных. Вона и сейчас: хотя и одет попроще, но крест на шее серебра чистого, оружие тоже знатное, всё в серебре и каменьях самоцветных. А конь твой! – Семён в восхищении зацокал языком, разглядывая Орлика. – Сам гнедой есть аргамак кровей чистых! И сбрую всю серебра белого мает! Короче, раскошеливайся на кабак, брат!

Иван не стал возражать и вся толпа молодёжи гурьбой повалила к ближайшему царскому кабаку. После боя с Семёнам Колбасовым отношение посадских парней к пластуну переменилось разительно. Его хлопали по плечам, восхищались мастерством кулачного боя и его оружием. Ещё более дружба и крепилась в кабаке, где Иван заказал на всех щедрую выпивку. Часа два просидел он там осаждаемый весёлой любопытной московской молодёжью. Рассказывал им о казацких походах, боях с турками и татарами, вообще о жизни на Сечи.

Наконец Иван поднялся из-за стола и надел шапку:

– Прощевайте хлопцы! Пора мне.

– Ну надошь, так ступай, Ванька! – Сёмка Колбасов, слегка покачиваясь от обильной дозы сивухи, тоже встал. – Пойдём провожу трохи. Эх, здорово баешь про Сечь вашу! Мне уж понравилось! Вот это жизнь для мужей истинных! Може и самому махнуть туда? Словечко перед казаками замолвишь? Ну и добро! – Сёмка чуть помолчал, шмыгнув разбитым носом. – И ещё, брат. Гулятьб отныне можешь с Катькой, коли угодно. Ты теперича наш, свой! Но запомни! Ежели по-серьёзному желаешь взять её – милости просим. Но окрутишь девку, испортишь – кости переломаем всей гурьбой тогда! Понял, брат? – Сёмка громко икнул и ткнулся лбом в грудь пластуна.

Иван сказал, что всё понял и не имеет намерения «портить» Катерину. Дружески обнявшись на прощание с Семёном, он устало прошёл к коновязи к нетерпеливо ждущему его Орлику.