Текст книги "Пластун"

Глава 66

Иван не имел намерения идти сегодня к Гавриловым. Как показаться туда с таким лицом и к тому же в добром подпитии? Но как назло недалеко от кабака он столкнулся с Егором и Катей, шедших с рынка домой.

– Чего это Ваня? Кто это тебя так?! Сёмка, гад?!! – всплеснув руками, девушка бросилась к нему. – Тятя, ты погляди что сотворили они с Иваном! А?!!

Егор пристально оглядел юношу и осведомился, что произошло. Стесняясь своего разбитого лица и сивушного запаха, Иван смущённо буркнул, что побился малость с Колбасовым на кулаках, а потом в знак замирения выпивал со слободскими парнями в кабаке. Катя продолжала бушевать, ругая Сёмку и обещая повыдирать ему при встрече глаза. Егор старался успокоить её, говоря, что ничего страшного не произошло, а честная драка один на один – дело мужское и достойное.

– Зато теперича Иван вволю может ходить с тобой по слободе. Так что, не хныч, дочка! Пошли-ка лучше домой, у Дарьи зелье доброе есть. – Егор зашагал вперёд, придерживая единственной рукой большой мешок на спине.

Вынужденный отстать перед бурным Катерины, пластун нкхотя согласился идти е ним в гости. Отобрав мешок с покупками у Егора, он водрузил его на спину Орлика и шёл не спеша рядом с девушкой. Теперь Иван был готов расцеловать этого балбеса Сёмку!

Большие серые глаза Кати налились слезами и она не отрывала их от лица юноши. Несколько раз пальчиком касалась его разбитых губ и заплывшего левого глаза. От этих лёгких нежных девичьих прикосновений вся боль мигом куда-то улетучилась из тела казака. Осталось только счастье идти так с Катей…

Дарья Тимофеевна пришла в ужас при виде Ивана и мигом бросилась в чулан за своим лекарским зельем. Уложив парня на лавку, хозяйка тщательно помазала раны барсучьим жиром и положила на подбитый глаз какую-то приторно пахнущую примочку. Катя сидела рядом, не отрывая глаз от Ивана и чуть касаясь его плеч коленом. От этого жар бежал по жилам юноши. Хотелось так вечно лежать на лавке, ощущая искреннюю заботу, любовь и тело девушки…

Егор сидел в сторонке, наблюдая за этой сценой и улыбаясь в густую бороду.

Уже под вечер, распрощавшись с женщинами, Иван вышел во двор и стал подтягивать подпругу коня. Егор вышел за ним. Поколебавшись, он обратился к пластуну:

– Хочу поговорить с тобой, Вань… токмо подалече от дома…

Иван кивнул и накрутив на руку поводья, повёл Орлика из ворот. Егор прикрыл их и зашагал рядом, задумчиво хмурясь.

– Вот что Ваня, Катерина как дочь мне, ты ведаешь. Посему прошу ответить как отцу её: каково у тебя отношение к ней? Любишь ли её и ежели так, что делать мыслишь?

Несколько ошарашенный таким вопросом, Иван замедлил шаги, раздумывая. Потом тихо ответил:

– Катя дивчина весьма достойная и красивая есть. И мне очень нравится, Егор! Но по серьёзному я ничего о ней не мыслил и не говорил. – Иван пожал плечами.

– Да я вот о чём, Ваня. Мы с Дарьей тоже глаза маем. И видим – сохнет по тебе девка! Токмо и мыслит о тебе, токмо и говорит… Знаешь, жалко её… – Егор вздохнул и погладил окладистую бороду. – Разумеешь, ни на кого она до селе не глядела так! И ухажёров всех отпроваживала! Клеится к ней один сынок купейский, Васька Шилов. Проходу не давал покудова Сёмка морду не набил. В жёны звал, глаголил: – «На руках носить буду, как царица со мной жить будешь!». Эх! – Егор тяжело вздохнул. – А Катерина его на дух не выносила! И вообще про замужество и слышать не хотела! А ведь ей семнадцатый год уже. Разумеешь, на выданьи девка! И что делать с дочкой, не ведали мы с Дарьей… и замуж Катьке пора, и женихов достойных нету…

Иван молча шёл рядом с Егором, внимательно его слушая. Орлик тихо шагал позади слегка пофыркивая и касаясь шеи хозяина своими большими влажными губами. Для пластуна откровением стало, что девушка так влюбилась в него. Ничего ведь не было между ними особенного – ну прошлись пару раз держась за руки. И всё…

– И ещё, Иван. Разумеешь, до твоей появы на Москве мы бы как-то уговаривали дочь выйти за Ваську. Ну а нынче нет! Вот в чём дело, парень. Вот ежели бы ты женился на Катьке… – Егор бросил пытливый взгляд на юношу.

Иван даже споткнулся от неожиданности. Перехватив удобнее уздечку коня, он осторожно ответил:

– Ну о женитьбе я ещё не мыслил, Егор Никитич. В мои годы жениться не принято среди войска низового. Казак сечевой мает право семьёй обзаводиться лишь в годы зрелые, когда из-за увечий не может он более ходить в походы казацкие. Да и не знаю я, люблю ли действительно Катю…

– Да вот в том и всё дело, парень! – Егор остановился и положил свою тяжёлую закорузлую ладонь Ивану на плечо. – Ты ведь пойми! Я и Дарья токмо добра желаем дочери нашей! А Катька без ума от тебя. И ты человек достойный и честный, воин славный! – Егор убрал руку, продолжая пристально смотреть в глаза пластуна. – Всё дело в твоей жизни казацкой, Ваня! Ну вот, к примеру сможешь ты жену молодую содержать достойно? На Сечь с собой её не заберёшь? Нет! Ну ладно, тогда может денег имеешь изрядно? – Егор ещё сильнее впился глазами в лицо несколько растерявшемуся от такого напора юноши. – Конечно маешь по всему видно! Но ведь разойдутся они быстро… Ведь что за жизнь у тебя брат? Война вечная, сражения кровавые с басурманами! Хорошо – сейчас жив-здоров. А завтра, не приведи Господь, падёшь в бою! Либо в полон попадёшь к поганым, либо без рук-ног останешься, калекой немочным! А у тебя жена молодая, а может и детишки малые! Ну помысли сам теперича, можем ли мы отдать за тебя дочку, даже ежели и пожелаешь?

Иван только пожал плечами и отвёл взгляд в сторону. Что отвечать Егору, когда он прав совершенно! Потому большинство сечевиков и не женятся никогда… и что интересно – говорит отчим Кати почти слово в слово то, что говорил ему дядько Семён…

– А вам ежели на деньги свои дом на Москве купить и хозяйством обзаведётся, то дело другое! На службу к государю нашему пойдёшь, он воинов славных достойно отмечает, жалование постоянное мать будешь… Вот тогда для Катьки лучше тебя мужа нет! – Егор снова схватил пластуна за локоть. – Бросай свою казачью жизнь, Иван! Покудова жив, здоров, деньги маешь!

Иван ничего не отвечая, спокойно шагал впереди, понурив голову. Он и не предполагал, что из-за его лёгкого ухаживания за девушкой возникнет такая семейная катавасия. Катя в него, оказывается влюбилась по-серьёзному! А родители её уже замыслили выдать дивчину за него… Жениха нашли, чёрт побери! И что теперь делать?

Иван глубоко вздохнул и вытер вспотевший лоб ладонью. Бросая на юношу искоса быстрые взгляды, Егор замолчал на некоторое время. Потом сказал:

– Ну, в общем, подумай над моими словами, Ваня. Лады. И ежели не хочешь жениться на Кате и бросать свою казацкую жизнь, то прошу – поговори с ней! Так мол и так, не люба ты мне совсем и в жёны тебя брать не хочу. А у тебя, дескать жених добрый имеется…

Иван аж взвился от такого предложения, сердито вызверившись на Егора. Но тот, не дав ему открыть рот, быстро продолжил:

– Разумеешь брат, ежели я либо Дарья толковать ей будем об этом, то не поможет. Катерина девка упрямая и с характером, вся в мать! А вот ежели ты скажешь… Сие подействует, верно глаголю! Ну поплачет девка недельки две, а потом смирится. Ну как, договорились?

Иван кивнул, судорожно сжимая поводья коня. Говорить нечто подобное Кате ему совсем не хотелось. Но ведь и деваться было некуда…

Распрощавшись с Егором на выходе из Ильинского посада, Иван вскочил в седло и рысью помчался на постоялый двор. Быстрая езда с бьющим в лицо прохладным воздухом несколько развеяло мрачное настроение, охватившее пластуна после тягостного общения с Егором. Бедная Катя… И вообще, похоже, что пора убираться прочь из этой Москвы…

Отведя Орлика в конюшню и подкинув ему овёс в кормушку, Иван решил, что и самому пора отужинать. В корчме гостиного двора шумел уже вовсю народ, далеко неслись крики и смех подгулявших посетителей. Юноша прошёл в дальний угол корчмы – подальше от весёлых шумных компаний и заказал гречневой каши с варенной свининой.

Потягивая потихоньку крепкую медовуху и тщательно обгладывая косточки, юноша раздумывал о разговоре с Егором и Катерине. Всё же хороша дивчина! Стройная, красивая и разумная. И чего нельзя иметь зазнобу казаку? Многие на Сечи имеют! Вон Никита – мает невесту в местечке своём, подарки ей с походов привозит, всю зиму и большую часть осени и весны не расстаётся с ней! И никто ничего ему не говорит зазорного…

Хлопнула дверь, и оживлённый гул в корчме сразу утих. Иван не спеша, повернул голову в сторону входа. Четверо одетых во всё чёрное воинов стояли там, пристально озирая зал. Сердце неприятно ёкнуло в груди юноши. Сам не зная почему, он сразу же понял, что пришли за ним. В этот-то раз чего от него нужно? Эх, пора давать хода отсель…

Старший из опричников подошёл к корчмарю и о чём-то спросил его. Угодливо склонившись, тот ткнул пальцем в сторону пластуна. Придерживая рукой эфес сабли, опричник приблизился к столу, за которым сидел Иван.

– Ты есть Иван Заграва, казак запорожский? Собирайся живо, тебя в Кремле ожидают!

– А может, поесть по-людски дозволишь? Видишь, ужинаю я! – сердито бросил Иван, остервенело грызя жирный масел.

Опричник, несколько растерявшийся от его строгого тона, уставился, не мигая на юношу. Потом пожал плечами и сел рядом на лавку.

– Есть, казак, есть. Токмо быстрей, ибо вельми важные люди тебя ожидают!

– А кто ожидает? И зачем? – более миролюбиво осведомился Иван, сделав добрый глоток медовухи и придвинув бутыль опричнику.

– Там всё узнаешь, казак. – Опричник с благодарностью принял угощение. – И ещё! Маешь одежду более знатную, богатую? Тогда переоденься опосля кушания.

Иван кивнул, несколько удивившись и обрадовавшись. Раз так, то уж точно снова в подземелье на дыбу не потащат! И то добро…

Закончив ужин и расплатившись, пластун поднялся к себе в комнату. Достал свой «панский» костюм, который и одевал всего пару раз – в Полтаве и тут, в Москве, чтобы покрасоваться перед родичами Матвея. А теперь перед кем на ночь глядя нужно явиться в сём достойном виде? Интересно…

Опричники терпеливо ожидали пластуна на улице. Оседлав Орлика, Иван вскочил в седло, и небольшая группа всадников помчалась в сторону Кремля.

Глава 67

Одетый в тёмный кафтан молчаливый бородатый слуга долго вёл по низким запутанным коридорам кремлёвского дворца. И, наконец, они оказались в небольшом сводчатом зале. При свете масляных светильников золотой росписью сияли узоры и рисунки, полностью покрывавшие стены и потолок помещения. Одетые в длинные белые кафтаны, в высоких – неподвижно стояли на страже два молодых воина, сжимая в руках красиво отделанные бердыши. Небольшая, украшенная перламутром дверь находилась между ним. Двое мужчин в дорогих боярских одеждах беседовали о чём-то друг с другом в центре зала.

Войдя, Иван снял шапку и поклонился. Он несколько волновался, но в то же время было любопытно – что такое, что от него опять хотят?

– А, Иван! Здравствуй, рад тебя опять видеть. – Радушно раскинув руки, к юноше шагнул уже знакомый ему думный дьяк Висковатый. – Давно ух ожидал тебя, казак! Каково здоровье маешь? Руки-ноги болят, небось, после дыбы. – Руководитель Тайного приказа дружески похлопал пластуна по плечу и вдруг изменился в лице:

– А это ещё что с рожей-то?! Кто посмел гостя чужеземного на Москве обижать? Да ещё казака сечевого?!

Смущаясь, Иван коротко объяснил, что немного на кулаках побился с одним из парней посадских. И добавил, что бой был честный, один на один и закончилось всё добрым миром. Второй из мужчин – дородный, важного вида боярин скривил лицо:

– Никак нельзя пущать его с такой-то харей под светлые очи государя! Осерчает Иван Васильевич и не сносить нам головы!

– Да ничего, Григорий Тимофеевич, авось пронесёт. Так, казак! Должны сообщить тебе, что идёшь ты на встречу и беседу с самим государем нашим – царём и Великим князем московским Иоанном Васильевичем! Уразумел?

Иван ошарашено вытаращился на думного дьяка и кивнул.

– Добро, что одет пристойно, прямо как польский либо литовский шляхтич. Вот токмо лицо твоё побитое… ну да ладно. Оружие, что при себе маешь, сложи сюда! – Висковатый указал на низенький малахитовый столик у стены.

Иван вытащил из-за пояса пистолет и положил его на стол. Снял шашку и ятаган. На тёмно-зелёную поверхность малахита лёг также его индийский кинжал и засапожный нож. Чуть помедлив, пластун выложил на стол и метательные ножи.

Думный дьяк и дородный боярин внимательно наблюдали за каждым движением юноши.

– Ну и оружия имеешь, казак! На добрый десяток наших поместных конников хватило бы… – улыбнулся в бороду Висковатый. – Ничего более 6не маешь?

Иван отрицательно покачал головой. Дьяк сделал знак рукой и рядом с пластуном возник щуплый неприметный мужичонка в простой одежде. Он мгновенно ощупал юношу с ног до головы гибкими ловкими пальцами. Отшагнув назад, мужичонка приложил руку к груди и поклонился. Висковатый вновь сделал знак, и мужичонка исчез в сумраке зала.

– Вот теперича всё хорошо! А сейчас ближний боярин Салтыков Григорий Тимофеевич мает тебе сказать кой-чего…

Дородный боярин вышел вперёд, и надменно оглядев Ивана, важно заговорил:

– Так вот, казак! С государем при разговоре вести себя скромно и уважительно. Сам первый вопросы не задавай! Чего государь спросит тебя – отвечай с поклоном. И величай царя токмо «великий государь»! отвечая на вопросы, гляди ему в глаза, не вихляйся и не дёргай руками. Слушая, что будет глаголить государь, опусти буркалы свои долу и в лицо царя не гляди! Понял? И ближе трёх шагов к царю не подходить! Ясно? И ещё… – ближний боярин, остановившись, перевёл дыхание.

Иван сосредоточенно слушал его, опустив голову. Висковатый неподвижно стоял в стороне, сосредоточенно хмурясь.

– И ещё, казак. Как войдёшь в царевы покои, то брякнись на колени и приложись лбом о пол! Так приветствовать должен холоп государя своего!

При последних словах Иван опешил. Жар охватил всё тело пластуна, и кулаки его непроизвольно сжались.

– Я не есть подданный холоп государя московского! Я есть казак славного войска Низового Запорожского, Свирепого! А низовые ни перед кем на коленях не стоят! – чётко выговаривая каждое слово, медленно проговорил пластун, не сводя глаз с ближнего боярина.

Тот выпучил глаза и разинул рот, явно растерявшись от такой наглости. Затем, побагровев, обрушил на юношу поток ругательств. Не обращая на него больше внимания, Иван спокойно подошёл к малахитовому столику и стал одевать на себя саблю.

– Постой казак, не спеши! – Висковатый придержал парня за руку. – Не обижайся на Григория Тимофеевича, он токмо добра тебе желает. Можешь приветствовать государя так, как принято у вас на Сечи. Но помни, ежели осерчает царь, то не сносить тебе головы! Всё Иван, ступай! – Думный дьяк подтолкнул юношу в сторону нарядной двери, охраняемой воинами в белых одеждах.

Иван нехотя отложил базалай и оправил на себе кунтуш. При приближении пластуна, рынды разомкнули свои бердыши, и один из них приоткрыл дверь. Мысленно перекрестившись, пластун вошёл в полутёмную низкую комнату.

Глава 68

Два витых серебряных светильника бросали на стены жёлтые мерцающие блики. Маленькая лампадка едва освещала суровые лики на образах в правом углу. Большой стол орехового дерева занимал, чуть ли не половину помещения. Стопки книг, свитки и листы бумаги громоздились на его полированной поверхности. Через небольшое стрельчатое окно виднелись краешек вечернего неба и золотые купола кремлёвских храмов. Худой старик с длинным крючковатым носом, одетый в простого покроя тёмный кафтан сгорбился за столом, что-то внимательно читая.

Быстро оглядевшись и не заметив никого больше в комнате, Иван понял, что этот хилый старик и есть знаменитый московский царь Иван IV, прозванный в народе «Грозным». Судорожно сжимая шапку, юноша низко поклонился старику за столом.

Тот продолжал щуриться на пергаментный листок в своих руках, не обращая, казалось, никакого внимания на пластуна. Иван замер у входа, в некоторой растерянности. Что говорить царю? Как вести себя с ним? Убей Господь, непонятно!

Стараясь не показывать волнения, Иван неподвижно стоял на месте, опустив взгляд на пол.

– Коленки чтоль болят у тебя, казак? Або гордыня заела, что не пожелал встать на колени перед государем московским?! – резкий скрипучий голос старика за столом раздался вдруг в комнате. Царь поднял голову, и его крупные тёмные глаза впились в юношу.

Страшный взгляд этот, казалось, насквозь пронзил пластуна. Дрожь пробежала по его телу, холодная испарина покрыла лоб. Старик за столом теперь отнюдь не казался таким хилым и безобидным. Чудовищная сила, властности исходила от него, подавляя волю, сбивая мысли и не давая думать…

С огромным трудом, выдержав взгляд царя, Иван спокойно ответил:

– Бояре твои ближние, великий государь, сказали мне, как в обычае приветствовать тебя у людей московских. Но я не есть твой подданный, великий государь! Я есть казак сечевой! А казаки на колени могут ставать токмо в одном случае – в церкви перед Богом. И ни в коем другом разе! А поклоном земным мы завсегда приветствуем гетманов и кошевых атаманов наших. Это есть высшая честь среди войска низового, запорожского.

Гнетущая тишина повисла в комнате. Царь, небрежно постукивая свёрнутым в трубку пергаментом по столу, тяжело глядел на юношу. Иван стоял ни жив, ни мёртв, с каменным выражением лица. Он ничуть не сомневался, что такой дерзкий старик сделает сейчас движение пальцем и мигом появятся из тёмных углов чёрные опричники. И поволокут его снова в подземелье, на дыбу. А может и тут же сразу прикончат. Ну, на всё воля Господня! Ответить царю он мог только так, не уронив чести войска запорожского…

– Да дерзок ты, казак! Верно здесь сказано… с гонором, почище шляхтича польского… А не боишься, что за слова сии повелю казнить тебя смертью лютою? – пергаментный свиток с шумом упал на стол.

– Ежели бы опасался я разных опасностей, то не был бы я казаком сечевым, великий государь…

Царь откинулся на спинку высокого резного кресла и ещё некоторое время молча созерцал Ивана. Потом поманил его длинным худым пальцем:

– Поди сюда, казак! Садись, в ногах правды нет. – Полированный ноготь царя указал на низенький табурет рядом со столиком.

Иван решил сначала, что ослышался. Клипая растерянно глазами, смотрел он то на царя, то на табурет. Сидеть в присутствии царя великие бояре, да и то не все. Ну и члены семьи царской, разумеется…

– Ты чего, оглох! Садись давай, кому глаголю!

Юноша нерешительно приблизился к столу и неловко присел на табуретку. Вблизи царь показался ему ещё более жутким и старым. Глубокие морщины бороздили лицо Ивана Грозного, щёки имели нездоровые землисто-коричневый оттенок, нос крючком нависал над верхней губой. Активными и живыми были только глаза царя. Они пристально сверлили пластуна, проникая, казалось, в самую душу…

– А чего это с рожей у тебя? Почему побитая? Ивашка Висковатый что, совсем нюх потерял? Глаголил мне, что лица твоего не касался! – царь резко выпрямился и сердито бухнул кулаком по столу.

Иван несколько замявшись, объяснил ему, что произошло. Царь поубавил свой гнев и потребовал подробнее рассказать о драке с Сёмкой. Выслушав, удовлетворённо кивнул невысокой шапкой, украшенной самоцветными камнями и жемчугом.

– На ничью единоборство свелось ваше, глаголишь? И то добро! Ежели всё по правилам, то говорить не о чем…

После некоторого молчания царь снова остро взглянул на Ивана:

– Прежде чем говорить с тобой будем далее, желаю, дабы сказал ты мне честью, казак! В обиде ты или не в обиде на людишек моих, что в застенке пыточном пощупали тебе малость? Каково мыслишь: правильно было сие делать, али нет? Отвечай как на духу и не лги царю!

– Не в обиде я на людей твоих служивых, великий государь! Я виновен был, что скрыл убийство татей тех от них! Да меня и не пытали особо… так, подвесили слегка на дыбе. – Твёрдо ответил Иван, прямо глядя на Грозного.

– Ну и добро, ежели так! – царь снова откинулся на высокую спинку кресла, не сводя глаз с пластуна. – Токмо дурак последний обижаться будет за то, что по делу попался в руки людей государевых. А то вздумал – самосуд чинить на земле московской! Так ежели каждый станет по разумению своему ворам головы рубить, то где порядок будет? А держался ты на дыбе молодцом, силу духа явил изрядную! Многие из людей, на вид тебя посолидней и покрепче, ещё и до дыбы не дошедши, уже штаны налаживали… – Царь ухмыльнулся, показав неровный ряд редких жёлтых зубов.

Иван молчал, терпеливо ожидая, что будет дальше. Ясно, что царю московскому от него что-то нужно. Потому и вызван он был так спешно и тайно в Кремль. Но чего – юноша не представлял совершенно. Он ведь казак простой, джура, не имеющий ни известности большой на Сечи, ни знакомств влиятельных, ни богатства. И что царю от него надо?

– Давненько не говаривал я со свежими людьми из земель польских, православных. Раз уж ты здесь, Иван, то поведай мне, как народ живёт под данью короля польского. О чём говорят, что мыслят…

Иван не ожидал такого вопроса от царя и несколько растерялся. Чуть замешкавшись, осторожно ответил:

– Ну как живут, великий государь… Как и везде живут – богатые поживают хорошо, в холе и неге. Бедные трудятся от зари до зари, и едва концы сводят… – он запнулся, не зная, что сказать дальше.

Грозный выпучил глаза и неожиданно рассмеялся:

– Ну ты даёшь, казак! Богатые хорошо живут, а бедные – плохою… Хе-хе-хе… Ну и сказанул! Слушай, давай я тебя в Посольский приказ свой определю! Будешь с посланцами иноземными речи вести сладкие да гладкие… Богатые хорошо живут, хе-хе-хе… – откинувшись на кресло, царь протёр слезящиеся глаза и неожиданно серьёзно взглянул на пластуна.

– Ты не прикидывайся глупее, чем ты есть на самом деле, запорожец! Богатые люди потому и живут в чести и достатке, что голову на плечах мают! И деньги, значит, зарабатывать могут! А быдло всякое тупое потому и живёт в бедности да холопстве, что дурное есть. И помыслить само о себе не может. Да и не хочет! Сие закон есть всеобщий в мире сём. И справедливо это есть! Иль не согласен?

– Не совсем согласен, государь. Я хоть и прожил ещё мало на свете, но встречал уже людей хороших и полных разного достоинства, прозябающих в бедности. И знаю много богатеев, совершенно мерзких и бесчестных людей! Есть такие, что за копейку и сами удавиться готовы, и мать родную в рабство продать!

– Сейчас правду глаголишь, казак. Мает такое дело среди людишек! Особливо средь торговых, кои весь смысл жизни видят токмо в златостяжании… Но это не есть вся правда! – медленно проговорил царь, пристально вглядываясь в Ивана. – Мир наш Господом сотворён таким несовершенным! Не ведаю помыслов Всевышнего, но полагаю, что не мог Он ошибаться! И не ведать, что создаёт… А раз так, то создал Он, – длинный костистый палец Ивана Грозного указал вверх, – людей такими разными намеренно! И верно содеял! Посуди, что творилось бы на земле, коли были бы все одинаковы? Все одного роста и одной стати… Все, допустим, разумные, честные… Мыслю, мир наш стал бы похож на муравейник великий. Разум не нужен такому миру! Понимаешь? А так, в борьбе с трудностями, с костностью и глупостью самих человеков мир наш развивается, совершенствуется! Не находишь, казак?

Иван неопределённо повёл плечами и качнул головой. То, о чём говорил царь, ему ещё никогда не приходило в голову. Да, разумен весьма государь московский! И похоже прав в своих рассуждениях… Но ведь не для того зазвал он его на встречу тайную, дабы поболтать о смысле жизни? Всё же, что ему нужно?

– Глаголишь, люди бедные… – царь явно увлёкся этой темой разговора. – А ты на себя погляди, Иван! Ты ведь роду холопского, крестьянского? Так! А тогда почему ты сам землю не пашешь от зари до зари? Да перед паном своим шапку не ломаешь? – Грозный нагнулся вперёд, сверля юношу глазами. – Чего не живёшь сам такой жизнью – пущай холопской, бедной, но спокойной и безопасной? Сам-то казаком сечевым стал и головой своей рискуешь ежечасно… и сложить её можешь под ятаганом турецким! Но покудова жив-здоров, оружье в серебре маешь, одежду вот боярскую носишь! Чего не пошёл в смерды, быдло, крестьяне?

Юноша снова не нашёлся, что ответить. Он смущённо опустил голову, уставясь на кончики своих ног дорогих сапог. Ведь и в самом деле – совсем не привлекала его ныне жизнь крестьянская, с детства знакомая…

– А я отвечу чего, казак! Того, что дух в себе маешь не смерда поганого, а воина славного! Вот тот дух и глаголит тебе, какую стезю в жизни выбирать! А что касаемо бедности… в отличие от тебя, парень, я жизнь уже прожил основательно. – Царь чуть печально улыбнулся. – И поведал многое и людишек разумею как след! Тот человек, кто истинно разумен, завсегда найдёт возможность деньги заработать достойно. Потому что разумен! А дурак, лентяй и слабак так и останется в быдле. И токмо нарекать будет на более успешных и достойных соседей!

Грозный замолчал и смотрел некоторое время, не мигая перед собой. Потом снова обратил взгляд на юношу:

– Ладно! Теперича желаю услышать, как поживает народ ваш под властью схизматиков римских. Говорят, что давят поляки веру православную сильно, церкви налогами крепкими обложили. Верно сие?

Иван подтвердил правоту слов царя и рассказал о последних событиях, чему сам был свидетелем. Царь слушал его внимательно, иногда задавая наводящие вопросы. Потом, погладив свою редкую седую бородку, осведомился:

– Значит, так получается: народ стонет от притеснений польских, жидов в клочья рвать желает и нет вообще просвета людям под властью Польши?

– Не совсем так, великий государь. Есть и польза большая от власти польской. – Иван старался рассказать обо всём обстоятельно, обобщая свои впечатления от пребывания на Украине. – До поляков много беспорядков было на землях наших. Власти литовские в дела наши не особо лезли… Старшина друг дружке горло грызло за владения и почести! Твёрдой власти не было, разбой царил на дорогах. С вхождением земли нашей состав Речи Посполитой порядка стало больше. Оживилась торговля со странами западными, товара оттуда сейчас полно у нас. Города и селения новые строятся вниз по Днепру, ближе к Дикому полю. И школы вот открываются, народ к грамоте стремится…

– Но школы сии иезуиты – паписты основывают, дабы забить головы детей нечестью католической! – быстро перебил пластуна царь.

– Это так, великий государь! Но и наши школы православные тоже открываются. Без грамоты сейчас никак нельзя, а дух науки и культуры идёт к нам из стран западных через Польшу…

– Дух католической мерзости и лютеранской ереси идёт оттуда! – сердито бросил Грозный и поднялся из-за стола.

Иван тоже вскочил, радуясь возможности размять ноги, затёкшие уже от неудобного сидения на табурете. Царь, взяв длинный костяной посох с острым железным наконечником, прошёлся по комнате. Металлическое жало острия высекало искры из каменных плит пола.

Ещё сделав несколько шагов по комнате, Иван IV остановился перед пластуном:

– Государство московское на запоре строгом хранит врата свои от сей погани западной! школы эти, грамотность для всякого быдла – сие токмо во вред народу нашему! Людишки от грамоты излишней нравом падают, власть не уважают и от веры православной отходят! А вера эта, от отцов и прадедов нам завещанная, сиречь истинная вера христианская! И токмо у нас, на земле русской, хранится она в чистоте своей! Царь вновь стал быстро шагать по комнате, сильно волнуясь. Роста он был высокого, почти на голову выше Ивана. Длинный бархатный кафтан как на вешалке болтался на его худом теле. От быстрых движений Грозного колыхалось пламя в светильниках, отражая чёрную тень его с хищно изогнутым носом, летающую по стенам.

– От великой Римской империи, от священной Византии Русь Святая переняла веру греческую! А опосля гибели Константинополя, второго Рима, только наша держава русская, держит в чистоте светоч веры православной. И Москва есть третий Рим, а четвёртому не бывать! – грохнув посохом о пол, царь упёрся горящими глазами в юношу.

Иван с огромным трудом выдержал его взгляд, сохраняя спокойное и благочестивое выражение лица.

– Ну ладно, казак. – Грозный устало опустился обратно в кресло, отставив посох. – А вот скажи – чего призвал я тебя на сие свиданье? Каково мыслишь?

– Ума не приложу, великий государь. Я есть человек маленький, простой казак сечевой…

– Ну-ну, не прибедняйся, тёзка ты мой Иван! Маленький он… Мал годами да чином, то верно. А дух маешь добрый, тому и глаголю я с тобой. Да ты садись, казак. В ногах правды нет.

Иван опять присел на табурет. Сердце учащённо замельтешило в груди юноши. Вот сейчас и станет понятно, чего хочет от него царь московский…

– Тебя мне сам Господь прислал, парень! – доверительно произнёс царь, прямо глядя на пластуна. – Есть одно дело, весьма срочное и тайное. Его исполнить нужно как можно скорее! И мыслю я, токмо ты годишься содеять его!

Иван ожидал чего угодно, но только не такого предложения. Он растерянно смотрел на Грозного, моргая глазами.

– Донские казаки наши с месяц назад взяли в набеге сына одного важного анатолийского паши, Муслим-бея. Юнец тот послан был отцом на Кавказ и Крым, дабы опыта воинского набраться. А из Крыма – прямо в Стамбул, к самому султану под ясные очи. Так вот! Ты, по словам Висковатого, лицом и статью один в один с этим молодым турком. И, как нам известно, турецким языком владеешь отменно, обычаи басурманские знаешь. Вот и возникла у начальника моего приказа Тайного мыслишка тебя под видом сына Муслим-бея отправить в Стамбул! Каково мыслишь?

Иван несколько пришёл в себя, пока слушал неторопливую речь царя. Неопределённо поведя плечами, он осторожно ответил:

– А каково дело предстоит содеять в Стамбуле?

– Дело весьма важное есть для державы Московской! Да и всей веры православной! Человек мой верный, старый лазутчик опытнейший, брошен османами в застенки замка Семибашенного, что в Стамбуле! Ежели не вызволишь его оттуда, ежели не выдержит он пыток и заговорит, то беда! Попадут в лапы турок все лазутчики мои в Османской империи! Все верные люди! Ибо все ниточки у него сходятся! Уразумел? Дело сие не терпит промедления! Так что скажешь, казак?

Пластун молчал некоторое время, глядя себе под ноги. Потом вопросительно взглянул на царя:

– Осмелюсь спросить вас, великий государь: почему именно мне доверено сие дело весьма важное? Неужто других лазутчиков не имеется у Тайного приказа вашего, ликом на того турка схожих и более опытных? И я ведь совсем чужой человек для государства московского! Ничего вы про меня не знаете… Как можете доверять дело столь важное и тайное?