Текст книги "Пластун"

Глава 83

Байрактар Махмуд поднял выше факел, освещая низенькую, оббитую толстыми кованными железными полосами дверь перед собой.

– В этом каземате уже несколько месяцев содержится важный паша, один из членов дивана. Чёрный Магомет несколько раз приходил к нему, говорил о чём-то… – янычар неопределённо пожал плечами.

– Сам приходил начальник тайной службы султана? Либо с палачом старшим, Фархадом?

– Нет, уважаемый, сам говорил с ним, кричал что-то… Более никто пашу не отведывал.

Иван облизал пересохшие губы. Он обошёл уже все казематы и подземелья башни Кара-Хасан. Ознакомился с находившимися в них заключёнными. Но не со всеми. Нескольких – самых опаснейших из них не имел права видеть и разговаривать даже офицер, начальник башни. Только отвечать за их охрану. К таким относился и паша Валлархид – либо «Князь» старый лазутчик царя Ивана…

Пластун оглядел низкий полутёмный коридор башни. Двое дежурных стражников-янычар находились в дальнем конце коридора за железной решёткой. Зная, что новый ага проводит осмотр камер, сюда не сунутся…

– Давай факел, Махмуд, и открой мне дверь!

– Но, ага Рашид, сие запрещено… Только уважаемый паша Гарай… – байрактар растерянно заклипал глазами.

Иван молча забрал у него факел и кивнул на дверь. Опасливо косясь в сторону коридора, где находились стражники, янычар открыл массивный ржавый замок и с усилием отодвинул тяжёлую железную щеколду.

Держа факел перед собой, Иван вошёл в каземат, прикрыв за собой дверь. Тяжёлый, затхлый воздух застенка шибанул в нос, мутя сознание. Юноша невольно поднёс ладонь к лицу, озирая камеру. Свет сюда едва проникал из маленького слухового окошка, пробитого высоко под потолком. Охапка гниющей соломы находилась в углу каземата. На ней лежал неподвижно человек в длинном тёмном одеянии.

Иван стоял некоторое время посередине камеры, привыкая к царившему здесь смраду. Потом сунул факел в железный держак на стене и бросился к человеку на соломе. Худой старик, тряся длинной бородой, поднялся ему навстречу, щуря подслеповатые глаза.

– Слава Богу! Вы живы, живы! А я уж думал… – юноша помог старику подняться.

Поглаживая трясущимися руками полы длинного бархатного халата – сейчас грязного и вонючего, старик молча пристально глядел на стоящего напротив молодого «турецкого офицера».

Покопавшись за пазухой, Иван протянул «Князю» затейливо обрезанную половинку старинной персидской монеты и обратился по-русски:

– Я есть «Сокол»! прислан, дабы вызволить вас, уважаемый Дмитрий Фёдорович Дубцов, сиречь – «Князь», царём московским Иоанном Васильевичем!

Старик неподвижно стоял перед пластуном, не сводя с него глаз. Затем подошёл к факелу и при его свете внимательно осмотрел монету. Провёл пальцем по её зазубренному краю обрезу.

– Ни к чему рисковать было, «Сокол», беря с собой деньгу сию. Имя моё и по батюшке, и фамилию знали в целом свете лишь два человека – думный дьяк Висковатый Иван Демяныч и царь Иван! – «Князь» говорил тихо, но чётно и ясно, как бы сам с собой. Сцепив руки за спиной, он смотрел некоторое время на мерцающий жёлтым светом факел. Потом перевёл взгляд на казака.

Сейчас он не показался Ивану таким хилым и слабым, как при первом взгляде на него. Да, очень пожилой человек, высохший от лет и страданий. Но глаза его, обращённые на пластуна, излучали сейчас волю и разум. Раскинув широко руки в стороны, «Князь» шагнул вперёд и обнял юношу:

– Ну здравствуй, здравствуй, «Сокол»! Здравствуй посланец земли моей далёкой… – слёзы показались в уголках его глаз.

Иван тоже чуть не расплакался, обнимая худые плечи старого лазутчика. Есть, добрался до «Князя» всё же. Осталось только вызволить его…

– Как там держава наша православная поживает? Москва, град стольный, небось, ещё краше стал? Сказывали послы наши… турецкие, что Кремль уж не белокаменный, как ранее, а из кирпича красного построен? И храмов божьих количества немеренно на земле русской, купола золотом крыты на радость людям и веры во славу? – вцепившись худыми скрюченными пальцами в плечи парня, «Князь» иссупленно глядел на него.

Иван полушёпотом, быстро как мог, рассказал ему о жизни государства московского. Старый лазутчик жадно слушал казака. Потом спросил как здоровье самого царя и не виде ли его «Сокол» воочию. Затем чуть печально взглянул на юношу:

– Рад весьма я, что ещё в добром здравии повелитель мой, «Сокол». Знаю, как приходилось ему все годы эти! Ох, нелегко, весьма нелегко стоять у кормила власти над такой державой, как русская! Тяжела есть шапка Мономаха и не всякой голове она по силам. А царю Иоанну Васильевичу как раз впору! Но годы идут… – отстранившись, «Князь» отошёл к стене и, опёршись на неё, замер.

Иван с сочувствием и восхищением смотрел на него, не зная, что сказать и прислушиваясь к звукам в коридоре. Нельзя было долго находиться тут, в темнице этой! Никак нельзя…

– В первый и последний раз видел я государя нашего скоро тридцать годков тому назад. – «Князь» провёл ладонью по лбу, как бы вспоминая что-то. – Молод тогда ещё был царь Иван, едва за двадцать ему минуло! А я ещё моложе. Эх, как годы летят… старики мы уж с ним… так и прошла жизнь…

– Пора уж мне, Дмитрий Фёдорович. – Иван просительно улыбнулся. – Никто не должен видеть меня здесь, в темнице вашей! Времени нету – через три дня прибудет на охрану башни новый человек начальный, настоящий турок, янычар. Торопиться мне нужно вызволить вас отсель!

– И не вздумай, «Сокол»! – «Князь» шагнул к пластуну и сложил руки за спиной. – Вытаскивать меня из Эди-Кюля есть дело бесполезное и опасное для тебя! Что тебе нужно в действительности, так это список людей наших верных, что мне служат. Пойдёшь в гавань «Золотой Рог» и найдёшь лодочника Николаскеса, грека! Скажешь, что от меня! Он хранит свиток сей…

Иван облизал губы, глядя на человека перед собой. Потом тихо ответил:

– У меня приказ, из уст самого государя полученный, вызволить вас отсель непременно! За сим и послан! Нельзя допустить, чтобы басурмане пытали вас, уважаемый…

– За то не переживай, «Сокол». – Старый лазутчик усмехнулся. – Начальник тайной службы султана Магомет-паша ничего не мает супротив меня, кроме слов нескольких шпионов моих, под пыткой вырванных. В лицо те никогда меня не видели… Так, подозрения одни… – «Князь» тяжело вздохнул. – Просто не повезло мне! Некоторые из сановников султана – из молодых беев, давно завидовали моему влиянию в диване, положению при дворе… Вот и воспользовались подозрениями «Чёрного» Магомета, дабы запроторить меня сюда. Но ежели что – вот! Один укол и отправится душа моя грешная на небеса, на суд Божий… – «Князь» поднёс к лицу пластуна правую руку.

На указательном пальце тускло сверкнул небольшой золотой перстень с чёрным камнем. «Князь» чуть повернул камень – и оттуда выскочила тоненькая игла, почти невидимая в тусклом помещении тюремной камеры. Ежё неуловимое движение пальцем – и игла без следа исчезла в камне.

– И вот в халате зашита толика доброго яда индийского, для подстраховки. Ток что живым я в руки палачей не дамся, не переживай, «Сокол»! Главное – ты добудь список тот и схорони его в месте надёжном для нового царевого лазутчика. Там около сотни имён людей моих в Турции, Аравии, Греции и Венеции. Где живут, чем занимаются, на чём повязаны они со мной… Разумеешь? – «Князь» поднял палец вверх, строго глядя на юношу. – Грек мой Николаскис, есть преданный мне человек, верный! Но список уже долго у него хранится, а проклятый Магомет кругами рыщет, весь Стамбул на уши ставит! Опасно, нужно перепрятать список! Затем и тебя ждал, «Сокол». А теперича иди с Богом, сынок! А я тут останусь век свой доживать, в башне сей богомерзкой… И не возражай! – «Князь» не дал произнести ни слова открывшему было рот парню. – Для тебя есть дело главное – список сей! Он есть плод всех усилий моих, всей жизни на чужбине! Понимаешь? Его сохранить надо, не меня!

Сглотнув ком в горле, Иван, не мигая, смотрел на старика перед собой. Затем низко поклонился, приложив руку к сердцу и, помедлив, вышел из каземата. «Князь» поднял сухую трясущуюся руку и перекрестил уходившего казака…

Глава 84

Иван с усилием протёр слезящиеся глаза и с облегчением откинулся на подушки. Стопка плотных листков мелованной бумаги лежала перед ним. Список «Князя» переписанный в двух экземплярах, был наконец завершён. Пластун вертел гусиное перо в уставших пальцах, мрачно глядя на бумаги на столе. Список этот необходимо было срочно переписать в Москву – дьяк Висковатый просил сделать это немедля. Ещё один надо спрятать здесь, в надёжном месте…

Пластун отбросил перо в сторону и улёгшись, уставился в кирпичный сводчатый потолок над собой. За бойницей-окном звонко пели цикады, полночь стояла за каменной громадой Семибашенного замка. Подходило время проверки постов янычар на стенах и башне Кара-Хасан. И нужно затем выспаться хорошенько – завтра с утра «дядя» Ибрагим велел сопровождать его в крепость Хайдар-паша – главный арсенал и сокровищницу Стамбула. Крепость осчастливит своим присутствием сам Великий визирь Омар, и сераскир янычар хотел воспользоваться моментом представить визирю его молодого дальнего «родича».

Иван хмыкнул. Что ж: познакомиться со всемогущим сановником империи Османов есть дело любопытное и интересное для лазутчика! Ну, кому ещё из пластунов запорожских выпадет такая возможность? Только вот для чего всё это? Такое знакомство важно для настоящего «Рашид-бея»… А вообще уже пора подобру-поздорову убираться отсель! Дело царево вроде бы сделал – список-то «Князя» вот он… а самого его как освободишь из Семибашенного замка? Даже его власти аги не хватит на это… прав был старый лазутчик…

Иван ещё долго лежал так, сцепив ладони на затылке и мрачно глядя на потолок. Затем поднявшись, направился проверять посты в башне Кара-Хасан…

Придержав поводья коня, пластун с волнением смотрел на приближающийся кортеж Великого визиря. Закованные в серебристые кольчуги, в стальных остроконечных шлемах с пышными пучками белых перьев сверху, двигались неторопливым шагом по улице воины дворцовой стражи-спаги. Между ними огромного роста чёрные рабы-нубийцы несли на плечах роскошные носилки с балдахином. Под ним, развалясь на атласных подушках, полулежал хилого вида старик в сверкающем золотым шитьём халате и огромной белой чалме с золотым полумесяцем. Старик неторопливо перебирал алмазные чётки, остро поглядывая по сторонам.

Великий визирь Омар! Вот он какой… – Иван глубоко вздохнул, покосившись на находившегося рядом «своего дядю» Ибрагима.

Огромные башни крепости Хайдар возвышались над гаванью Хайдар-паша, где стояли на якорях множество турецких военных галер. Солнце золотыми искрами сверкало на шлемах и наконечниках копий стражников, застывших на стенах крепости. Тучный пожилой паша – комендант, вытер ладонью пот, струившийся ручьём по жирному лицу, напряжённо глядя на приближающийся кортеж Великого визиря. Оттеснённый по сторонам стражниками, толпился вокруг народ, с любопытством наблюдая за пышной процессией. Несмотря на множество людей вокруг, было достаточно тихо, только глухой рокот слегка перекатывался над толпой.

Кавалькада приближалась к воротам крепости. Ехавшие впереди трубачи поднесли к губам огромные изогнутые трубы-сурны, и рёв от них взвился над столпотворением народа, больно ударив по ушам. Люди вокруг повалились на колени, воины склонили головы в шлемах, а встречающие Великого визиря офицеры, соскочив разом с коней, склонились в глубоком поклоне. Нубийцы осторожно опустили носилки на землю и замерли рядом безмолвными чёрными изваяниям. Великий визирь Омар кряхтя, поднялся с подушек. Подскочившие слуги мигом простелили красную ковровую дорожку от его ног до входа в крепостную башню.

Не отнимая ладони от левой стороны груди, Иван исподлобья смотрел на приближающегося старика в «золотом» халате и чалме с полумесяцем. Великий визирь Омар! Самый могущественный из сановников Османской империи. И, пожалуй, могущественнее самого султана! Ходжа Ибрагим-паша как-то в разговоре вскользь обронил, что реальная власть в государстве находится именно в руках Великого визиря. Что именно он решает, кого казнить, а кого помиловать, с какой страной дружбу вести, а какой войну объявить…

Пластун усмехнулся про себя, сохраняя почтенно-выжидательное выражение лица. Даже за столь короткое пребывание в Стамбуле, он убедился, что турки – от простых янычар до старых заслуженных пашей, не особенно уважали султана Селима. Считали его слабым человеком, думающим только о выпивке и плотских утехах в гареме. Паша Гарай-хан однажды с горечью заметил, что минули, похоже безвозвратно, времена Османа Великого и Сулеймана Пышного, когда империя османов сияла во всей своей славе и величии. Когда вся власть находилась в одних руках могущественного и мудрого падишаха-настоящего мужа, воина! А нынешний правитель сидит под каблуком своей старшей жены Нур-Бану, пьёт вино без меры и слушает разных выскочек из дивана…

– Салям, уважаемые! – Великий визирь Омар слегка качнул золотым полумесяцем чалмы офицерам.

Те с облегчением выпрямились, с почтением глядя на визиря. Сразу развернув коней, уставились на толпившихся простолюдинов, положив руки на сабли. Иван нервно облизал губы, стараясь не показывать своего волнения. Вот бы зарезать сего басурмана знатного при всём народе! Почёт был бы вечный обеспечен средь братства низового! Да…

– Как поживаешь, эфенди Ибрагим? Давненько не виделись мы с тобой, сераскир…

– Слава Аллаху всё хорошо у меня, эфенди. – Ходжа Ибрагим-паша вновь поклонился. – Вот, изволь представить тебе молодого агу Рашид-бея! Сына уважаемого Муслима-бея!

Иван приложил правую ладонь к сердцу, склонившись. Великий визирь остановился перед ним, пристально вглядываясь в юношу тёмными пронзительными глазами.

– А, молодой бей Рашид ибн Муслим… я видел тебя в последний раз лет десять назад, во дворце твоего отца уважаемого… – старый турок обнажил в усмешке редкие жёлтые зубы. – Совсем мальцом несмышленым был ты тогда… А теперь гляди – воин, палван! И вылитый отец в молодости, а Ибрагим?

Сераскир утвердительно поклонился Великому визирю. Иван отметил, что ходжа сильно волнуется, что несколько удивило юношу. Старый янычар всегда держал себя снисходительно-спокойно со всеми людьми, даже с пашами знатными…

– Ну, наслышан я о приключениях твоих бей, на Кавказе и в Крыму! Хорошо явил себя в землях далёких, как полагается сыну великого народа Османов! – Великий визирь благосклонно похлопал казака по плечу.

Иван вновь, в который раз, согнулся в поклоне. Окружающие знатные турки, переглянувшись, во все глаза смотрели на них. Ходжа Ибрагим-паша довольно ухмыльнулся и гордо повёл плечами. Великий визирь ещё поинтересовался, как проходит новая служба у «бея Рашида» в замке Эди-Кюля, пожелал удачи и отошёл к толстому коменданту крепости. Небрежно поздоровавшись с ним, шагнул в проём крепостных ворот. Турецкие офицеры гурьбой направились за ним, пропуская вперёд сераскира янычар и пластуна.

– Видал, Рашид?! Великий визирь прилюдно говорил с тобой и даже за плечо тронул! – возбуждённо прошептал на ухо юноше ходжа Ибрагим-паша. – Теперь весь двор будет знать, что сей лис старый благоволит к тебе! И значит, скоро примет тебя лично и под очи самого падишаха представит! А тот глядишь, и должность паши для тебя не за горами…

Положив ладонь на рукоять ятагана, пластун молча шагал под низкими каменными сводами входной башни крепости Хайдар. Он слушал слова «дяди». Но не слышал их. Полутёмный каземат башни Кара-Хасан стоял перед глазами парня и старый человек лежал там на охапке вонючей соломы.

Глава 85

Привстав на стременах, Иван оглядывал раскинувшееся перед ним небольшую рыбачью деревушку. Чёрное море синело вдали, теряясь где-то у далёкой линии горизонта. Стамбул громоздился справа, широко разметнувшись на побережье.

Тронув поводья, пластун направился в деревню. Пофыркивая, его арабский скакун осторожно переступал через смердящие лужи ослиной мочи на земле, не спеша, продвигаясь по узенькой улочке. В бедных хибарах, крытых прогнившим камышом, слышались голоса женщин, полуголые оборванные детишки играли в пыли прямо между ног коня юноши. Согнувшись под тяжестью больших корзин с рыбой, турецкие рыбаки брели с моря к своим домам, уступая дорогу знатному всаднику.

Чувствуя себя несколько не в своей тарелке, Иван поездил бесцельно ещё некоторое время по деревушке, проверяя нет ли за ним «хвоста». Не обнаружив слежки, наконец, решился обратиться к пожилому турку, вяжущему сеть перед входом в свою лачугу.

– Салям, уважаемый! Не подскажете ли мне, где находится дом Якуба-Отшельника? Мне сказали, что он ножи куёт отличные, заказать хочу с десяток для воинов моих.

– Иди к самому морю направо, эфенди. Там острую скалу увидишь и за ней сразу дом Отшельника. Найдёшь скоро его… – рыбак быстро оглядел юношу с ног до головы и указал рукой направление.

Иван вежливо поблагодарил его и, понукая коня, поехал к берегу. За невысоким скалистым утёсом, у самого прибоя стояла небольшая, но добротно сложенная из грубо отёсанных камней хижина. Крышу её тоже покрывал камыш, но свежий, плотно и аккуратно увязанный. Рядом дымил горн кузни, тоже сложенной из камней. Две лодки колыхались в волнах у берега. Сети, растянутые на высоких шестах, сушились под яркими лучами южного солнца.

Оглядевшись по сторонам и не заметив нигде ни признака живой души, Иван спрыгнул с коня и привязал его к стойлу у кузни. Подойдя к дому, постучал в дверь. Не дождавшись ответа, пластун прошёл дальше за хижину, ища хозяина. Коренастый мускулистый бородач голый по пояс, бритоголовый и загорелый до черноты возился у большого чугунного казана, разогревая в нём смолу. Третья лодка – большая рыбацкая фелюга, свежо выскобленная и прослаклёванная, лежала вверх килем на песке, рядом с ним.

– Пугу-пугу-пугу!

Бородач у казана выронил палку, которой мешал смолу и вскочил на ноги. Округлившимися глазами уставился он на пластуна, правая ладонь его невольно легла на костяную рукоять широкого кривого ножа за поясом шаровар.

– Пугу-пугу… иде казак с лугу! Щось балакать будете, дядько? Либо вы не пан Грицько Квач, пластун нашего славного войска Низового? – Иван невозмутимо смотрел на взволнованного бородача.

– Чего разорался! Не дай бог услышит кто из басурман… – Казацкий лазутчик беспокойно огляделся по сторонам. – Пугу-пугу… хай с добром йде козак с лугу – Базавлугу!

Удовлетворённо улыбнувшись, Иван шагнул ему навстречу протягивая руку. Они обнялись. «Отшельник» затоптал огонь под казаном и указал на свою хижину:

– Давай до хаты, хлопче! Там поговорим и выпьем за зустрич…

В доме – небогато, но добротно обставленного на турецкий манер, хозяин застелил низенький столик белой скатертью, и водрузил на него бутыль из тёмно-синего стекла. Так же появилось блюдо квашенных огурцов, сало и ржаной хлеб. Иван с изумлением оглядел возникшее перед ним богатства и с наслаждением понюхал свежий шмат сала.

– Ну вы и даёте, вуйко! И сало маете? Я уж и позабыл вкус его за время пребывания на землях басурманских. А вы тут с турками бок о бок столько лет живёте… Не опасно сие? Вдруг что заметят?

– Не заметят! Живу я один тут бобылём, как казаку и положено, в стороне от села их. Того турки меня Отшельником и прозвали. Они меня уважают и побаиваются – поначалу кой-кому из них морду набил, для остраски! – Грицько ухмыльнулся. – Заходят ко мне редко, только по делу. Ну, байдарку одолжить для рыбалки, щось из железа выковать… А ну да хрен с ними! Давай брат, помолимся лучше Господу за нас, грешных!

Поднявшись, они тихо прошептали слова «Отче наш». Перекрестившись, сели за стол. Хозяин налил сивухи и, чокнувшись, два казацких лазутчика выпили. Иван с удовольствием закусил малосольным огурчиком и отрезал себе ломтик сала. Грицько Квач тоже жевал крепкими челюстями, поглядывая на гостя.

– Ну, как вам тут, пан Григорий? Не обасурманились ещё на земле турецкой за годы сии? Не тянет обратно на Сечь?

– Как не тянет, брат… По ночам сплю и бачу перед очами Днепр, степи наши бескрайние, Сечь, товарищей моих старых. Эх! – Грицько горестно вздохнул и залпом осушил полную чарку. – И как не обасурманиться? Басурманюсь по трошки… В мечеть ведь ходить надо постоянно, молиться пять раз в день, по-турецки балакать. Уж ловлю себя, что и думаю на мове их поганской часто! Беда…

Лазутчики разговорились. Грицько Квач расспрашивал о сечевых новостях, о новых походах братчиков, рассказывал и о своей жизни в Турции. Он уже более восьми лет находился здесь – ещё Самойло Кошка предложил осесть нескольким опытным пластунам на землях империи Османской. Недалече от городов портовых, больших крепостей, дорог.

Таких тайных казацких лазутчиков было немного – человек двадцать от силы. Имена их держались в строжайшем секрете и для всего остального войска запорожского они давно считались пропавшими без вести, либо павшими в боях с басурманами. Тайный адрес одного из них – старого пластуна Грицька Квача и дал Ивану бунчужный Данила Резун перед отъездом в Крым. Так – на всякий случай…

– Ладно, хлопче! Гаразд балакать попусту, чего надо от меня товариству? Чего Данила хочет? – Якуб-Квач отставил пустую чарку и, утерев усы, прямо взглянул на юношу.

– Ну, такое дело… – Иван помолчал. – Вообще я тут под личиной турка роду знатного. Служу агой янычар в Семибашенном замке. Дело исполняю тайное не казацкое, а царя московского Иоанна Васильевича. Уже, почитай, исполнил…

Грицько Квач изумлённо поднял кустистые брови, но ничего не сказал.

– Короче, можно дело содеять славное для нашего товариства Низового и туркам насолить крепко! В фортеции Хайдар хранится зараз сокровищ немеренно. Я могу пройти туда и взять их! Нужны только с полсотни казаков наших настоящих. Верное дело будет и славное!

– Ты хлопче, с глузду зьихав, чи що?! Захватить сильнейшую крепость османов посреди бела дня в самом Стамбуле! – Грицько вскочил с подушек, уставясь на Ивана широко раскрытыми глазами. – Да её пять тысяч отборных янычар охраняют! Знаешь сие? И во всём городе до шестидесяти тысяч воинов турецких находятся! Не считая гарнизонов в крепостях возле Стамбула! – Старый лазутчик чуть не сорвался на крик, но сдержавшись, опасливо огляделся по сторонам. Подойдя к двери, осторожно выглянул наружу. Затем вновь вернулся за стол.

– Да всё я разумею добре, – небрежно пожал он плечами, – Я чего! На дурня полного схожий? Не собираюсь я штурмом брать арсенал Хайдар-паша. Но проникнуть туда хитростью, дерзостью – можно! Уверен я в сём. Так что…

– И слухать не желаю дурь сию! – Перебил юношу Квач, бахнув крепким волосатым кулаком по столу. – Ты сколько вообще в пластунах? Три года?! А у меня пятнадцатый пошёл! Разумеешь? – Опершись руками о стол, старый лазутчик тяжело уставился на Ивана. – Ты що, полагаешь самым разумным себя, козаче? Тут в Стамбуле без году неделя, а уже фортецию турецкую сильнейшую потрошить собрался! Не понимаю, как такого умника Резун в лазутчики взял, да ещё на дело якось отправил!

Не ожидавший такого резкого отпора, Иван несколько растерялся. Опустив голову, он угрюмо смотрел перед собой, чувствуя как огнём горят уши и спирает дыхание. Грицько долго смотрел на юношу, потом тяжело опустился на подушки.

– Ты не обижайся, брат, на слова мои. Хлопец ты молодой, горячий и полагаешь, что всё так легко зробыть, как тебе кажется. Но сие не так! Сначала всё обмозговать надо, обдумать как след. Не то себя задарма погубишь и хлопцев заодно! – Грицько вновь наполнил чарки с сивухой. – Давай лучше выпьем брат, за воинство наше православное!

Иван молча взял чарку и осушил её одним глотком, даже не ощутив крепости напитка. Квач выпил тоже и аппетитно захрустел огурцом, бросая исподлобья пытливые взгляды на гостя.

– Всё, что говорите вы, добродий, всё верно и разумно. Дело, что предлагаю, есть весьма опасное. И сгинуть могу и я, и казаки, что пойдут со мной! Но! – Иван повысил голос, стараясь произносить слова чётко и ясно. – Но полагаю, что излишняя осторожность тоже не есть благо для войска нашего. И иноди осторожность такая может превратиться в робость и трусость! – Пластун резко поднял руку вверх, остановив пытавшегося вскочить в возмущении Грицька. – Ежели бы братчики наши все дела славные свои токмо обмозговывали: как бы чего не вышло, а ежели чего станется, а может вдруг поубивают всех, а ежели то, ежели сё… то тогда войско Низовое стало бы не братством воинов на весь мир славных, а остались нищими рыбаками и охотниками, от коих и произошли! Короче, пан Григорий! – Иван извлёк из-за пазухи полотно, свёрнутый листок пергамента – здесь записано всё, чего я хочу сделать в Стамбуле. Решать послать ли хлопцев на дело сие все одно не вы будете, а бунчужный пластунов и пан гетман войска Низового. А вы, будь ласка, сегодня же отправьте послание сие на Сечь! Уразумели?

Грицько Квач смотрел, не мигая на парня некоторое время. Потом пожал плечами и взял пергамент. Они помолчали, думая каждый о своём. Тревожное ржанье коня послышалось у кузни. Затем раздались лёгкие шаги снаружи. Иван вскочив, выхватил ятаган. Квач метнулся к маленькому окошку хижины. Затем быстро бросился обратно к столу, смахнув одним махом с него выпивку и закуски.

– Поп наш идёт поганский, чтоб ему сдохнуть! Сызнова клянчить гроши на мечеть будет, знает зараза, что дирхемом маю поболее, чем его соплеменники-оборванцы!

Иван поправил на себе одежду и, придав благочестиво-уважительное выражение лицу, стал ждать прихода гостя. В дверь постучали. Грицько отворил её и в дом вошёл высокий худощавый старик в большой белой чалме.

– Салям аллейкум, уважаемый Якуб! Слава… – мулла осёкся, заметив в комнате незнакомца.

– Позвольте представить моего гостя, эфенди Курбан. Ага Рашид-бей, воин нашего падишаха светлейшего пожелал ножи у меня заказать… – Грицько склонился в поклоне.

Приложив правую ладонь к груди, Иван тоже с достоинством поклонился мулле. Тот чуть смешавшись, окинул быстрым взглядом нарядную одежду «бея», его дорогое оружие и кивнул чалмой в ответ. Грицько Квач любезным жестом пригласил муллу присесть. Перебирая недорогие лазуритовые чётки, турок примостился на подушки. Казаки уселись напротив него. Священник покрутил головой по сторонам, втягивая ноздрями воздух. Потом неодобрительно поглядел на «Якуба» – Опять богомерзкое поёло гяуров христианских пил, Якуб? И не впервой замечаю за тобой сие! Что с тобой, уважаемый? Так ты есть мусульманин хороший, все обычаи шариата соблюдаешь. А живёшь бобылём, семью не заводишь… Почему? Не дело это! Каждый правоверный обязан произвести на свет детишек поболее, во славу веры истинной! – Указательный палец муллы указал в потолок.

Грицько склонил голову, уставясь себе под ноги. Иван молчал, сохраняя бесстрастное выражение лица пристально разглядывая священника. Тот ещё некоторое время обличал «пороки» хозяина дома и заодно всего человечества в целом. Наконец, несколько выдохшись, мулла попросил пожертвовать несколько дирхемов на нужды мечети. Обречёно вздохнув, «Якуб» порылся за кушаком и выложил на стол две серебряные монеты. Священник с благодарностью принял их, пообещав молиться усиленно за заблудшего раба Божьего Якуба. Он уже хотел уходить, когда Иван поднявшись, тоже положил на стол деньги. Мулла опустился обратно на подушки, ошарашено уставившись на сверкающие золотые динары. Грицько изумлённо поглядел на юношу и покачал головой.

– Примите и мой дар скромный, уважаемый, на дело святое! Каждый правоверный в меру сил своих обязан поддерживать скромных служителей продолжателей дела пророка Магомета! – Иван уважительно поклонился. Растерянно бормоча слова благодарности, мулла собрал деньги и поднялся. Грицько бросился к нему, провожая до выхода. Иван не отрывал глаз от лица пожилого турка. Затем быстро шагнул к нему:

– У меня просьба есть к вам, уважаемый моллем Курбан! Понимаете… – пластун придержал священника за локоть, доверительно склонившись к нему. – Я служу в крепости Эди-Кюля, стою на страже сокровищ её и слежу за надёжным содержанием в темницах её злейших врагов султана и государства!

Мулла чуть отшатнулся и в глазах его, обращённых на пластуна, мелькнул страх. Грицько Квач стоял за спиной турка, озадаченно поглядывая на молодого лазутчика.

– Но есть среди узников моих и люди вполне достойные, честные, но оклеветанные врагами. Вот один из них, старый больной человек, очень важный паша и член дивана империи! Говорят, что оговорили его враги перед падишахом, но сам Великий визирь Омар благоволит к нему и защищает… но не в этом дело! Уж присмерти паша и исповедаться желает перед кончиной. Понимаете? – Иван передохнул, пристально глядя на священника.

Тот кивнул, в волнении перебирая чётки.

– Так вот, просил он меня очень найти для исповеди достойного моллема из пригородов, деревни. А моллемов из Стамбула видеть не желает, полагает, что перед личиной муллы уважаемого враги подослать ему шпиона могут. Вы, эфенди Курбан, кажетесь мне достойным человеком для этого. Не согласитесь вы исполнить волю сего паши несчастного? Он обещал заплатить достойно за услуги такого моллема…

Мулла нервно перебирал чётки, изображая раздумье. Иван не сводил глаз с него, умоляя Бога помочь ему уговорить сего басурмана.

– Воля людей наших правоверных, в беду попавших, есть закон для нас, служителей Аллаха Всемогущего и Милосердного! – Напыщенно произнес, наконец, мулла. – Я согласен, эфенди ага Рашид-бей! Когда могу навестить страдальца сего?

– Сегодня! Прямо сейчас, уважаемый! – Иван чуть не подпрыгнул на месте от радости. – Не имеем времени, ибо помереть паша может в любое время. Сейчас и поедем в замок!

– Хорошо, уважаемый. Я только отправлюсь сейчас к себе, соберусь… – Мулла поклонился «Рашид-бею», кивнул небрежно «Якубу» и вышел наружу.

Утирая пот со лба, Иван облегчённо облокотился плечом о стены хижины. Грицько Квач чуть ухмыльнулся в бороду.

– Бачу ты щось снова задумал, брат? Чего тебе надо от попа нашего? Имей ввиду – он токмо на вид такой дохлый и хилый. А на самом деле весьма хитрый и жадный. Прямо скажем, токмо его и побаиваюсь я тут! Кажется мне иноди, что подозревает он во мне лазутчика христианского…

– Не переживай, дядько Григорий! Не побачишь, похоже, ты больше попа сего… Но то не важно! Отправишь моё послание сейчас же! Добре? Казакам, ежели прибудут сюда, будет, где схорониться? Резун говаривал, что имеется тут место укромное.

– Да есть недалече бухточка укромная и там каменоломни старые… Пара чаек схоронится там и хлопцы, ежели что. Но ты, брат…