Текст книги "Midian"

Преступники

В то самое время, как Даниэль и компания ступили за порог «Лимба», дверь чёрного входа с прерывистым скрипом открылась и из густо-синей темени в коридор ступила Адели. Её обдало пыльное марево цвета ржавчины. Перед тем, как сюда попасть, она несколько раз звонила в домофон, чтоб Керт ей отворил. Она успела замёрзнуть и потуже завязала пусть и лёгкий, но шарф. Дядя слышал сигналы в комнате, где следил за экранами, но не желал отлучаться от важного дела. Нет, он не спал, как предположила Алесса. Он держал кричаще-красный переплёт книги «Изотерические основы и тайны мироздания» и читал так увлечённо, что ни камер, ни звонка для него точно не существовало.

Шесть дней назад он был на собрании, что успели ему красочно разрекламировать и знакомые, и вербовщики. Конечно же, домашние не знали. Ему понравилось в храме, он получил много нового, полезного. Он узнал, что он – избранный сын человеческий, если решился открыть для себя сияние единственно верной стези для саморазвития, постижения своего высокого и великолепного существа. Потом Керт начал читать всученную ему книгу, стоящую недёшево (зато шёл в подарок амулет для баланса энергий). Простым языком в книге сначала говорилось о том, как Андерс в юности приехал в Мидиан, не имея и гроша, потом образовал вокруг себя общество учеников, последователей, восхищающихся его уму, порядочности, совестливости, и, главное, его мировоззрению. В его философии все течения приветствовались, и можно было сегодня бить в бубен и вызывать дождь, завтра читать мантры и жечь благовония, послезавтра философски обсуждать главы Евангелия, Талмуда, цитировать Алистера Кроули и свято верить в каждый компонент составляющий эту невообразимую массу. Далее в книге помещён его труд, где идёт упор на то, что чтец достоин лучшего мира, чем мир нынешний, где приходилось просвещённому чаду волочить грустное существование меж слепцов, глупцов, невеж.

По мнению Андерса, в идеале должно появиться совершенное и чистое общество, избавленное от неверных. Прекратятся войны, кровопролития, кризисы, спровоцированные исключительно теми, кто не поддерживает мудрость Вуна. Керту учение нравилось. Оно повышало самооценку, ведь за ним – будущее и спасение мерзкой, тонущей во тьме планеты.

Наконец, он очнулся и открыл Адели. А пока она шла, он решил дочитать страницу, буквально несколько строчек. Освобождаясь от шарфа, девушка не заметила, как с шеи слетело её любимое украшение. Адели надела его перед выходом, как обычно. Вещице насчитывалось довольно лет, поэтому застёжка была слабой. Подвеска скользнула вниз и беззвучно упала на пол.

Приближающийся стук каблуков заставил Керта отложить произведение Вуна на край стола, накрыв его пустой большой пачкой из-под чипсов. Керт сделал важный вид: он на работе и здесь соблюдает порядок, чтоб ничего дурного ни в баре, ни на танцполе не происходило.

– Аделаида, какими судьбами?.. – обратился он к вошедшей племяннице.

– У меня срочное поручение, – ответила Адели.

– Неужели? – слащаво изумился Флоренц.

– Мари хочет знать, куда ты подевал ключ от квартиры, которую мы сдаём… Как у тебя здесь душно, – подметила она и расстегнула своё бледно-лиловое пальто.

– А что стряслось? Постоялец заселяется?.. – вздохнув, уныло спросил Керт. В той квартире прошлой ночью он читал поразившую его книгу. Сегодня он хотел снова уединиться там, а невозможность этого начала безжалостно коробить его. Узнала бы Мари, что в доме появилась книга с авторством человека, жестоко перешедшего ей дорогу, так Керту самому бы понадобился охранник и несколько телохранителей.

– Да, к нам заселяется жилец. К огромному счастью! – пояснила Адели.

– Держи, – он достал из верхнего ящика стола ключ. Девушка положила его в сумочку.

– С тобой всё в порядке? В последние несколько дней я заметила, что ты поменялся, – спросила она.

– Я? Пф. Странно, что ты так думаешь. Ничего не происходило…

– Раз так, то я не буду мешать тебе и пойду. Не помешало бы мусор захватить!

И она взяла пустую пачку из-под чипсов. А затем она мгновенно подняла на Керта блестящий испуганный взгляд:

– Книга! Та самая…

– Ничего не говори Мари! – взмолился Флоренц и усадил Адели перед собой. Он начал перед ней юлить:

– Послушай, всё, что эта безумная тебе навязывала по поводу Андерса Вуна – грубый подлог. О, ты не знаешь, какой это человек! Благодетель! Он несёт свет. Ты ничего не скажешь своей тёте, верно?

Флоренц был похож на преступника, который пытается договориться с ребёнком-свидетелем, вот-вот уже собравшимся бежать докладывать о чужом злодеянии умным взрослым. Он повторил:

– Ничего же не скажешь, да?..

– Не скажу, – дрогнул её голос. До этого момента она была уверена, что личность Андерса Вуна обходит её близких стороной.

В голове Керта затеплилась мысль: «Может её тоже привлечь? Ведь великий праведник поощряет тех, кто приводит в братство новые заблудшие души…» Заученными фразами и цитатами он начал рассказывать Адели обо всём, что знал. Он говорил долго, думая, что вершит благую миссию. Когда Адели от волнения поднесла руку к кулону, то не обнаружила его.

– Подвеска! Она пропала! – воскликнула она. Но её дядя пропустил фразу мимо ушей, что крайне изумило девушку. Он продолжал говорить, говорить, говорить. В его голову словно закачали файл и нажали на «плей». Команды «стоп» не звучало. И если бы к нему через минуту подошли посторонние люди и попросили рассказать то же самое, то запись воспроизвелась бы в точности.

– …И вот только тогда, когда каждый человек познает истину, то наступит вечное царствие в гармонии и чистоте! – завершил он мучительный и бесконечный для Адели монолог. И он соизволил поинтересоваться:

– А ты что плачешь?.. Тебя так растрогали заповеди господина Андерса Вуна?

– Подвеска. Подарок мамы куда-то делся… Она ж меня прикончит.

– О, ты так дорожила хрусталиком! Какая утрата! – на этой фразе Керт стал прежним, узнаваемым. Адели было больно смотреть на него. Она отвела взгляд в сторону, на экраны и тут же поменялась в лице, увидев на одном мониторе пропажу:

– Посмотри, вон же она!

Керт повернулся и также обнаружил, что камера слежения в баре выхватила довольно чёткое изображение одного высокого и чёрного молодого человека у стойки, который держал перед собой ярко поблёскивающее украшение, точно специально демонстрируя его перед камерой. Потом какой-то панк схватил цепочку из рук высокого и чёрного и положил решительным жестом к себе в карман. «Я сейчас вернусь», – грозно произнёс Керт и вышел.

Скоро он был на месте и подошёл к компании, где каждый отметил его неожиданное появление вопросительным взглядом и молчанием. Он указал на Даниэля и Скольда и сказал:

– Вот ты и ты, пройдёмте.

– Это ещё зачем? – скрестив руки на груди, ухмыльнулся Скольд.

– Я подозреваю вас в краже, – важно ответил Флоренц, подбоченившись. Завсегдатаям было в новинку видеть этого непредприимчивого труса таким дерзким и наконец-то работающим.

– Зря подозреваешь! – возразил Даниэль.

– Верните. Камеры не врут, – потребовал охранник.

– Ничего у нас нет, Керт! Что ты из себя героя строишь?! Ты не герой, а очевиднейший у*бок! Тебя не узнать, окстись! Покурил чего? Накатил чего? – рассмеялся Дикс.

– Или вы пройдёте со мной, или я вызову полицию. Сюда. Думаю, вам не хочется, чтобы о вашем шабаше узнали посторонние. И я найду, кому ещё раскрыть ваши тайны, – Керт почувствовал власть и, шантажируя, не заметил, как увлёкся и сказал лишнего. Он понял, что стоит на стороне огромной силы в лице Вуна – главного человека в Мидиане. А под его покровительством можно позволить себе больше.

Авилон готов был испепелить его разъяренным взглядом, тут же предположив, что Керт манипулирует именем Андерса. Более он никак не мог пояснить его поведение и смысл последней фразы. Об этом же подумалось и Даниэлю, но также он заметил, что с минуты на минуту главарь подполья выйдет из себя и взорвётся. Поэтому Дани обратился к Керту:

– Да, хорошо, ведите нас!

Они пошли в комнату с камерами. Адели ждала возвращения дяди и знала, что он прибудет не один. Она привела лёгкий макияж в порядок, выправила кудри. На книгу дяди, так и оставленную на краю стола, она предусмотрительно накинула свой шарф.

– Сюда! – скомандовал охранник и протиснулся в дверь первым. Даниэль и Скольд вошли и тут же заострили внимание на милейшей Адели и заулыбались.

– Как на расстрел! – расхохотался пуще прежнего Дикс.

– Да таких можно и расстрелять. Вредители общества! – приосанившись, выдал хранитель порядка. И с драматической напыщенностью обратился к племяннице: – Аделаида, ты знаешь кого-нибудь из них? Это они прибрали твою драгоценность?

– Ты же не так понял, я её случайно обронила! А они, значит, нашли её просто-напросто. И спасибо им за это! Не делай им ничего плохого, а просто отпусти! – виновато проговорила девушка.

– Какие рыцари!.. Где это видано, чтоб эти переносчики смуты были благодетелями? Это несчастные больные люди!.. Идиоты! У них нет ума! – краснел охранник.

Друзья переглянулись, сдерживая смех за спиной Флоренца. Скольд засунул в свою ноздрю палец и, закатив глаза, предположил, как в этом случае он должен выглядеть. Даниэль театральным жестом смахнул со своей щеки несуществующую слезу и понимающе похлопал его по плечу. И так же понимающе выдал Керту:

– О, Вы правы! Мы болеем клептоманией.

– А это ещё что?.. – мрачно спросил у Дани охранник.

– Это когда у человека есть болезненная тяга воровать. Вот Вы смотрели такую передачу, где обсуждалась эта психологическая проблема? Там один зашёл в хозяйственный магазин и понял, что он хочет своровать швабру. И он её спрятал в штанину и пошёл вот так, вот т-а-ак, – он продефилировал, как это могло смотреться со стороны. Получилось крайне реалистично. Действо сопровождалось заразительным хохотом Скольда. Адели прикрыла рукой озарённые улыбкой губы. Грозный Керт хмыкнул как-то доброжелательно и уточнил у Адели:

– Ты точно их видишь впервые?

– Да!

– Надеюсь, что в первый и последний раз. А теперь возвращайте находку.

Скольд обречённо достал из кармана подвеску, прощально на неё посмотрел и нагло всучил Даниэлю:

– Я не смогу. Давай ты лучше.

Дани взял тёплую серебряную цепочку с заледенелым кулоном и приблизился к девушке. Она стояла перед ним, робея.

– Ничего больше не теряй, Адели. И пошли воровать швабры Вместе! – растроганно улыбнулся он, когда с его ладони искрящимся тонким ручейком в её ручку заструилось украшение.

Но внезапно дверь громко распахнулась, и в комнату ворвался Авилон, который тут же взял охранника за грудки:

– Керт, а кому бы ты рассказал ещё о существовании «Лимба»? Не Вуну ли?.. Может, ты с ними?! Как хорошо прятаться под тень чужой власти! Не так ли?

– Ещё только одно слово!.. – испуганно вырвалось у Флоренца.

– Ещё только одно слово и я позову сюда толпу, которая тебя на клочья порвёт! Побеседуете?! – Авилон кричал ему в лицо.

Адели быстро выбежала, а Даниэль сначала рванул за ней, но трезво понял, что ему необходимо остаться.

– Ты и подобные тебе разрушают всё!.. Безмозглое стадо! Стадо! – надрывался Рейн, готовый стереть Керта в порошок. Даниэль схватил Авилона перед тем, как тот замахнулся, и начал оттаскивать, пытаясь достучаться до него:

– Не надо насилия! Чем мы будем лучше Андерса?..

Рейн отпрянул. Задыхаясь, он пошёл взрывной волной уже в сторону Даниэля:

– Так, значит, будем жалеть их? Будем подставлять другую щёку? Ты не видел, как умирают те, кого ты любишь! Ты ничего ещё в этой жизни не видел! Идиот!

И он вышел из комнаты. И вслед за ним её покинули Даниэль и Скольд, всё это время стоявший в дикой растерянности. Так они оставили Керта в одиночестве.

Флоренц сел на своё место и продолжил чтение через какое-то время.

Пахло сыростью. На потолке образовались грязные подтёки. Лета в том сезоне была особенно полноводна.

В ночь

Артур стоял на крыльце особняка. Был почти час ночи, но ему не спалось. По завершении этого дня он ощущал, что сделал нечто огромное, отведённое ему. Он не мог понять, откуда сошла такая милость, но покой и наполненность были в его сердце. Он ничего не хотел, кроме как смотреть на звёзды. Но они лишь блёкло мерцали сквозь зарево, исходящее от Мидиана. В безветренном воздухе послышался звук подъезжающей машины, возникли столпы света фар, которые погасли, как только Даниэль припарковался у ворот.

Он энергично вбежал на крыльцо и обратился к Артуру:

– Ты всё ещё не спишь?

– Такая ночь! Сколько тишины и свободы! – приободрился старик.

– А я приехал прямиком из места, где громко. Более того, там явно чувствуется угнетённость и несвобода. Я хотел спеть «Боже, храни королеву», но мне не дали. Я бы им показал! Но я им ещё спою! Они меня все услышат! Сегодня у меня был насыщенный вечер с новыми, разнообразными знакомствами. Надо обдумать и переварить… А как насчет рвануть за город? Покататься.

– Сейчас? – встрепенулся Артур.

– Сколько ты не покидал поместье?

– Ох!

– Неужели тебе хочется оставаться здесь? Это же скучно!

– Дивная затея, сын! Вези! – согласился Артур. Для него это казалось сродни сорваться в головокружительную авантюру. Но в тот момент он был только рад.

Они проехали пустынные дороги Мидиана и оказались на единственной из города трассе, окаймлённой глухим лесом, покрытым инеем. Иногда его громады сменялись серебристыми полями, уходящими в подножья невидимых в темноте гор.

Артур как будто впервые в жизни видел хрустальные пейзажи за окном машины. И, надо признать, они проносились ураганно.

– Ты слишком быстро водишь, – обратился господин Велиар к серьезному и хмурому Дани. Тот вышел из ступора и залился бодрым смехом на его замечание:

– Мне мечтается, что меня выпустили на волю, указали на горизонт, и предложили достичь его одним рывком. Когда я попадал за руль с инструктором, то начинал делать такое, что тот кричал благим матом. Он был уверен, это последние минуты его жизни.

– Азарт может увести далеко. Неразумный риск чреват пагубными последствиями, – нравоучительно заключил Артур.

– Разве это плохо? Знаешь, как появилась у меня эта машина? У меня в группе был друг Ллоид, довольно обеспеченный, любящий брать на слабо и вечно кому-то что-то доказывать в споре. Он приобрел самую модную на тот момент тачку. Его радости не было предела. И вот он меня спрашивает: «Дэн, хотел бы ты такого же монстра?» Я искренне закивал головой. Наш разговор был в шуточной манере, мы просто сидели в баре и упарывались. «А на что ты готов ради такой машины?» «А что тебе надо, Ллоид?» «А чего ты боишься больше всего?» «Высоты». После этого он стал катастрофически серьёзным. И свершил великую глупость. Люди всегда свершают жуткие глупости, когда становятся чрезмерно серьёзными. Он сказал, если я заберусь на верхушку самой высокой башни в городе, засниму это, прогуляюсь вальяжно по краю, то мой главный приз – а-а-а-авто-мо-б-и-и-ль! И добавил, что юридически всё оформит, да так, что сам потом не придерётся. И я согласился. Самой высокой башней была заброшенная и неохраняемая телевизионная. Весь университет пришёл поглядеть на меня, потом добавились полицейские и реанимация (что же не катафалк!).

– О, Боже!

– Но, как видишь, я езжу на машине Ллоида, и мне нравится. А высоту ненавижу ещё больше, но мы поравнялись. Я даже могу фото показать! Сейчас возьму телефон из кармана пальто…

И Дани, держа ногу на педали, захотел достать необходимое с заднего сидения.

– Нет! Я верю! – оторопел Артур и погладил его по плечу. Даниэль ближайшие несколько минут ничего не говорил, только вёл с лёгкой улыбкой, словно думая о чём-то небесном. Артура начал мягко убаюкивать вид за окнами. И Дэни произнёс вдохновенно:

– Вероятно, ты думаешь, что это нелепо – так лезть в пекло. Но я не могу жить вполсилы. И я хочу забраться ещё выше, чем эта башня. Она скрывалась за облаками в дождливую тяжёлую погоду. И лестницы там были так себе…

– Узнаю в этой прыти твоего отца.

– Мы же Велиары, дедушка! Потом мне пришлось ходить к психологу, но это уже лёгкая побочка…

А дорога то взмывала ввысь, то каскадом рушилась. Пролетали мосты, озёра, отражающие млечный путь. Где-то далеко дремали чащи, осыпанные звёздной пылью.

…Часть трассы была проложена у самого обрыва. Даниэль припарковал машину на обочине, где завершался лес. Он сказал таинственно, выключив фары: «Вот и наш пункт назначения – ночь. Добро пожаловать!» Они ступили на заледенелую землю, приблизились к поручням. Внизу, у подножья обрыва змеилась река – тонкая сонно-переливчатая нить, а дальше – равнина, словно нарисованная голубой пастелью. И небо предстало необъятным, бездонно-чёрным. И кругом – ни души, ни звука. И Артур недоумевал, как он мог быть в четырёх стенах, когда есть такой простор.

– Тебе сегодня так и не дали спеть. Можешь спеть сейчас. Заодно меня лишний раз порадуешь, – попросил старик.

– Вероятно, у меня есть что-то подходящее в репертуаре! – подхватил он идею.

Его яркий и насыщенный голос пролился сначала осторожно, чтоб не тревожить сияющий, сумрачный мир. Затем он будто бы стал частью кристальной ночи. Его песня отображалась играющим эхом, взлетала на крыльях высоких нот. Она имела простой и умиротворяющий мотив, а авторство строк Дани давно не помнил.

 
Мне нужен талый снег под желтизной огня,
Сквозь потное стекло светящего устало,
И чтобы прядь волос так близко от меня,
Так близко от меня, развившись, трепетала.
Мне надо дымных туч с померкшей высоты,
Круженья дымных туч, в которых нет былого,
Полузакрытых глаз и музыки мечты,
И музыки мечты, еще не знавшей слова.
О, дай мне только миг, но в жизни, не во сне,
Чтоб мог я стать огнем или сгореть в огне!
 

Когда они вернулись обратно в особняк, то впервые за двадцать с лишним лет Артур заснул сладко и глубоко. Он закрыл счастливые глаза, чтоб они увидели завтра. Он не мог представить, каким переломным окажется грядущий день.

Зов

Мидиан был равнодушен к Кристианау, но трепета, которым де Снор обозначил их встречу, хватило бы и на двоих.

– Что же Вы так по сторонам озираетесь, точно в сказку попали? – возмущённо пробормотал таксист, загружающий в свой старый, полумёртвый автомобиль его багаж. Кристиан стоял возле него с мольбертом подмышкой и небольшой дорожной сумкой. Он взял с собой самое важное – все свои картины. Но образ главного полотна в его жизни запечатлелся в нём прочно, как инициалы на граните.

Он думал: «Она здесь, где-то в Мидиане. Она ходила по этим улицам». Де Снор был, как сомнамбула, ясновидящий потаённое и не замечающий вокзальных скрежетов, расталкивающих друг друга людей, едкого замечания таксиста. Художник, нежно скользя взглядом по обликам построек, рубцы времени на которых были небрежно скрыты краской, мысленно заключил: «Я напишу в этом городе великие картины, которые достанутся вечности в дар».

– О, неужели готово?! Прошу в карету, господин!.. – цинично воскликнул раздражённый таксист.

Де Снор, не желающий расставаться с мольбертом, занял место на заднем сидении. Машина жалобно завелась. Они отправились в путь. Кристиан молчал. Через несколько минут водитель спросил:

– Что это у Вас за поклажа?

– Я живописец. Это мои полотна.

– А меня нарисуете?

– Если пожелаете, то за определённую плату могу…

– Только Вы цвет лица преобразите, свежее сделайте. Вот шрам у меня на брови тоже бы хотелось убрать, а ещё благородной седины не помешало бы! Вы же художник, вы должны создавать прекрасное!

– Прекрасное! Художник не должен слякоть делать звёздной пылью! Он должен так написать подножную грязь, чтоб она… чтоб она поразила зрителя больше, чем все небесные туманности и созвездия! – вырвалось у Кристиана.

Таксист ничего не ответил, тем самым завершив их диалог. Во-первых, он ничего не понял из его последнего высказывания. Во-вторых, ему показалось, что этот понаехавший обозвал его грязью, указал на его несовершенство. А вот в храме Андерса Вуна ко всем относятся, как к совершенным и идеальным. Это он узнал сразу, как пару недель назад пришёл в братство. Сегодня, в субботу, должно состояться очередное собрание.

Кристиан обрадовался, что этот человек прекратил говорить с ним. Очередной недалёкий и неотёсанный проходимец. Но душа живописца голодала по другой душе. Де Снор отдался полёту смутных и серых видов за окном. Поезд привёз его в правобережный, неказистый Мидиан, лишённый пышности и блеска. Но будь воплощение мечты величественным или нищенским – она останется желанной.

Он умел тонко воспринимать неприметные мелочи: ту покосившуюся раму окна, что располагается слишком близко к уровню тротуара, осевшие мансарды… Он полагал, что люди пребывали в тесных катакомбах, где невозможно в полный рост распрямиться. Здесь даже яркие цвета выглядели, как на изношенном шатре цирка, чьи актёры топили в вине безысходность, а попоны скрывали на спине кровь.

Но что эти невзрачные толпы, когда вокруг простирается Мидиан? Он манил Кристиана заплаканными подворотнями, слепыми фасадами, осиротевшими крестами на кладбищах за погнутыми ржавыми решётками. Везде ему мерещилась она, точно этот город – её храм, её страна, её ложе.

По пути попали в пробку. Дребезжащая «карета» оказалась в западне из железа и стен домов. Кристиан подвинулся ближе к окну: его привлекли угловатые глубокие трещины на здании. «Вены Мидиана. Меня и этот город изничтожит природа. Фундамент постройки точит грунтовая вода, а мою основу – чувства и одиночество». Он принялся запоминать расположение трещин. Вон те две самые глубокие линии начались из одной точки, разошлись, затем силились переплестись, воссоединиться и чуть выше объединение произошло. Может, одна из них из последних жил тянулась к другой, а как только слияние свершилось, то они сгинули…

На его глазах подошли именно к этому месту люди, в два счёта наклеили плакат. На нём – фотография какого-то общественного деятеля. Он весь выражает любезность, доброжелательность, открытость и понимание. Он тянет дружески руку, зовёт. А вверху надпись: «Я помогу тебе обрести себя». Фото было постановочное, отредактированное до невыносимого, до скрипа сахара на зубах. И тут ложь и глянец преследовали Кристиана. Но он заметил, как водитель поприветствовал жестом работников, расклеивающим эти плакаты. И они ответили радостной взаимностью.

…Вот и двор с кособокими цветочными урнами, одинокими качелями, несколькими нагими и замёрзшими яблонями. Кристиан расплатился, сам выгрузил свои вещи. А таксист зарёкся, что никогда в жизни не станет помогать «неверному».

– Знаете, по Вашему голосу в телефоне я подумала, что Вы старше! – подметила Мари Флоренц после того, как встретила жильца, и они поднимались в квартиру по узким ступеням. Когда они вошли, то он передал ей обговорённую сумму за предстоящий месяц.

– Прям так? Договор тогда принесу позже. Надо же его подписать… Я покажу Вам здесь всё, – как можно приятнее улыбнулась Мари, хотя очередной жилец на первых порах ей не понравился.

– Не надо. Я хочу сам осмотреть квартиру. Без Вас, – настоял художник.

– Если у Вас возникнут вопросы, то заходите. Я тут напротив, – озадаченная странным отказом, проговорила Мари и прикрыла за собой входную дверь.

Для Кристиана знакомство с его новым пристанищем – это обряд, где не должно быть третьих лиц. Он нашёл удивительным, что расположение комнат в точности повторяет его прежнее жилище, только здесь безукоризненно чисто, тепло и мебель более добротная. Подобная планировка была единственным напоминанием его жизни до Мидиана. Из прошлого он взял лишь единственное – образ ледяной красоты. Как и Даниэль, он осматривался неспешно, проводя по гладким поверхностям мебели кончиками пальцев, желая ощутить тепло прежних постояльцев. Может, среди них был и тот, кто его мог бы понять?.. Вряд ли.

Первым делом он достал мундштук и закурил, сев в гостиной. Её он незамедлительно преобразит в мастерскую, а по завершении пойдёт знакомиться с Мидианом.

Он выбрал на старом телевизоре такой канал, который не был настроен, а рябь создавала монотонный шуршащий шум. Кристиан поставил на него привезённые часы с застывшими стрелками. Затем принялся распаковывать холсты один за другим. И ему подумалось: «Наверняка, Ян Грегер вне себя от счастья от вчерашней покупки… Конечно. Быть рядом с такой женщиной, пусть даже и нарисованной, – блаженство! Даже ужасающее».

Под шум рябящего экрана, за сотни километров от Мидиана, в своём одиноком доме Ян Грегер, не отводя от портрета Королевы опустошённого взгляда, встал на стул и спокойно надел на шею петлю, крепко привязанную к люстре. Одно мгновение – позвонки его резко хрустнули. Напутствие Кристиана, что Ян приобретёт у него такую картину, что с ума сойдёт от восторга, сбылось. В своей предсмертной записке Ян лишь написал: «Эсфирь зовёт меня к себе».

Так в небытие канул последний потомок Энгельса Грегера, а вместе с ним – и целый род.