Текст книги "Midian"

Тревожное предупреждение и Благая Весть

Габриэль и Андерс были в ювелирном магазине. Дама выбирала себе новые колье и серьги, чтоб они смотрелись изумительно в комплекте с рубиновым перстнем. Пусть он оказался фальшивкой, но она нашла свою выгоду. Лишний раз заострить на своей колоритной персоне чужие взгляды казалось ей жизненно необходимым. Вун в это время вился вокруг неё, всячески мило услуживал: она единственная могла, незаметно для пытливого внимания Мидиана, навредить Даниэлю и Еве. На руку Габриэль и Андерсу было и то, что интересы их начали сходиться. Оба они желали что-то получить от Даниэля. Вун – его страдание. Габриэль – рубин.

Среди сияющих витрин с украшениями, каждое из которых – шедевр ювелирного искусства, они плели липкую паутину, надев добропорядочные маски. Габриэль нашёптывала Андерсу:

– Мне тут птички принесли, что Велиар отдаёт всё состояние некоему Филиппу Бергу. Перспектива заманчива… Берг вряд ли знает что-то про перстень. Выманить у Филиппа рубин будет просто. Но для этого Даниэль должен сделать что-то важное – всего лишь умереть…

– Ну же! Продолжай мысль! – восхищённо подхватывал Андерс.

– Есть один способ, дорогой…

– Я когда-нибудь говорил, что обожаю тебя? – и Вун изнемогал от восторга.

– Ты же хотел застать врасплох Даниэля и Еву. Ты это получишь. Но о том, что я возьму с тебя сполна, думаю, не надо напоминать, – заключила она веско, с долей сарказма.

И сколько бы перед ней не появлялось алмазов и драгоценных камней, она не переставала алчно грезить о рубине Эсфирь. И как бы зло и насмешливо не звучала её последняя реплика, Андерс того не замечал, поскольку в нём буйствовало желание увидеть Даниэля бесповоротно поверженным, а Еву – самой несчастной из всех.

Ночь. Ей предшествовала длительная и кропотливая работа в студии. И там «Semper Idem» засиделись допоздна. Работу существенно тормозил Рейн, а точнее – его бесчисленные ошибки, которые он допускал, играя свои партии. Было видно, что Авилону не до записи. Он мысленно был не с ними, а носился в дебрях и лабиринтах своих стратегий, направленных против Габриэль. Они разъехались по завершении, измучившись, но доведя дело до конца.

Даниэль наконец-то последовал в свою спальню. Он был всклокочен и раздражён. Стрелки часов показывали начало первого. Тёмно-синие тени воцарились в особняке. Был соблазн напоследок проведать Еву, но, полагая, что она видит десятый сон, он этого делать не стал. Еле перемещая ноги, он поднялся по винтовой лестнице на мансардный этаж, уже ощущая уютную мягкость кровати и нежащий слух покой. Возможно, сегодня он будет спать без кошмаров. Но в эту секунду он уловил еле слышный скрип, доходящий снизу. И остановился. Затихло. И через несколько секунд – осторожный шум имел место снова. Хозяин решительно повернул обратно, словно заведомо догадавшись, какая чертовщина могла нагрянуть в темноте (за время жизни в этом доме на чертовщину у него выработалось профессиональное чутьё). Ещё когда он спускался с кованых ступеней, то приметил нечто подозрительное: панель стены, за которой – скрытый подземный ход к замку Эсфирь, медленно открывалась. Створка отвелась широко и неспешно, но захлопнулась с треском. Даниэль с того момента был не один.

Нечто неосязаемое и невидимое пробралось в особняк. Оно уронило небольшие резные часы со столика. И циферблат их замер. Оно колыхнуло портьеры и заскользило из галереи, роняя по пути мелкие предметы, чуть двигая мебель. Даниэль, прерывисто дыша, направился следом за прозрачной лавиной. Люстры подрагивали, на зеркалах и окнах потрескивали морозные узоры. Так он миновал несколько залов и комнат. Когда тишину взорвал острый звон упавшей серебряной вазы, то он машинально метнул взгляд вниз. Гладкая мраморная плитка пола отражала ночь и все предметы пасмурно и смутно, но, тем не менее, именно на этой глади Даниэль и нашёл разгадку, кто пришёл незвано. На полу зыбилось отражение сгорбленной старухи в окружении белёсого дыма.

– Именно в такой же темноте мы и встретились впервые. И я тогда отдал тебе шкатулку, где пряталось… зло… – с отвращением выдавил он.

Габриэль прошипела:

– А теперь отдай мне настоящий перстень!

– Ты продала свою душу! Ведьма! Перстень уже не поможет! Ничто не поможет! Боже мой, да сколько же ты ещё заберешь жизней?! – воскликнул он с комом в горле. Изо рта шёл пар. В её присутствии ему казалось, что его нутро обдаёт таким же адским льдом.

– Я заберу столько, сколько мне нужно. И следующая жизнь будет твоей, – её голос, трескающийся от хищного вожделения, мешался с хрустом мёртвой зимы, нещадно захватывающей комнату. Мрамор, где она отражалась, в мановение ока покрылся инеем. И ведьма понеслась дальше по особняку, рассекая воздух…

Последствия её бурного визита тянулись по коридорам, захватили гостиную, а далее спускались вниз по лестнице в парадную залу, где и иссякли. Даниэль зажёг камин в гостиной и в тишине с ложным спокойствием ставил на места потревоженную и подчас перевернутую мебель, складывал на диваны подушки, собирал бесчисленные книги стопками и ставил их обратно в тяжёлый шкаф. Монотонность этой работы сделала его точно сомнамбулой. Габриэль навеяла в его рассудок жути: и ему грезились изощрённые сцены убийств за белой дверью, ужас несчастных девушек, попавших в западню… Неожиданное и появление ошеломлённой Евы заставило его вынырнуть из моря кошмаров.

Она вбежала в гостиную, оглядывая хаос. Она была только в свободной футболке Даниэля, в которой спала в этот раз. Она воскликнула:

– Что это такое?! Война, цунами, конец света?

– Хуже, – констатировал он.

– И как же холодно! – и она приблизилась к огню.

– Я не большой поклонник «Песни Песней», но «два сосца твои сейчас как два козлёнка», что бы то ни значило. Я не в духе и, пожалуйста, пойми, что всё хорошо. И возвращайся спать. Иначе я после лютого стресса тебя прям на полу на этом вот изнасилую, – также ровно произнёс он, ставя очередную стопку книг на полку.

– Подожди! Мы не виделись сегодня! И ещё вряд ли такое было в «Песне Песней»… Про двух козлят… – рассмеялась она, отбрасывая назад пышную свободолюбивую прядь волос, упавшую на лицо.

– Можешь проверить! Сейчас я дам тебе библию… И где она? Где моя Добрая Весть? Где Ветхий Завет? Где Песня Песней про двух козлят, округление бёдер, что как ожерелье, и живот, подобный чаше с ароматным вином? Где? Что же? Зря меня Мартин заставлял читать и учить библию наизусть, если я её просрал? – и он стоял озадаченный, потирая висок. И он принялся спешно проверять полки, смотреть под шкаф, снова отодвигать столы и софу. Но вдруг он услышал голос Евы, что тут же заставило его поднять на неё взгляд. Она стояла в профиль, озарённая огнём. Ева держала перед собой книгу и читала:

– «Храни меня, как зеницу ока; в тени крыл Твоих укрой меня».

И потом она запрокинула голову и безмолвно блуждала взглядом по тёмному потолку. А после её пальцы достали что-то тончайшее, спрятанное между страниц.

– Вот – нашлась, – проговорил Даниэль задумчиво.

– Да! – кивнула она, обволакивая его нежностью сияющего взгляда. Но через мгновение она обстоятельно поставила переплёт на полку камина, а в тонких и встревоженных пальцах остался только ветхий и бледный цветок.

– Ты и впрямь неизбежна. Мы будем жить спокойно и радостно, искать в Библии про козлят, – тихо произнёс Даниэль с измождённой и печальной улыбкой. И он медленно подошёл к ней и прижался своим горячим лбом к её спасительно прохладному лбу, взял её плечи. И под хлопковой мягкостью таяла её тонкая, беззащитная кожа. И дрожащие ослабевающие пальцы всё так же держали старинный цветок.

– Когда одуванчики становятся невесомыми, куда их уносит ветер? – шёпотом произнесла она.

– Они улетают в ту страну, где цветы никогда не завянут. Там вечная весна. А все гибельное остаётся на земле. Там уже нет смерти и жестокости. Они правят только здесь.

И он резко отошёл от неё, потирая глаза.

– Пожалуй, нужно по комнатам. Завтра будет день на новые дела и на завершение старых. Доброй ночи, – заключил он на пороге, и через мгновение его фигура растворилась в темноте.

Ева осталась безмятежно наблюдать за огнём. С таинственной улыбкой она отправила памятный одуванчик в пламя.

Оправданное предчувствие

Янтарное солнце воскресло на небосводе, изгоняя ночную темноту. Это был первый по-настоящему жаркий день года. Весна, как наливающийся тёплым и ароматным соком плод, намеревалась созреть в лето. Но было что-то удушливое в цветочных и травяных запахах. Но было что-то разящее в прямых припекающих лучах. Для кого-то могло не наступить лета, как и завтрашнего восхода солнца.

…Озадаченный Скольд держал перед собой огромный веер карт. Но большой их выбор его не особо радовал. Ему нечем было отбиться. Вильгельм молча и довольно ждал каких-либо его действий. Он с удовольствием поставил два козыря, а другие два уже вышли из игры. Скольд скривил капризно губы и сказал:

– Я не буду это брать. Этот кон – ошибка.

– Раздавай заново, – спокойно произнёс Вильгельм.

Даниэль и Ева расположились за мониторами. Она наблюдала за тем, как он колдует со звуком. Она спросила, опершись локтями на стол и указывая на монитор (такая позиция была выбрана во имя сегодняшнего выразительного декольте):

– А что вот этот ползунок означает?

Дани отдохнул от вчерашнего и был в наилучшем расположении духа, а Ева и её выбор гардероба его чрезвычайно подбадривали. Он рассмеялся:

– Ползунок означает, что я никогда не фальшивлю!

Скольд громогласно нарушил их умильное единение:

– Дани! Отвлекись! Мы и так до позднего вечера записывали материал! Сыграй с нами, сраный трудоголик!

Он поднялся с места и с удовольствием потянулся, а после произнёс:

– Мне нужен небольшой отпуск. Просто необходимо уехать ненадолго из города. Надо к морю и к папе Мартину. У нас там такое вино! О, вино! Ева! Мы скоро поедем на мою родину! Готовь купальник и терпение для длительной дороги!

– Я увижу твою семью? – приятно удивилась она.

– Да! Моя семья такая простая, вполне себе деревенская. Расскажут, как виноградники подвязывать и правильно полоть. А я философски буду созерцать место, где жил до того, как перебрался в Мидиан и навёл тут свои порядки. Эниф – это моя отправная точка. Как юн и бодр тогда я был! Как безнадежно уныл я на пороге тридцати пяти! Ах, ты ж!

И он подошёл к Диксу и уселся к нему на колени, обняв. Он смеялся:

– Скольд. Ско-о-ольд! А ты помнишь нашу первую встречу в Мидиане? Когда мы были на набережной?

– Приблизительно, если честно, – раздавая карты, буркнул тот, никак не реагируя на его вмешательство.

– Как же так? Мы с тобой говорили о Вуне. Ты мне про него доложил!

– Да-да… Ты уверял, что, в конце концов, угнетатель будет свергнут, а я сказал, что ты бредишь. Ну, хоть тогда ты не бредил.

Даниэль продолжил:

– Я говорил, что мы сыграем на Штернпласс на глазах у Андерса и всего города. И знаешь, Скольд? Ты мне не верил. Ты настаивал, что у Мидиана нет выхода. И мы заключили пари. И мы выиграли Вуна, имея решающий туз в рукаве…

– И что же? Получается, я тебе проспорил? Я тебе должен желание? Ты бы ещё вспомнил через тысячу лет о той беседе. Бесишь меня всю жизнь. И портишь канун моего дня рождения, – и Скольд снова взял все карты, что были поставлено на кон.

– Условия в силе!

– Что же тебе? Давай говори скорее… – желая отвязаться, выдал ему Скольд, глядя в уплотняющийся веер своих карт.

– Я даже и не знаю… Ну, поскольку у меня всё есть, то просто достань бутылку с вином и открой её, – предложил Даниэль.

– Это всё? – приподнял брови Скольд, уже думая, что Даниэль заставит его съесть килограмм васаби.

– Да. И разлей по фужерам. Поухаживай-ка!

– Велиар, у тебя типичные желания заурядного алкоголика. Ленивого, к тому же, – Дикс положил карты мастями вниз, скинул с себя Даниэля и направился к бару. Он открыл дверцы, полминуты поискал то, что было необходимо. После он медлительно и без энтузиазма орудовал погнутым штопором, а затем принялся разыскивать в сумрачных глубинах шкафчика фужеры. Действо происходило так долго и неуклюже, что Даниэль попросил:

– Скольд, подай мне родимое красное полусладкое.

– Это уже не входит в уговор, – пожал плечами Дикс. Тогда Даниэль подошёл и взял сам. Он приложил горлышко к губам. Сделал несколько глотков.

Ещё мгновение и непринуждённость исчезла с его лица. Он замер. Ева пристально смотрела на Даниэля, чуя что-то неладное. Он вылил на пол содержимое злосчастного сосуда. Это его кубок смерти. Багряные нечистоты.

– Оно отравлено… – зашевелились его бледнеющие губы.

Скольд повернулся к нему так резко, отрываясь от поиска фужеров, что задел что-то в баре локтём. Ева слышала обрушившуюся лавину сотни осколков. Явь, отвратительная, абсурдная и неприемлемая, закружилась перед ней, как чёртова карусель. Она видела, как Даниэль схватился за горло, как он задыхался, падая на колени. Вильгельм кричал:

– Где противоядие? Где?!!

– Даниэль! Давай же, давай! Приходи в себя! – и Скольд пытался привести его в чувства отчаянными пощёчинами. Но сознание стремительно покидало его. Он видел седую быструю реку, в которой находился. Впереди шумел водопад. И с каждой секундой гремящий звук его становился всё явней и оглушительней. Течение ускорялось. Вязкий поток его не отпускал, накрыв с головой. И совсем близко – безвозвратное падение вниз. Он сделал усилие произнести: «Западный коридор… веранда… на полу…» До его слуха донёсся удаляющийся бег. И вот он ощутил пламенеющие слёзы на своей коже, руки взявшие его лицо, мольбы не оставлять, не уходить, не умирать. И это было последнее, чему он мог внимать.

…Перед ним возникла та самая квартира Кристиана на набережной, та комната, в которой художник творил. Задёрнутые шторы, та же протёртая обивка, даже запах прежний. Тут Даниэль услышал когда-то в первый раз пение Адели. Но никого кроме него не было. Что это? Смерть? Так должен выглядеть ад: серо, бессмысленно и одиноко?

Но полумрак начал рассеиваться. Комната растворялась в свете. Тени исчезали, пронизанные кристальными лучами. Стены обернулись полупрозрачными и как будто заиграли трепетом. Это были серебристые бабочки. Они поднимались в воздушную фарфоровую высь огромной стаей. Даниэль следил за их полётом, пока они не пропали из вида. И теперь он стоял посреди белоснежного. А перед ним неподалёку была Адели. Он никогда не видел её такой лучезарной и источающей умиротворение. И он тихо приблизился.

– Я глубоко виноват перед тобой, – произнёс он сдавленно.

– Не кори себя. Тебе не следовало винить себя эти годы, когда меня не стало. Так должно было быть. Прими это.

И ему казалось, что её голос сверкает хрусталём.

– Мы любили друг друга тогда. Я всё это время хотел увидеть тебя хотя бы во сне. И звал тебя, – прошептал он, уже не различая её силуэт от горчайшей, солёной влаги, застлавшей его глаза.

Адели подняла ясный взгляд вверх, точно уловила что-то. Она розово улыбнулась:

– Слышишь? Её душа благословляет Небо. Будь с ней счастлив так, как не довелось нам. А то, что происходит сейчас, и есть лишь сновидение. Так проснись…

Россыпь ярких звёзд сияла через стеклянный купол в спальне Даниэля. Ева лежала возле него. В сиреневой темноте она видела, как тихо вздымается его грудь. Он дышит. Он жив. Именно та последняя капля противоядия, что осталась во флаконе, сыграла свою роль. Скольд и Вильгельм не только выискали тот флакон, но ещё и отнесли друга, что был без сознания, сюда.

Ева прижалась лбом к его плечу. Его дыхание вздрогнуло. Он очнулся, покинув белоснежное пространство. Даниэль вернулся к Еве. Его тело мучительно ломало. Он хрипло выдал с блаженной улыбкой:

– И я должен был почти откинуться, чтоб мы могли рядом полежать?

Она обнимала его и рыдала в голос:

– Как ты посмел! Какая наглость так погибать!.. Ты – моё самое бесценное. И вот…

– Не расстраивайся. Ведь обошлось. Сейчас накроемся и поспим, а потом поедем на море. Там тебя научат подвязывать виноградники… – еле разборчиво проговорил он, неловко кутая в одеяло её и себя, а через миг и вовсе забылся глубочайшим сном.

Похищение

Габриэль смотрелась в косметическое зеркальце. Её пригласили на кастинг на одно шоу, поэтому она находилась на стоянке в своём автомобиле. Только жаль, что в студию канала довольно долго идти, так как там не предусмотрена парковка. Ей придётся преодолеть узкий проулок между зданиями, чтоб срезать путь и не опоздать. Она сегодня собиралась шесть часов, чтоб выглядеть по высшему разряду. Так что время поджимало. Но у неё нежданно зазвонил телефон. Глядя на экран, она нахмурилась недоумённо (ведьма день на день ожидала его ухода в лучший из миров). Габриэль не могла понять, что надо от неё Даниэлю. Ведь они довольно продуктивно пообщались в прошлый раз. И всё же она ответила, выдавив пренебрежительное и ядовитое:

– Н-н-н-да.

У него был свежий и лёгкий голос. Он с радостью держал её в курсе событий:

– Габриэль, добрый день. Мне был необыкновенно приятен Ваш визит ко мне в дом. Я буду ждать Вас в гости ещё. И мне хотелось бы выразить благодарность за то, что Вы отравили всё моё вино. Теперь у меня будет более крепкое здоровье (но это не точно). Спасибо Вам за это.

На том моменте её затрясло. Она разбила телефон и принялась нещадно хлестать ладонями по всему, что было вокруг: по рулю, по панели, по двери… Всё же, Габриэль и Андерс прекрасно подходят друг другу. Они оба в неприятные моменты выходят из себя красочно и эффектно.

За ней наблюдал рыжеволосый мальчик с веснушками, о чём она и не догадывалась. Вигго Гри стоял у её машины, придерживая руль велосипеда. Когда Габриэль увидела его перед собой, то моментально прекратила крушить. Всклокоченная, она вперила злющие глаза в ребёнка. Вигго показал ей средний палец и уехал. Мальчуган помчал в тот самый проулок, где скоро должна оказаться и Габриэль. То место всегда представлялось ему страшным. Не таким страшным, как та психующая блондинка, но… Туда не смотрели окна, да и солнечный свет заглядывал неуверенно и с опаской. Глухая протяжённая дорога шириной в два метра. К ней приникали тёмные артерии других закоулков. И Вигго отчасти нравилось там бывать, пусть даже скорым проездом, поскольку антураж щекотал его нервы. Он нёсся на велосипеде и фантазировал, что именно здесь свершаются грабежи и покушения; что вот-вот на него из любого прогала выскочит злоумышленник и… В общем, он летел быстрее ветра.

– Слышишь? – обратился Авилон шёпотом к Велору, различая приближающееся подозрительное дребезжание. Они вдвоём находились за углом в основной проулок, в котором с минуты на минуту должна появиться Габриэль. Рейн узнал её планы на сегодняшний день. И у него возникли планы собственные. Габриэль не должна была выйти отсюда. Авилон держал наготове красивую тряпочку, с любовью пропитанную эфиром (за наличие такого вещества спасибо, конечно, Скольду). Неподалёку отсюда была спрятана машина, куда они унесут их добычу. И Габриэль всё скажет. Достаточно пригрозиться сломать её ноготь или подравнять её роскошную шевелюру, чтоб она заговорила.

– Кого сюда занесло?.. Может, это Габриэль на своей «ласточке»? – усмехнулся Люм.

И они увидели мальчишку, что гнал на велосипеде прочь, так их и не заметив.

– Это явно не она, – напрягся Рейн, как будто им было неочевидно. Он с крайней осторожностью выглянул и тут же спрятался, прижавшись лопатками к замшелой стене. Его зрачки метали искры. Он сказал медленно и сочно:

– А вон и она.

– У-у-ух… Признаться, я никогда таким раньше не занимался, – восхитился Велор, вставая к Авилону так же, как и он.

– Думаешь, я занимался? Всё, Люм, тише. Сейчас самое главное – оставаться незамеченными… – и Рейн замолк. Его примеру прилежно последовал и его напарник. Тонкие каблуки Габриэль остро сыпали мелкое эхо. Эти звонкие дроби, казалось, синхронно бьют вместе с взволнованным сердцем Авилона. Он был наготове. Он уже видел краем глаза её тень на асфальте. Ловким хищником он вот-вот должен вырваться из засады… И…

Заиграла позитивная и динамичная мелодия, что стояла на звонке у Люма. Он поставил её на свою новую замечательную знакомую. «Инкери!» – Подумал Велор. А то, что в те моменты подумал Рейн, было катастрофически нецензурно и не польстило бы Велору…

Габриэль метнула взор в их убежище. Они с Рейном встретились взглядами и всё прекрасно поняли. Она собралась бежать, но Авилон и Велор её окружили. Действо происходило под задорную мелодию на звонке Люма. За миг до того, как Рейн отключил бы её, она достала из кармана плаща кое-что предусмотренное на подобные случаи. Шепотка искристого ярко-зелёного порошка вспорхнула в воздух и закрасила его плотным облаком.

Рейн и Велор кашляли, задыхаясь, а Габриэль буквально растворилась, просочилась сквозь их пальцы. Изумрудная пелена рассеялась через считанные секунды. Им нужно было отдышаться. Они обнаружили, что в другом конце проулка стоит ускользнувшая от них Габриэль. Весь её силуэт – пощёчина нерадивым похитителям. Она скрылась из их вида свободной и грациозной поступью.

Рейн и Люм молча посмотрели друг на друга. Авилон, кажется, стремился его испепелить. И Велор это понимал. У него вновь зазвонил телефон. Люм растерянно поднёс его к уху:

– Да, Инкери…

Авилон резко повернулся и пошёл прочь, побледневший, помрачневший. Он отлично осознавал, что Авилону больше не нужно его общество – ни сейчас, ни когда-либо вообще. Икнери говорила доброжелательно:

– Ты мне сегодня весь день не звонил. И я решила это сделать сама. Как ты? Чем занимаешься?

– Да так… Ф… Фильм смотрю, – упавшим голосом промямлил Велор. Он глядел Авилону вслед.

– О, а про что фильм? – поинтересовалась девушка.

– Про человека, который мог бы достигнуть многого, но ему помешал один идиот… – ответил Люм.