Текст книги "Midian"

Змеиная яма

– Сейчас я и выясню, что же из себя Даниэль Велиар представляет! Вы же не возражаете, что я пригласил его, моя госпожа? – соизволил уточнить Вун. Эсфирь ничего не ответила. Андерс расценил её молчание как безразличие, но в предположении своём весьма и весьма ошибался.

– Представь меня как своего друга и гостью Мидиана, Андерс, – потребовала Королева.

– Я несильно слукавлю.

– Хоть в этом – несильно!

У Даниэля было около минуты, пока он в сопровождении слуги добирался до Вуна, чтоб необходимая маска безукоризненно прилегала к его существу. Казалось бы, что может быть легче того, чтоб изображать свою противоположность? Просто ставишь минус на месте плюса и получаешь нужный результат. А для Даниэля его лицедейство было насильственным, каторжным, надевающим кандалы на его душу. А там пышно, гротескно и сочно прорастал чудовищный, безобразный цветок хаоса. А перед глазами ещё бился в агонии Стиан Витткоп.

Стоило ему подняться по лестнице на второй этаж, как он тут же понял, за каким столиком находится Андерс. Он не видел в первые секунды Вуна – взгляд его пал на его спутницу, лёгким жестом освобождающую обнаженное плечо от длинных локонов. На руке её мерцал багряный и большой камень перстня. Тут же в памяти воскресли слова Артура, что рубин – душа того существа из бездны. Фантастическое повествование о Королеве, в которое Дани было невозможно поверить, кроваво вспыхнуло в сознании. Неужели нет больше потомков Энгельса Грегора, и благословенный род погиб? Неужели это и есть та, о которой с ужасом рассказывал Артур, и та, что пришла в грёзы к Кристиану? Одно предположение лихорадкой сотрясало нутро, подливало в вены животный страх.

Нет, нельзя бояться, нельзя терять опору, иначе ничего не получится. Наличие рубина – ещё не гарант того, что она и есть Королева.

Эсфирь смотрела на него прямо и темно. Во взгляде её смешалось что-то тоскливое, озлобленное и истомное. Её взор – плеть, готовая ударить в отместку за что-то. Только за что? С каждым шагом он более и более собирал в единое все факты, с ней связанные. Итак. Она снилась де Снору. Кристиан нарисовал её портрет. Холст имел историю, по словам художника, удивительную. Что скрывается под этим расплывчатым словосочетанием?

И с каждым шагом Даниэль всё более и более преображался (точнее – искажался) в своего антипода.

Он предстал перед приветливым и радушным Андерсом вполне Велиаром. Холодный, надменный принц ночи, унаследовавший от предков экстерьер вкупе с убеждением в своей царственности. Он копировал своего отца в поведении. Вуну казалось, что многовековая династия увенчалась им – чёрным идеальным перлом в короне, существом, чья кровь – это эссенция дьявольской, тернистой порочности Велиаров.

Вун видел в нём колдовскую северную луну. Эсфирь же – солнце, сочащееся через щит воителя. Солнце в затмении. Андерс привстал, протянул руку в знак приветствия:

– Как прелестно, что Вы сподобили нас своим присутствием! Я Андерс Вун. Рад встречи, господин Даниэль!

«Господин» не отреагировал на его жест уважительно, точно Вун для него ничто. Он, как бы делая одолжение, искусственно улыбнулся:

– Даниэль Велиар. Взаимно.

Единственной отдушиной для него было то, что некоторые жесты его обязаны отдавать синтетикой. Андерс так же деликатно добавил:

– Поспешу познакомить Вас с Эсфирь. Это гостья нашего города и мой чудесный друг!

– Очень приятно, – с едва ли приметной недоверчивостью отозвалась она и заметила, что в Даниэле тоже присутствует настороженность по поводу неё. Ей, разумеется, показалась нечистой его подмена. Она заподозрила подлог, неуловимый для Вуна. Она решила наблюдать со стороны.

– Вы писатель? – спросил Дани. Его ощущения сейчас были очень похожи на те, которые он испытывал, когда забирался на спор на самый верх заброшенной телевизионной башни. Здесь он тоже мог в любой момент сорваться. Его колени дрожали, голос стремился от волнения сесть. Но Вун списал это на священный трепет от своего величия и значимости, и милейше ответил:

– «Изотерические основы и тайны мироздания» – моя первая книга. К счастью, имеющая большой успех.

После паузы Даниэль сделал вид, что его осенило, и воскликнул:

– Это Вы автор?! Знакомые мне советовали прочесть данное произведение. Уверен, что не зря. Но я не особо люблю книги и совсем не читаю, но ради неё могу сделать исключение. Наверное.

Дани не отказался бы, чтоб раскалёнными щипцами ему вырвали язык. Вун верил ему. Эсфирь в первом приметила мучение и отвращение, словно его рвало желчью, а у второго уши были готовы живописно разместить на себе большое количество «лапши».

– Господин Велиар, не поверите, какое совпадение! Только недавно мы с Эсфирь рассуждали о том, кого взять на главную роль в фильме. Это мой новый проект. И Ваша кандидатура показалась релевантной. Вы – то, что нам надо! И тут появляетесь неожиданно Вы, дорогой мой! Судьба!

Даниэль не верил Вуну. Андерс полагал, что тот не заметит «лапши». Эсфирь не понимала, зачем Вун изрыгает радугу. И снова он переходил все рамки, предлагая Даниэлю роль. И потому Эсфирь хотела вырвать язык Вуна раскалёнными щипцами.

– Андерс, из меня никчёмный актёр! Но я с радостью бы посодействовал в Ваших начинаниях. Посмотрим. Я могу ошибаться, но не Вы ли проводите собрания, которые так популярны? Просто я недавно в Мидиане, многого здесь не знаю…

Даниэль входил во вкус, радужно представляя перспективы общения с Вуном. Андерс не замечал, как уши его ломятся от обилия «лапши». В Эсфирь назревала желчь, поскольку Даниэль на поприще лицедейства нащупал колею и заметно осмелел.

Андерс (сама искренность и душевность) рассудил с сопереживанием:

– На собраниях я помогаю людям обрести себя, раскрыться. Просто, знаете… Живёшь, видишь происходящее вокруг. Всё так несправедливо, неправильно и зло. А обществу желаешь открыть свет, чтоб они были счастливы, чтоб мир стал чуть добрее и лучше, чтоб все стали едины. Представьте, как замечательно было бы, если не существовало деления, например, по конфессиям? Если бы вовсе не было границ, рамок?

Даниэль делал вид, что чутко внимает ему, а сам жаждал для него раскалённых щипцов, гильотины, костра, свинца в горло, хотя бы стула, что разлетится в щепки от удара по этому монстру, который врёт и не краснеет, убивает безнаказанно и профессионально. Но Дани не мог себе позволить сорваться, даже словесно. Он страдал, потому что вынужден играть того, кто одобрительно относится к Вуну.

Эсфирь даже сейчас обжигало её солнце в затмении. Она видела Даниэля перед собой терзающегося, укоряющего себя, но, как и прежде, светлого. Она жадно хватала его черты и ноты голоса с томлением непочатой страсти, с нежностью безгласной серены. С нежностью вьюги, тоскующей по плоти и душе юноши, которого бы захоронила в снежных вихрях, в топях сугробов.

– Никогда не задумывался о добрых делах! – ответил Даниэль на красноречие Андерса. И взглянул на Эсфирь. Для него был важен лишь её перстень. И он решительно произнёс:

– Мне не до того… Сейчас, признаться, у меня чёрная полоса в жизни. Сначала от старости умер мой дед. А не так давно я узнал, что один мой хороший знакомый тоже скончался. Какой замечательный был человек! Какой ум! Никогда не забуду, как мы играли в бильярд. Грегер любил бильярд…

– Сочувствую. Скажу больше. Я хорошо знала его и некоторых его родственников тоже. Но все они ушли в мир иной, – произнесла Королева, не отводя от него пронизывающего, прокалывающего насквозь взгляда. Млеющая полярная пустыня обернулась в её глазах огненным дождём. Рождение Сверхновой Даниэль сопровождал дрожью под сердцем.

– Действительно ли у него нет родственников? – нетвёрдым голосом решил он уточнить.

– Уверяю Вас, господин Велиар. Они – мертвы, – спокойно ответила Эсфирь.

– Интересно, кому перейдёт его состояние?.. – таким приземлённым вопросом Дани закончил для себя выяснение вещи масштаба огромного, почти космического. Он незаметно перевёл дыхание.

Не замечая, как перестраиваются созвездия, вспыхивают сверхновые и солнца принимают затмения, Андерс продолжил всё больше убеждаться в своей безошибочной оценке Даниэля:

– А теперь о наследстве! Поговаривают, Вы некоторые суммы отправили в благотворительные фонды. Как благородно! Вами можно гордиться.

– Господин Андерс, Вы, наверное, меня не поймёте с Вашей широкой душой и добрым сердцем, но здесь, по секрету говоря, всё произошло из-за честолюбия… Приятно, когда «поговаривают» в облагораживающем ключе. Я играю на определённую публику. На них – на толпу, на невежественное стадо… Их легко подмять под себя. Просто не хотелось бы, чтоб Вы так сорили комплиментами. Предполагаю, каким золотом является каждое Ваше слово, если к Вам на собрание приходит так много людей!

– Благодарю Вас! Но мне не понять, как можно играть на публику. Да-да, простите меня, у Вас своё мнение… Вот у меня есть принцип: никогда и ни перед кем не лицемерить, не лгать, не притворствовать. Но Вашу позицию не осуждаю. Я за толерантность, Даниэль, за терпимость всего и вся.

– А о чём будет фильм?

– О том, как изменилась жизнь человека после того, как он взял в руки мою книгу…

Андерс продолжал говорить ещё что-то про ценность данного фильма, что выражается в его способности открыть людям глаза, направить их и так далее, и так далее. Ведь он так заботится о нравственном здоровье общества. Ведь он ночей не спит, рассуждая над тем, как сделать мир лучше. Даниэль не вникал – тактика Вуна лежала на ладони, чего нельзя сказать о тайне упорного взгляда Эсфирь.

Он чувствовал его всей кожей. И он ответил на него непродолжительно, но смело. И прочёл там хищника и Мессалину жаждущих одного – свежей плоти. И кровожадная жестокость зверя, и похоть распутницы не оттолкнули его и не привлекли. Он не дрогнул, не ужаснулся. Он не воспылал ответно. Он прохладно и с характерным для него налётом дерзости улыбнулся ей. Эсфирь расценила это попыткой пощечины своему могуществу. И вызов она приняла.

Одно неосторожное движение – и фужер с шампанским из пальцев Королевы опрокинулся прямо на брюки Вуна. Она воскликнула невинно: «О! Андерс! Прошу прощения!» Так она избавилась от его присутствия довольно ловко. Вун удалился в уборную, чтоб привести себя в порядок, а королева осталась с Даниэлем наедине.

Вальсируя

Одновременно с тем, как Вун поднялся с места, музыканты на эстраде взяли в руки инструменты. Здесь играли классическую музыку. Сейчас исполняли «Вальс цветов» – произведение великолепное светом и воздушностью. Даниэль схватился за отголосок неизменно прекрасного. Он стал свободен, а лицо его приобрело те же теплые ноты, что и композиция. Ни отчётливо мужественное, ни отчётливо женственное, ни радостное, ни печальное – Эсфирь не знала, какое именно оно, но ей хотелось плакать навзрыд, когда она смотрела на него. Но переступив через вдохновенный порыв, Королева сказала отчуждённо и несколько безучастно:

– Вам не страшно играть в фильме? Возможно, Вы слишком вживётесь в роль и не пожелаете выходить из неё. Или Вам придётся изображать что-то противоречивое, идущее вразрез с Вашими моральными устоями…

Её голос разрушил благоухающий и золотистый сон, и Даниэль вернулся на землю. Точнее, он рухнул на её бесприютную грудь – в каменоломни, в казематы. Но таким же прохладным тоном он отреагировал на её слова, надевая ненавистную маску:

– Я не прочь прославиться. Быть может, меня вдохновляют легенды о кровавых королях, о полководцах… Быть может, я тоже мечтаю о лавровом венце и о том, чтоб имя моё гремело в веках. Ведь Вы же знали такого человека…

Намёки, подтексты – масло, подливаемое в огонь. Вот они – два настоящих врага, знающие друг о друге непозволительно много. Два накала, острия, два грозовых фронта – они теперь в полуметре друг от друга. Из крайности своего бесправия Даниэль рванул стремглав в другую крайность. Его уносил туда соблазн опасности. Ни прекрасное, так ужасное награждало его возможностью вырваться из цепей. А музыка лилась, переливчатая и сказочная. А с ней мешались полицейские сирены. Слух о трагедии в соседнем ресторане не заставил себя ждать. Замечательный повод выйти на улицу, чтоб поглазеть на происшествие. Гости не побрезговали им. Не подчинялись суете лишь Даниэль и Эсфирь.

– Вы давно гостите в Мидиане? – спросил он.

– Последние четыре столетия, – с апатичной бледностью произнесла Королева.

– У Вас прекрасное чувство юмора.

– Почему же Вы тогда не смеётесь?

Даниэль приподнял уголок губ:

– Пока рано мне смеяться. Я видел Вас на кладбище.

– Для меня везде кладбище, везде мёртвое, как в чертогах Снежной Королевы.

Дани взял её руку и с интимной вкрадчивостью произнёс:

– А Ваш зачарованный Кай? Тот, кого вы украдёте. Тот, что уснёт у Ваших ног, а после в Вашем дворце станет тщетно складывать слово «вечность», как в одноимённой книге.

От Эсфирь исходил лёд. Он был ощутим не через прикосновение к ней, а угадывался подсознательно.

– Вы же не любите книг, – и полные губы её утончённо улыбнулись.

– Но я наверняка люблю общество прекрасных дам. И я приглашаю Вас на танец! – произнёс он.

Они были единственными, кто на круглой площадке перед эстрадой танцевал, учитывая что ресторан существенно опустел. Вместе они выглядели посланцами разных вселенных: божественно изысканная Королева в драгоценном, облегающем, шёлковом наряде и он – в кедах и небрежной толстовке с эмблемой «Sex Pistols», ещё помнящей фесты и прокуренные хмельные ночи. Но они двигались довольно гармонично, искусно и отточено. Даниэль помнил все движения вальса ещё с тех пор, как репетировал его до посинения с одной из своих сестер перед её выпускным. Он ощущал, словно он и Эсфирь должны танцевать друг с другом, и предначертано их совместное кружение. Дани примерил маску зачарованного Кая, не прекращая подстёгивать Эсфирь двусмысленностью:

– …Если бы я снимал фильм, то он был бы о книге. Скажем, одна особая книга содержала огромную силу в виде заклинания. Оно помогло главному герою выпустить на волю демона. И тот принял облик великолепной женщины. Такой мистический сценарий Вам по душе?

Мимо проносились электрические кометы огней. Окружающее представлялось водоворотом, что в центре своём объединяет лишь их, их дыхания…

– Весьма! Что бы чувствовал вызволенный демон в мире людей? – спросила Эсфирь, смеясь.

– Для неё везде было бы кладбище. Как в чертогах Снежной королевы…

– А если бы проклятая однажды увидела простого смертного, наделённого чертами небес? Что бы она сделала в этом случае?

– Соблазнила бы…

Они оказались за широкой гранитной колонной, вырвавшись из водоворота. Лёгкие тени укутали их. Эсфирь стояла, облокотившись затылком о камень, расправив плечи и чуть смежив веки. Его приоткрытые губы обозначили дрожащим и горячим дыханием контур её рта, готового для поцелуя. И Даниэль уточнил:

– Она соблазнила бы. Думала бы, что завладела. Но нет. Нет.

Он улыбнулся, торжествуя. Эсфирь прикоснулась невесомо к его лицу и прошептала сладко:

– У этой истории – особенная развязка. И она не будет от тебя зависеть. Ты – лишь невинный лицедей и провокатор, пришедший победить меня и разрушить моё царство. Эта роль не подходит тебе.

И она быстро удалилась на балкон, выходивший в тихий двор. И он последовал за ней.

Она стояла в ночи и с поразительной грацией повторяла белоснежными руками движение пепельного снега, медленно реявшего в воздухе, говоря:

– Это я беспощадно очаровала глупца Грегера, чтоб тот наложил на себя руки. Это я приказывала войскам завоевывать новые богатства для твоего рода. Я дала Седвигу такую власть, о которой он просил. Это по моей воле вы, Велиары, правили. Вы продавали мне свои души, умывались кровью и – славили меня в своих благих делах!

– Какая ты бездушная и никчёмная, – проговорил Даниэль, осознавая, сколько смертей и боли она оставила после себя и грозится оставить вновь.

– И мне ничего не стоит убить и тебя как-то изощрённо, если ты будешь мешать мне. Но пока ты чрезвычайно мил, – произнесла она с нежнейшей безмятежностью. Даниэль решительно подошёл к ней, дрожа от холода и напряжения, стискивая её запястья:

– Убивай, но я не отступлюсь от своего!

– Тише, мой господин. Я пока не хочу этого, – её голос таял нежнейшим шёлком.

– И чего тогда ты желаешь?

– Того же, что и ты.

Ещё мгновение – и они целовали друг друга с огневым, необузданным вожделением.

После маскарада

Только ближе к ночи Даниэль сумел оказаться у Диксов, где его ожидала вся компания.

Он преодолел дорогу в другой конец Мидиана. Он преодолел разговор с вернувшимся Вуном, чьё описание можно обозначить так: они поливали друг друга елейными помоями. Эсфирь покинула их общество заблаговременно, демонстративно бесчувственно попрощавшись с Даниэлем. Этот вечер предполагал дальнейшую череду встреч с Вуном, чему Дани отчасти радовался, отчасти ужасался.

И из среды роскоши он попал в трущобы. Из изысканности верхов – на самое дно. Он был не в первый раз в залетейном Мидиане, но с наступлением ночи покров суеты, скрывавший глубокое отчаяние угнетённого гетто, спадал окончательно.

Даниэль оставил машину на ближайшей к дому Диксов платной стоянке. И тут же на улице он увидел старика, скончавшегося от холода. Его окоченевший труп тянули на полозьях из узкого закоулка, сетуя на то, что не только в приютах, но ещё и в моргах скоро не будет мест…

Люди были в тупике, откуда возможно лишь одно спасение – перейти к Андерсу. Вун хотел завлечь к себе любой ценой.

Дани предпочёл оставаться невидимкой во мраке. Он накинул на голову широкий шарф. Идти нужно было несколько улиц. Это приблизительно минут двадцать. Из пивных и баров доносились гогот и хохот – самые тоскливые и надрывные. Из слепых окон квартиры – детский плач. И почти на каждом доме были плакаты Андерса с протянутой дружественно рукой. Порой встречались девочки на обочинах в коротких юбках и на огромных каблуках. Одна из них развеселилась, разгадав в спешащем прохожем богатого наследника: «Господин, как Вас занесло сюда? Вы нас не предпочитаете? Будьте прокляты со своими деньгами! Чтоб Вы горели в аду!»

– Привет. Все спят, кроме меня. Хочешь лапши? – и Скольд заробел, впуская Даниэля за порог. Он даже прекратил жевать. Пахло дешёвыми и едкими специями к полуфабрикату, холодом, как в погребе, кисловатым табаком и освежителем воздуха с полевыми невинными ромашками.

– Убей меня, только не говори больше слова «лапша», – произнёс Дани. На лице его не было эмоций: только белая стерильность пустой психиатрической палаты. Но его нельзя сравнить с чистым листом. Он был как лист, исписанный, перечёрканный, смятый сегодняшними событиями настолько, что не осталось живого места. Таким его Скольд не знал раньше. Дани снял верхнюю одежду и, сидя на полу, как ребёнок или пьяный, медленно и серьёзно начал развязывать мокрые от снега узлы шнурков. Кропотливая работа и нудная. И это самое позитивное, что приходилось делать ему за сегодняшний вечер.

Скольд выдал на одном дыхании:

– Прости нас за то, что мы тебя подвели. Ведь мы не препятствовали Вуну. Я подумал, это было бы правильней, чем вот так вот отсиживаться…

– Всё уже сделано, – сухо заключил Даниэль, с трудом освобождаясь от одного кеда. Дикс присел напротив.

– Почему здравый смысл заговорил во мне тогда, когда уже ничего не вернуть? – смотря на пожелтевший от времени и дыма потолок и пластмассовый красный абажур, спросил он сам у себя.

– Это нормально. Ведь ты же человек. Ты обязан свершать ужасные и непоправимые ошибки, – разобравшись со своей обувью, пояснил Даниэль. Он не спешил подниматься с пола. Он говорил как в забытьи:

– Сегодня я прикасался к самому поразительному, яростному и чувственному созданию во всей этой вселенной. Я до сих пор ощущаю её вкус на языке, её дыхание. Я хотел отвезти её к себе, снять отель, задрать ей подол прям на сугробе. Но я подумал, а что я там не видел?

– Ты недавно бегал, как ошалелый, чтоб узнать, где обитает твоя белокурая фея. Эта Адели… И я выяснил, где она живёт. Адрес актуален, или у тебя появилась другая?

Дани ответил с захлёстывающим волнением:

– Нет! Не говори! Нельзя нам видеться. Я не хочу сейчас устраивать свою личную жизнь. Не те обстоятельства! Разобраться бы с Андерсом. Но, Скольд!

На лице Дани затеплился посторонний луч, словно исходящий изнутри. В вихре событий он часто думал, что Адели – его надежда. А надежда – это сладкий воздух, без которого невозможно преодолеть мост, раскинутый от Начала до Достижения большой цели. Шаги – сами действия. Но главное – это воздух. Без него не получится прийти к конечной и победной точке живым. Даниэль в ту минуту как будто пригубил вина. Он говорил с медлительной и сочной нежностью, с упоением:

– Варвар, сминающий заживо в своих лапах человеческий скелет, готов мурлыкать, когда утыкается носом в пышную грудь. Полководец, ведущий за собой тьмы и тьмы на битвы, бывает сам сражён женщиной. У великого оратора может сбиться речь от вида точёных колен, зовущих из-под подола.

– Но при условии, что варвар, полководец и оратор являются натуралами! – Скольд расхохотался, видя, как Даниэля понесло. А тот продолжил с улыбкой:

– А Адели… Как я хочу всё это время снова её увидеть! Да мало ли, что я хочу.

– Да-а-а… Мало ли, – многозначительно растянул Скольд.

– И ещё чтоб окна нашего дома выходили в сад, а там яблони, клёны и тихий пруд с лебедями.

– А дети ваши бегают, орут, надувают мыльные пузыри.

– Бывает, у детей из соплей пузыри получаются.

– Слушай! Сегодня я решил посмеяться над шуткой Алессы, чтоб ей понравиться. Ну как же? Я её поддерживаю, восхищаюсь её чувству юмора и остроумию. А у меня из носа в тот момент, когда я засмеялся, вылетела сопля. Она такая была ещё огромная и жиденькая немного.

Они расхохотались. Скольд утирал слёзы и никак не мог уняться от приступа веселья. Даниэль избавлялся от накипевшего за несколько часов осадка.

Алесса, Иен и Рейн проснулись и вышли к ним. Авилон незамедлительно спросил:

– Что там?.. Расскажи.

Дани обратился к нему, не меняясь в лице и не теряя задора:

– Сначала ты кое-что расскажешь! Как так получилось, что мы прошли мимо спланированного убийства?

Авилон взвился. Но себя сдержал. Он сказал лишь:

– Ты знаешь, что меня гложет уведенное и произошедшее! Хватит!

Оппонент заливался смехом:

– В Мидиане же нет свободы! Поэтому поделись со мной наболевшим… Или мне нужно приковать тебя наручниками, если так привычнее? Мы безгласные и равнодушные свидетели!

– Небо видит. И оно даст возможность искупить это! – срывался на крик главарь «Лимба».

Дани поднялся и дружески похлопал его по перебинтованному плечу:

– Отлично! Я буду молиться, чтоб мы эту возможность не про*бали.

Рейну оставалось только стискивать зубы от боли.

– Ну, что? Кто хочет знать, что там, в змеиной яме, в самом аду?! Несите вино или что крепче! Я, ваш лидер, грудью стоящий за идею, сейчас всё расскажу!