Текст книги "Midian"

Месса

Рейн Авилон больше своей работы ценил свой бардак. Добротный бардак в небольшой квартире, что на первом этаже миленького дома в доброжелательном квартале. И самое удивительное, что живя в беспорядке, он отлично знал, где и что находится. Вот и сейчас в лучезарный воскресный день он мигом обнаружил лист бумаги, чёрный фломастер и злобно проскрипел: «Я. РАБОТАЮ. ОДИН.!!!»

Он прикрепил скотчем лист лицевой стороной к поверхности оконного стекла. Он делал это с наимрачнейшим видом.

Парень с причёской (точнее, с отсутствием её), как у него, оценил его дизайнерское решение. Он знал, что Авилон для него так старается. Велор, стоящий на тротуаре напротив окна, крикнул, смеясь: «Да что уж там! Я всё равно не умею читать!»

Рейн, расслышав его реплику, нашёл альтернативный способ донести информацию до Велора: он медленно показал ему средний палец. Люм, понурив голову, ушёл из поля зрения. Авилону не верилось, что этот чудак наконец-то от него отстал.

Всё началось ещё утром. Уже тогда у Рейна не заладилось. Сначала он опоздал на встречу с сыном по самой банальной причине: будильник на электронных часах сбился, потому что ночью, оказывается, отключали электричество. После – пробка, где он оставил много нервов. На обратном пути он заехал в гипермаркет за чем-нибудь съестным. На кассе, когда он, расплатившись, укладывал купленное в сумки, то порвался пакет с молоком, щедро залив остальное. Затем – снова дорога, где он чуть было не сбил пешехода, перебегающего на красный. И наконец-то он вернулся домой. Обратив мимоходом внимание на разукрашенный пёстрый джип, стоящий у его подъезда, он вбежал на крыльцо… И тут возникло оно – это лысое надоедливое чудовище с беспечной улыбкой, монстр навязчивости, энергетический упырь. Велор Люм аккуратненько поздоровался. Рейн сказал наотмашь: «Здравствуйте!» Пока он искал связку ключей, чтоб открыть домофон, незнакомец уверенно и на полном серьёзе произнёс: «А можно я буду Вашим напарником? У меня образование соответствующее. Мы даже с Вами подходим: оба лысые, проницательные». Авилон ответил скомкано, что ему не нужен напарник, и быстро проскользнул за дверь.

Через десять минут он отключил домофон в своей квартире. Ведь Велор не терял надежды чего-то добиться от него.

И в завершении была надпись чёрным маркером на листке. И, увидев, что тот парень ушёл, Рейн отлепил своё творение. Как только он повернулся к окну спиной, то тут же услышал тоненький звук удара о стекло. И затем – ещё и ещё. Люм ходил набрать крошечных камушков, чтоб теперь ими о себе заявить. И здесь Рейн откровенно психанул, вышел к нему, чуть ли не с ноги открывая дверь подъезда. Люм заулыбался, уж было хотел вторично произнести речь с предложением своей кандидатуры, но Авилон, встав вплотную, его опередил:

– Если ты отсюда сейчас не уберёшься!..

– Но…

– Мне не нужен напарник!

– Я…

– Сделай одолжение: оставь меня в покое! Во-о-он! Уйди прочь, ненормальный!

– Ведь… Ну… – и Люм замялся.

Рейн вяло пошёл обратно к себе. Велор не принимал близко к сердцу. И что? Подумаешь. Закрылись одни двери, так есть и множество других! Но тут у Люма зазвонил телефон. Авилон слышал его уже ненавистный радостный голос, когда шагал по ступеням крыльца: «Да-да? Ева… Че-во? Как – Андерс тебя хочет убить!? Тише… Тише… Не плачь, у меня у самого сейчас будет истерика… Да. Да. Я не знаю. Я сделаю всё возможное. Слышишь? Ева! Витткоп!..»

Рейн странно на него взглянул. Ошарашенный и побледневший Люм спросил у него:

– Где находится «Лимб»?

– Стой! Ева Витткоп – это та, которая Ева Вун?

Фамилия Витткоп была с давних пор для Рейна символом трагедии. Годы и годы назад он и Даниэль, зная о готовящимся покушении на Стиана Витткопа, не смогли ничего предпринять. И Авилон до сих пор совестливо укорял себя за тот случай. Ещё тогда он зарекся, что должен покрыть своё холодное бездействие неким спасительным поступком. И когда он услышал фамилию Витткоп вновь и понял, что Ева попала в беду, то его озарило: настал заветный час искупления.

– Да, это та самая Ева. Она терпеть не может приёмных родителей и уж тем более свою официальную фамилию, – потерянно пробормотал Велор.

Рейн подлетел к нему и быстро спросил:

– Что стряслось у этой девчонки? Выкладывай!

– Да ничего. Всё нормально. Просто мою подругу сегодня вечером убьют.

– Стой же! Куда ты побежал?

– Спасать!

О, нет! Ценный экземпляр уходит, унося важнейшие сведения. Не дело.

– Сложно будет без напарника! – веско и как бы между делом приметил Рейн.

Велор молниеносно понял намёк. К Авилону он обернулся с многозначительной улыбкой.

После того, как Андерс не совладал с ролью героя-любовника, он уготовил для своей желанной ещё более страшную участь. Он запер её в ванной. Ева сидела в темноте, сжимая виски. В жилах её леденела жуть. Если кричать – то никто бы не услышал и не помог. Пенять на участие Габриэль было бы неоправданно. Она ненавидела Еву, как классическая злая мачеха.

Под утро Андерс пришёл к её двери, сел по ту сторону и начал с ней пьяным голосом говорить. Что он сказал ей? Он описал предстоящую её казнь в самых красочных и лучших подробностях. Он подошёл к её гибели эстетично и по-театральному, к чему он всегда тяготел. Смерть её украсит предстоящий концерт в «Лимбе», став чудесным его завершением. Гибель будет постановкой, которая зрителя введёт в фанатично-кровавый экстаз. Вун знал, что именно гости грядущего мероприятия падки на правдоподобную визуализацию жестокой эстетики. Андерс описал ей, издеваясь, недрогнувшим голосом предстоящий кошмар и ушёл.

И Ева не знала, сколько она пролежала на холодной плитке, сжавшись от страха, сколько молитв прошептали её губы. И тут она почувствовала локтём шероховатую фактуру какого-то материала. Это брюки Андерса, которые он забросил под ванную. Карман их не был пуст. Там находился один из его телефонов, сейчас забытый и разряженный. Ева, наощупь в темноте пыталась его включить. И экран загорелся… Не теряя и секунды, она набрала по памяти номер Велора, который отличался от её последними двумя цифрами, и – пошли длинные гудки. После – их разговор. Она рассказала быстрым шёпотом всё: место, время, обстоятельства её грозящей смерти. Она успела сделать это до того, как батарея окончательно разрядилась. И снова настала кромешная темнота.

А вот теперь добро пожаловать в «Лимб»!

Сегодня он изобиловал гостями с выбеленными лицами, шипами, расцветкой хаки, всевозможной чернотой, перевёрнутыми крестами и пентаграммами. На сцене колоритный фронтмен, разукрашенный под труп, кричал про сатану, лес и мировое порабощение. Действо сопровождалось плотным бласт-битом, гитарным тремоло, месивом из тел взмокших фанатов в зрительном зале.

Дани, Люм и Авилон выделялись из общей массы, не делая никаких приготовлений со своим внешним видом. Они пришли в джинсах-майках-ветровках. Даниэль, например, был застигнут известием о грядущем приключении, когда он был в тренажёрном зале. Спортивный костюм он не менял, ведь возникла уйма дел по подготовке к намечающейся краже прелестной девы, к её доблестному вызволению из преступных лап. На концерте троица появилась примерно за полчаса до его окончания и расположилась на отгороженной территории за круглым столиком на втором этаже, откуда было удобно смотреть на зал и сцену: они не хотели пропустить начала главного для них события. Да и звук здесь не так резал уши, их слова различались отчётливо. Видя вокруг обилие бледности и тёмных одежд, Велор рассмеялся:

– Ой, так готичненько!

Даниэль сегодня был особенно воодушевлённым. Ему импонировала внезапная затея спасти Еву. Из него так и лилась энергия:

– Велор, это не готы! Это великие приверженцы оккультизма, тайных знаний и истинного искусства. Видишь, какие они суровые и грозные?

И он указал на брутального, здоровенного адового воина, что стоял неподалёку. Из-под шипастого ремня его чёрных, как душа, штанов виднелось игривой расцветки нижнее белье. Люм расхохотался. Вслед за ним – Даниэль. Рейн понял, что это надолго. Дани и Велор только и смеялись над всяческой ерундой.

Рейн, всматриваясь в зал, подметил:

– Там ограждения для фанатов. Их редко, когда ставят на таких концертах. Сегодня, кроме ломания рёбер, они будут выполнять и иную задачу: препятствовать излишне любопытному мальчику или девочке из толпы потрогать алую жидкость на полу и убедиться, что это не краска, а настоящая кровь. Но, дай Бог, она сегодня не прольётся. Главные участники представления сейчас за кулисами. На место ведущего поставлен Керт…

Но Дани был более беспечен:

– Если сравнивать дохлое войско Андерса и всех, с кем мы успели договориться и кому мы успели отстегнуть, то он неубедителен… А! Вспомнил! Керт мне пригрозился недавно, что накажет меня за поруганную честь Вуна. Пророчил мне пулю в лоб.

– Я слышал, что он учится стрелять, очень этим увлекается…

– Проверим как-нибудь, – Даниэль ухмыльнулся с редкостным дерзновением. И откуда ни возьмись, к ним на стол улеглась девица в латексном коротком платье и стала изображать кошку в весенний период. Рейн брезгливо отодвинулся. Взгляд Велора загорелся. Даниэль, глядя на нарисованный на её лбу перевёрнутый крест, спросил:

– Сатанистка?

– Твоя сатанистка! – ответила она с придыханием и потянулась к нему.

С каменным лицом Даниэль проговорил:

– Пока ты не заведёшь дома большого чёрного козла, не называй себя так. Кругом одни позёры.

И он отвёл спокойно глаза. Наверняка, она была оскорблена и поспешила удалиться. Когда королева тьмы скрылась, Рейна осенило:

– Дани, вот мы украдём Еву, а что дальше? У меня в квартире такой беспорядок, что бедная девочка испугается пуще прежнего. У меня только чёрного козла не хватает!

Даниэль заключил играючи и самолюбиво:

– А разве мы повезём её к тебе? Хочешь сказать, у твоего жилища есть отличная охранная система? А я – старый и любимый друг Андерса, знаю его как родного. Тем более, в моём особняке обитает заботящийся о чистоте и порядке Вильгельм. Пожалуй, возьму девицу к себе. Будет мне читать стихи. Велор, ведь ей можно доверять?

– Честна и открыта, как… не знаю что. На ум не приходит высокопарных метафор! – положа руку на сердце, убеждал Люм.

– Даниэль, сегодня твоё лицо уж больно нахальное. И правильнее задаваться вопросом, можно ли тебе доверять. Вернее, можно ли её тебе доверить? – многозначительно отозвался Рейн, давно не наблюдавший в своём друге столько предвкушения.

И вот затихли гитары и барабанные дроби, музыканты покинули сцену. В зале стало темнее. Это означало лишь одно: сейчас начнётся самое главное действо.

Толпа была предупреждена, что им на развлечение разыграется театральная сцена в преддверии вальпургиевой ночи. Троица спасателей с неимоверным трудом пробралась ближе, встала с краю, у самой ограды. Один охранник дал им знак кивком. В полумраке, подсвеченном алым, из-за кулис вышел тучный человек в чёрной мантии и в капюшоне. Он представлялся инфернальным зловещим магистром, а в миру он был Кертом Флоренцем. Он простёр руки к зрителям и возвысил голос: «Вы хотите крови?!» Поднялся ор. Рейн и Дани молчали. Велор крикнул: «Да, капитан!» Керт ещё зычней, величественней произнёс: «Я не слышу вас!!!» Снова возникла стена одобрительного галдежа. Люм силился их перекричать: «Так точно, капитан!» Возникла тишина, и неугомонный Велор протянул: «О-о-о-о-о!..» Авилон шикнул ему: «Хватит бахвалиться!» «Просто мне страшно и хреново!» – пояснил Люм.

«Сегодня прольётся кровь безгрешной девы во славу тьмы!» – И Керт указал широким жестом в сторону появившихся новых участников шоу, которыми были двое мужчин, облачённых именно так, как и он, и великолепная узница. Её грубо вели под руки. Даниэль приковал всё внимание к Еве. На её лице – ажурная карнавальная маска. Рот её заклеен плотным уродливым скотчем, голова откинута в бессилии назад. Ему хотелось сбросить ядерную бомбу на Вуна и на тех, кто её сейчас вёл, нещадно врезаясь ледяной хваткой в нежную кожу. Он хотел сбросить ядерную бомбу на всех, кто был когда-либо сравним с Андерсом и с его пажами.

Зал сладострастно ахнул, когда перед ними показалась дева, на которой кроме чёрного кружевного нижнего белья была только кисейная полупрозрачная юбка до пола и высокие каблуки. Она походила на траурную нимфу, манящую изумительно женственным силуэтом. «И-и-ишь. Друган мой каков!» – Произнёс смущённо Люм. Заложницу подвели к Керту. Он резким движением содрал скотч от её губ. Голосом, изнемогшим от рыдания, она воскликнула: «Спасите меня! Это не инсценировка! Кто-нибудь!..»

«Как хорошо вжилась в роль актриса!» – Зашептали в толпе. На серебряном подносе Керту подали нож, и он взял его…

Но – свет погас повсеместно. Завыла оглушительная пожарная сигнализация, закладывающая уши. Зал начал паниковать. И все прожекторы, которые имелись в «Лимбе» хаотично заметали столпы света, слепя и сбивая с толку. Замешательство и суматоха коснулись не всех. Грозящий нож с лязгом упал на пол. Световое зрелище с ошеломляющим звуковым сопровождением – отличное прикрытие для того, чтоб перелезть через ограждение, вбежать на сцену и выхватить Еву…

Далее нужно прорваться через ад бушующей и напуганной толпы к чёрному ходу, где уже были открыты двери, а в подворотне – припаркована машина Люма.

Велор тронулся с места. Он был в адреналиновом восторге. То, что они провернули сегодня, для Рейна откликнулось бесценным воспоминанием о подвигах незапамятных, юных времен. Люм и Авилон наперебой делились впечатлениями, ругали незадачливых фанатов, пытались представить изумлённое лицо Вуна… И только Даниэль молчал.

Ева была без сознания. Именно Дани принёс её в машину. Он приобнял её, прислонив её голову к своему плечу, старался не думать, что у неё мало одежды, но довольно много того, что в одежду с трудом помещалось. Люм опомнился:

– Что с ней, Дэн? Она выглядит мёртвой!.. Дэн!!! Вы там вдвоём сдохли?!

– Она жива. Тише ты, – откликнулся он. И тут её вздох вздрогнул. Она слабо пошевелилась. Дани запрокинул её лицо и снял маску. На её белых губах виднелась запёкшаяся кровь. Веки с усилием приподнялись… И она проговорила туманно:

– Где я? Я уже всё?

– Конечно, нет! – успокаивал он. Видимо, в ту секунду сознание к ней пришло окончательно. И она быстро слезла с его колен и в панике забилась в противоположный угол сидения. Она воскликнула:

– Как ты здесь оказался?! Уходи!

– Послушай меня! Мы не дали им тебя убить, выкрали тебя прямо на сцене. А теперь я просто еду в машине. Я же имею на это право! Тут ещё Велор за рулём и один мой друг. Но ты в полнейшей, в абсолютной безопасности! – пытался убедить её Даниэль.

– Это немыслимо… Как же мне плохо! Я могла погибнуть! Меня могло не стать! – и она зарыдала в голос.

Даниэль подвинулся ближе к ней, взял её за плечи:

– Все обошлось. Все хорошо. Давай почитаем стихи? Ты же любишь.

– Д-давай… – ответила она, задыхаясь от слёз.

Даниэль произнёс, как можно спокойней и медленнее:

 
Мне страшно с Тобой встречаться.
Страшнее Тебя не встречать.
Я стал всему удивляться…
 

И он замолчал. Ева дышала прерывисто, но отчаяние больше не вырывалось из её груди.

– За нами хвост, ребята, еб*ть! – решил завершить четверостишие Люм. Ева вновь сорвалась на крик:

– Он же возьмёт меня обратно!.. Я не смогу так больше!

– Нет никакого хвоста, Ева! Я так шучу, ну! – поспешил ответить Люм, но тут же понял, что на заднем сидении творится нечто. Ева потянулась к ручке, чтоб открыть дверь и, видимо, красиво выйти из машины на полном ходу. Даниэль схватил её, держа запястья за её спиной. Она вновь начала пронзительно плакать, изворачиваясь. Он воскликнул, пытаясь совладать с ней:

– Люм, да что твоя подруга такая буйная?!

– Потому что у меня не бывает иных друзей! – пояснил тот.

– Я не хочу снова к нему… Я не хочу… – шептала она обессиленно.

Он прижал её к себе и, баюкая, мягко произносил на ухо:

 
По улице ходят тени,
Не пойму – живут, или спят.
 

Он услышал её неровный голос:

 
Прильнув к церковной ступени…
Боюсь оглянуться назад.
 

Он разгорячённо посмотрел в её лицо:

– Но ты сама не бойся оглядываться назад. Ведь всё закончилось. Всё хорошо, Ева. Какое это имя! Ты кого-то мне напоминаешь сейчас. Странно, да?

– Нет, совсем не странно! Не отдавайте меня Андерсу… – начала было она с прежней силой. Он прикрыл её рот ладонью. Как в бреду она смутно понимала, что он лёг на неё, его длинные волосы упали на её лицо. Они пахли чем-то свежим, чём-то терпким, травянистым. На потолке машины мелькали световые пятна. Она оставила все попытки вырваться, и звенящая усталость разлилась по её телу. Он убрал руку. Он смотрел на неё, утирая пот со своего лба. В его венах буйствовали Эрос и Танатос, сильнейшее, пронизывающее всё его существо влечение и ощущение смертельной последней опасности. Это было невероятное, вулканически природное, взрывное сочетание. И он, поглощённый им, поцеловал её. После этого непродолжительного горько-влажного прикосновения Ева чуть слышно, но с неприкрытым чувством простонала, откидывая назад голову. И снова сознание покинуло её. Даниэль поднялся, ощущая, как кровь пульсирует в висках, и тут же закурил, открыв окно.

Через какое-то время они подъехали к воротам особняка.

Вильгельм терпеливо ждал Даниэля в парадной зале, поскольку знал наверняка, что хозяин способен ввязаться в какую-нибудь нестандартную историю. Он стоял прямо по центру, ловя каждый шорох и пытаясь отогнать дурные предположения. Но самые фантастические ожидания его превзошла одна только сцена появления Даниэля. Он открыл с ноги дверь и, держа на руках полуобнажённую прекрасную женщину, переступил порог.

Вильгельм округлил глаза. Дани сиял торжеством. Он сдул со своего лица прядь волос и спросил у озадаченного Вильгельма: «Ну, что же? Похож я на доблестного рыцаря?»

Новый дом

Даниэль потряс флакон около уха и взглянул на него, поднеся к свету ночника. Там было несколько мутно-голубых капель – это всё, что осталось. Часть их он подарит ей. Ева ещё была в беспамятстве, когда он принёс её в одну из спален и здесь же расположил её на постели. Он бережно влил в её приоткрытые губы снадобье, напоминающее о диком прошлом его династии и о не менее диких зимних событиях двенадцатилетней давности. Ева оставалась неподвижной в своём магическом, глубоком сне.

Он опустил голову на пышное облако её подола. Он говорил вполголоса: «Ева, как бездарно, смешно, скучно уставать от себя. От ненависти к тому, что вместо тебя по земле ходит фантом с твоим лицом. Он свершил подвиг, он храбр, он победил зло, сверг тиранию. Он так остроумен, обольстителен, беспечен. Он любит веселье, удовольствия, много удовольствия. Он рождён побеждать и быть лучшим. На него необходимо равняться… Я убил бы его за ту ложь, какой он взял свою славу. И все знают только его – моего сияющего двойника. Год назад на ток-шоу я рассказал им правду. Всю подноготную. И они сначала колебались, но потом восприняли за шутку и на этом решили. Они долго говорили о моей богатой фантазии. Вот так, Ева. Какое имя!..»

Он тяжело и судорожно выдохнул и стремительно покинул комнату, а после ожесточённо бросил флакон с бедными, еле заметными остатками снадобья дальше по коридору и направился на застеклённую веранду, находящуюся по соседству. Он лёг на спину на жёсткую кушетку и прикрыл веки. Здесь он и решил дождаться пробуждения «безгрешной девы», чья кровь так и не пролилась в тот вечер ни «во славу тьмы», ни во славу Андерса, хотя разницы в том и не было.

Апрельская пронзительная луна обозначила его профиль, раскрасила кожу белизной фарфора.

…На фоне каменной грубой стены профиль Кристиана выглядел воздушно тонким. Кисть вдумчиво бродила по холсту на мольберте. Он услышал стон дверных петель за спиной и обернулся.

– Что тебе? – спросил он резко у вошедшей. И художник продолжил писать, то всматриваясь в натурщицу, находящуюся поодаль, то переводя глаза на картину и намечая мазки.

– Андерс рвёт и мечет. Лучше я предпочту общество гениального творца и его неразговорчивой модели! – произнесла нежеланная гостья. Кристиан слышал скрип бархата – она села на кушетку. И она говорила далее, но уже с налётом тревоги:

– Сегодня я чувствовала сгорбленную старость… Только одна я видела сеть уродливых морщин на своей гладкой коже. Прими это к сведению!

На запястье де Снора села муха, которая уже второй день назойливо кружила в его обиталище. Он дрогнул рукой. Она метнулась и начала кружить, поблёскивая сине-зелёной спинкой. Де Снор с чувством сокровенного спросил:

– Я уйду в свою Вечность?

– Уйдёшь, как мы и договаривались. Но до этого времени мне нужно успеть вернуть перстень Эсфирь.

– Оставь её. Она не должна просыпаться. Не тревожь. Ей больно, – глухо возразил художник, замерев сразу, как только услышал её имя.

– Не отвлекайся! Пиши! Не останавливайся, Кристиан!

Когда Ева очнулась, то в голове её мелькали, гротескно мешались причудливые и невероятные сюжеты. То возникала Габриэль в алом платье, то ослепляющие прожекторы, то Фелли с его кудрявой головой, то обрывки картин с последней выставки Кристиана. Она приподнялась. Огляделась… Вокруг всё было страшно незнакомым. Когда она увидела свою полупрозрачную юбку и вульгарные туфли, то события выстроились в ряд с кристальной ясностью.

Ева скинула обувь и приблизилась неровным шагом к окну. Мидиана не видно. Только задний двор с прудом и беседкой, ночная безграничная темнота и тишина. И девушка вышла из спальни. С одной стороны – длинный коридор, а с другой – что-то вроде застеклённой комнаты, голубовато-зеленой от ночного свечения. Крадучись Ева прошла туда, скользнула мимо кушетки и прокралась к огромным окнам. И в отдалении она разгадала Мидиан.

Шорох.

Она растерянно осмотрелась, и как только поняла, кто ещё составляет ей компанию, постаралась прикрыть своё обнажение дрожащими от волнения руками. Даниэль неспеша, но решительно поднялся и направился к ней, стягивая с себя майку. Он небрежно повесил её на своё плечо и встал перед Евой. Она старалась не смотреть на него, поэтому не знала, куда ей прятать взгляд или, быть может, куда ей прятаться самой. Его хрипловатый и низкий от усталости голос велел: «Убери-ка руки».

Она адресовала ему блестящий беззащитный взгляд и послушно опустила дрожащие тонкие кисти. Он тут же надел на неё майку так, что она не успела опомниться.

«Это как в футболе, – усмехнулся он неловко. – Как ты себя сейчас чувствуешь?»

Она утвердительно закачала головой. Он повторил её жест и повёл за собой.

Минуя коридоры и лестницу, они очутились на кухне. Он включил яркий свет и присел на кухонный гарнитур, тут же начав гладить линяющего Кота, который дружественно запрыгнул на его колени. Ева скромно расположилась за столом. Всё это время она молчала.

Дани кашлянул в сторону и доброжелательно пояснил:

– Здесь можешь чувствовать себя в безопасности. В смысле, не только на кухне, а вообще, в особняке. Так уж получилось, что я знаю о кошмаре, который с тобой произошёл. И да. Чай?

– Я ничего не буду. Спасибо. Но мне кофе, если можно. Сколько сейчас времени? – пробормотала она с усилием.

– Ну… Часа три ночи. Самое время для кофе, – он улыбнулся добродушно. Ей хотелось кричать от восторга, когда она увидела эти очаровательные приподнятые уголки его рта. На фото она могла часами их отслеживать и столько же потом с любовью смотреть на них.

– Тогда мне не надо кофе, – виновато отреагировала она.

– Ладно. Хорошо.

– Да, – и она ещё более сконфузилась. Даниэль отпустил Кота и присел к ней:

– Ты сговорчива, хотя в машине ты изрядно бунтовала. Мы подружимся. Этот особняк очень большой. Здесь можно даже на роликах кататься (я пробовал). Места нам хватит. Тут ещё живут котятки.

И в непосредственной близости она смогла рассмотреть его лицо: его морщины между бровей и у глаз, чьи внешние уголки представлялись ей всегда более опущенными, рельеф его кожи, неровность нижнего ряда зубов, пробивающуюся щетину. Надо признать, он представлялся ей выше и внушительней. Время отразилось на нём с момента их встречи в парке. Но время – не властно над самым важным. И понимая это, Ева начала оттаивать из своей зажатости. Она наконец-то улыбнулась:

– Я очень люблю животных! Один раз мне даже дали обнять курицу в деревне.

– Это достижение!

– У тебя есть что-нибудь крепкое? – вдруг спросила она таинственно.

– Да, давай снимем стресс. Есть виски… Антидепрессанты. Кальян, сигары? Тебя накормить?

– Меня – напоить!

– Какая ты славная! – довольно зажмурился Даниэль. И скоро в запотевших стаканах появились виски со льдом, а в уставших глазах Дани мелькнуло воодушевление, с которым он произнёс:

– Ну, за твою долгую жизнь и здоровье!

Ева опрокинула стакан и выпила всё залпом. Даниэль с интересом округлил взгляд. Он понял, что она не стремилась выглядеть перед ним наигранно грациозной, хотя в её жестах, несомненно, прослеживалось тонкое очарование. Даже стакан она держала, деликатно отведя мизинец. Ева приложила к носу тыльную сторону своей до невозможности изящной и тонкой руки, а после произнесла:

– Чувствую, что мне понадобится время, чтоб прийти в себя. Сейчас я не ведаю, что я творю. Извини. По мне как танком проехались.

– Не за что извиняться и оправдываться. И что это Андерс на тебя так осерчал? – осторожно подвёл Даниэль.

– Я отказалась с ним переспать, – незамедлительно пояснила Ева.

– Я бы тоже отказался! – и он осушил коллекционный тумблер одним глотком. Ева повела плечами, говоря:

– Он мне весь мерзок, я уже не говорю про его…

– Х*й?

– Да, х*й. Я буду жить у тебя?

– А у тебя есть варианты? – и он повторил порцию. Ева рассудила, разнежено облокачиваясь на спинку стула и кладя ногу на ногу:

– Тогда мне нужно найти работу из дома. У меня есть некоторые сбережения, поэтому я тебя не обременю. Я умею готовить, ко всему прочему.

– Расслабься! Посмотрим со временем! За что сейчас пьём?

– О! За время! За что, что оно ничего не значит, если твоя мечта сильна, – и она взглянула на Даниэля так нежно и восторженно, что ему стало неловко от столь чистых чувств. Они синхронно повторили прежний жест, звонко чокаясь. Ева захмелела так, что набралась смелости спросить, краснея:

– Зачем ты меня поцеловал на заднем сидении?

– Мне захотелось. А тебе не понравилось?

– Понравилось.

– Взаимно. Разливай – теперь твоя очередь… Сколько тебе лет?

– Почти восемнадцать.

Даниэль расхохотался:

– О боги! Ты ж мне годишься в дочери, если бы я не предохранялся на выпускном!

– Тогда давай выпьем за безопасность!

И снова они залпом одолели очередную щедрую порцию. Ева начала поправлять что-то на своей груди, смеясь. Она произнесла с лихой и азартной улыбкой:

– Их наряд мне жмёт очень сильно. Хочешь посмотреть, как бюстгалтер снимается через рукав футболки?

– Конечно! – и Даниэль смеялся уже на весь дом, запрокидывая голову. Он никогда не видел, чтоб девушка в его присутствии выкидывала подобное. Он закурил, пока она изощрялась со своим невероятным фокусом, стараясь на неё не смотреть от нахлынувшего стеснения. Она внезапно бросила чёрный бюсгалтер в него с криком:

– Крыса!

Он вскочил со стула от неожиданности и после ещё сильнее расхохотался:

– Ева, какая ты поехавшая! Как это хорошо!

– Можно стрельнуть? Раз у меня второе рождение, то я могу делать всё и даже больше! Это мой первый день жизни после такого заточения! – произнесла она страстно.

И тогда в её неугомонной страстности Даниэль увидел себя в юности. Его восхищала её неприкрытая пылкость. Она непреднамеренно завладевала его вниманием, пьянела и курила, густо выпуская горький дым. Она взглянула в его глаза, прямо и твёрдо:

– Я всегда хотела узнать у тебя одну личную вещь…

– Какую?

– Ты веришь в Бога?

Безусловно, Даниэль не ожидал этого вопроса. Он задумчиво потирал лоб, уйдя в себя. И после он ответил с интимной вкрадчивостью:

– Я расскажу один случай. Когда я был таким маленьким, что не только под стол ходил пешком, но и под табуретку, и под плинтус, то сидел на руках у мамы. Она тогда ещё была со мной, живая. Она, к сожалению, болела, по всей видимости. Или произошёл несчастный случай – не знаю… Никогда не тянулся выяснять. Так вот! Тогда я увидел на её шее распятие. Я же всегда был таким любопытным! Я у неё спросил, что это такое. Что это за символ, на котором ещё и фигурка человека изображена? Она сказала, что и у меня такой же висит на шее. Я офигел, мол, ничего себе, и у меня такой же есть! Она рассказа следующее. Однажды сам Бог из плоти и крови, такой же, как мы, ходил по этой земле. Он не делал никому зла. И были люди, которые его убили. Они распяли его. И тогда я так выл, так плакал, мне так было Его жалко. Мне кажется, я всю свою жизнь плачу над этим событием где-то там, в себе. Потому что мы живём в мире, где люди сами жестоко и изощренно убили нечто Прекрасное, запредельно Возвышенное. Они своей ненавистью сделали попытку уничтожить Саму Любовь. И это больно. Это самая огромная трагедия человечества, всех веков, всех времён. И нет, и не будет ничего страшнее этого. Пусть даже это миф. Не знаю. Но – сам факт подобного расклада.

Она видела его профиль – тот самый, что так часто рассматривала перед сном. Она слушала его стремительную речь, вникая в каждую драгоценную ноту его голоса, в каждое слово. И ей казалось, что не было ничего в её жизни выше этих мгновений. И её преданность и нежность, которые были замурованы в её душе, распустили сияющие крылья, готовые его осенять. А Даниэль продолжал свое рассуждение:

– И я знаю, что Бог всегда является в виде самых несчастных, никому ненужных созданий, мимо которых все проходят. У кого-то беда, у кого-то нужда, у кого-то вопрос жизни и смерти. И пройти мимо нуждающегося и отверженного – значит утвердить: «Господи, ты мне не нужен. Я живу хорошо. Отвяжись от меня. Мне же на всех плевать. Главное, что мне повезло в этой жизни». Я не вижу смысла строить из себя верующего хорошенького лицемера. И это всё, что я могу сказать. Я ни с кем не говорил на данную тему. Не потому что не спрашивали. Просто тебе захотелось ответить. И ты забудь, что я тут наплёл. Ты напьёшься и выбросишь из памяти, как и я.

– Можно я тебя обниму? – попросила Ева.

– Обнимай!

И она неровно подошла к нему прижала его голову к своей груди. Она ощутила на своей руке жёсткий от щетины подбородок. Он произнёс, умиротворяясь от её тепла и мягкости:

– Давай ещё по одной. Потом я пойду записывать вокальную партию, а ты отдохни. Завтра у меня поездка по банкам, совещание с поставщиками, и встреча по обсуждению проекта. Как они меня все достали…

– Да, давай ещё по одной.