Текст книги "Midian"

Memento mori

– Твой кумир? – спросила Адели у Кристиана. Она с интересом перебирала его последние рисунки в папке. И вдруг среди эскизов, пейзажей и перечёрканных листов она обнаружила кое-что, особенно заслуживающее её чуткого внимания. Это портрет Даниэля, который де Снор начал делать ещё вчера, а завершил буквально за полчаса до её прихода.

Кристиан, поняв, про кого она говорит, нахмурился и сухо пробормотал:

– В каком смысле-то «кумир»?

Живописец очень не хотел, чтоб его отвлекали: он искал свою любимую кисть. Он подготовил мольберт и на столике напротив обозначил довольно своеобразный натюрморт. Его составляли: высокий аристократический цилиндр (Кристиан не мог удержаться, чтоб его не купить), истлевающая алая роза на его полях, старая тяжеловесная книга с растрёпанными краями, оплавившаяся до половины свеча на её затёртой обложке. Между предметами было сгружено чёрное кружево – пожалуй, самая обожаемая драпировка живописца. Он использовал довольно большой кусок этой материи, когда изображал натурщиц, облачённых исключительно в неё. Он желал написать картину под названием «Memento mori».

У Адели не укладывалось в голове, как он мог не обратить внимания на закат за окном. Там расцветала сочно-розовая, вкусно-персиковая заря. А как сегодня алмазами блистал снег, а воздух был ароматный и хрустящий! Какая морозная, оживляющая радость странствовала за пределами жилища художника, из которого он – ни ногой. Девушка поняла, что Кристиан не замечал явного и простого, но умел проникаться замысловатым, гнетущим и сложным.

…Сначала Кристиан и Адели были знакомы ради приличия. Всё-таки они живут за стенкой. Но скоро девушка уже могла приходить к нему, когда оставалась дома одна и вовсе не знала, чем заняться. Де Снору она не мешала.

Адели поспешила уточнить, смутившись от того, что слово «кумир» могло показаться Кристиану обидным:

– Ну… Даниэль Велиар – самый как бы богатый в Мидиане. За каждым углом о нём сплетничают.

И она совершенно не соврала. О, сколько появилось претенденток на роль его возлюбленной, как много выдумщиков утверждало, что знают его лично! Кто-то из кожи вон лез, чтоб уличить его в коварном умысле, благодаря которому он получил неслыханные богатства. Говорили, что он помогает деньгами самому Андерсу Вуну. Ведь их видели в ресторане за разговором, значит, не всё так просто. Нечист этот Даниэль на руку, ох, как нечист! Или же его причисляли к подпольной организации фанатичных бунтарей, анархистов и террористов. Некоторые дамы божились, что носят во чреве его ребёнка. Некоторые его ненавидели за то, что он такой богатый, а не может накормить всех нищих и провести профилактические работы на фасадах домов, заменить все перегоревшие лампочки в тёмных подъездах, поскольку бабушка Грета боится спускаться с лестницы, когда выходит на улицу гулять со своим пуделем. И во всём виноват Дани.

Кто самый главный эгоист? Даниэль Велиар.

Кто убил Артура? Даниэль Велиар.

Кто самый завидный потенциальный жених? Он же.

Кто несправедливо купается в роскоши? Да без вариантов!

Вообще, он гей.

Кристиан ломал пальцы, вспоминая, где же он мог оставить свою счастливую кисточку. Осмыслив последнюю фразу Адели, он вопросительно и недоверчиво на неё взглянул:

– Первый раз слышу, что Даниэль так богат… Мне плевать на то, чем живёт народ в Мидиане. Мне вообще плевать на то, что интересно массам. Увы и ах!

И вдруг он озарился улыбкой: кисть упала у него из-за уха, когда он откидывал мешающиеся волосы назад. Находка была тонкой, гладкой и ярко-красной. И настроение его стало премного лучше, когда разрешилась огромная проблема, не позволяющая ему творить. Он встал за мольберт и просиял радостью.

Адели сидела по правую руку от него на софе. Он вперил тёмный блестящий взор на выстроенную экспозицию.

– А откуда тогда ты узнал про него? – раздалось её робкое.

Кристиан, бережно поправляя розу на полях, ответил тоном более располагающим и ровным:

– Мы знакомы. Иногда он сюда приходит. В его обществе я чувствую себя так, словно нахожусь наедине с собой. Не преувеличивая. Хотя мы, конечно, разные. А почему ты спрашиваешь, Адели?

Прямым вопросом де Снор заставил её растеряться. Он преднамеренно заставил её смутиться больше:

– Ты хочешь, чтоб я вас свёл, душа моя?

– Прекрати! Нет! Мы виделись лишь однажды. Он вряд ли запомнил меня! – оторопела она, неумело скрывая восторг от его предложения.

Опираясь локтем на мольберт, он рассмеялся:

– Признайся, Адели! Признайся, что ты эти песни печальные поёшь от сердечных томлений по Дани!

По её румянцу и молчанию он понял всё. Она отрицательно покачала головой, поджимая губы. И она быстро спросила, желая уйти от темы:

– Кристиан, а как ты назовёшь будущую картину?

А он лишь смотрел на блики на гладкой красной кисти, бесцельно крутя её между пальцами. Он произнёс задумчиво:

– Я сам нахожусь в затруднении из-за дел амурных.

– Ты тоже влюблён? – мечтательно подхватила Адели.

– Да, и безнадёжно, – получила она ответ. Кристиан приковал взгляд к кисти в своих руках. И он перевёл на Адели глаза, в которые въелась тонкая красная полоса. Ему показалось, что кровавая линия мигом отразилась на шее девушки, как будто по коже её прошлись лезвием. Он пробормотал:

– Помни о смерти.

– Кристиан? – напуганная его недоброй репликой, окликнула его Адели. Именно окликнула, как из тёмной чащи.

Он отогнал иллюзию, от которой внутри его что-то дрогнуло, и прибавил:

– «Помни о смерти». «Memento mori» – так я назову картину. Ты же спрашивала…

В нём о стался пренеприятный осадок.

Скелет

Заря следующего вечера была беспощадной и тревожной. Густой, мрачный багрянец кровил на западе. Лёд полыхал, не тая.

«Неформал хренов», – шикнула одна дама своей подруге, с отвращением оценивая вид юноши на соседнем сидении. Перед этим они обсуждали книгу Андерса Вуна, но с появлением в салоне нестандартной персоны, решили поговорить не о высоком, а о земном. Женщина получила одобрение, когда единомышленница её довольно громко и напоказ возмутилась: «Наверное, выделиться больше нечем, кроме одежды!»

Даниэль слышал их речь, мешающуюся с пыхтящими звуками мотора в стареньком маршрутном такси, и понимая в энный раз, что многие люди преклоняется перед ярлыками. Ярлыки позволяют большинству не думать, делая жизнь куда проще. Думать – роскошь.

Он направлялся в место, где люди убеждены, что они думают, многогранно мыслят. Стадо штампованных безликих философов в большинстве своём и за редкими исключениями. Стадо без пастыря. Он ехал в «Лимб».

Со слов Скольда, обитатели «Лимба» являются взрывчаткой, которой не хватает искры. По мнению Дани, её следует опустить на морское дно, чтоб навсегда избежать взрыва. Нет, им не надо искры. Она ослепляет. Их хорошо бы озарить, направить по правильному руслу… И почему сейчас Даниэль об этом раздумывает так увлечённо?

Он направлялся в подполье, потому как необходимо было встретиться с его компанией. Новость, полученная от Синдри, оказалась значительной.

Конечно, Даниэль законспирировался, как мог, чтоб его не узнавали: меньше будет слухов о каждом его шаге и связи. Завуалировал свою личность он довольно просто и даже нелепо. В этом помогли фуражка, подобравшая под себя волосы, солнцезащитные очки, чёрная водолазка, чей ворот натянут до середины лица, а далее по обыкновению: пальто и сапоги на сумасшедшей платформе, ибо прежние и не столь экстремальные скончались от ночного странствия к замку Эсфирь.

Необходимо умалить вероятность того, что Вун узнает даже через сотню посредников о нём что-то лишнее. Всё, что дано Андерсу, ограничивается фактом денежного состояния Даниэля и его специфично «велиаровским» нравом и породой. Дани не желал нарушения этой хрупкой стабильности. Её он выстрадал. Он не мог растворять в себе больше грязи и лицемерия. Он не бездонный чан, а мерзкая эссенция в нём максимально насыщена.

Но он недооценивал свои возможности.

Сразу, как он оказался за дверью клуба, он избавился от маскировки. Он сделал это нехотя, как манекенщик, идущий по подиуму в одежде, что вызывает лично у него эстетическое отторжение и крайнее физическое неудобство. Он облачён в лишнее внимание, недоброе любопытство. Но нужно дефилировать неизменно хорошо.

В клубе было всё по-прежнему: контингент, музыка, тщета. Резиденты отреагировали на появление Дани неоднозначно: они считали интригующим и странным то, что он среди них, а вместе с этим, его общество им льстило. Улыбки, ужимки, выпытывающие взгляды, анонимные издёвки за спиной. Когда он шёл через толпу к барной стойке, где договорился увидеться со своей компанией, то кто-то растерянно освобождал ему дорогу, а иные как бы невзначай задевали плечом. Все эти люди ничего не знали из того, что компания Дани желает провернуть. Для них осталось в недосягаемости и то, о чём они говорили и зачем встретились. Но уточнять никто не силился. Вероятно, эта пятёрка начнёт критиковать и ругать Вуна и планировать митинги. Иначе какая же это смелая анархистская оппозиция?

Не более десяти минут армия Дани уделила беззаботному общению. Это были лучшие и самые душевные минуты за весь день для него.

– Ой, а ты что такой довольный? Потрахаться изволил наконец-то? – расхохотался Скольд, обращаясь к воодушевлённому Дани.

Рейн держался излишне молчаливым. Именно он грозно и назидательно попросил новоприбывшего перейти к содержанию сообщения, присланного Синдри. Не теряя весёлости и лёгкости, Даниэль довольно дипломатично обратился ко всем:

– У меня есть две новости: хорошая и плохая. С какой начать?

– Сф флюбфой! – жуя со скоростью света чипсы, ответил Скольд. Даниэль решил сначала осветить негативный момент:

– Я просил Синдри разведать, есть ли у Вуна достойные соперники. Я узнал о человеке, о крупном бизнесмене, которому сильно мешает политика Андерса. Его зовут Клод Бретон. Клод берёт на работу людей, которые принесут его фирмам прибыль, то есть они должны быть с определёнными навыками и образованием. Бретон не может принять тот критерий, что первостепенно важен Андерсу: принадлежность кадров к его культу. Бретон держится пока что вместе с другими предпринимателями небольшой группой, независимой от правил Андерса, хотя их очень притесняют. Я желал получить информацию о существовании таких людей, чтоб к ним примкнуть, как-то взаимодействовать с ними, если уж у нас один противник.

Скольд энергично жевал. Иен слушал с щепетильным интересом. Для себя он подметил, что Дани, знакомый ему ещё с университета, раскрывается в Мидиане по-иному: как неплохой стратег, расчётливый и имеющий жилку хладнокровия. Это Иену не нравилось. Он привык к другому Дани – к прежнему, без изощрений и тактик. Алесса слушала, важно приосанившись. Она знала, что многие девушки будут завидовать ей. Тем более, Дани снова одолжил ей свою фуражку. А Рейн досадовал на затянутость его речи. Он хотел скорее узнать суть, сухие факты без объёмного обрамления, чтоб они решили вопросы и разошлись.

Ему было тяжело находиться в «Лимбе». И у него появился скелет в шкафу.

Даниэль сделал жест, чтоб все к нему приблизились и могли различать шёпот, и, сбавив темп речи, продолжил:

– Самое прикольное, что на Клода и его компанию будет готовиться покушение. Это плохая новость. Синдри я настоятельно посоветовал, чтоб он любым способом выяснил всё, что касается этой темы. Будем ждать! А хорошая новость заключается в том, что у нас есть возможность обезопасить людей от трагедии. Если хотите противостоять Вуну, то идите наперекор его гнусным планам!

И Дани рассмеялся звонко, обратившись к Авилону:

– Так что, Рейн, припасай снова наручники!

Пожалуй, это единственная реплика, которую услышали совершенно чётко и ясно посторонние рядом с баром. Что за мерзкий извращенец этот Даниэль Велиар! Конечно, он гей.

Рейн воспринял его шутку про наручники болезненно. Он тут же хотел доходчиво объяснить Даниэлю, что это первое и последнее бахвальство на тему, но не успел.

На переполненном танцполе возник переполох, прекратилась музыка, раздался вопль: «Все уходите!!! Спасайтесь! Уходите! Облава!»

Альтернатива

И толпа поспешила бурным потоком к запасному ходу. Но это было зря. Дверь, через которую можно было спастись, уже была оцеплена, а основную тоже подстерегали. Андерс Вун предусмотрел эти вещи перед тем, как прийти в подполье, взяв с собой около сотни вооружённых подданных-солдат в бронежилетах.

Некто доложил о «Лимбе». Но некто не мог предположить, что Вун явится самолично и с таким размахом. Как и положено капитану тонущего судна, Рейн не делал попытки спастись. Он оставался на прежнем месте, даже не шелохнувшись. Он смотрел на панику, на отчаянное бешенство, слушал громы ора и крика. На его напряжённые скулы находила мелкая судорога.

Даниэль не отпускал Диксов и Алессу в толпу, хотя они, шокированные новостью об облаве, на первых порах не нашли ничего лучшего, как податься к остальным. Сам Дани был не менее напуган.

Раздались оглушительные выстрелы. Они прошлись очередью по потолку для устрашения и усмирения. Люди Вуна вошли внутрь. Рейн в мутной темноте увидел среди них своего отца, точнее его оболочку – то, что от него осталось. Их взгляды встретились. Тот, конечно, узнал сына. И именно поэтому наверняка направил прицел в сторону бара, а Авилон продолжал смотреть на него с тоской. Через мгновение Иен повалил его вниз, что его и избавило от пули-другой.

Разлетелись зеркальные и стеклянные осколки, резко и тошнотворно пахнуло некачественным алкоголем. Даниэль заметил, как из-под стойки вытекла тёмно-красная струя, похожая на кровь. Он в ужасе подполз и заглянул за угол. Как выяснилось, это было лишь красное вино, а бармен сидел в мнимой безопасности, с видом беспечности и иронии на лице. Он держал в руке только отпитую бутылку абсента, а возле него находилось ещё несколько ящиков, так что сидеть можно было долго. Он, увидев Даниэля, покачал головой и, оценивая масштаб урона, произнёс: «Какой расход продукта!.. Что-то мне подсказывает, мы скоро закроемся. Я был убеждён, что нас расстреляют намно-о-о-ого раньше. Это самое предсказуемое из возможных вариантов. Но встретим конец достойно – это главное!»

И он достал другую бутылку, чтоб преподнести её Даниэлю со словами: «Это тебе за счёт заведения, приятель. Ты оказался не таким простым готом. Ты гот именитый, крайне зажиточный, как я узнал из прессы!»

Дани без промедлений открыл крышку и из горлышка сделал неизвестно зачем несколько полных глотков, прожигающих горло. Ядовитый и горький вкус был похож на то, что он чувствовал. Его душу плавила смесь из двух едких, кислотных нежеланий. Во-первых, он не хотел, чтоб погибли люди. Во-вторых, чтоб Вун узнал о том, что он, господин Даниэль, элита, связан с «Лимбом». Чем оправдываться?

Хотя… Постойте. Он же, в самом деле, «именитый, крайне зажиточный». Вот то, за что нужно держаться. Но по выражению его страдальчески искажённого от абсента лица, нельзя было сказать, что его озарила чудесная идея, поднимающая душевные силы. Кашляя, он произнёс: «Да вот х*й им, а не конец! Я им устрою!»

А после он резко поднялся и пошёл рекомендовать им альтернативу.

К тому времени «Лимб» был вынужден остепенился: палачи требовали под страхом смерти, чтоб все стояли смирно. Пожалуй, единственное, что уберегло «Лимб» от скорейшей погибели – это патологическая тяга Вуна к издевательству и эффектности. Он решил повременить с массовым расстрелом. Он хотел, чтоб в действе был пролог – его речь, основная часть – катастрофа, и эпилог – он обливает бензином бездыханные трупы, поджигает их с философским видом. А после в целости и сохранности он отправляется в свой дом, где ему нужно будет проштудировать речь о человеколюбии, биополе, вселенском разуме и сохранении экологии. Аминь.

Вун приступил к началу шоу с прилежанием: он поставил своих охранников перед сценой. И теперь он мог неспешно и вальяжно подняться на неё. Он взял оставленный в держателе микрофон, а потом издевательски и театрально изрёк: «Значит, вы здесь все независимые вольнодумцы? Ответьте! Ну же! Друзья мои!»

Все молчали. На то и было рассчитано. После паузы он продолжил, прогуливаясь по сцене: «Куда подевалась Ваша уверенность, смелость и критичность? Я пришёл сюда всего лишь поговорить…»

Ему ответили. Из повиновавшейся и укрощённой людской массы донеслось: «С такой охраной поговорить не приходят!»

Удивительно знакомый голос… «Лимб» расступился, как то было возможно, поскольку один из них пробирался к сцене. Скоро прояснилось, кто именно бросил оратору дерзновенную реплику. Даниэль, как только подошёл ближе, потребовал у Андерса: «Подайте мне руку, как вы подаёте её со своих плакатов! Оправдайте свой лживый образ!»

Тон его речи привёл клуб в восторг. Вун ужаснулся, что его план подмять Даниэля под себя может разрушиться. Для Велиара он должен быть благородным, добрым, помогающим становлению общественного блага, но никак ни тем, что он есть. А что же сейчас? Он показал наглядно свои намерения. Значит, подлог раскрыт. Он готов был свалиться в истерике и бить по полу кулаками от появившейся угрозы. Нахлынувшее негодование заставили его безотчётно сделать то, что Даниэль требовал. Помогая ему забраться на сцену, он услышал, как тот произнёс шёпотом, многообещающе улыбаясь ему: «Здравствуйте, Андерс, друг мой! Для них мы незнакомы. Подыгрывайте мне, умоляю…»

И он вырвал у «друга» микрофон бесцеремонно.

Что происходило после? Дани начал сочинять, старательно подменивая свою выдумку под настоящее. В выборе роли всё было просто – он снова играл себя противоположного, имея некий навык.

«Вам есть что нам сказать? – Обратился он к Вуну, а затем указал широким и эксцентричным жестом в зал: – Вот им – есть! Они молчат, потому как подвал и без того красноречив! Они загнаны под землю, так как не могут ходить по ней свободно. Кто дал Вам право одним разрешать это делать, а другим нет? Куда подевалась Ваша уверенность и смелость? Не ожидали меня здесь встретить?.. Да! Для Вас не секрет, что у меня связи, что похлеще Ваших. У меня деньги, которые Вам даже не снились. Но место это вы не тронете. Здесь я чувствую себя как дома. Я люблю подполье за его идеи, за то, что здесь собрание людей, которые не потеряны! Все они героически переносят Ваш гнёт!.. Что Вы и Ваши люди против нас? За нами – правда! Вы можете искоренить нас, но не правду!»

Даниэлю становилось до боли смешно от собственной лжи. Собственно, ему уже было всё равно на своё отвращение к тому, как он врёт, играя своего двойника. Тогда ему достаточно было посмотреть на количество вооружённых палачей, чтоб отодвинуть свои переживания на самый дальний план.

Его друзья издалека видели одно и то же, но смотрели на происходящее по-разному. Скольд не понимал, зачем Дани пафосно играть на публику «Лимба». Рейн полагал, что он, так сказать, завоёвывает целевую аудиторию, имя и признание. Но тогда Авилону, по большому счету, было не столь важно разбираться в чужих мотивах: его заботил личный скелет в шкафу. Алесса поражалась свойству Даниэля менять лица. И только Иен думал с чутким сожалением, когда Даниэль извивался в речах на сцене: «Он себя постепенно уничтожает и отравляет. Весь он превратился в непроглядное притворство! Но он ни в чём не виноват. И если мир начнёт цинично и бессердечно судить его, то я встану на сторону Дани. Он делает это ради других. Ради нас. И ради меня!» И Иен не мог дальше смотреть в сторону сцены.

А там актёры правили ремесло. Даниэль шепнул быстро, сквозь зубы Андерсу: «Разозлитесь! Уведите меня! За кулисы!»

Вун чуть замешкался, поручил это дело двум палачам. Даниэль не вырывался, ведь, как сказал бармен, нужно встречать свой конец достойно. Толпа затаила дыхание, полагая, что он оттуда не выйдет.

Когда они скрылись от посторонних глаз, Даниэль изрёк со змеиностью и раскованной прохладной улыбкой:

– Как Вы могли, Андерс?.. Как Вы могли не раскрыть мне сразу же то, какой Вы злой гений? Какое удивительное сочетание: культурный, образованный человек и великолепный властитель, идущий к своей цели смело и упорно! Моё почтение Вашему уму. Эти доверчивые идиоты мне все уши прожужжали, как Вы наводите в Мидиане порядок. Но я им не верил, а вида не показывал. Когда Вы явились, то я понял, что у нас слишком много общего. Мы хотим одного от мира: брать и владеть.

Здесь для Андерса всё встало на свои места. Он спросил:

– Как Вас сюда занесло?

– Всё предельно просто! Я чувствую здесь своё превосходство максимально чисто и ярко. Что за наслаждение – находиться среди обречённых рабов и знать, что никогда жизнь на меня не накинет цепи, не сделает бесправным и жалким! И вот Вы появились. И в голове у меня мгновенно возникла одна идея. Мы обязаны быть с Вами единым целым. Вы желаете установить полную власть в Мидиане? Я помогу Вам сделать это красиво. История не будет знать более эстетичного и мастерского зла. Она нас увековечит как самых изощрённых из сильных мира сего.

«Она увековечит меня, кретин!» – торжествуя, думал Андерс. Чутко и заинтересованно Вун спросил:

– И как же Вы собираетесь мне помочь?

– Я стану освободителем всех угнетённых! Разве перед тем, как их погубить окончательно, Вам не хочется вдоволь посмеяться над их пустой надежной на спасение? Вот появился некий Даниэль Велиар, стремящийся вернуть справедливость и изгнать Вас, тирана. Они пойдут за мной, куда бы я ни вёл. Не отнимайте у меня забаву. Вы – мой господин, король и идол. Разве я могу считать иначе?

И Даниэль поцеловал его руку. И Вун предложение принял, окончательно променяв здравый смысл на пышную лесть и долгожданное сладострастное поклонение отрока ненавистного рода.

Они вернулись обратно на сцену. Весь зал сердечно переживал за доблестного защитника. Рейн, леди Мортен и Диксы, конечно, предугадывали, что из-за кулис Дани придёт не только без единой царапины, но ещё и легендой… «Лимб» думал, что Вун просто побоялся что-то сделать с Даниэлем. Ведь за ним же связи похлеще тех, что имеются у Андерса, и деньги, которые последнему и не снились. О, да!

Андерс подыграл, как и положено, произнеся с хитрым прищуром:

– Хорошо!.. Я уйду, но наша война только началась…

Совершенно искренне Даниэль бросил ему в лицо:

– Вали на х*й отсюда, ублюдок!

Андерс и его армия стремительно покинули пределы подвала.

Дани стоял опустошённый, растерянный и безмолвный на сцене.

Толпа опомнилась и взревела, ликуя. Они скандировали его имя. Они обожали его. Даниэль хотел провалиться сквозь землю.

Но нет. Нельзя. Нельзя показывать, то, что по-настоящему творится в тебе. Смейся. Шути. Угости всех абсентом – горьким, как та правда, которую они не знают. Да что там? Пусть бармен достаёт из закромов всё! Ты же богат, сукин сын! Ты всемогущий, безупречный, восхитительный, почтенный! Ты затмил самого Андерса. Ты великолепен. Вот твой ярлык, твоё клеймо на лоб. Тебя все любят и уважают, господин, король, идол!

Ты впервые в жизни почувствовал себя таким одиноким и чужим.

Привыкай к этому, моя любовь.

Даниэль, при-вы-кай.