Текст книги "Midian"

Фальшивая пьеса

Бурные гулянья у Андерса прекратились под утро. Гости разъехались. Вун заснул довольным, хмельным и пребывающим в приятном чувстве, что он вполне отыгрался на своём враге и его прародителях хотя бы словесно. Дани был бы не против, если они у него за спиной его даже побили. Около обеда Вун обнаружил себя также в неплохом расположении духа, когда пробудился, но – до определенного момента.

Он открыл дверь в тот самый будуар Эсфирь. И тут же её захлопнул. Она провела там всю ночь, а сейчас стояла возле Вуна в коридоре и казалась непоколебимой, позволяя слуге облачить себя в меха.

– Вы меня пугаете, – пробормотал он. Его поразило не то, что натворила, а то, что он совершенно не мог обосновать причины её поведения. Эсфирь отреагировала с тусклой издевкой:

– А что-то разве не так? Велиары не зря изобрели идеальный яд. Всего Вам самого наилучшего.

Она направилась через коридор к выходу. Её уже ждала машина, чтоб отвезти обратно в замок.

Вун слышал частый стук её каблуков, создающий колкий рикошет от стен. Звук терялся по мере того, как она спускалась по лестнице на первый этаж. Предположительно, она уже ушла. И Андерс пронзительно крикнул: «Синдр-р-ри-и-и!!!»

Скоро он и его верный подданный стояли лицом друг к другу на фоне белой двери, скрывающей мракобесие, даже их ошеломившее. Синдри пояснял, задыхаясь:

– Я не выдержу этого! Никогда меня не оставляйте с ней! Она сказала сегодня ночью, что надо от тех парней избавиться. И я должен всё устроить, ведь одно задание от неё я провалил. Причём, как мне казалось, ей было плевать, принесу ли я ей гранатомёт или неведомо как скину на них атомную бомбу. И я вспомнил, что имеется у меня флакон с ядом. Вот и всё. Я лишь, мягко говоря, заботился о репутации Вашего дома. Необходимо было соблюдать тишину. Она брызнула каплю яда себе в вино и поочерёдно всех тех мужчин целовала в губы. Понятное дело, что они скоро скончались. А на неё отрава не подействовала! Чёрт знает что творится!

– Чёрт-то знает, – и Вун начал массировать круговыми движениями себе виски.

Вспоминая жуть произошедшего, Синдри нервно излагал далее:

– Мы потом их бездыханных усадили в кресла, как кукол… Свечи погасли. Она в темноте подсаживалась к кому-то из них на колени, гладила волосы, закрывала им веки. То она подползала к кому-то, рыдая, то становилась равнодушной, то смеялась. Это не простое убийство, на которое мы с вами способны. Я не знаю, как это назвать! Кто она?! Из какой преисподней она вылезла? Мне никогда так не было страшно! Уберегите меня от неё!

Андерс разразился воплем, хватая Синдри за грудки:

– Уйди уже куда-нибудь! Оставь меня!

Тем временем Даниэль подъехал к дому Андерса для разрешения некого личного вопроса. Он видел, как Эсфирь заняла место в машине, стремительно и блистательно пройдя мимо него и сделав вид, что и вовсе его не заметила. Когда за ней закрыли дверь, то Даниэль проговорил тихо: «Ну-ну. Ты сама ко мне придёшь и сама мне предложишь». И через мгновение он стал свидетелем, как Синдри выскочил из дома Вуна с ошеломлённым видом. Он в панике сказал:

– А ещё ты здесь! Достал! Как я вас ненавижу всех!

– Что происходит? Наша последняя встреча сорвалась. Что мне думать? – быстро спросил Даниэль. Синдри возмущённо выдал:

– А тебе в голову не приходило, что этот параноик начал меня обыскивать и шерстить все мои возможные средства связи? Я изощрился и написал тебе письмо, которое теперь храню у себя как зеницу ока! Где мои деньги?

Даниэль поднял глаза и увидел Вуна на втором этаже. Андерс подошёл к окну и тяжко прислонился лбом к стеклу. Дани резко взял Синдри за шиворот и поволок на дорогу. Тот завопил:

– Да ты с ума сошел! Что ты творишь?!

– Сделай вид, что хочешь мне что-то сломать. Где письмо?

Синдри сделал ему подножку. Даниэль упал на лёд, хватая его за ноги:

– В каком кармане у тебя письмо?

– Во внутреннем кармане пиджака, справа… Я тебя сейчас по-настоящему испинаю!

– Загороди меня, замахнись и тащи меня к ограде через всю дорогу. Сука ты тупая! Не надо меня быть! Ты должен был замахнуться! С меня сейчас штаны скатятся… Тяни ты меня аккуратней… Теперь представь что ты на школьной дискотеке зажимаешь у стены одноклассницу, у которой начала расти грудь. Где это письмо?!

– Оно уже упало: смотри вниз!

– А теперь ударь ещё разок и символически меня попинай. Мне нужно упасть на землю.

Вун вышел на крыльцо и окликнул их:

– Да что вы позволяете себе?! Даниэль мне нужен без единой ссадины! Его образ не должен быть испорчен!

Синдри молниеносно удалился, а Даниэль лежал и закрывался руками. Он наелся снега и смеялся в ладони. Заветное письмо он успел запихнуть себе в карман пальто. Когда Вун склонился над ним, то он открыл лицо, чтоб болезненно на него взглянуть и трагично выдать:

– За что он так со мной? Это же брат… И такая агрессия. А-а-ах, как болит скула… Поднимите меня!

– Это Вы вовремя приехали. И могу ли я поинтересоваться – зачем?

– Важное дело. Очень!

– Тогда пройдёмте…

И господин Велиар перешёл на другую сцену.

Даниэль (осматривая гостиную, полную невообразимого бардака после великого гульбища): О, а у Вас уютно!

Андерс (раздражённо): Присаживайтесь… У меня мало времени! С чем пожаловали?

Д.: А что у Вас на столе рассыпано? Сахарная пудра?

А.: Н-нет! И не тяните пальцы в рот!

Д.: Меня озарила мысль! Для полноты моего имиджа мне нужна благоверная. Мне необходимо быть ближе к народу. Ведь если кто-то отдал мне своё сердце, то я заручусь ещё большим доверием залетейного сброда.

А.: А как на то отреагирует женская часть Ваших фанатов? Женщины, Вы знаете, создания… как сказать-то лучше?

Д.: С чувственной придурью.

А.: Они способны откинуть самую высокую идею, если в роль вступят их чувства. Повлияет их обида, Ваша недосягаемость. Не кажется ли Вам, что мы потеряем некоторую часть целевой аудитории?

Д.: Тогда женщины будут тянуться ко мне больше!

А. (нахмурив брови): И я должен Ваш роман, это шоу закрепить прочно в общественном сознании? Я Вас правильно понял? Ведь для этого Вы явились.

Д.: Мне необходим выигрышный атрибут. До мозга костей тёплый и человечный противник Вуна – что может быть лучше?!

А. (махнув рукой): Вы словно живёте в прошлом веке! Сейчас выгодно быть человеком с нетрадиционной ориентацией и проповедником ЛГБТ. Тогда Вас точно все зауважают. Может, лучше и вовсе из вас сделать гея?

Д.: Я, конечно, думал над этим. Но я хочу, чтоб мой образ был классическим. Ибо моя целевая аудитория – это люди не столь прогрессивного склада.

А.: А тут я даже могу согласиться… Но если Вашу прекрасную невесту похитят? Или вдруг что-то случится?

Д. (подобострастно): И это говорит человек с таким могуществом! Андерс! Ведь я знаю, с какой блестящей смелостью Вы берётесь за дела! С Вашим гениальным подходом, с Вашим-то талантом контролировать ситуацию! Я уверен, что неожиданностей не произойдёт! Если мы решили из меня вылепить Вашего оппозиционера, то вот предположение, чего ещё не хватает. Единственное, что мне ещё нужно – это девочка из простой семьи, милая, обыкновенная, как миллионы других. Она – заключительный штрих моего имиджа.

А. (обольщаясь): И Вас есть уже кто-то на примете?

Д. (с видом болезненности разминая скулу): Да… Она лучшая для этой роли. Её зовут Адели Флоренц. Разрешите мне побыть верным и образцовым женихом хоть раз в жизни.

А.: Может Вам лёд приложить?

Д.: Ох… Переживу! Моя избранница будет, вероятно, под угрозой – мало ли какие безумные дамы бывают…

А. (восклицая): Одна Эсфирь чего стоит!

Д.: Я прошу направить силы на защиту моей репутации. Я хочу каждый божий день пребывать в уверенности, что никто пальцем не коснётся моей дамы сердца. Иначе мне придётся разочароваться в Вас.

А.: Не будьте так категоричны! СМИ займутся вами, а Вы тоже – скорее займитесь разыгрыванием своей фальшивой пьесы.

Д. (почтенно кивая и поднимаясь с места, чтоб удалиться): Разве мне привыкать?..

Когда Даниэль вышел на улицу, то слышал восхищенные овации и аплодисменты.

Мари

Даниэль постучался в дверь Флоренцев. Соблазн заглянуть на крохотное время к Кристиану существовал, но вечер он хотел посвятить исключительно своей «невесте».

Вот она сейчас откроет, думал он, милая, как и всегда, обязательно утончённо одетая, хотя ему было всё равно, появится ли она в картофельном мешке или в изысканном платье. Вот она сейчас предстанет пред ним со своими льняными очаровательными кудрями, с робостью и взглядом, таким искренним и чистым, что…

Вместо неё отварил Керт – тучный, вовсе не фееричный и смотрящий на него с ехидством и озлобленностью. Он возник в дверном проёме, как неподвижный балласт камней, как завал, преграждавший дальнейший путь. Даниэль обратился к нему ровным тоном:

– Здравствуйте. Я к Аделаиде. Она просила заехать.

– Я знаю, – неуклюже зашевелил языком Флоренц. Дани предпочёл ожидать от него каких-либо действий. Но тот ничего не говорил и стоял в прежнем положении. Флоренц готовился к встрече лицом к лицу с врагом, чтоб задеть за живое отвратительного предводителя неверных и распространителя скверны. Керт предусмотрительно негромко, но, как ему казалось, с эпической грозностью изложил, багровея:

– Что, господин Велиар? Расхаживаете весь при параде с радостным лицом? Так знай, щ-щ-щенок, что Андерс Вун скоро одержит над тобой верх! Ты посягнул на святого человека, на праведника! Но ничего… Он тебя жалеет просто по-отцовски, так как спеси в тебе много, а мозгов совершенно нет. Иначе бы он прихлопнул тебя, как насекомое…

Адели осторожно обозначилась за его плечом и без промедлений, потянула Даниэля за руку в квартиру, что заставило Керта отступить. Даниэль зашёл за порог её дома. Свершилось! Они дождались, когда Флоренц пройдёт с важным видом в гостиную и сядет перед телевизором, сделав звук на минимум, чтоб наверняка их смутить. Адели была именно такой, как Дани рисовал в своём воображении, только лучше в бессчётные разы. Он внимал каждому её жесту, прозрачно-зелёным, певучим сказаниям в глубинах её глаз. Он протянул с улыбкой:

– Ну, приве-е-ет.

– Привет… Разденься.

– Прям здесь? Прям так сразу?

– Сними верхнюю одежду. Я хочу познакомить тебя с Мари.

Он оставил пальто на вешалке, ещё раз проверив письмо в кармане. На месте. Отлично… Дани не сумел оставлять его в особняке, а провоцируемый свербящей тревожностью, взял послание с собой.

Мари в это время была на кухне и чинила развалившуюся подвесную полочку для специй, вооружившись гвоздями и молотком размера такого внушительного, что, если очень захотеть, можно разбить стены квартиры и сделать перепланировку. За годы в супружестве с бесполезным Кертом она набралась опыта в подобных делах. Ей вполне можно было открыть свой цех по производству и починке мебели.

– Мари? – услышала она звенящий от радости голос Адели и подняла глаза.

– Это Даниэль.

Вот он! Тот самый подозрительный тип, анархист, бунтарь, предполагаемый филантроп, богач, оратор, бабник, знаменитость, противник Вуна или его скрытый сообщник… Но тот человек, который перед ней был сейчас, не походил ни на кого из перечисленных и не являлся смесью всех образов – в нём не было ничего грандиозного и отталкивающего. Мари сразу заметила, как у него выявлялась стать, расправляющая плечи и заставляющая его нести себя, а не казаться неоформленным и расхлябанным. Ему идёт строгий костюм. Он опрятен, но не отшлифован ухоженностью. У него цепляющий и запоминающийся взгляд. Мари, забыв о том, что молоток можно отложить, произнесла приветливо:

– Добрый день!

Адели деликатно удалилась. Дани ответил, глядя на недоделанную полку, лежащую на гарнитуре:

– Добрый… Вам помочь, Марианна?

– Нет, благодарю. Присаживайтесь. Чай?

– Спасибо, но мне и так хорошо.

Действительно, ему было хорошо. Эта простая и необязывающая обстановка с такими милыми, чистыми и древними занавесками, старенькая мебель, запах домашней еды, небольшое панно на стене с одуванчиками, вышитое крестиком – всё представлялось Даниэлю очаровательно тёплым и уютным. Здесь никто никого не убивал из-за корысти, не планировал поработить мир, не тратил на галстуки столько, сколько стоит новая квартира для этой семьи.

Мари рассудила, энергично и эмоционально жестикулируя:

– Я буду предельно краткой. Аделаида мне вместо дочки. Я очень люблю свою девочку и хочу, чтоб её глаза блестели от счастья. Поэтому я её отпускаю с Вами. Если хоть волос с её головы упадёт, то я… – она прервалась, подбирая слова.

– Я понимаю, – отозвался Даниэль, поглядывая на молоток в её руке. Она продолжила, прямым взглядом сканируя ухажёра:

– Привезите её вовремя. Если нет – я сама вас из-под земли достану и всю вашу мафию разгоню.

– Конечно! Будьте спокойны. Вы же ещё и вооружены, – подметил Дани, улыбаясь.

Мари опомнилась, отложила молоток и усмехнулась своей нелепости. Даниэль почему-то посчитал важным в чистосердечной манере признаться:

– Я вот не умею забивать гвозди. Бытовые дела как-то у меня не вяжутся. У меня в особняке протекает кран, точнее смеситель. И знаете, когда тонкая струя воды бьёт в эмаль ванной, то из мелких водных капель получаются такие блестящие крапинки. Как звёзды. Это, вероятно, самое удивительное, что в этом особняке имеется. Но после моего Кота, разумеется.

Мари подхватила:

– Я так люблю кошек, но у меня аллергия… А как зовут Вашего кота?

– Кот. Я Вам даже могу фото показать!

Он достал из кармана телефон не самой современной модели и встал рядом с ней, презентуя:

– Не обращайте внимания… На экране трещина, потому что он немного упал с лестницы. Вот это Кот ошеломлён. Вот это Кот выказывает презрение. Вот мы спим. Вот Кот-воротник… Вот и всё.

Мари даже стало по-матерински жалко его за молодость, за наивную и искреннюю открытость. Она всегда знала, что хорошо чувствует людей, и чутьё её никогда не подводило.

Экран погас, и на нём отразилось лицо Даниэля. Его облик на мрачной глади монитора был исполосован трещинами, искажён до безобразного, до поломанных кусков, в которые распалось целостное. Это заметила Мари. Она вздрогнула от увиденного и посмотрела на него внимательно:

– Я не ручаюсь утверждать точно, кто Вы есть. Но берегите себя. Мы давно нуждались в Вас. Мы давно хотели кого-то, кто нас защитит.

– Это бесценно! – произнёс он с чувством, касаясь её руки. И Мари видела, как его сердце сияет и радуется.

– А вот же Вы какой! Чистый, невинный мальчик. Небо Вас не оставит, – тепло откликнулась она, утвердительно качая головой своим мыслям.

– Вы замечательная! – он с удовольствием рассмеялся и ребячески обнял её за плечи. Она была приятнейше ошеломлена его искренности. И ещё более она удивилась, когда он добавил вкрадчиво и спешно:

– Мари, попросите Бога, чтоб Он помог мне. Мне очень сложно сейчас.

…Если заговорить любую личную вещь неверного, то здоровье его ухудшится, и дела пойдут плохо. А заговоривший будет пребывать в сошедшей на него милости и благодати. Так учил Андерс. Эту мысль он поместил в «Эзотерическое основы…» для колорита, а придумал её тогда, когда накручивал на вилку спагетти. Но Керт не сомневался в достоверности и эффективности идеи. Во время, когда Даниэль с Мари были на кухне, а Адели – в своей комнате, он решил поступить, как преданный ученик Вуна – он направился к вешалке с пальто Даниэля и пробубнил под нос древнее магическое заклинание, которое Андерс придумал, уже спагетти прожёвывая. Священный ритуал свершён. Керт уже хотел уйти обратно к телевизору, как он заметил еле-еле выглядывающий из кармана пальто краешек чего-то белого… Флоренц посчитал нужным узнать, что это. Он достал небрежно сложенный в несколько раз и изрядно помятый лист бумаги, пробежался глазами, удивлённо поднял брови и забрал его с собой на очередную смену в «Лимб».

Высь

Когда они сели в машину, то Адели спросила, горя румянцем:

– И куда мы поедем?

– Конечно же, ужинать! Я голодный, и самый крутой ресторан, где я заказал столик, нас так и ожидает! – и он завёл мотор.

– Но там нас все будут видеть. Мне немного неудобно… – произнесла она робко.

– А ты разве против этого?

– Я ни с кем раньше не ходила на свидания, никогда не была в высшем обществе и сейчас волнуюсь, – и она виновато опустила глаза. Он придвинулся к ней ближе и словно невзначай сочно поцеловал её в щёку. Адели широко взглянула на него и замерла.

– Они будут рукоплескать тебе. Поэтому просто наслаждайся и блистай! – улыбнулся он с затаённой восторженностью.

Сегодня он испытывал странное, неведомое до того момента удовольствие от своего положения. Блеск и наслаждение. Они вышли из машины под вспышки фотокамер, что ослепляли. Адели крепко держала его под руку, а он шёл, высоко подняв голову, словно не замечая ажиотажа вокруг. Это была процессия нового правителя, что вероломным самозванцем венчался на царство. Его скромная избранница опускала взгляд от смущения.

С их появлением люди, находившиеся в ресторане, приветствовали разноголосицей:

– Даниэль Велиар почтил нас присутствием!

– Мы приглашаем вас с супругой в наш дом!

– Явление Христа народу…

– Именно он поведёт за собой орды против Андерса! Запомните это! Внемлите!

– Какой шарм! Какая изумительная пара!

Даниэль не смотрел на них, бережно ведя Адели к их столику. В его горячей голове пронеслось:

 
Сырая даль от птичьих стай чернела,
И связанные руки затекли;
Царевича везут, немеет страшно тело —
И рыжую солому подожгли.
 

Да, в тот вечер он понял торжественную трагичность своего одиночества в мире, прогнившим лицемерием.

Они сели на свои места. Был лёгкий сумрак. Хрустальные нити, льющиеся сверкающим водопадом с потолка, окольцовывали их небольшой островок, недосягаемый для любопытных взглядов. Даниэль видел, как мягкий свет ложится на её тихое лицо, как нежно материя её простого пудрового платья прилегает к розовой коже. Она взглянула на него из рассветного, эдемового сновидения и произнесла:

– Я думала, что вся элита в Мидиане поддерживает Андерса. А тут у тебя целый штаб почитателей.

Даниэль ответил, небрежно ослабляя галстук:

– Они хватаются за тех, кто восходит на вершину популярности. А потом также легко предают. Сначала будут устилать путь героя пальмами, а потом требовать казнить. Поэтому я с ними не взаимодействую. Есть по-настоящему стойкие и сильные противники Андерса, но уже они не желают со мной сближаться.

– Почему?

– Думают, что я проект Вуна.

– Это же было бы подло и лицемерно с твоей стороны! – она произнесла с чувством справедливого отвращения, которое бывает, когда жизнь человека ещё следует небесным, несокрушимым идеалам и ни разу не подвергалась проверке на прочность. Даниэль уже знал, что мир не устроен так прямолинейно, поэтому лишь улыбнулся с оттенком чертовски обаятельной дерзости:

– Ну, а эти люди… Они ведь отвернутся, как запахнет жареным. Кстати, ты что будешь? Например, я бы не отказался от стейка. С кровью.

Они пробыли там относительно недолго, поскольку у Адели появилась одна идея. Ей захотелось на концерт классической музыки. Но для этого им нужно будет воспользоваться неким секретным ходом.

Когда они вышли перед высоким и строгим фасадом филармонии, то Адели незамедлительно повела его за собой со словами:

– Скоро, судя по времени, должны исполнять Шоссона. Ты знаешь его?

– Скоро познакомлюсь.

Они зашли в узкий и тёмный проулок между зданиями. Там была арка в соседний дом. Её линии очерчивали смоль темноты, а над ней было написано баллончиком: «Оставь надежду, всяк сюда входящий». Многообещающе. Адели советовала:

– Главное, иди за мной и не отставай: там мрачно, а вести нужно себя тихо. Не страшись надписи. То место больше напоминает рай.

– Да и на Вергилия ты не похожа, – произнёс Даниэль, заражаясь манящей опасностью нечаянного приключения. В рай попасть было сложно. Сначала – запасная старая лестница. Она крутая и длинная, где-то не имеющая ступеней. И Даниэлю казалась удивительным, что Адели так легко по ней поднимается на своих немаленьких каблуках. После – коридор. Он, судя по всему, принадлежал к необитаемой части здания. «Как девочка мне доверяет, если сама заводит в безлюдные закутки…» – пронеслось у него в мыслях. И наконец, его возлюбленная выпорхнула на полуразрушенный балкон без перил, смотрящий на закоулок между филармонией, куда был проложен в несколько метров железный шаткий мостик, готовый распасться на глазах. Она радостно сказала Даниэлю вполголоса:

– Мы почти на месте, только надо перебраться!

Уже потом, непроизвольно оборачиваясь назад, он вспомнил, что боится высоты.

И возникла ещё большая путаница из покинутых лестниц, переходов. Отдалённые шумы, разговоры где-то за стеной, слабый свет из узких окон… И впереди идущая Адели, оставляющая шлейф свежих, весенних духов, оглядывающаяся иногда на него, тревожа волну белых кудрей… Они добрались до ветхой двери, за которой разрастался гром аплодисментов. Но ступени упирались дальше, в зияющую черноту. И та темнота что-то скрывала. Перед тем, как Адели отварила, Даниэль произнёс иронично:

– В следующий раз я куплю нам билеты!

– Но это будет лишнее. Сейчас ты поймёшь.

А после – жалобно взвыли петли, хлынул густой синий свет, и она нетерпеливо потянула его туда. Они находились под самым сводом филармонии на небольшой ложе. Внизу – последние ряды концертного зала. Сцена брезжила холодно-солнечным огнём. Необъятное пространство зыбили волны аплодисментов. Для людей внизу убранство было помпезно-старинно-лепнинным. А под сводом витали грёзы и таинства. Здесь расцветали свобода и простор.

– Как сон какой-то! Спасибо, что привела меня сюда, – проговорил Даниэль заворожённо. Таково было и его море сейчас на другом конце земли…

Она сняла шубку и облокотилась на балюстраду, безмерно счастливая от того, что Даниэлю понравилось это место. Он присел рядом, вполоборота к сцене, где ведущий представлял «Поэму для скрипки с оркестром».

Полилась задумчиво нежная музыка с переливами тоскующих струн. Он видел Адели в профиль: взгляд её был направлен на сцену. Она тихо начала говорить:

– Есть история, что давным-давно один влиятельный человек был влюблён в оперную певицу. Она не испытывала ответного чувства. Он мог видеть её лишь из зала, когда она выходила на сцену. Но она злилась, когда ей докладывали, что он в очередной раз пришёл сюда. Он знал о том, что доставляет ей неудобство. Поэтому он и договорился, чтоб ему сделали свою собственную ложу, на которой мы сейчас и находимся.

Дани ощущал, что, пересказывая, она проникается к этому неизвестному сочувствием и наивно восхищается его переживаниями. Он мог продолжить сентиментальную тему, но он, не спеша, поправил бретель платья, спавшую с её плеча. От прикосновения веяло страстью.

– Очень надеюсь, что добирался он иначе, – сказал Даниэль, затмеваясь нахлынувшим соблазном.

– Через чёрный ход… Здесь всё перестраивалось многократно… – сбивчиво проговорила она.

«Эй? Здесь есть кто? Я твой здравый смысл, Даниэль. Не торопи события!»

– У этой филармонии, действительно, интересная история, – меняя тон, заключил он, меняя положение на балюстраде. Теперь он облокотился на неё, чтоб лучше рассмотреть сцену. Музыка, переменчивая и многогранная, волновалась скрипкой, которой вторил объёмный вздох оркестра. Адели продолжила, но более прохладно:

– Если бы не влияние Бретона, что этому месту не миновать сноса. Андерс желал отстроить здесь что-то своё. Есть такой замечательный Клод Бретон. Эта филармония принадлежит ему. Он её выкупил, потому что очень любит классическую музыку, а Вуна не особо любит… Но на сцену очень сложно попасть… И как бы мне хотелось выступить тут!

– Клод Бретон и мне знаком. Но больше меня радует, что теперь мне известно твоё сокровенное желание. Как ты узнала об этой ложе?

Она помолчала и грустно пояснила:

– Кое-кто показал мне путь. Над нами на чердаке раньше жил музыкант, скрипач. Он играл на Штернпласс.

Даниэль вспомнил его и изумился:

– Играл? Что с ним случилось?

– Не так давно ему стало невыносимо холодно. Я навещала его. Помогала чем-то. Он был совсем одинок.

– Расскажи мне о нём, – попросил Даниэль, понимая, что больше никогда не услышит бесценного произведения, которое старик исполнял в тот день, когда произошло так много. Под ту музыку свершилось что-то необратимое, а сейчас никто не найдёт даже её нот.

Адели быстро взглянула на Даниэля, вздохнула и начала повествовать:

– Его звали Гратин Ларс. Полгода назад его дети выдворили из собственного дома, потому что Вун им приказал. Когда он был молод, то не жил в Мидиане. Он имел грандиозный талант, уже тогда поражая многих. Также он изумлял общественность тем, что любил поспорить и поскандалить, любил азартные игры в самых развращённых компаниях. Тогда он свершил преступление – он лишил жизни человека. Он отбыл положенный срок в несколько лет, а когда вернулся, то понял, как сильно его презирали. А он очень раскаивался. Он понимал, какой на нем тёмный отпечаток. Но людям было всё равно. Они нашли того, на кого можно указывать пальцем, и в кого можно кидать камни, потому что он поступил чудовищно. Тогда в том городке появилась одна весьма интересная личность – человек в маске Пьеро. Он выходил на улицы и играл, собирая вокруг толпы. Что это была за музыка! Гратин мне исполнил однажды одну из композиций, которую сочинил сам. Он в струнах молился и каялся. Вся его душа расцветала Красотой. И как ему было жутко, когда вчерашняя любовь и восхищение оборачивались сегодняшней ненавистью. Он награждал их Высью. Его личность была неприкосновенна, но – до определённого срока. Появился завистник, пожелавший разгадать, достоин ли музыкант любви и признания. И маска была сорвана и упала в грязь. Публика пришла в изумление: как это чудовище, этот преступник, может создавать прекрасное? Снова на него ополчились. Суеверные говорили о колдовстве, приворотах или о том, что он хитростью их себе подчинил… После этого он навсегда уехал оттуда и начал жить заново, но уже в Мидиане. Вот и всё.

За время повествования её голос живо менялся, как и менялась музыка на фоне её рассказа. Порой на горло её давило переживание. Даниэль напряжённо и вдумчиво прокомментировал:

– Толпа растерзает любого. Выходя к ним, ты ставишь себя под прицел. Они растащат тебя по частям, узнают все твои секреты. Просто надо…

Он прервал речь. Тут Адели показалось, что он скажет нечто страшное и поведает ей о своих скрытых терзаниях. Она притаилась и придвинулась ближе. Но он внезапно выдал с яркой улыбкой, меняясь в лице:

– Надо туже затягивать на маске ремни!

Она подметила:

– О! Издержки известности. Ты же тоже знаменитость…

– Но не только лишь!

– И кто ты ещё? – аккуратненько подперев маленькой рукой подбородок, попросила она. Он начал:

– Я – Даниэль Велиар. Сегодня я впервые за несколько лет одел строгий костюм. Я умею делать подъём с переворотом и кофе. Но о последнем ты знаешь! Я счастливый. Потому что нахожусь сейчас с тобой. Но я не хочу быть самым счастливым в мире.

– Почему?

– Потому что уступлю тебе.

– А кто я для тебя? – она направила на него взгляд, полный нежности и надежд.

– Ты… – сладко отозвался он. В эту секунду он непроизвольно положил одну руку в карман, припоминая, что там у него должно храниться письмо. Но его не оказалось. О нет! Его точно нет в кармане! На его лице появилось изумление и досада, и он произнёс, сочно и с чувством:

– Сука! Вот же б**дь!

Адели отпрянула.

– Это не тебе! Это не про тебя! Я потерял одну вещь, – не повременил он с уточнением.

– Она очень важна? – взволновалась девушка, будто бы уже готовая бежать вместе с ним на поиски. Даниэль помолчал отрешённо, а после поспешил успокоить:

– Разрешится! Мне сейчас хоть цунами, хоть злой пьяный сторож. Это наш вечер, и его не должно ничего тревожить…

Скрипка на последнем, финальном издыхании дрожала родниковой каплей, что вот-вот сорвётся в тёмно-синее море.

Они подъехали поздним заснеженным вечером к ее унылому дому, полные молчаливой глубокой нежности. Когда Даниэль остановился у подъезда, то произнёс восторженно:

– Спасибо тебе!

– За что же? – умилённо улыбнулась она.

– Я за это время снова почувствовал себя таким вольным, таким живым! Даже удивительно. Я постараюсь к тебе выбраться быстрее. Или ты и вовсе можешь переехать ко мне.

– Не могу! – она отрицательно покачала головой, хрустально смеясь.

– Тогда я сам тебя увезу.

Она выбежала из машины, и он принялся её ловить. Так бы они и бегали, хохоча и блаженствуя. Но не прошло и минуты, как к ним спустилась Мари, на которой не было лица. Она жадно заключила Адели в объятия и отчаянно воскликнула:

– Аделаида! С тобой всё хорошо… Вы, к счастью, пропустили такой кошмар! Кристиана забрали эти н-нелюди Вуна. Не знаю, сможем ли мы его опять увидеть…

И Мари заплакала у нее на плече, а вслед за ней и Адели. Даниэль стоял, закатив глаза и слушая их причитания, потом произнёс с отсутствующим видом:

– Ох, час от часу нелегче! Вы сможете его увидеть! Доброй ночи.

И он молча сел за руль и уехал, надавив на гашетку что было сил. Мари посмотрела ему вслед – в темноту, где призраком исчезла его машина и произнесла, вытирая слёзы:

– Я думаю, он будет надежным мужем. Да.