Текст книги "Midian"

Элизиум

Спонтанно всё бросить и посвятить ближайшее время незапланированным делам не мог только добросовестный и покладистый Иен, обещавший своей дочери поболеть за неё на соревнованиях по танцам. Скольд кое-как уладил свой неожиданный уезд с Алессой. Рейн приготовился в очередной раз попытаться разглядеть зазеркалье на дне стакана.

Небольшой домик в месте, именуемом «деревней», – это скромное пристанище Авилона (а после – курорт для всей его компании) в уютном крошечном городишке в часе езды от Мидиана.

Бледный дом с мансардой и небольшим балконом затерялся в оставленных садах и утопал в прохладной тени. Посреди дикого буйства флоры он смотрелся органично, будучи тоже лишённым явного человеческого присутствия. Клумбы с редеющими розами выглядели, как открытые кружевные веера. Гирлянды истлевшего после зимы плюща увивали стены, крыльцо и оконные рамы. Стёкла пропускали только рассеянный дневной свет, поскольку над крышей дома раскинулись пологи клёнов. Это дом внутри другого дома, именуемого природой. Фасад всматривался в неподвижную усыпляющую темень. На заднем дворе было просторно и светло. Туда выглядывала веранда. Был вырыт небольшой бассейн, на поверхности которого плавала прошлогодняя листва; стояли старые качели, различались остовы цветочной оранжереи. Правили апрельская теплынь, размеренность и лёгкий птичий щебет. Но около шести вечера туда приехали владелец-Рейн и его компания, нарушив тишину. Они погрузились в машину Даниэля – довольно пожившую, чтоб было не жаль помучить её по бездорожью, и довольно просторную, чтоб разместиться там самим и погрузить купленное в людном и шумном гипермаркете.

Что-то грустное и доброе теплилось в небольших комнатках, где даже днём сохранялся мягчайший полумрак. Камин намекал о сонном уюте. Половицы и ступени лестницы сухо и кротко поскрипывали и вздыхали, как чья-то светлая, спокойная старость. И в убранстве звучал отголосок уходящего, но без печали, растворяющегося в весеннем Элизиуме. Погибшее уйдет в землю, откуда появится жизнь и – яркие одуванчики, рассыпанные солнцами. И когда они станут невесомы, то ветер унесет память вместе с легчайшим пухом куда-то в недосягаемую даль. Ева думала над этим, прижавшись щекой к дверному косяку в одиночестве, когда остальные были на заднем дворе.

Ясный закат зачинался розоватым рдением. Ева, держа в руке ледяной фужер, опустила веки. В это время Даниэль бегал за Скольдом по всему заднему двору с включенной бензопилой, сопровождая действо безумными воплями. Рейн залпом открыл вторую бутылку шампанского. Ева очнулась. Авилон наливал его в один стакан с текилой и самодельной настойкой. Девушка удивлённо подняла брови на смесь в его кубке. Рейн ответил с сухой ухмылкой:

– Мне скоро нужно будет выпускать поваренную книгу алкоголика.

– А такое часто бывает? – кивнула она на остросюжетную погоню на лужайке.

– Э-э-э… Даниэль в тот раз распилил стол. Как-то летом он насыпал в бассейн хлопьев, посолил. Потом туда прыгнул и кричал, что он суп. Не обращай внимания. Он бы предложил поиграть в «суп» если бы было теплее.

Рейн задумался. Он подсел к ней и произнёс вкрадчиво:

– А теперь о главном. Его в последнее время часто накрывает. И он порой делает всё возможное, чтоб себя разрушить. А ещё у него много навязчивых мыслей о смерти. И спать ему буквально сложно и неспокойно. А с тобой он отвлекся от своей такой, знаешь ли, глубокой внутренней болезни. Поэтому побудь с ним дольше. А лучше оставайся навсегда. Ты невинная, чистая и неиспорченная. К нему все лезут в штаны и в паспорт, поскольку он уж слишком выгодная партия. А ты сияй для него! У него внутри такая темнота и тяжесть, такая вина его тревожит! И только что-то по-настоящему прекрасное может его направить на спасительный путь исцеления. Так-то.

– Какая вина его тревожит? – быстро спросила Ева. Авилон отрицательно покачал головой:

– Я уверен, он тебе скоро сам расскажет. Он в тебя же влюбился. Дурачок. Видимо, щёлкнуло что-то… Или как это работает? Давай ещё шампанского, если хочешь!

Какой стакан по счёту был выпит – неизвестно. Рейн знал, что по тёмным окнам дома моросил дождь, а очередное прозрачное дно стакана не просвечивало зазеркалье. В той же комнате поодаль от него находилась троица, которая уже третий час что-то бурно обсуждала. Авилону нет до них дела. Перед ним включен телевизор – единственный источник света. Он думал о том, что этим поздним вечером очередная жертва проникнет сомнамбулой в чёрный лес, где войдёт в белую дверь. Протоколы и материалы останутся пылиться на полках. И всего-то схожего у тех девушек то, что они любили посещать кружки множества ненормальных гуру. Его попытка вывести преступников на чистую воду равняется нулю. Ноль – это окружность дна стакана. В его сознании закачалась смехотворная мысль, что он сделает под порогом двери небольшой подкоп. Возможно, так он проберётся через неё – туда. Также ему думалось с отвращением, что эта дверь лишь часть жестокого розыгрыша. Но он вспоминал родственников пропавших, с которыми разговаривал лично – по ним было видно невооружённым глазом, что это не шутка и не подлог. Что же это?

Что. Же. Это.?

Он принялся монотонно щёлкать по каналам. Ничего особенного… Однако скоро он наткнулся на то, что принял с немым сарказмом. Садня по раздраженному его нерву, в одной программе рассказывали о той самой двери.

Какие-то смутные очевидцы говорили о том, что видели НЛО над поляной. Кто-то нашёл руны, помогающие открыть замок. Кому-то был голос, который рассказал, как сделать дубликат ключа. Теперь тот человек ходил туда каждую ночь и уверял, что там – страна блаженств и гармонии, но не все будут призваны в её чертоги. Сюжеты скреплялись музыкой, как в боевиках или в фильмах ужасов, изображениями пришельцев, древних рукописей, пентаграммам, монстров… Показывали фото исчезнувших в багровых тонах. И дрянной, напыщенный голос комментировал за кадром.

Конечно, никто не наблюдал летающих тарелок, не находил рун, не слышал наказов свыше и не делал ключей. А по поводу последнего Рейн готов был смачно расхохотаться: есть установленный факт, что сделать дубликат невозможно. Замочная скважина внутри неполая. На экране запыхавшийся и изумлённый ведущий на фоне ночных руин излагал: «Сейчас вы, наши телезрители, сами поняли, что камеры и любая техника в той зоне прекращает работать! Я восстановлю для вас картину произошедшего. Мне удалось открыть дверь!..»

Рейн машинально и скучающе отвёл взгляд на Даниэля, Еву и Скольда. Фигуры их темнели за столом в углу. Он понял, что Дикс надул два где-то найденных в доме воздушных шара, засунул их под майку, сделав себе огромную грудь. Даниэль облокотился на его плечо со словами шутливого флирта: «Здравствуй, милая».

Скольд прижал его к своим выразительным формам лицом. Раздался оглушительный хлопок. Одна грудь лопнула: ухажёр надкусил её. Они дружно рассмеялись.

«А вдруг госпожа-главный-бюст-Мидиана как-то связана с пропажами? У всех жертв было общее увлечение – они ходили на ее космические лекции… Я в космосе. В космосе. Как бы я хотел, чтоб они все уходили в бесконечную весну…» – Горестно пробормотал Рейн под нос, выключил телевизор, с трудом найдя нужную кнопку на пульте. Он поднялся, держась за спинку дивана, и направился в одну из комнат, чтоб забыться мертвецким сном.

За окнами шумел объемный теплый ветер. Влажная земля сочилась жизнью.

Зима в апреле

Они остались втроём. И Скольд достал телефон, который был на беззвучном режиме, и увидел сорок три пропущенных вызова от Алессы. Он заключил обречённо: «Мне крышка!» И Дикс побрёл по скрипучим ступеням на второй этаж. Ева провожала его взглядом, преднамеренно отведя глаза. Вот они с Даниэлем и наедине, а это ввергло ее в смятение. С её лица пропала беспечная улыбка. Она ощутила, как Даниэль коснулся её запястья. Ева повернулась к нему и, безоружно блестя настороженными глазами, произнесла:

– Хорошо, что мы приехали сюда. Был такой насыщенный и свободный день.

– Я рад, что ты довольна. И я тоже отвлёкся. Давай продолжим разговаривать, – предложил Даниэль, гладя её тонкую и изумительно гладкую кожу на запястье.

Ева убрала свою руку:

– Пожалуй, мне нужно идти спать. Отведи меня.

Она поднялась, и Даниэль тут же взял её сзади за плечи. Она замерла, глядя на неподвижные ночные тени от ветвей на полу. Его руки скользнули вниз к округлой линии её бедер и потом снова вверх по звеняще напряженной и прямой спине, словно изучая её и пытаясь запомнить или, напротив, вспомнить.

– Я хочу чувствовать тебя заново, как будто всё впервые, – проговорил он, убирая с её плеч пышную россыпь волос.

– У меня как раз всё впервые. И какое это счастье! – ответила Ева, улыбаясь. И тени на полу затуманились солоноватой влагой.

– Вот видишь. А ты так сопротивлялась, когда мы тебя везли из «Лимба», – усмехнулся Даниэль и отметил поцелуем нежную уязвимость её шеи.

– Это было так нелепо! Зачем ты начал? – и она рассмеялась, интимно прислоняясь к нему.

– Это было просто незабываемо!

– А как я тебя увидела у Люма! Какой я свершила грандиозный побег… Ну, достаточно глумиться и ржать!

И они от души хохотали. Но скоро снова наступило томительное и раскалённое молчание и тишина, когда не хотелось ничего говорить, изъясняться, шутить. Ей казалось, что он медленно касается кончиками пальцев и дыханием не её тела, а её самого Истинного и Потаённого, пронизывая её.

– Я хочу тебя чувствовать, – повторил он чуть слышно.

Ева увидела дрожащий свет, разбавивший темноту: он засочился с улицы. И Дани пришёл в себя и спешно усадил её на диван. Он взволнованно, но твёрдо потребовал:

– Будь вот здесь. И не вздумай выходить!

Он выбежал на крыльцо. Через стволы пробралось желтоватое свечение, скользнувшее по фасаду дома. Донеслись резкие звуки захлопывающихся автомобильных дверей. А после – чьи-то голоса, шорохи в саду, будто бы приближалась целая толпа людей. Он выжидающе вперил прямой взор в мрачный омут, откуда через несколько секунд появился Андерс, ведя стаю хищных слуг. Он встал перед ступенями и театрально, по своему обыкновению, возвысил голос:

– Как предусмотрительно ты меня ожидаешь!

– Говори тише: в доме люди спят…

Подданные столпились вокруг главаря, ожидая команд.

– И как тебе эта избалованная истеричка? Не зря же ты так оживился, чтоб её вызволить, чёртов взяточник! – в наигранном удивлении поднял брови Андерс, разводя руками.

Даниэль шагнул вниз, доставая из кармана джинсов телефон. Он приставил его к уху и произнёс:

– Здравствуйте, Габриэль. Извините, что я Вас беспокою в такое позднее время… А почему Ваш супруг наградил меня своим присутствием? И, кажется, он очень зол. Притянул своих доблестных воинов. И раз уж вы в браке, то я гарантирую, что не продам Вам перстень, если Ваш муж сейчас же не оставит меня в покое. Как раз он находится возле меня и желает навести свои порядки. Передать ему трубку? Разумеется…

Вун при первом звуке имени своей любимой супруги притаился. Он понял, что речь идёт о рубине Эсфирь. Он догадывался, что Габриэль выманивает его у Даниэля, дабы оживить Королеву для своих целей. И он осознавал, что его безумная избранница ни перед чем не устоит. Последнее, чего хотел бы Андерс, это преграждать её путь. По прибытии же сюда Вун готов был приказать своим слугам не оставить камня на камне, чтоб лишь закрасить возмездием свой проигрыш. И вот Даниэль протянул ему телефон. На том конце провода Габриэль уже сыпала на Андерса проклятия. Он выхватил трубку и закричал:

– Что? Почему я не просветил тебя в свои планы? А с каких пор мы ставим друг друга в известность?

Габриэль вопила на него так громко, что до слуха Дани долетело: «Я наведу на тебя порчу!»

Приятная беседа их закончилась. Дани выхватил телефон у оцепеневшего Андерса. Кажется, пришла пора прощаться. Но Ева из любопытства тихонько открыла дверь, и тут же колени её ослабли: она увидела своего бывшего мучителя. Она кинулась на него, вцепившись в волосы, мгновенно разрыдавшись. Даниэль оттащил её обратно на крыльцо. Она кричала в истерике:

– Оставь нас! Я тебя ненавижу! Убийца! Нелюдь!

Её отчаянная выходка Андерса даже развеселила. Он не пошатнулся от её яростной атаки.

– Да что ты знаешь об убийцах, моя хорошая? – откликнулся с удовольствием он. – Обернись! Дани – суть такой же убийца. О, не знала? Ты многое не ведаешь…

Вун ожидал от Дани агрессии, специально провоцируя. Ева уронила голову на его грудь, вздрагивая от плача. Она слышала, как бешено и неуёмно бьется и изнемогает в его груди. Она слышала и победный, исходящий гноем и желчью монолог Андерса:

– Господин Велиар! Вы же не собираетесь отрицать, что не уберегли некую Адели Флоренц от смерти? И Вы виноваты в её кончине. Может, расскажешь нам, как ты грязно одержал победу надо мной? Я считал тебя другом, а ты всего лишь умел отлично врать. Поведай Еве, как влюбил в себя Королеву, как пользовался ей!.. Как ты приходил к ней в спальню по ночам, а днём ворковал с Адели. Как это – упасть так низко? А помнишь, как ты нёс гроб с её милым бездыханным тельцем? А как ты пел в храме перед этим гробом вместе с хором? Видишь: мне всё известно. И я знаю, как тебя бросает эти проклятые двенадцать лет. И ты не можешь найти себе жалкий спокойный приют, терзаешься, ходишь по психиатрам, пьешь таблетки, пьешь в усмерть, скитаешься с нищими богомольцами и прочим высокодуховным отребьем. А потом устраиваешь в своем особняке зверские оргии. А потом обнимаешь Еву. А она даже не отдаёт отчёта. Ах, несчастная глупышка!

Ева отпряла от Даниэля и спустилась к Андерсу. Она произнесла ему в лицо властно и металлически:

– Никто из вас не достоин укорить его. Особенно ты.

Она развернулась и села на ступеньку, уронив лицо на ладони.

Андерс помрачнел. Он ещё постоял так, а потом сорвался с места. Вслед за ним двинулись в черноту его слуги. Шорохи их быстрых шагов отдалялись. Ева слышала каждый звук до невозможности пронзительно и явно, хотя сцена с Вуном казалась ей уродливым бредом. Даже незначительный шум натягивал струну нервов. И они уехали. Она ожила, глядя на прояснившееся небо, жадно поглощая его воспаленным взором. Даниэль положил руку на её голову, гладя взлохмаченные волосы. Он ласково утешал:

– Зачем ты выглянула, Ева? Ты бы и не узнала, что он был здесь. И пошла бы мирно спать. Я давно ещё имел привычку планировать с Андерсом наперёд. Идём куда-нибудь уже… Нельзя сидеть на месте, когда так невмоготу.

Фигуры стволов расступились. Рассеялась совиная темень. Голубели полуночные дали обнажённой земли, как огромные сугробы. Апрельские звёзды над головой серебрились инеем. Прикосновения зыбкой и своевольной весны были по-зимнему прохладны и бледны, как и луна, подёрнутая горько-медовым отсветом. Неподалёку грезили в электрическом сне здания, а в противоположную сторону уходила в низины извивающаяся дорога.

Луга дремали в студёной испарине. Даниэль и Ева шли, не касаясь друг друга.

– А ты знаешь, что Андерс выдал правду? – спросил он, превозмогая нечеловеческую тяжесть, но более не вынося мёртвого молчания между ним и Евой.

– Но мои последние слова Андерсу – это тоже правда. Никто не смеет тебя укорить! – огненно возразила она.

– Вся моя жизнь после того заоблачного триумфа, как один большой укор. Андерс был разгромлен. Маски сорваны. Мидиан торжествовал. А в это время я увозил прочь из города Адели.

Они сошли в низину, где был почти колодезный промозглый дух. Но Еве стало холодно не от этого.

– Видишь ли, Ева. Мидиан меня бы забил камнями, если бы им была открыта истина. Их спаситель – лицедей и провокатор. Я был катастрофически нечестен. Тот лицедей смог через ложь подстроить всё, как ему было нужно. И нет в том двадцатилетнем мальчике никакого геройства и силы, как нет их и во мне сейчас. Нет того Даниэля и никогда не было.

– Есть кто-то лучше него. И он сейчас идёт рядом со мной и не может простить себя. И он не знает, какой любви он достоин! – голос Евы дрожал, но звучал победно и светло. Дани остановился.

– Ну, взгляни! Вот так. Моя неожиданно любимая девочка. Чего я могу удостоиться, если из-за меня произошла такая трагедия? Моя ночная Королева уготовила такую изысканную месть, что картина её мне до сих пор снится. И снится перерезанное горло и кровь. И как Адели падает на асфальт, беспомощно, так по-детски хватаясь за глубокий порез. И потом были лилии рядом с гробом. И её родители… Она могла бы жить, если бы не мой самонадеянный роман с ней. Она радовалась бы жизни. Просыпалась бы. И её хоронили в подвенечном платье и с кольцом на пальце, которое я подарил при помолвке. Такое оно было… симпатичное. Я долго выбирал, всех консультантов поставил на уши. И я не верил до последнего, стоя на похоронах, что это мою невесту закапывают в землю. Я долго не верил, вплоть до какого-то помешательства… И падал снег. На океан крови, на её платье, на разрытую землю.

– В таком случае, Дани, ты сделал всё, что мог тогда сделать, – строго произнесла Ева, подавляя в себе порыв снова разразиться слезами. Он отрицательно покачал головой и странно, пугающе ухмыльнулся.

Они шли дальше в тишине. Скоро они оказались на берегу широкой реки. Волны плескали о крутой каменистый берег. Снежные звёзды плыли в вышине. Лунный диск танцевал на беспокойных водах, распадаясь на блики. Они стояли на краю уступа.

– Мы с тобой скоро направимся в одно место… Довольно далёкое, – произнёс он тускло, склонив голову.

– Я поеду, – живо отреагировала она. И он поднял на неё глаза, где весна расцветала зимним цветком.

В это время Кристиан, чей профиль обозначился на фоне грубого, шероховатого камня стены, сидел коленопреклонённым перед своей новой натурщицей. Медовая горечь луны заливала их через зарешёченное окно. Пепельные строгие тени от крестов. Кристиан держал её недвижную ледяную руку и красил её ногти алым лаком. Он где-то читал, что они продолжают расти и после смерти. Он бережно проводил кисточкой от перевёрнутого полумесяца до заострённого их конца. Он медленно перевёл свой очарованный взгляд на её лицо. Подвеска в виде ангела на её шее блеснула полярной звездой. Это было одинокое светило на фоне запекшихся пунцовых струй на её коже. И после он провёл своими губами от пальцев к тыльной стороне ладони, чтоб запечатлеть на мраморе навсегда остывшей кожи свой поцелуй. Насыщенно-красный лак оставил на его губах неровный след.

Книга VI

…Чтобы все разделили счастье

Баснословный увидели город

Где отшельник нагой живет

Он прикован цепью к вселенной

Он читает черную книгу

Где написано как вернуться

В баснословный древний покой.

(Б. Ю. Поплавский)

«Входите без стука»

Дни прозрачными, пронизанными солнцем волнами катились в май. Было сложно представить, что есть что-то кроме весны. Увядание, первые заморозки, черные дожди и колкие метели казались далекими и чуждыми возрождающемуся, благословенному миру.

А смерть сочилась из газетных заголовков, напоминая о себе. Формулы букв обличали её неизбежное и постоянное присутствие. Ещё одна девушка пропала неделю назад, когда Рейн выбрался в «Элизиум». И вчера на ручке двери, как и положено, с обратной стороны обнаружили её серебряную подвеску в виде ангела.

Рейн делал подкоп под порог. В каждом движении, с которым он вонзал лопату, прослеживалось раздражение и разъяренная неутомимость. Солнце пекло голову, где и без того клокотал огонь досады. Весенний мир лишился ещё одной души. Авилон отчаянно схватился за смешную и банальную идею развинтить высокопарно-жуткие мифы, схватив лопату.

Даниэль, стоя радом с ним и наблюдая, как он трудится, робко спросил:

– Ты уверен, что это поможет?

– Разумеется! – воскликнул Рейн, не поднимая глаз. Он откинул в сторону лопату по завершении работы так, словно она ему поломала всю жизнь. После глубокого вздоха он лёг на землю спиной, скользнул в образовавшуюся под порогом выемку… И он выкрикнул, стуча ногами:

– Я вижу НЛО! Вампиры! Алое свечение! Страшные монстры хотят меня съесть!

Он выбрался оттуда с понурым видом и сказал:

– Люблю свою работу.

– Пойду-ка я дальше в студию… Я скоро стану мульти-инструменталистом, мать вашу! – заключил Даниэль, потирая глаза от яркого солнечного света.

Рейн важно оперся о черенок лопаты и таинственно усмехнулся:

– Как же скучно! Неужели тебе больше нечего делать в твоём особняке в обществе такой-то пассии? Я бы не слезал.

– Вероятно, я бы тоже! – рассмеялся Даниэль.

Авилон вперил на него округлённый изумлённый взгляд:

– Так ничего противозаконного и прекрасного не случалось? Ты ли это? Ни один я не могу проникнуть внутрь. Только у меня – доски, покрашенные краской, а у тебя – девчонка. Хотя в некоторых девушках тоже есть такое… древесное начало. Кто-то – доска. Кто-то – бревно. Кто-то – яблоня с запретным плодом. А? Иди хотя бы надкуси ради приличия!

Даниэль возразил:

– Хоть что-то должно быть в моих поступках добродетельное! На все остальные случаи есть рука помощи. Собственная – к себе. Я ушёл.

И он протянул свою ладонь к нему в знак того, что они расходятся. Авилон скривил рот:

– Не трогай меня. Или давай – левую.

Дани непринуждённо вспомнил:

– О! Между прочим, на днях мне пришлось пересечься с Габриэль. Вот она умеет руки жать! Не только дипломатично, да ещё так, словно в ней есть сила десятка другого человек. Кстати, визиточку не желаешь? Всучила её, как я ей всучил поддельный перстень. Пусть радуется, курица.

И он достал из кармана пиджака белую с красным небольшую глянцевую карточку. Узорами на ней была сделана рамка. Витиеватый шрифт змеился и закручивался петлями…

Рейн окаменел, глядя на визитку. Лопата глухо стукнулась о землю. Он пошевелил губами:

– Погоди…

Даниэль вопросительно и неподвижно на него смотрел. Рейн воскликнул, метая зрачками искры:

– Послушай! Я помню! Я точно замечал эти визитки у некоторых пропавших в комнатах…

Он выхватил невинную карточку и прочёл вслух:

– «Габриэль Вун. Приглашаю Вас в волшебное путешествие в другие миры. Входите без стука. Я буду Вам рада…»

И он замолчал, положительно кивая головой своим мыслям.

– Ты можешь забрать это себе. Но подобные невразумительные кружки по интересам делают все, кому не лень, – тихонько проговорил Дани. Авилон отошёл на пару шагов и расхохотался безудержно:

– Это она! Это всё она! Клянусь всем на свете! «Входите без стука»! Я её наизнанку выверну! Она у меня заговорит! Вот сука, а! И ты тоже у меня откроешься!..

Последняя реплика была адресована двери. Он рванул к ней, кулаком, в котором была зажата бело-красная карточка, и ногой он начал долбиться, выкрикивая беспредельно радостно:

– Я доберусь до всех вас! Звери! Мрази!

Даниэль был счастлив, что у Рейна появилось что-то, напоминающее зацепку. Пусть даже тот отреагировал на её обнаружение так ураганно и дико. Но до него долетели звуки посторонней речи:

– А вот сейчас вы наблюдаете картину, как сложно быть следователем. Это очень напряжённый род деятельности…

Даниэль обернулся и тут же закатил глаза. И Авилон тоже обнаружил, что поодаль стоит группа малышей и Берта впереди них. Все они несколько ошеломлены. Рейн, не меняя выражения лица, сочно поцеловал Даниэля в щёку за то, что у него оказалась такая замечательная визитка, сказал:

– Ну, пока!

И стремительно он покинул поляну почти что в припрыжку. Дети его сторонились. Когда он, проходя мимо них, шуточным внезапным выпадом решил напугать одну девочку, то она заплакала и спряталась за Берту. Даниэль недовольно вытирал рукавом щёку чуть не до скелета.

Берта милейше обратилась к группе:

– Ну, что, ребятки? Вы видите, что ничего нет страшного! Пф, простые выдумки! Можем теперь идти обратно! Я вас догоню.

И дети убежали, недовольные этой дурацкой поляной, где обитает сумасшедший лысый дяденька, а Берта напыщенно, походкой от бедра, зашагала к Даниэлю. Она встала напротив него и изрекла с придыханием:

– Да, даже тот день когда у тебя нет уроков, не проходит без моего участия… А я вот сейчас деток водила на прогулку в парк. А они меня уговорили сходить сюда. Ведь недалеко… Но вот ты странно и необъяснимо далёк от меня в последнее время.

И она лёгким движением убрала с его плеча волосы. Как бы непреднамеренно она провела вдоль по шее длинным ногтём. Это область, под которой бьётся кровь в сонной артерии. Кровь, что может вскружить его голову, пламенея. Его уязвимое место для намёка страсти. И она увидела, что от этого одного прикосновения по нему пошли мурашки. Неплохое начало… Он не мог контролировать это проявление. Но всё остальное находилось в его власти. Берта жалобно проговорила после паузы:

– Мне важно, чтоб у тебя всё было хорошо, но ты точно ускользаешь от меня. А у меня ещё кран сломался… Чуть не устроила потоп соседям! Представляешь?

Перенимая её выражения лица и плаксивый тон голоса, он изрёк:

– Я не умею чинить краны. И руки у меня из жопы. Ты же знаешь это прекрасно. Ну, к чему это?

Девушка поняла, что заметно теряет позиции. Дани добавил серьёзно:

– Сейчас детки твои разбредутся. Следи за ними.

И она произнесла томно и ласково:

– Главное, чтоб твоя детка была на месте. Только не раскармливай её. А то и так ситуация плачевна.

– Мы уж разберёмся, – спокойно ответил Даниэль.

– Ах, «мы»…

И она покинула его, рассекая лбом тучи.

…Под вечер собирался дождь. Густо-фиолетовые тучи наступали извивающимися клубами. Они тянулись с юга, держа в себе морскую влагу. Ясная заря утопала в них, сея в их сумрачное чрево прямые янтарные лучи. Солнце катилось за башню, соседствующую рядом с навсегда бездействующим крематорием. Столетия назад в этом месте жили надзиратели за угнетенными залетейного Мидиана. Теперь в башне творил Кристиан де Снор.

Самый высокий уровень – его мастерская. Ниже – всё остальное. Сейчас они с Габриэль (она была единственная, кого он впускал в башню) находились в гостиной. Стрельчатые окна обращены на буйство света и темени, на столкновение тяжёлых облаков и закатного зарева.

Габриэль, что стала гораздо свежее и румянее, накручивала на палец с рубиновым перстнем свой белокурый локон. Она прекрасно знала, что в ближайшее время с её головы не упадёт и волосинки. Хотя был и негативный момент: госпожа Вун вынуждена носить громоздкое украшение на себе, поскольку больше ни на что оно годилось. Габриэль медлительно процедила:

– Изворотливая, лживая тварь этот твой Даниэль.

Кристин, стоящий возле окна и наблюдающий, как за пыльными стёклами зреет ливень, сделал глоток красного вина и серо ей ответил:

– Я был уверен, что он не отдаст тебе настоящий перстень. Он до последнего будет хранителем рубина. Сама Эсфирь вручила его. В твоей старческой голове сильно притупилась сообразительность и логичность.

Габриэль взвизгнула:

– Нам что же теперь – за гениев с блестящим умом браться?!

Она вскочила с софы в негодовании. Тут глаза её скользнули по круглому трюмо. Она залюбовалась своим отражением. И пыл её сошёл. Она села обратно. Голос её стал сдержанней:

– …А я не покажу вида перед Даниэлем, что получила не то, на что рассчитывала. У меня заготовлен и другой вариант. У него не будет выхода.

После глубокой паузы Кристиан спросил:

– И что же ты теперь сделаешь?..

Габриэль прыснула смехом на его наивность:

– Думаешь, я открою все карты перед тобой?! Ведь у тебя возникнет соблазн передать ему, предостеречь. Сейчас ты, конечно, можешь его предупредить, что некая опасность будет исходить от меня. Но есть ли толк? Он не узнает, с какой стороны грянет гроза. И не забывай, Кристиан, что тебе предстоит последняя твоя выставка – заключительная. Ты же понимаешь, что я под этим подразумеваю? Ты же хочешь, чтоб Вечность твоя свершилась? Тогда лучше не лезь и будь смирным.

Существенную часть последних её реплик художник не различал. Они стёрлись на фоне того, что он увидел из окна. К ним желал зайти не простой незнакомец или даже поклонник Кристиана, а следователь.

Рейн планировал зайти к Кристиану, чтоб заказать его картину. Он не знает, что Габриэль там. Он очень удивился, что её машина стоит рядом с башней. И, конечно, он не упустит шанса с ней обмолвиться словечком… Авилон был полон решительности. И заодно он осмотрится в жилище Кристиана. Ведь неспроста же Габриэль и де Снор так часто встречаются. На любовника этот живописец не похож. И она единственная, с кем его можно увидеть. Предстоящая встреча для Рейна выглядела перспективной… И он, оставив машину неподалёку, уже шёл в убежище де Снора. Он споткнулся о выпирающий из почвы красноватый камень, но удержал равновесие. В его голове промелькнуло, что почва у башни неестественно ржавая, как бывает от ветхих и размякших красных кирпичей давно разрушенных построек. Хм, какое неприятное и гиблое место!

Габриэль не понимала, от чего вдруг возник ступор у Кристиана.

– Что там такого интересного? Увидел призрак одной из убиенных? – издевалась она.

– Сюда идёт Рейн. Надо всё прятать! – оторопел он, и фужер с вином затрясся в его бледной кисти.

Габриэль подбежала к окну. Их не было видно через мутные тёмные стёкла. Мгновение она переминалась, а потом ухмыльнулась, точно что-то разглядела в Рейне. И с чувством важного спокойствия заключила:

– Успокойся же, де Снор. На нём моя метка. Она пока ещё есть.

Она прижалась затылком к стене и закрыла веки. Её фигура была напряжена. Губы шептали еле слышные ведомые только ей слова…

Кристиан наблюдал, как Авилон сначала замедлил ход, потом он замешкался, забылся… И скоро он шаткой, не своей поступью ушёл прочь. Через минуту он уехал.

Габриэль открыла глаза и свободно прошлась в центр комнаты, чтоб, приподняв подбородок, выдать Кристиану:

– Вот. Очередное напоминание тебе, что мы работаем вдвоём.

Он лишь гонял по стенкам фужера вино, плеща его уже бестрепетной ледяной рукой.

Становилось темнее. Заря задыхалась. И начался ливень.