Текст книги "Midian"

Сложная семья

Утренняя прохлада заполняла дом Авилона: он держал окна открытыми. Его мысли до краёв заполняла кипящая лава. Весь пол был устлан землёй, на которую Велору было уже больно смотреть, потому что у них имелся образец «А» и образец «Б», строго расчерченные по паркету забытыми мелками Лейва. За ночь Велор и Авилон выискали старые чертежи бывшего крематория, нашли всю возможную информацию об этом месте. Раньше там находились ворота из красного камня, которые были разрушены. И остовы материала в равной степени были и в образце «А» и в образце «Б». Авилон пытался убедить Люма, что небольшой камень из первого образца в точности подходит к другому из второго. Люм заваривал кофе и кивал. И ему казалось, что их незатейливая процедура продлится бесконечно. И уже будет готова экспертиза, похититель сдастся, появится другой злоумышленник, но они будут непрерывно рассматривать землю. И только резвый возглас у улицы развеял его меланхолию.

Даниэль успел наскоро вздремнуть в такси и теперь с новыми силами кричал в открытые створки:

– Авилон! Я знаю, ты там и не сомкнул глаз!

Рейн мгновенно выглянул в недоумении. Дани, перебираясь через палисадник, пояснил:

– Я к тебе, чтоб побеседовать относительно твоей любимой белой двери.

Рейн протянул руку, чтоб помочь раннему гонцу забраться. У Дани в ход пошла и водосточная труба, что издавала резкий скрежет, способный разбудить полквартала. Наконец-то гость забрался на подоконник. Авилон без промедлений поинтересовался:

– В начале пятого утра появились какие-то новости?

– А у тебя?

– Моя самая главная новость – это твой брат. И я не смею откладывать посещение его дома с обыском, имея все основания.

– Я уже был у Кристиана. Дай мне воды. Это будет долгий рассказ… – и он ступил на пол, недоумённо глядя на россыпь земли и аккуратно отложенные на стол камни и ещё какой-то мусор.

…Авилон бессмысленно открывал и закрывал створки жалюзи с мрачным видом. Он выслушал Дани. Люм варил кофе. Солнечные полосы от лучей царствующего рассвета то появлялись на грязной стене, то исчезали. Даниэль, устроившись на столе, после выдержанной паузы заключил:

– Рейн, ты можешь хоть сейчас поехать и взять его с поличным. Явить его миру: вот он наш страшный серийный убийца, а вот я – человек, его схвативший. Кристиан даже и пальцем не пошевелит, чтоб оправдаться. Но то, что он сделает безоговорочно и целенаправленно – это уйдёт из жизни. И он спланировал свою смерть. И он грезит ей. У него больше ничего нет, кроме этой цели. Он всё равно наложит на себя руки. Я его чувствую и знаю слишком хорошо. Ты даже не представляешь – насколько.

– А какая твоя цель? – резко подался к нему Авилон, оставив жалюзи в покое.

– Дай ему возможность последней выставки, – отчеканил каждое слово Даниэль. Рейн вознегодовал:

– А! Я ещё должен учитывать его пожелания? И ты должен задумываться над проблематикой его впечатлительной натуры? Что-то он не особо был чуток к тебе, когда… Ты знаешь – когда!

Велор взглянул на свой телефон и удалился, оставив турку на огне. Дани ещё раз, но более мягко и умоляюще промолвил:

– Дай ему возможность последней выставки. У нас ещё есть надежда на жизнь, а у него осталась лишь надежда на гибель. Больше никто не пропадёт за белой дверью. Никогда. Она будет стоять на потребу публике, такая же, как сотни других в строительных магазинах, и медленно гнить под дождями. Отдай эту страшную легенду Мидиану.

Кофе бурно вспенилось, покидая пределы ёмкости. Авилон выключил конфорку с видом разящего недовольства. Он пытался отставить турку в сторону, но разлил содержимое на плиту, а после разгневанно выбросил всё к чертям в сторону раковины. Он повёл уголком рта:

– Да… Какая у тебя сложная семья.

И тут его глаза блеснули доброй радостью, когда он увидел, кто вбежал к ним на кухню. Ева тут же обвила шею возлюбленного руками и так молча замерла. Даниэль был умилён и растроган не менее.

Люм, появившийся следом, осторожно уточнил:

– Это я сказал Еве, что ты у нас. Она волновалась что-то.

Авилон грустно ухмыльнулся:

– Боевая подруга! И счастлив тот, у кого есть такая внимательная, решительная и преданная женщина.

– И ты всё это время ждала меня обратно? Я же ведь сказал, что вернусь. Зачем так усложнять? – сдавленно спросил Даниэль, приподнимаясь с Евой, бессильно висящей на нём. Она пробормотала горячо:

– Ты все нервы мне вымотал, бессовестный… Я так переживала…

Дани успокаивающе гладил её волосы, бросив Авилону безоружный взгляд. Тот кашлянул от неловкости в сторону и заключил:

– Жених найден. Душегуб найден. Кофе сегодня больше пить не будем. Вот на этом-то и разойдёмся… Так пишется история! Аминь.

– Вас подвезти? – предложил Люм и получил утвердительный кивок от «жениха».

Они втроем наскоро вышли из его квартиры. В безмолвии Авилон напоследок плотно закрыл жалюзи и, шатаясь, побрёл в свою комнату, где тут же упал на постель и забылся мертвым сном… И только на вечерней заре он пробудился от неугомонного звонка домофона. Разрозненный, разбитый, он, не думая, открыл. Но когда к нему вошли до боли знакомые люди, он собрал себя по частям воедино. Его жена тут же осыпала его в сердцах восклицаниями:

– Прости меня! Миллионы раз – прости! Вот на этот раз мы с тобой точно заживём!

Лейв, смеясь, обнял его колени. Авилон хрипло расхохотался:

– Ну, что, любимая шлюха, нагулялась?

– Нагулялась. А ты? – скромно ответила та, беря его за руку. Рейн был настолько приятно ошеломлён, что не стал устраивать очередных скандалов. Он только проговорил, мягко касаясь любимой макушки Лейва:

– И я тоже нагулялся. Как же мы стоим друг друга, а! У нас сплошное взаимопонимание… И там у нас в гостиной немного грязно. Пропылесосим?

Эниф

Еве казалось, что лазурь его взгляда, звенела небесным хрусталём, чистейшим заоблачным хоралом. Он оглядел воистину райские окрестности. И его губы с тишайшим восторгом улыбнулись. Даниэль произнёс с чувством:

– Я за*бался!

И нагрузил на свое плечо необъятную дорожную сумку, кивнул Еве в сторону, указывая дальнейший маршрут. По старой дороге под сенью эвкалиптов, чьи макушки, казалось, гладили облака. Меж стволов, заросших лианами и плотной сетью плюща. Мимо прилавков, что ломились от фруктов, мёда, сувениров и вина. А за прилавками стояли громкоголосые, говорящие на неразборчивом и стремительном, как ручей здешних скал, торговцы. Они тут же приметили двух особенно значимых туристов, только-только прилетевших в морские края.

Проходя мимо них, Даниэль здоровался за руку, принимал в дар какие-то баночки и пакеты, перекликался с ними на их языке, торгуясь. Ева не знала и слова, но точно понимала, что его рады тут видеть, и её тоже не обделяют экспрессивным, южным вниманием. Таинственно довольный Даниэль приобнял Еву за талию, и они продолжили путь. И скоро эвкалиптовый лес расступился, открывая море – до самого горизонта. Сладко-солёный воздух кружил голову. Их утомлённость от длительного перелета с пересадкой сглаживалась. Еве казалось, что морщины в уголках глаз и между бровей Даниэля стали менее заметны, а он сам стал лёгким и юным, как это утро, как листва и ветер, пришедший с синих просторов.

Слева проглядывали через листву небольшие дома, а над ними – скалы и горы, влекущие за собой в поднебесье. На их вершинах рождались облака, бродили печальные ангелы, и когда не появлялось человека…

– Наш автобус! Ева! – всполошился Даниэль и потянул её бегом к подъезжающей развалюхе, на лобовом стекле которой было написано нечто нечитаемое для нее. И этот край был для неё легендой, рассказанной на затерянном среди дикости и скал наречии: он был нов, чарующ, странен. Но Ева наверняка знала, кто был главным её героем.

Даниэль занял продавленный и облезлый диван в самом конце автобуса и завязал волосы небрежным узлом. Сейчас его в кедах, спортивных штанах и борцовке было сложно отличить от местного люда. Он был дома.

Ева расположилась рядом, потирая подвёрнутую в изящных босоножках лодыжку. Пассажиров было немного. Это либо туристы, клюющие носом в навигаторы, либо здешние, гружёные котомками и что-то оживлённо обсуждающие. Машину потряхивало на кочках и на ямах, а водитель под заводную музыку гнал, сигналя, что было сил, приветствуя своих друзей на втречке, громко говоря по допотопному телефону.

А море, граничащее с ветхой дорогой, бушевало у обрыва.

Дани уютно откинулся на спинке и обстоятельно пояснил:

– Нам где-то час ехать до Энифа. Пусть это не так комфортабельно, как наша дорога в аэропорт на моей машине, но! Это заведомо веселее!

– А мы моги бы и не оставлять её на парковке у аэропорта, а успеть на такси. Но водитель ждал долго, психанул и уехал, – многозначительно улыбнулась Ева.

– Мы же не могли отвлечься! – так же многозначительно отметил Даниэль, скользя как бы невзначай под её юбку. И тут же она направила на него взгляд, в котором был накал, удовольствие и вожделение всех их ночей (и дней, и утр и вечеров) вместе. Но учитывая нестандартный антураж автобуса, она не стала его разжигать, а только невинно прижалась щекой к его плечу.

Минутой позже она неожиданно спросила:

– Что случилось с твоей чуткой психикой, когда ты ушёл на целую ночь несколько дней назад?

– А что не так?

– Ты зовёшь Кристиана через сон.

– А что Кристиан?

– А Кристиан, судя по всему, не отвечает.

Даниэль ощутил, словно его душу заполонил серый, густой, тоскливый туман. Он заключил, желая больше никогда не возвращаться к этой теме:

– Конечно, он не отвечает… Но совсем скоро это имя будет слетать с уст по всему миру, до скончания времен. Ты поймёшь.

…Они вышли на сыпучий гравий обочины. Солнце уже ощутимо припекало. Эниф в этот час был тих. Первое, что увидела Ева, – это узкие мощёные дороги, уходящие вдаль, к искрящемуся морю, и белые дома с крышами из красной черепицы. Туристы лениво развешивали полотенца на балконах вторых этажей. Местные магазины дремали. Ярко-розовые цветы и невысокие, коренастые пальмы разрослись у стен, у плетеных заборов.

Даниэль повел её по извилистому пути. Он вдохновенно излагал: «Вот тут прошла вся моя юность! Я был такой весь одухотворенный и конченый! Этот магазин я обокрал в двенадцать лет, взяв оттуда камбалу и жвачку, потому что я кому-то проспорил…»

Он указал широким жестом в сторону побережья: «А на утёсе замок: мы ловили призраков и жгли ритуальные жертвоприношения. А полиция ловила нас!»

Чем дальше они шли вглубь города, тем оживлённее становилось. Из открытых кафе играла всё та же зажигательная местная музыка, валил щедрый дым, и аромат цветов и морской свежей соли мешался предательски с запахами мяса на огне и тёплого хлеба.

Из-за жары Еве казалось, что она блаженно, беспечно грезит. И греза её дополнялась дивной пасторалью: за оградами кудахтали куры, пастухи выводили грузных коров. Даниэль был крайне бодр и воодушевлён, идя быстро и с энтузиазмом делясь с ней воспоминаниями: «Вот это школа. Туда постоянно вызывали Мартина из-за моего поведения. И как я огребал от него! Как огребал! Кстати, о Мартине. Скоро мы зайдём к ним. Он тот ещё стоик – ни гроша у меня за всё время не принял. А вон там – макушка церкви. Видишь? Я там пел в детстве. К вечеру будут звонить так объёмно и переливно!»

Вскоре они остановились у дома, который ничем не отличается от других: та же самая терраса, млеющая в зеленом буйстве и убаюканная стрекотом кузнечиков, бурно разросшиеся цветы и бельё на веревках.

«Флора! Мартин! Эй! Хоть кто-нибудь! Приехал ваш сладкий пирожок!» – Кричал Даниэль, что было сил. Но всё молчало. Тогда он перебросил вещи через высокий забор и сам перелез во двор и открыл Еве калитку изнутри.

В доме также оказалось предельно пусто, но, к счастью, прохладно. Ева огляделась: убранство оказалось самым скромным, но излучающим аккуратность и бережливость. Даниэль оставил сумки в одной из комнат. В коридоре ёмко звучало тиканье часов, и поскрипывали половицы. Они встали, обнявшись, закрыв глаза.

– Сыночек! Да как ты вовремя! – раздался громкий и обескураженный голос с явным акцентом. Флора зашла в коридор и тут же из её рук выпала корзина с ворохом мяты.

Она засуетилась:

– Мне как раз нужно подвязать виноград и помочь прополоть грядки! Мой сладкий пирожок!

Из-за её спины вырос могучий силуэт сурового седобородого мужчины, что на контрасте с миловидной и округлой Флорой выглядел более чем внушительно. Он повелел, не выражая никаких эмоций:

– Даниэль, подойди, разбойник!

– Папа! Как я скучал! – и тот хотел его ласково обнять, но Мартин не желал размениваться на нежности, а решил вести себя дипломатично:

– Ты привёз свою избранницу? Вы уже обручены?

– Мы уже обречены! Это Ева!

Он похлопал тяжёлой ручищей «разбойника» по плечу:

– Благословляю Вас! Сегодня будет служба вечером в церкви, поэтому приходите. И ты давно не был на исповеди. И все твои беды – от нераскаянности, а искушения – от отсутствия поста. И от твоей музыки, где все кричат и грохочут чего зря.

Флора увивалась вокруг смущенной гостьи, гладя её и беря её за руки:

– До чего ты хороша, моя милая! Мои девочки все разъехались, а вот ты появилась такая прекрасная! Сама матушка-природа тебе велела рожать, рожать и рожать! Я сегодня вас так накормлю!

Мартин обратился к девушке:

– Я хочу поговорить с тобой, дочь, о тринадцатой главе Второго послания Коринфянам: о Любви, что долготерпит, не гордится и не ищет своего. Она прощает, и Ей можно всё покрыть.

– Да они пока не ели даже и не отдохнули! – сделав руки в боки, возразила жена. Чувствуя, что сейчас супруги переключат внимание на свой спор, Даниэль воспользовался моментом, деликатно подметив:

– Мы пойдем погуляем пока что!

И незамедлительно он вывел Еву, прихватив небольшой рюкзак.

Естество

Волны перебирали прибрежную гальку, накатывая шифоновым шелестом. Из грота доносилось эхо падающих капель, а морской ветер наполнял кроны могучим гулом. Под тенью дальнего утёса, куда они приплыли на арендованном гидроцикле, было найдено вожделенное уединение. Уже съедено и выпито всё то изобилие, что они смогли привезти с собой. И теперь оставалось отдаться мечтательной лени. Даниэль лежал на спине на голом, тёплом берегу и тающим, спокойным взглядом отслеживал движение редких облаков, плывущих в лазури.

Ева вышла из воды, словно демонстрируя диким утесам, мгле на вершинах гор, дремучей темноте грота своё обнажение. В ней была та же первозданность, та же завораживающая своей мощью природа, то же стихийное и неукротимое естество. Мокрые волосы спускались на налитую, полную грудь, широкие округлые бёдра двигались при ходьбе с неспешностью и плавностью. Она прилегла рядом с Даниэлем, исполненная мягкости и податливости. А тот начал увлеченно:

– Я вот сейчас думал, пока ты купалась вся такая топлес, что не смог бы жить так, как они… В Энифе есть мастерская, где вторую сотню лет делают глиняную утварь. К берегу всё так же причаливают рыболовецкие лодки. Местные девушки собирают виноград смуглыми нежными руками. И горячая кровь будоражит отчаянного юношу, что смотрит вслед возлюбленной. А та горделиво отвергает его… И по старым обычаям, в основном, тут знакомят и сватают родители, а на свадьбах веселится миллион родственников, и скоро у новоявленной семьи бегают такие же жизнелюбивые и бойкие дети. Меня тоже всегда пытались с кем-то свести… А какие же они все ходоки по церквям! Как любят массовые благоговейные и слёзные паломничества!.. Тут как будто время остановилось или идёт иначе… Сдаётся мне, минут столетия, и та смуглая рука девушки будет сыпать в траурную урну прах и пепел – всё, что осталось от другого мира, от Мидиана… Но, тем не менее, я желал вырваться из их стройного благостного хора, чтоб прозвучать своим голосом, своей отдельной нотой.

– Тогда – я хочу вторить тебе и петь с тобой. И нет значения, в каком из миров придётся, – произнесла она с живой осознанностью и потянулась к его приоткрытым губам. Но лукаво улыбнулась, отстраняясь, поднялась и направилась в грот.

И он пошёл за ней.

Тёплым и благоуханным вечером того же дня, после неуёмно обильного семейного ужина на веранде, Даниэль и Мартин остались наедине. Флора увела уже порядком утомлённую Еву, чтоб показать ей старые фотоальбомы и поделиться хитростями, как ухаживать за плодоносными деревьями и отстирывать детские пелёнки. Девушка ради приличия согласилась, но прихватила с собой добрый бокал домашнего вина.

Видимо, оно и заставило отца семейства сбросить оковы суровости и строгости. Мартин тихо, с нотой печали обратился к Даниэлю:

– …Камилла любила такие сумерки. Вот смотрю на тебя и как будто она снова рядом.

Даниэль решился спросить, хоть и не желал заводить столь болезненную тему:

– Что, всё-таки, случилось с моей матерью?

– Несчастный случай, – ещё более растерянно произнёс старик.

– Вы же знали, что Торесен причастен? – и Даниэль направил на него прямой и укоряющий взгляд. Мартин отрицательно покачал головой. И, собравшись с мыслями, пояснил:

– Торесен внёс в Лердаль неслыханную смуту, а мы тут простые и кроткие. Сколько раз он давал взятки, откупался, плёл интриги и крутился с «нужными» людьми, как он говорил.

Дани поднялся из-за стола, возмутившись:

– Он вышел сухим из воды и тогда, когда лишил свою жену жизни. Не смотри так горестно, Мартин! Я в какой-то момент вспомнил то, что спасительно убрал в самый подвал своего сознания. И я обнаружил там мертвую невинную девочку, истерзанную зверем. Господи! Я всю жизнь старался её спасти и вернуть…

– Послушай, Дани. Мы знали, как он издевается над Камиллой. Увозили её, уговаривали развестись, силились защитить…

– Но Торесен настигал!

Мартин ударил по столу, так что посуда вздрогнула, и тоже взвился:

– Но её муж плевать хотел! Она сама к нему возвращалась, сама устремлялась обратно. Неизбежно!

– Вы могли хотя бы постараться засудить Торесена! – отчаянно вырвалось у Дани. Тогда Мартин поднялся и подошёл к нему, чтоб бережно и успокоительно положить огромные, тяжёлые ладони на его сникшие плечи:

– Назови его своим отцом хоть раз в жизни. Ведь он у тебя единственный… У меня были попытки привлечь его. И как я оплакивал младшую сестру!.. Но твой влиятельный папа угрожал мне… Полно, Даниэль. Я тогда о своих дочках переживал. Станешь родителем и поймёшь меня… О! Вот и наши дамы возвращаются!

…Через три дня настало время уезжать. Они с Евой успели объездить все доступные и живописные уголки, возвращаясь за полночь в чистую хлопковую постель и пробуждаясь с розовым рассветом.

В последнее утро Даниэль поднялся и незаметно для всех направился к морю. Послезавтра ему должно исполниться тридцать пять, а он только сейчас ощутил, что жизнь постепенно входит в мирное русло. Его корабль на полном ходу направился в тихую безоблачную гавань. И Ева ждала его всё это время, не оставляя поста, высматривала линию горизонта.

Мысль о необходимости вернуться в северный Мидиан его тревожила. Там остался неуёмный Андерс Вун, на которого следует найти управу. Там находится и Эсфирь… Но – разобраться следует по приезду! А сейчас надобно просто шагать по сыпучей гальке пустынного сиреневого пляжа.

Когда он вернулся обратно в их комнату, то не обнаружил Евы. Но Даниэлю было кстати её отсутствие, поскольку можно было подсуетиться с небольшим сюрпризом по случаю её Дня рождения. Он принялся рыться в пакете со своими вещами, что-то выискивая. Обнаружив необходимое, он так и оставил небольшой подарок в своих смятых футболках, предусмотрительно накинув сверху джинсы и полотенце.

Девушка вошла беззвучно.

– Дани? – позвала она понуро.

– О! Доброго утра! Ты где ходишь? – поинтересовался он, так и оставаясь сидеть на полу в обнимку с пакетом. Она в замешательстве остановилась напротив него и дрожащей рукой протянула ему тонкую полоску. Он пристально взглянул в её лицо, нежели чем на тест.

– Ты теперь бросишь меня? – пробормотала она, обмирая.

– Чего?! – недоумевал он, нерешительно улыбаясь.

– Я сделала пять тестов. Или шесть. И все-то положительные, – она подняла глаза на потолок, чтоб сдержать слёзы.

Даниэль медленно поднялся, заторможено взял большую подушку и прижал её к своему лицу, чтоб прокричать в неё от нахлынувшей необузданной радости. А после он расхохотался в голос, поднимая всё ещё обескураженную Еву на руки и громко восклицая:

– А чему тут удивляться? Тем количеством моих замечательных ребят можно в городе-миллионнике повысить демографию! Или какую-нибудь планету небольшую заселить!

Она с трудом верила, что он так отреагировал. Но Ева начала смеяться, взявшись с ним за руки и прыгая по кругу:

– У нас будет ребёнок! Целый настоящий ребенок!

– Подожди… А у меня будет ещё и жена. С днём рожденья! – и он достал из пакета, что смиренно дожидался своего часа, две аккуратные коробочки глубокого синего цвета, открыв которые показал кольца.

– Обр… Обр… – пыталась выговорить она.

– Что? Абырвалг?

– Обручальные?

– Да, просто больше никаких не было, – простодушно пожал он плечом.

– Ты серьёзно?..

Он утвердительно кивнул, переводя взволнованное дыхание:

– Я не растерялся. Потому что я люблю тебя. И потому что хочу быть вместе. Теперь дело за тобой…

В ответ она безмолвно и горячо обняла его.