Текст книги "Midian"

Колыбель

В самый глухой, пустынный ночной час Кристиан стоял перед Даниэлем, опершись плечом о стену рядом с полотном «Спящего амура». Именно сюда, в свою собственную комнату, Даниэль решил его привести. Он хотел спрятать де Снора укромнее, ближе к своему личному. Он вызволил его из лап всезнающего Андерса, гневно ворвавшись к нему и возмутившись, что Вун смеет покушаться на живописца, что должен написать его портрет и пару картин для его особняка. Андерс с надменным безразличием приказал освободить ядовитого на язык де Снора.

И теперь, когда Даниэль за ним наблюдал, то ему становилось ужасно от того, что Кристиана не убережёшь лишь от единственного – от него самого. На месте его лица было раздробленное, алое и скулящее поражённой тканью месиво. Каждая кость и сустав перемолоты. Но он без единой царапины и даже маленькой ссадины. Он совершенно невредим – по крайней мере, внешне. То, что было внутри у него, сочилось невидимой болезнью из кожи, из взгляда, дыхания и жеста. И он начал кровоточить словами:

– Даниэль, зачем ты так? Лучше бы всё закончилось. Так нельзя. Они бы вывели меня из тёмной комнаты, развязали, и убили бы меня. Просто убили бы. И всё. Ты зря меня вновь вытащил из передряги.

Они погрузились в молчание.

Даниэль глухо и отрывисто произнёс:

– Идём воды наберём? Холодненькой.

Сидя на краю стремительно набиравшейся ванны, Кристиан запрокинул голову назад, закрыв веки. С блуждающей улыбкой он повествовал:

– Я видел её вчера. Она была так грустна в тот момент, когда мы встретились. Отверженный, оскорблённый мой ангел. Если бы я узнал, кто посмел ей сделать больно, то я отомстил бы за неё. У неё во взоре зажигаются огни, как в глубинах её перстня. Пугающие огни, чарующие! Если она пришла из ада, то я хочу попасть туда.

– Какие у тебя амбиции! – сделал попытку улыбнуться Даниэль. Кристиан лишь на него задурманено и бессмысленно взглянул и с чёрным, чудовищным трепетом прошептал:

– У неё ледяной поцелуй… Никогда не забуду её прикосновения. Я прикладывал к губам снег, но это абсолютно другое. Преисподняя на самом дне тоже ледяная. Я хочу туда. Пусти меня.

– Встань, – повелел ему Дани. Он закрутил вентиль. Глубокая ванна была полна до края. Спаситель, встав совершенно близко к Кристиану, произнёс:

– Раз так, то я желаю доброго пути…

То, что произошло в последующее мгновение с Кристианом, было так непредсказуемо и необузданно, что художник тут же покинул свою колыбель комы. Он инстинктивно и яро вырывался, сопротивлялся, когда Даниэль, силой окунул его в воду, крепко держа за волосы обеими руками. Де Снор кричал под водой. Он захлёбывался. А Даниэль неуклонно не позволял ему подняться. На секунду он смог глотнуть воздуха, но удушье продолжалось и вновь. Кристиану казалось, что вот ещё совершенно немного, вот ещё чуть-чуть и он задохнётся. Он не хочет этого. Он не хочет смерти.

– Перестань! Хватит! – срывал он голос, когда ему удавалось подняться. И ещё раз он задыхался. И ещё раз он не хотел смерти. Он не хотел её никогда.

Даниэль отпустил его. Де Снор хрипло кашлял, бессильно сползая на пол. Даниэль воскликнул:

– Почему я должен перестать?! Страшно?

Он кинул ему в ноги полотенце и стремительно вышел из ванной комнаты.

Кристиан осмотрелся. Какое всё белое! Кафель и даже полотенце, которое он держал в онемевших пальцах. Белое, прояснённое. Как чистый лист его мыслей, откуда холодная вода смыла черноту. Нельзя было со стороны определить, плачет ли он. Он сам не знал этого, сам не чувствовал. Единственно он ощущал, как будто его изгнали из тесного жилища, где понуро, где правит хаос, в котором он кружился, бросаясь на стены. И вот – заточение пропало. Он находится в пустом, гладком, прохладном пространстве, где окружающее – странно новое. И на лоне этого Нового можно построить себе пристанище. А для этого нужно отпустить её из мыслей.

Но она была с ним с того самого мгновения, как он влюбился в ночь. Он был очарован ей ещё до того, как увидел во сне. Она поцеловала его ещё до того, как это произошло наяву. Это случилось десятилетие назад, когда он отыскал на полке «Цветы зла», и губы его прошептали: «Я – сумрачный король страны всегда дождливой…» Она его короновала. Она благословила его на странствия в глубины грёз, в лабиринты провидческой бессонницы.

«Я не перестану её любить ни на миг. Я не отрекусь от неё. Она слишком переплетена со мной, растворена во мне. Однажды мы будем вместе», – решил он бесповоротно.

Кристиан резкими движениями утирал розовеющее и оживающее лицо. Его трясло от холода и от его срывов.

И он был не единственным в ту ночь, кто обрек себя.

Перед тем, как де Снор покинул ванную, по натянутым нервам лязгнул тонкий звук – он услышал, как капля воды упала из крана, звонко разбиваясь о хрустальную гладь. От неё разрастались ровные зыби окружностей. Они играли на дне, на эмали еле заметными голубоватыми тенями.

…Именно с таким же звуком другая капля обрушилась в море остывающего пурпура. Но Синдри уже не различил её падения и не увидел её воссоединения с собственной кровью.

Незадолго до этого его настоящим родителям удалось поговорить с ним. Они начали разыскивать его с тех пор, как к ним прокралось известие, что «богатый господин, его усыновивший» ушёл в мир иной. Они добрались до него всеми правдами и неправдами, чтоб рассказать о том, как органы опеки забрали его у них, оклеветанных, совсем крошкой; чтоб показать все его фото; чтоб рассказать, какое у него родимое пятнышко; чтоб открыть ему правду, из какой семьи он происходит, и предложить свою помощь. Они показали все документы во имя подтверждения.

Ему стало бесконечно мерзко, что эти презренные люди произвели его на свет. Он прогнал их, а сам впал в отчаяние, с которым так и не смог справиться. Он не хотел быть частью другого мира, помимо привычного. Поэтому он выбрал и вовсе – не быть.

Прерванная история

Стоило де Снору вернуться из ванной в комнату Даниэля, как в него полетела подушка. От неё он заторможено, но удачно уклонился. Дани стоял на кровати с видом мрачной серьёзности и раздражённости. С такими же чувствами он бросил Кристиану:

– Ну, что? Понравилось? Больше никогда не смей говорить такое!

Де Снор неуклюже сочинил на своём лице что-то напоминающее виноватую улыбку и стал расстёгивать и застёгивать пуговицу на манжете рубашки. О его ноги начал ласкаться Кот. Художник откликнулся, взяв его на руки. Он хрипло и радостно засмеялся: «Он меня, кажется, признал!» Так дети удивляются простым вещам, находя их особенными. Именно сейчас Кристиан показался Даниэлю таким трогательным, покинутым и несчастным, что он решил ему раскрыть следующее:

– Ты потрясающе талантливый человек. Ты уникален, Кристиан. Да что там! Ты мне с первого дня напомнил одного человека, который только и делал, что проклинал меня и ненавидел. Вы схожи где-то между строк, как я чувствую. Но ты меня ценишь, как он не умел. И ты мне нужен. Поэтому просто переболей и иди дальше. У тебя будет всё: выставки, романы, известность, признание. Я приложу к этому руку, хочешь? Тебе жить станет приятней и легче. Ты будешь много путешествовать – от этого часто получают огромное вдохновение.

– Я всегда хотел увидеть северное сияние…

– О! Увидишь.

Неожиданно Де Снор поднял на Даниэля уверенный ярко-зелёный взгляд:

– Расскажи всё о том, что происходит в Мидиане. Кто этот Вун?

– С удовольствием! – отреагировал Даниэль репликой, что звучала более чем заманчиво и интригующе.

…Заманчиво и интригующе – это довольно меткие обозначения того зрелища, что увидел Скольд на следующее утро, когда решил наведаться в особняк Даниэля. Его любезно впустил Вильгельм. В парадной зале Скольд крикнул, как можно громче: «Велиа-а-ар!!!» Наверху лестницы обозначилась фигура Даниэля, который, шатаясь, вышел из гостиной и сделал Скольду сонный жест, чтоб тот поднялся.

Дикс вскоре увидел, что посередине той комнаты было выстроено нечто, напоминающее или шалаш, или палатку, сконструированное из серванта, софы, двух стульев и протянутых на них покрывал и простыней, образующих невысокий полог. Внутри домика было темно и довольно просторно. Выглядывала, белея, чья-то худая рука.

Заманчивым это явление уставшему Скольду показалось, поскольку он не отказался бы пробраться внутрь и там уснуть, предварительно прогнав оттуда неизвестного. А интригующим, поскольку тут же встал вопрос: «Какого хрена здесь творится?»

К тому же, Дани воскликнул, чем очень напугал Дикса: «Нет! Не заступай! Там океан! Вот сюда, на льдину…» И отвёл его на обширный ромб на полу, что был не из тёмно-малахитового, а из светло-зелёного мрамора.

– Даниэль, покажи зрачки!

– Ты не понимаешь! Мы плыли, чтоб посмотреть северное сияние.

– И грелись винищем, – произнёс Скольд, обводя взглядом залежи опустошённых бутылок возле своеобразной палатки. Оттуда показался обескураженный пробуждённый.

– Какой знакомый индивид! – изумился Дикс.

– Это Кристиан, – презентовал его Даниэль. Скольд рассмеялся громко и бодро:

– Только подумать! Ай-да Кристиан! Ай-да сукин сын! Мы тебя уже похоронили! Тебе повезло, что в друзьях твоих есть этот вот… шизофреник, ахах-ха! Я Скольд.

Уже во время рукопожатия, Дикс приметил в нём что-то отталкивающее. Мало кто по утрам сияет доброжелательностью, но в Кристиане и через ленность пробуждения ощущалась прохладная и пренебрежительная издёвка.

– Де Снор знает всё про Вуна. Можно сказать, что он вместе с нами, – поспешил пояснить Даниэль.

– Добро пожаловать в наше общество, что ж… Дани! Я пришёл для того, чтоб постирать ирокез.

И он театральным жестом снял капюшон куртки, а под ним было розовое нечто. Как будто там кто-то инопланетный расплавился и умер в муках.

– Ты идёшь на свидание с Алессой? – спросил Даниэль. Скольд махнул рукой (и было странно, что он ничего из мебели не задел и никого нечаянно не ударил, хотя практика показывала, что он мог) и поделился известием:

– Если бы! Вчера вечером я от грусти хотел, так сказать, справить нужду на дверь в рабочую каморку Керта. Думаю, ой, сейчас как залью ему всё, прям от души! Но, господин Велиар, что бы Вы думали? Дверь была чуть-чуть приоткрыта. Керт пригласил какого-то своего напарника по разуму и что-то ему обстоятельно рассказывал. Я, как человек внимательный, решил подслушать. Этот жирный и говорит, что Велиар (то есть ты) очень подозрителен, его племянницу совращаешь… Но это и так очевидно. Так вот. Керт сказал, что у него есть доказательство того, что и ты, и Синдри как бы заодно. И письмецо-то такой показывает. А сам ехидный, зараза! Отсюда у меня вытекает вопрос. Что делает письмо от Синдри, адресованное тебе, у Флоренца?

– Это провал! – вспыхнул Даниэль. – Почему ты мне ещё вчера вечером не позвонил? Я бы всё отложил, чтоб разрулить этот кошмар!

– Дела были, – решился поставить в известность Скольд, уже сдержанный и серьёзный.

– Какие ещё дела?!

– Может, я душу живую спасал? Я поднялся из «Лимба» тут же, чтоб оповестить тебя по телефону. Глубокая ночь. Неуютно, зловеще. Достаю аппарат и начинаю набирать… Вдруг – шорох за углом! Думаю, ну ладно, мало ли… Снова что-то там тихонечко даёт о себе знать, скрипит снегом, звуки странные издаёт. Я решил проверить. Смотрю: стоит гном. Маленький настоящий гном. А я уже хотел сказать ему: «Уходи гном обратно, добывай золото в шахте!» Нет, я, в самом деле, поверил, что это гном. Мало ли в Мидиане всякого водится? А тут он на меня оборачивается, а это просто девочка. Мелкая смотрит напугано, бежать собирается, вся зарёванная. Она, наверное, в школу еще не ходит. Я такой, нет, подожди, дитя, что ты здесь делаешь в столь поздний час? Она говорит, что потерялась. О, значит, тебя надо спровадить домой к маме и папе! Как тебя зовут, где ты живёшь? Она давай опять ныть. Так ничего и не сказала. Тогда я решил, что отведу её к себе, там всё выяснится, а то на улице слишком холодно соображать. И она ещё вся дрожит, а в «Лимб» ребёнка волочь нехорошо: что раньше времени травмировать психику? Даже уговаривать не пришлось – сразу согласилась. Я бы обрадовался, если бы был педофилом, но я же не педофил! Я Скольд Дикс, который раньше в такие ситуации не попадал. Я с ребёнком общался лишь однажды, когда один паренёк, катаясь на трёхколёсном велосипеде, указал на меня пальцем, сказав маме: «Ой, дяденька какой страшный!» А я ему ответил: «Да сам ты страшный, сука! И велосипед у тебя говно!»

Даниэль рассмеялся.

Кристиан смотрел на них с великим недоумением всё это время. И он не выдержал и подскочил, чтоб громогласно выразить негодование:

– Надо ехать искать Керта, пока не поздно! О чём вы? Какие гномы, какие велосипеды! Вы с ума сошли! Даниэль! Включай голову! Скольд, а ты иди мой голову! Во-первых, мы не знаем, где Флоренц сейчас. Возможно, уже направляется к Вуну с уликой. Во-вторых, как вы можете говорить об отвлечённом, когда на вас такая ответственность? Что будет, если Андерс узнает? Вообразите! Я вас не понимаю, честно.

Такая решительность и вовлеченность Кристиана была вызвана тем, что ему была необходима большая идея, куда он мог бы себя вкладывать. Так он хотел заполнить опустошённость после происшествия с Эсфирь. Но, тем не менее, де Снор звучал внушительно и разумно. Дани оказался подхвачен уже волной другого настроя:

– Действительно! Надо взять всё под контроль. Скольд, расскажешь позже, хорошо? Ты будешь стирать ирокез?

– Перехотелось.

Из воздуха

Выяснилось, что Вун проведёт сегодня в шесть вечера собрание. Он делал их по субботам, а сейчас – начало недели. Такова необходимость. Надо было отдельный день посвятить не своему учению, а тлетворному влиянию Сыну Апокалипсиса. Так он нарёк Даниэля. Он сочинил этой ночью такую, на его взгляд, блестящую речь, что сам бог велел покрасоваться ей в наиближайшее время перед почитателями. Восторг от собственной одарённости затмил его желание выяснить, где же Синдри, который пропал со всех радаров.

Ни у кого из компании не возникло сомнений, что Керт направится в храм Андерса. Конечно, он горит желанием показать свою безграничную и чистосердечную преданность духовному лидеру. То есть он настучит, предоставив доказательство.

Даниэль, Скольд и Кристиан решили, что нужно направиться в гости к Флоренцу и там перехватить его. Дикс занял место на заднем сидении. Именно сейчас, когда они запланировали план действий, Даниэль загорелся желанием всё же узнать, чем завершилась история с той потерявшейся девочкой. Скольд продолжил, стараясь не думать о присутствии Кристиана:

– Я её привёл к себе, чтоб она хотя бы отогрелась, успокоилась. А у меня же стыдоба и бардак! Носки сушатся, посуда немытая. Но я ей, наверное, понравился. Когда я узнал её имя, то мне стало не по себе. Её зовут Ева Витткоп. Понимаешь? Это дочь Стиана, убитого Андерсом в «Эклессии». Так тесен мир! Глупышка ушла гулять во дворе, но ей захотелось к папе. Она поехала в метро на деньги, которые ей мама дала, и заблудилась (причём неплохо так заблудилась!). Ребёнок был потерян в огромном безразличном городе. Она хотела лишь поговорить с папой. Как это меня тронуло, ребятушки! Я думал, что я разрыдаюсь, когда она это сказала!

– Чем же это так тронуло тебя? – сухо спросил Кристиан с нотой предвзятости в голосе. Ему не нравилось, что Дикс сейчас с ними, что они с Даниэлем слушают его рассказ, а не беседуют о чём-то своём.

Скольд ответил вдумчиво:

– Да тем, что для Евы нет смерти, как мы её представляем. Для нас гибель – отвратительное чудовище, которое мы боимся. Мы полны измен и трепещем от того, что ждёт нас за агонией.

– Её имя означает «жизнь». Какое оно бесценное, – откликнулся Даниэль.

Так Ева появилась для него чуть заметным штрихом на полотне жизни и явным и необъяснимым притяжением её имени. Ева. «Жизнь». Когда-то (в самом далёком и туманном «когда-то») он – поймёт…

– У неё такие темные серьёзные глаза, как будто она нам ровесница, – не переставал делиться своими мыслями и впечатлениями Дикс. – И поехали мы на такси по адресу. Номера своей мамы она наизусть не помнила. Простояли в пробке из-за какой-то аварии. Около дома ещё прождали долго, потому что там никого не было. Выяснилось, что полиция отказала вдове Стиана в помощи. Такое вот клеймо. Она всех соседей на уши подняла, чтоб помогли ей найти ребёнка. Кто мог – откликнулся. Мне так её жалко стало, когда я её, бедную, увидел. И мне было так радостно, когда она вновь встретилась со своей путешественницей. Она предлагала мне и деньги. А я ответил, что мне ничего не надо, и попросил, чтоб я оставался инкогнито. И вот я ушёл к тебе, Даниэль, стирать ирокез – как раз недалеко было. Ну, относительно… Только вы тоже ничего никому не рассказывайте. Особенно Алессе.

– Она как раз об этом и должна узнать. Можно ещё что-то приукрасить. Навешай ей лапши на уши. Ведь ты же хочешь её? – проговорил Кристиан. Скольд видел его лицо в боковом зеркале. Губы де Снора подёрнулись цинизмом, а во взгляде змеилась скука от его речей.

– Это тупо и дёшево! – отрезал Дикс.

Отражение беззвучно усмехнулось. Казалось, Де Снор усмехнулся весь, подкожно. Это задело Скольда, но он был более прямолинеен:

– А ты так хорошо умеешь добиваться расположения, если советуешь?

– Опыт у меня есть и немалый.

– Не набивай себе цену!

– Стоп! Сейчас обоих выкину из машины! – скомандовал им Даниэль.

– Никакое это не «стоп»! Не превращайся из юродивого снова в хама, Дикс! Я не привык общаться так, – уже с коробящим раздражением повысил голос Кристиан.

– Ах! Ты же тонкая натура с претензией на искусный психологизм! Такой весь одухотворённый! – входил во вкус оппонент.

– Ты мне льстишь. Но качеств этих, ручаюсь, у тебя нет, – выглядывая между передними сидениями, чтоб удобней было играть на нервах, процедил сквозь зубы художник.

– Ты провоцируешь. Я уверен, сейчас вот спросить тебя что-то серьёзное, и тут же замолкнешь. Потому что ты всего лишь сноб, – разгорался Скольд.

– Спроси!

– О, да! Я обрисую ситуацию…

– Да сложнее!

– Она чудесней некуда… Раз ты начал про баб, то продолжу… Есть у тебя самый главный друг, которому ты доверяешь беззаветно? Есть ли у тебя человек, от которого не ожидаешь измены или лжи?

– Да, – решительно и твёрдо ответил де Снор, поскольку он просто не мог говорить о Даниэле иначе.

– У тебя есть та единственная и неповторимая, по которой ты с ума сходишь? Прям так, чтоб раз и навсегда, до мозга костей!

– Есть… – дрогнул его голос.

– Ха! Отлично… А вот ты вообрази, что она с твоим другом. А ты ей не нужен, отверженный поклонник! Так вот! Что ты сделаешь, когда узнаешь?

Замешательство возникло на лице Кристиана.

Они даже не замечали, что Дани сейчас превышал скоростной режим и, как безумец, давил на гашетку, хотя до их спора он вёл машину довольно спокойно.

– Я оправдаю его. А она мне ничем не обязана, – ответил художник, не веря себе.

– Врёшь! У тебя на лице написано, что ты лжёшь сейчас! – протестовал Скольд.

– «Написано на лице» – не доказательство! Ты не докажешь!

И Дикс обрушился на него так, что он не мог больше вставить слова:

– Жизнь докажет! А вот сейчас представь, что недосягаемая и чудесная твоя, по нему так и страдает, так и лелеет грёзы по нему сутки напролёт. Он щёлкнет пальцами – и эта богиня придёт к нему и будет счастлива просто лечь у его ног. А ты со своим сердцем, переполненным любви, ей безразличен. Как ты поступишь?!

Кристиан отвернулся. Он ничего не ответил.

И Скольд добил:

– Молчишь? Потому что тогда ты весь мир возненавидишь, будешь раздавать месть направо и налево. Вот твои определения – грубость, неотёсанность и чёрствость. Но они искусно завуалированы. Лучше я буду искренним хамом.

Он завершил. Всё погрузилось в молчание. Скольд попытался исправить неловкую ситуацию, которую сам и создал:

– Давайте закроем тему! Я этот сценарий из воздуха взял! Э!

Де Снору казалось, что Даниэль не дышит. Он только смотрит пристально на дорогу и продолжает гнать.

– Это ведь не так? – прошептал Кристиан, обращаясь к нему.

– Между мной и Королевой нет ничего! Ничего ровным счётом!

Пауза. Кристиан медленно придвинулся к нему и проговорил трескучим от напряжения голосом:

– …Дани, я спросил про себя и про свой характер. Не про неё. Почему же ты упомянул Королеву?

– Смотрите! Керт! Велиар, останавливайся! Надо ловить жирного! – крикнул Скольд.

Полёт

Дикс увидел Керта чудом. До моста им оставалось совсем немного. Дикс выхватил взглядом его, идущего по противолежащему тротуару. Через квартал высился храм Андерса. По всей видимости, Флоренц решил прибыть с существенным запасом времени. Он уже завернул во дворы, чтобы срезать путь…

Как он смаковал мысль о том, что его старания и преданность Андерс оценит! Решительный, смелый и воодушевлённый, он шагал навстречу триумфу, неся за пазухой письмо сговорщиков. Вокруг – безлюдно. Уже в незначительном отдалении было сложно различить очертания, поскольку снег и ранние сумерки слепили. «В вас есть свет, друзья мои! Несравнимый ни с чем иным, истинный и нетленный свет. Он озарит ваш путь, когда вы последуете моей мудрости!» – Вспоминал Флоренц слова Андерса, услышанные на одном из собраний. И это ещё больше заставляло его восхищаться, гордиться. В общем, по улице шёл фанатик с пустыми глазами и низкий раб своего господина.

Стремительный шум приближающегося бега заставил его очнуться от возвышенной задумчивости и непроизвольно оглянуться. Он вскрикнул и сделал попытку убежать. Погоня длилась целых два метра. Даниэль проскользил по припорошенному льду и благодаря тому, что ухватился за Керта, остался на ногах. Сейчас нельзя было допустить помарки и несовершенства. Он же Даниэль Велиар, который не может просто так взять и расстелиться на дороге.

– Не прикасайся ко мне! – завопил тут же Керт.

– Молчи. Просто живо отдай письмо сюда! – резал сталью повелевающего голоса Даниэль.

– Какое ещё письмо?.. – залепетал Флоренц.

– Я объясню… – с этими словами Сын Апокалипсиса, еретик и чудовище потащил его в арку, пронизывающую дом. Под её сумрачными сводами и началось главное шоу. Дани звучал соответственно ситуации. Он говорил с издевательской насмешливостью, несколько беззаботно:

– Не строй из себя дурака! Ты и так недалёкого ума. Знаешь, Флоренц… Я не стану тебя обыскивать – это унизительно. Ты свершаешь глупость. Если бы ты понял, с кем связываешься, то не только бы тут же отдал ворованное, но ещё изначально не крал бы. И глаза бы прятал за все сказанные гадости. Думаешь, обо мне просто так говорят, что у меня есть влияние? Хочешь попасть в полиэтиленовый пакет? По частям? Конечно, много пакетов потребуется… И никто не будет знать, потому что у меня есть власть и деньги. Они всё уладят! Огромные деньги. Огромная власть. По всему городу у меня слежка за подобными тебе. Или ты полагаешь, я от третьих лиц случайно узнал, что письмо у тебя? Выбирать тебе.

Даниэль сам не ожидал, что будет нести такой абсурд. Если бы у него это всё имелось, то он бы его сам не догонял как минимум. Но – сама форма подачи! На сцене театра его игра вызвала бы бурные овации. Главное, Дани видел, что Керт, внушаемый по своей натуре, поддался. Флоренц спешно достал то самое письмо. Медленно Дани взял его между двух пальцев и решил добавить:

– Какой ты понятливый! Если что-то расскажешь Вуну, или кто-то из твоих единомышленников проболтается, то… ну, ты меня понял. Я – сильный мира сего, а ты – пыль под моими ногами. Твоё дело – заткнуться и забыть всё, что сейчас произошло. Иди на собрание. Быстро.

И Флоренц засеменил прочь, как можно быстрее и без оглядки, сопровождаемый уже жалостливым взглядом Сына Апокалипсиса.

– Дани? Неужели ты? – услышал он полёт слишком знакомого голоса, лёгким эхом отразившийся от стен. Он обернулся. Под реющими хлопьями стояла Адели. Она отрицательно качала головой, словно в знак неприятия происходящего. Она пристально и осуждающе смотрела на него. Он понял, что она наблюдала всё, осенённое тенями арки.

Она всего лишь направлялась из консерватории на метро. Теперь она шла, сама не зная куда, но скоро на её плечи легли его руки, что заставило её остановиться и повернуться к нему, понурив голову. Она слушала его нетерпеливую речь:

– Там был не я. Мне нужно было забрать у него письмо, иначе не миновать проблем. Единственная возможность – действовать так. Запугивать, шантажировать, изображать бездушного изувера… Ты же понимаешь, что там было всё фальшиво? У меня есть человек, который узнаёт о Вуне то, что мне надо, и передает необходимую информацию мне. Это правда.

Пока он разъяснял, она, тихо прижавшись к нему, вздрагивала от плача, а сама хотела приникнуть к нему сильнее и больше. Как дождевая капля, падающая в море. Как голос, вливающийся в огромный хор, чтоб соединиться с ним без остатка. Она внимала ещё и тому, как взволнованно стучит у него в груди. Это музыка переживания, такт его трепета. Он никогда не будет звучать ложно.

Они молчали, продолжая стоять именно так под легчайшим снегом и в мягкой тишине. Ограды домов с чёрными окнами прятали их от Мидиана. Тот за стенами гремел, скрежетал, шептался и неустанно делился на два воинствующих, ненавидящих друг друга общества. Там в ветре лихо гулял призрак назревающих восстаний и войны. А здесь был белоснежный ливень – такой дивный, как в невинном детстве.

Адели посмотрела на его лицо, безмерно грустное и непоправимо настоящее. Она улыбнулась.

Его глаза просияли. Его переполняло долгожданное ослепительное счастье. Оно заставило его говорить то, что он держал в себе, совершенно необдуманно и безудержно нежно:

– Вот. Улыбайся. Только верь мне. Только не исчезай снова. И у нас будет всё. Ты же любишь яблони? У нас будет целый сад. Только бы пережить эту зиму! А там начнётся весна. Она будет длиться постоянно. И не плачь ты из-за меня. Я бы очень не хотел, чтоб тебе было из-за меня больно.

Адели в тот миг захлестнула безутешность, и она не могла смолчать:

– Но что ты с собой делаешь? Как же ты себя обезображиваешь… Как же ты себя рушишь! Твой двойник злобен и мерзок. У вас нет и капли общего.

– Но он может делать то, на что я не способен. Я выпускаю его в нужное время. И он нужен мне.

– И если бы ты знал, как ты мне нужен!

Она плотно смежила веки и вновь положила голову на его грудь, слушая баюкающее сердцебиение, растворяясь в его тепле. В этой неге возникла дурманящая сладость неспешного и глубокого поцелуя.

Они вырвались птицами душ из клеток и вместе устремились прочь – туда, где простирается горизонт. Они не отбрасывали теней на крыши Мидиана.