Текст книги "Midian"

Холст смерти

Покой восстанавливал растерзанные нервы. Ева проспала долго, в перерывах что-то читая, выходя на кухню в отсутствие Даниэля, чтоб попить воды или стянуть из ящика немного печений, а потом снова проваливалась в кровать. Ближе к ночи, когда тёмно-синие прохладные тени заволокли её спальню, она скинула с себя нежный и тяжёлый саван дрёмы. Прежде всего, она забралась на пару часов в ванную, с трудом расчесала волосы и решила выйти, облачившись в прежнюю прозрачную юбку и спортивную футболку Даниля, изрядно ей великоватую.

Она шла босяком по особняку и замирала от величественности этого почти что сказочного, зловещего места. И Ева ощущала, что стирается на фоне захватывающих дух роскоши и масштабов. Размах увиденного и старинная, давящая атмосфера заставили её чувствовать себя тонким, ничтожным трепетом, мимолётным шорохом в скованном молчаньем и темной мире особняка. Но, к огромному счастью для себя, она уловила свежее веяние весны. И, как по нити Ариадны, она проследовала за ароматами прохлады. В одной из комнат была открыта стеклянная дверь на небольшой балкон, на котором стоял Даниэль. Ева вышла к нему, перед этим повременив и набираясь смелости.

– Кто у нас такой выспавшийся? Доброе утро! – поприветствовал он.

– Доброе! Ты все успел сделать из запланированного? – она спросила с лучащейся радостью.

Он потер глаза и энергично произнёс после короткого зевка:

– Я смог организовать привоз твоих вещей сюда. Мы умудрились сегодня с Андерсом пересечься. По его инициативе, кстати. Он был не удивлён, что я приложил руку к твоему похищению. Он, собственно, и отдал ключи и сказал, что ты ему очертела так, что он не хочет иметь у себя ничего, что с тобой связано. О, конечно! Человек не может за сутки превратиться в благородного праведника, способного отпустить с миром. А он очень зол… Его ревность так и пожирает. Ты сегодня не хочешь меня обнять?

И она приподнялась, чтоб по-детски уткнуться в его шею. Ева произнесла, закрыв глаза:

– У меня слишком давно не было папы. Доброго, смелого и сильного. Я его очень любила. Он меня часто баловал и много говорил о том, что добро победит зло.

– Давай пройдёмся? Я чувствую, что по завершении этого дурного дня мне необходима отвлеченная прогулка.

– Куда? – живо взглянула она в его глаза. Он перевёл взгляд на простирающийся лес и произнёс тихо:

– Просто побродим. Тут у меня много интересного. Дверь та самая, что вероломно крадёт души, например.

– Давай пойдём туда, если ты хочешь! Но я оденусь во что-то удобное, раз уж мои пожитки здесь…

И она перешагнула порог, со смехом запутавшись в длинном подоле юбки.

Когда Ева наскоро разбирала вещи, уже принесённые с первого этажа Вильгельмом, то обратила внимание, что не только её старенькая кукла Пьеро, а ещё и её дневник на месте. Она прижала эти две реликвии к сердцу, сидя на полу перед дорожными чемоданами и коробками. Он прошептала, глядя вверх влажными широко открытыми глазами: «Как всё похоже на сон! Боже ты мой! Я не хочу просыпаться, если это не наяву!»

Во влажной, мглистой темноте они шли по дороге, по бокам которой чернели строи деревьев. Их силуэты пугали. Между стволов и в кронах извивалась жуть. Еве казалось, что если обернуться назад, то можно обнаружить в отдалении фигуру, что скользит, преследуя.

– Страшно со мной прогуливаться? Ты так озираешься! – усмехнулся Даниэль.

– Я решительно ничего не боюсь! Только боюсь белую подошву кед испачкать по твоему бездорожью, – возразила Ева. Он взял её за плечи и таинственно произнёс:

– Ты знаешь, в этом вековом диком саду похоронен один человек, который занимался при жизни магией и пил кровь. Он будет навещать тебя ночью. Он меня иногда навещает.

– Я начну есть чеснок, чтоб от меня разило. И тебе советую.

– Он не вампир, а мой дальний, но прямой предок. У меня крайне интересная семья. Можешь приходить спать ко мне. Просто – спать, ничего больше. Я думаю, это будет уютно. Мне плохо даётся сон уже до-о-о-олгое время. И это проблема.

Ева отбежала от него по грязной дороге, слякоти и лужам, смеясь:

– Смотри, какая у меня мантия! Я почти летучая мышь, священник или Бэтмен! Догоняй, а то вампир твой схватит за что-нибудь!

И скоро возникла перед ними ветошь каменных остовов стен, плывущих в тумане. Корабли, держащие курс в небытие. На стенах дрожали тончайшие сети ещё нераспустившихся вьюнов, через обвалившийся фундамент пробивалась прозрачная молодая поросль. Здесь гулял только ветер, насыщенный запахом влажной земли и тлеющего снега. Ева изумилась, касаясь одной из призрачных стен:

– Как мне тут хорошо! Мне звучит в каждом камне реквием!

– И ты не знаешь, что связано с этими разрушениями? – отойдя во мглу, спросил Даниэль.

– Ничего не знаю, – гладя стену и перебирая вьюны, улыбнулась девушка.

– И ты не знаешь ничего, что произошло в ночь после моего триумфа одиннадцатого февраля? Андерс ничего не рассказывал тебе?

– Нет, – и она озадаченно посмотрела на него.

– Прекрасно. После той ночи я каждый раз перед сном слышу реквиемы, если я не в хлам. И это так себе удовольствие.

И он прикурил. Она резво подбежала к нему через мертвое безмолвие и гибель и произнесла со всей страстью и открытостью:

– Я когда-то приду к тебе и лягу рядом, чтоб ты мог спокойно засыпать. И я пойму, когда придет время.

– Ты чего-то остерегаешься? Ты хорошенькая и добрая девочка с жестокой предысторией. Я не собираюсь к тебе лезть. Будь спокойна. Переживём, – и он дал затянуться от своей сигареты. Её губы невесомо прикоснулись к его пальцам. И она отрицательно покачала головой, улыбаясь и не замечая, как по её щекам пробежали слёзы. Неожиданно она снова прильнула к нему, обняв, и так замерла. Даниэль продолжил курить в таком положении, нахмурившись, вспоминая, где же он раньше мог её видеть… И какого чёрта он может позволить себе быть с ней столь откровенным?

Неожиданно донеслись громкие голоса. Возможно, это даже светлые посланцы Вуна, хотя Даниэль точно знал, что они были здесь вплоть до поздних сумерек, карауля возможный выход Евы, а потом уехали. Он незамедлительно завёл её в тень ближайшей полуразрушенной стены, и они в тайне начали наблюдать. В метрах пятидесяти от них шла съёмочная группа местного телеканала, который специализировался на чертовщине. Те люди остановились, выбрав для ведущего самый гиблый и мрачный фон развалин и леса. И он говорил в объектив: «Сейчас вы, наши телезрители, сами поняли, что камеры и любая техника в проклятой зоне прекращает работать! Я восстановлю для вас картину произошедшего. Мне удалось открыть дверь!.. Буквально на несколько секунд я сделал это! Просочилось свечение… И (внимание!) тот, кто был по ту сторону с силой потянул ручку на себя. Я мельком видел его. Отвратительное существо, покрытое чешуёй и напоминающее космического пришельца…» Хоть в одном тот человек не соврал: аппаратура действительно там была неисправна. И они ушли, а Даниэль с Евой продолжили путь.

И через несколько минут перед ними предстал легендарный портал…

Как часто то, что преподносится сенсацией и чудом мирового масштаба на деле является скучной заурядностью! Небольшой пятачок поляны, где сотни ног любопытных изо дня в день толкли грязь. Низкорослый забор деревьев. И, соответственно, сама белая дверь. Здесь не ощущалось ничего давящего на психику, ничего внушающего подсознательный кошмар. Ничего не леденило вены, кроме отпечатков на обратной стороне двери. Застывшие полосы брызжущей крови, следы от рук. Ева смотрела с непомерной жалостью на холст, где творила сама смерть. Она приложила свою ладонь к тёмным отпечаткам одной из несчастных. Видя это, Даниэль оторопел, воскликнув: «Даже не вздумай касаться!»

Она отдёрнулась, не ожидая его взбудораженной реакции.

И после их ухода поляна осталась пустовать, а дверь белела неподвижным прямоугольником.

Но так ли это явление нетипично? Вокруг предостаточно таких закрытых дверей с вмятинами от ногтей на обратной стороне, с воплями страха и боли. Они остались вне досягаемости слуха, так и погрязли в чужом безразличии. В каменном, хладнокровном молчании и безучастности, которые слишком часто зияют между людьми, можно различить шёпот: «Услышьте меня, посмотрите на меня. Я хочу жить. Мне плохо. Я же ничем не отличаюсь от вас. Помогите».

А темнота всё длится…

Вампир

Габриэль брала шпильки для волос из деревянной резной шкатулки, стоя перед зеркалом и делая себе причёску. Время назад та шкатулка была вместилищем исключительно для копий алой колдовской книги, а теперь Габриэль с женской практичностью приспособила её под атрибут своего туалетного столика. Сами некогда вожделенные для неё листы старинной рукописи, как подстилка, лежали на самом дне. Это роковую даму вовсе не смущало. Габриэль старательно убирала назад эластичные кокетливые пряди. Внезапно лицо её изменилось: она, так и не примостив очередную «невидимку», медленно отвела руку от затылка, а на пальцах её лёгким покрывалом лежала паутина её же локона. Она посмотрела на утрату раздражённо. Она знала, что сначала она потихоньку будет лишаться своей густой шевелюры. Потом кожа её покроется морщинами и станет пергаментно-бесцветной. Пропадёт её осанка. В конечном счёте, красота и молодость её разрушатся на атомы, на крошечные частицы… Единственный способ избежать неприятного расклада – это забирать молодость и силу у других, как вампир, пьющий кровь для продления своего существования. Видя явный признак распада, она стала напряжённой, каменной, подавленной грядущим ужасом.

Вун вошёл к ней с серым лицом. Андерс бессмысленно и хмуро взглянул на волосы в её руке.

– Что? Не нравится? – Габриэль спросила у него издевательски.

Он всплеснул руками и разразился восклицаниями, мечась по комнате:

– Мне всё нравится необыкновенно! Особенно то, что Велиар снова вмешался. Я не могу понять, где я допустил просчёт!.. Я не хочу её обратно. Я хочу, чтоб они заплатили за моё поражение. Сколько же денег я в неё вложил! Чтоб он пользовался ей, моей наградой! Но как заплатить им той же монетой?! Караулить каждый её выход? Вчера прождали до ночи. И с подачки этого выродка СМИ сегодня распространяют порочащую меня информацию! Весь Мидиан теперь знает, что Ева живёт у него, а я её стерегу! О, ей даже накинули пару лет! И прилагалось фото моих засланцев, этих ничтожных олухов, которые притаились за руинами, неумело спрятав там машину. Меня осмеяли.

Он задыхался. Габриэль спокойно на него глядела, перетирая шёлк своей погибшей пряди. Её определённо волновали другие мысли, а один лишь вид Андерса, нещадно изнемогавшего в ярости, казался ей беспредельно скучным. Но, тем не менее, она заключила:

– Знаешь, в чём дело? С самого начала тебя ослепляли гордыня и тщеславие. Отсюда у тебя так много неудач. И ты никогда не победишь, пока так падок на лесть и на эффектность…

Он проныл ей жалобно:

– Да о чём ты сейчас? Ты не священник, чтоб говорить о пороках и добродетелях. Ты – ведьма! Ты продала душу! Что же?! Зря?! Ты же можешь помочь мне? В листах рукописи ещё может найтись что-то пригодное для моей беды?

– Хочешь, чтоб я подстроила им возмездие? Я могу это сделать. Но ты тоже должен будешь что-то отдать, – ответила его стонам Габриэль.

– Мне всё равно, что ты потребуешь! – твёрдо заявил Андерс.

– А… Какие у Велиара слабости? – спросила она, подумав.

– Он любит запивать женщин вином, как за ужином.

– Устрою ему королевский пир. Достоин же того голубокровый принц… Только я и с тебя потом возьму. Но сначала я получу от него то, что надо мне. И после он уже не будет мне нужен.

И пусть она нехотя и пренебрежительно говорила с ним, Вун чувствовал, что её слова были как бальзам на душу. И он, успокоившийся и обнадёженный, покинул комнату, даже не поинтересовавшись, какие у Габриэль личные планы по поводу Даниэля. Прелестная леди осталась наедине со своим отражением. Тёплый солнечный свет лился из окна, прямым золочёным потоком таял в зеркале. На глади его теплился отголосок весны, а тление в облике Габриэль сеяло замогильный сумрак.

Алая Королева

Когда после прогулки Ева вернулась в комнату, то открыла окно, чтоб влажный и прохладный ветер омывал тело, как тёмная медленная вода. А ранним утром был туман, небо прояснялось, становясь сочно-розовым. И всю ночь она читала книги без разбора, так и не вникнув ни в единую страницу, потому что только он был везде и повсеместно. Каждый момент с ним, каждый его жест в её памяти раскрывались душными и пышными соцветиями, спелая пыльца от которых невесомо летела вдаль – над нетронутыми равнинами самых сокровенных грёз. И желание медовой, тягучей томностью разливалось по всему телу, беря начало внизу тёплого живота, в самой его глубине.

Она открыла глаза от внезапного шума. В её комнате стоял Даниэль в белой рубашке и с идеально зачесанными назад волосами. Он взял с её полки флакон её духов и обратился к ней с лёгкой улыбкой:

– У тебя удивительные биоритмы. И вкус хороший. Этот нишевый унисекс я давно хотел послушать.

– Сколько времени? – спросила она, приподнимаясь и кутаясь в одеяло. Её голос был по-утреннему обескуражен и сипл.

– Половина третьего, – и он распылил себе на смуглую жилистую шею терпкую магию из красного прямоугольного флакона. И по сияющему воздуху распространился, как мистический туман, яростно-выразительный аромат. Дани присел к ней на край кровати и, выдержав задумчивую паузу, спросил как-то невзначай:

– Я хочу уточнить. Ты замечала что-то неоднозначное и странное в Габриэль?

– Ты слышал, какой она бред несёт? А грудь её, лезущую на нос, ты видел? В ней всё странное, – произнесла Ева, подбирая под себя ноги.

– Я покажу кое-что…

И он достал из кармана брюк два перстня с большими рубинами и на своей сухой и грубой ладони презентовал Еве:

– Похожи?

– Одинаковые… Вроде… А как тут фигурирует тут Габриэль? – и Ева взяла один из перстней, чтоб рассмотреть ближе.

– Я не поскупился на подделку. Потому что Габриэль меня долго уговаривала продать ей за все сокровища мира этот рубин. На одной фотосессии он был на мне – кровавым тяжёлым камнем на шее. И фото с кольцом якобы её очаровали… И она мне так и названивает и любезничает. Но я ей не верю. Настоящее украшение продать я ей не посмею. И ведь оригинал у тебя в руках.

Ева надела его на безымянный палец и всмотрелась в его рубиновую бездну. Она вздрогнула и подняла на Даниэля глаза:

– Кому он принадлежал?

– Земному божеству, хаосу и мраку в облике красивой женщины. Без этого рубина она спит в своём замке в хрустальном гробу. Но как только перстень к ней вернётся, то Королева восстанет из усыпальницы. И тогда…

– Я же серьезно! А Вы мне сказки изволили рассказывать? – рассмеялась Ева и вернула рубин.

– Идём с нами записывать альбом. Мы будем на цокольном этаже. Это как выходишь в левый коридор – вниз, – перевёл он тему, встал, поправил пузырёк парфюма на полке, чтоб он стоял с ювелирной ровностью относительно других предметов, и вышел.

Ева некоторое время смотрела в окно, где через начинающие зеленеть кроны ласково глядело безоблачное небо. Она касалась пальца, куда надела перстень, вдыхала сладкий и страстно-пьянящий шлейф парфюма. И она проговорила еле слышно: «Этот перстень принадлежал Алой Королеве. И как она мучилась!..» И вдруг она очнулась, как от сумбурного наваждения.

Часом спустя она волнительно стояла перед дверью студии. Оттуда доносились приглушенные голоса и грохот. Она испытывала крайнее неудобство и стеснение, хотя сделала броский макияж глаз и более чем принарядилась, избавившись от мешковатости свободных вещей. Стоило ей сжать губы и потянуться к ручке, как тут же дверь сама распахнулась. Скольд ввалился в коридор, что-то крича с хохотом через плечо. Ева отшатнулась испуганно, потому что она узнала гитариста «Semper Idem», которого вообще было сложно с кем-то и с чем-то спутать. Он упёрся в неё удивленными и добрейшими глазами и бойко воскликнул:

– Божечки-кошечки! Малышка! Ты та самая Ева!

И он взял её руку в знак приветствия и начал её трясти так, что Еве казалось, что он вывихнет ей запястье, плечо, ключицу и всё остальное. Она не забывала, что именно этот человек годы назад вернул её домой. С тех пор в его экстравагантном облике мало что изменилось. Она улыбалась, пытаясь вставить слово, но Скольд мчал бурный поток эмоциональной речи:

– Как я рад встречи! Даниэль тебя не обижает? Какая ты милейшая! Вот это ямочки на щеках! Вот это ты вымахала, девица! Что же ты медлишь? Иди скорее внутрь: там Велиар творит будущие шедевры и орет на всех! А я жене пока позвоню… Ох, уж этот беременный период!

– Поздравляю с ожиданием второго… Как Алесса? – наконец-то смогла спросить Ева, заражаясь от него раскованностью и радостью.

– Да как-как? Блюёт и психует! – и он расхохотался. – Ведет себя, как Дани твой, когда переберет и раскритикуется… Я Скольду младшему поставил ирокез, сделал на нём полосы зелёнкой. Он довольный бегает кругами, орёт: «Я как папа! Я как папа!» А зелёнка-то не смывается сразу же. Алесса тоже орёт, типа я сделал из нашего сына непонятно что. На днях она заявила, что имя следующему нашему чаду она придумает сама. Будет девочка. Она боится, что и её мне хватит ума назвать Скольдом. А ты давай-давай, заходи! Чего ты?!

Изначально Даниэль не хотел искажать громоздкой аппаратурой какую-либо из жилых площадей, поэтому им пришлось перекроить под свои нужды часть подвального помещения. Студия получилась довольно просторной и минималистичной. Своеобразие вносили: мини-бар, стоящий в углу, космический набор электрически-зелёных дивана и кресел и надувная Мадлен, что вечно валялась где ни попадя (подарок Скольда). Даниэль утверждал, что она является музой для группы. И вдохновляла она их на творческую разноголосицу. В целом, их жанр варьировал от нэо-классики, холодной электроники до зубодробительного металла. И всё это сдобрено богатой на эпитеты лирикой Даниэля, повествующей о Пронзительном, Потустороннем и Туманном.

Ева вошла, и тут же взгляды находящихся непроизвольно притянулись к её выразительному и обтянутому в фиолетовое платье силуэту. Иен, сидящий за невероятными экранами и громоздкими панелями, одобрительно ей улыбнулся. Он произнёс, откатываясь от стола на кресле:

– Привет! Тут все заждались твоего появления.

Ева присела на диван с самого края, поскольку на другом расположилась надувная вальяжная Мадлен. Авилон тут же примостился к долгожданной гостье и указал на Даниэля:

– Научи этого дурня писать музыку! Он хочет весь альбом сделать скопищем сопливых баллад для школьниц! Он сегодня вдруг стал лиричным, что сил нет!

– Хватит грузить даму! Я предложил заключительную песню сделать более мягкой, с чистым вокалом! – возразил вокалист. Ева как-то умилённо улыбнулась, когда увидела его в домашних тапках, в пижамных штанах и старой растянутой футболке.

– А мне больше нравится, как ты поешь «чисто». Особенно мне запомнились музыка и вокал в «Metanoia». Такая… плотная электроника. С отличными ударными… – тихо произнесла она.

– Во-о-от! Твои ударные кому-то нравятся! Почему бы тебе не продолжить их записывать?

– Когда-нибудь я создам свой сайд-проект, где целевая аудитория будет адекватная. И мне не придётся расписываться на груди романтичных дур, которые ведутся на твоё е*ало! – с этими словами Рейн ушел за стекло и с наимрачнейшим видом сел за барабанную установку и надел наушники.

– Мне нужно выпить! – закатил глаза Даниэль и направился к мини-бару. И всё пространство по-громовому огласили ударные. Их быстрый ритм заражал Еву энергией. Когда ей стало невмоготу, то она встала и начала кивать головой в ритм. Даниэль подошёл к ней с рюмкой, где полыхало что-то ядовито-зеленое. Он перехлестнул свой локоть с её и они выпили на брудершафт. Ева потом благодарила судьбу, что она вовремя смекнула, что нужно сдуть огонь. По горлу засочилась мятно-горькая лава. От этого её щеки тут же вспыхнули и дыхание дрогнуло. Он прикоснулся к её губам легко и осторожно. От него пахло смятыми в бурной и влажной неге травами и цветами, их соками и бальзамами. Она открыла блестящие глаза и рассмеялась. Ритм барабанов разгорался безудержностью. И она просто начала прыгать в такт, словно находилась на концерте.

Неожиданно к ней присоединился вбежавший в студию Скольд. Он так же начал прыгать рядом с ней, подняв вверх «козу». Ева увидела его рядом и ещё сильнее залилась смехом. Скольд хохотал:

– Ну, что! Пойдем замутим?

– Пойдем!

– Даниэль, я у тебя только что увел даму!

– Отнюдь, – донеслись его слова. Он отошел в сторону, по-хозяйски облокотившись о монитор и тихо наблюдая за ними.

– Да я ее сам вероломно выкраду! А то заточил в своем замке и на улицу, наверное, не выпускаешь. Скажи, свет моих очей, куда бы ты хотела отправиться? В ресторан, на бал, на моря?

– Я хочу в деревню – созерцать пасторальную красоту!

И Скольд остановился, тяжело дыша. Он преисполнился гениальной идеей. Рейн прекратил играть, поскольку сбился с ритма и выбросил свои палочки.

– Ребята! Мы сегодня бездарны и унылы! Поехали в деревню! Откроем сезон! – прокричал Дикс, складывая ладони рупором.

Ева упала на диван, выбившись из сил и блаженно улыбаясь. Во мгле эйфории ей казалось, что она и есть та самая Алая Королева, разгоряченная диким балом.