Текст книги "Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1"

Палец инженера

Изо всех дел, которыми занимался мой друг Шерлок Холмс в период нашего знакомства, только два были начаты им по моей инициативе: дело о пальце мистера Хадерли и о сумасшествии полковника Уорбертона. Последнее представляло более обширное поле для наблюдательности, но первое так странно само по себе, и так драматично по подробностям, что следует упомянуть о нем, хотя оно и не дало моему другу возможности показать свои дедуктивные способности в полном блеске. История эта много раз рассказывалась в газетах, но, как и все подобные случаи, она произвела мало впечатления на столбцах периодических изданий. Зато она сильно заинтересовала тех, перед глазами которых проходили все факты, и тайна раскрывалась постепенно, шаг за шагом. В свое время этот случай произвел на меня глубокое впечатление, которое не ослабело и теперь, спустя два года.

Дело происходило в 1889 году, вскоре после моей свадьбы. Я вернулся к частной практике и покинул квартиру на Бейкер-стрит, где жил прежде с Холмсом, но продолжал навещать его. Иногда мне удавалось даже уговорить его зайти к нам. Практика моя расширялась, и так как я жил вблизи вокзала Паддингтон, то у меня были пациенты между тамошними служащими. Один из них, которого я вылечил от тяжкой хронической болезни, постоянно восхвалял меня и посылал ко мне всех знакомых больных.

Однажды утром, около семи часов, горничная постучала ко мне в дверь и сказала, что в приемной меня дожидаются двое людей из Паддингтона. Я быстро оделся, так как знал по опыту, что случаи на железной дороге редко бывают пустячными, и пошел вниз. Проводник, мой старый приятель, вышел из приемной и притворил за собой дверь.

– Я доставил его сюда, – шепнул он, указывая пальцем на дверь. – Все обстоит благополучно.

– Кого вы доставили ко мне? – спросил я, удивленный таинственностью моего посетителя.

– Пациента, – все так же шепотом отвечал он. – Я подумал, что приведу его сам, чтобы он не утек, и доставил его в надлежащем виде. Я должен идти, доктор, у меня так же, как и у вас, есть свои обязанности.

И он ушел так поспешно, что я не успел поблагодарить его.

Я вошел в кабинет и увидел господина, сидевшего у стола. На нем была темная одежда, мягкая кепка валялась на моих книгах, одна рука была обвязана платком, на котором виднелись пятна крови. На вид ему было не более двадцати пяти лет. Его мужественное лицо было смертельно бледно. Казалось, он испытывал сильнейшее волнение и употреблял всю свою силу воли, чтобы сдержать его.

– Очень сожалею, доктор, что пришлось разбудить вас так рано, – оказал он. – Но сегодня ночью со мной случилось несчастье. Я приехал с утренним поездом и на вокзале Паддингтон попросил указать мне врача. Какой-то добрый малый привел меня сюда. Я дал горничной свою визитную карточку, но вижу, что она оставила ее на столе.

Я взял карточку и взглянул на нее. «Виктор Хадерли, инженер-механик, 16А, Виктория-стрит (третий этаж)» – вот имя и местожительство моего раннего посетителя.

– Сожалею, что заставил вас ждать, – проговорил я, садясь на стул. – Вы ехали всю ночь, а это уже само по себе довольно скучно.

– О, едва ли можно сказать, что я скучно провел эту ночь, – со смехом сказал инженер-механик.

Он смеялся очень громко и резко, откинувшись на спинку и весь трясясь. Как врач, я восстал против этого смеха.

– Перестаньте! – крикнул я. – Придите в себя, – прибавил я, наливая воды из графина.

Все мои увещания были напрасны. С ним сделался один из тех истерических припадков, которые случаются с сильными натурами, когда приходит кризис. Но вскоре он пришел в себя и проговорил, краснея и задыхаясь:

– Я веду себя глупо!

– Ничего. Выпейте-ка лучше вот это.

Я добавил немного бренди в стакан с водой, он выпил, и румянец вернулся на его бледные щеки.

– Так-то лучше! – сказал он. – А теперь, доктор, вы, может быть, взглянете на мой палец или, вернее сказать, на то место, где был мой палец.

Он развязал платок и протянул мне руку. Даже мои привычные нервы не выдержали этого зрелища. На руке было четыре пальца, а вместо большого виднелась страшная окровавленная масса. Палец был отрублен или вырван из сочленения.

– Боже мой! – вскрикнул я. – Это ужасно. Должно быть, кровь шла очень сильно.

– Да, очень сильно. Когда это случилось, я потерял сознание и, должно быть, долго был без чувств. Очнувшись, я увидел, что кровь все еще продолжает идти; поэтому я забинтовал руку с помощью платка и прутика.

– Превосходно. Вам следовало бы быть хирургом.

– Это имеет некоторое отношение к гидравлике, а я специалист по этому делу.

– Рана нанесена каким-то очень тяжелым орудием, – сказал я, осмотрев руку.

– Чем-то вроде ножа мясника.

– Вероятно, случайность?

– Нисколько.

– Неужели покушение на убийство?

– Совершенно верно.

– Вы пугаете меня.

Я омыл рану, дезинфицировал ее, потом закрыл ватой и забинтовал. Он сидел, откинувшись в кресле, и не сморгнул, только по временам кусал губы.

– Как вы себя теперь чувствуете? – спросил я.

– Превосходно! После бренди и перевязки я чувствую себя совсем другим человеком. Я очень ослаб, но ведь в эту ночь мне пришлось много пережить.

– Может быть, вам лучше ничего не рассказывать. Это вас расстраивает.

– О, нет, теперь ничего! Придется же рассказывать полиции. Но, между нами, не будь у меня такого важного доказательства, как эта рана, я сам бы удивился, если бы поверили моему рассказу. Очень уж необыкновенное происшествие, а данных, чтобы доказать его, у меня слишком мало. А если мне и поверят, то у меня так мало улик, что еще большой вопрос, будут ли виновные наказаны.

– А! – сказал я. – Если это дело загадочное, то вам следует обратиться к моему другу Шерлоку Холмсу, прежде чем заявить полиции.

– О, я много слышал о нем, – ответил мой клиент, – и был бы очень рад, если бы он взялся за это дело, хотя, конечно, заявлю полиции. Можете вы дать мне карточку к нему?

– Я сделаю больше: сам свезу вас к нему.

– Вы несказанно обяжете меня.

– Мы пошлем за кебом, отправимся вместе и поспеем как раз к завтраку. Хватит ли у вас сил, чтоб ехать?

– Да. Я успокоюсь только тогда, когда расскажу всю историю.

– Итак, я посылаю за кебом и через минуту вернусь к вам.

Я вбежал наверх, в коротких словах объяснил все жене и через пять минут уже ехал с моим новым знакомым на Бейкер-стрит.

Как я и думал, Шерлок Холмс лежал в гостиной, просматривая объявления в «Таймсе». Он был в халате и курил утреннюю трубку, которую набивал остатками выкуренного накануне табака, тщательно высушенного и собранного на каминной доске. Он принял нас, как всегда, спокойно и приветливо и велел подать еще ветчины и яиц. Покончив с завтраком, он усадил нашего нового знакомца на диван и предложил ему стакан бренди с водой.

– Очевидно, вы испытали нечто совсем необычайное, мистер Хадерли, – сказал он. – Пожалуйста, прилягте и будьте как дома. Расскажите нам, что можете, и не говорите, когда устанете, а поддержите свои силы этим подкрепляющим средством.

– Благодарю вас, – ответил мой пациент, – я чувствую себя гораздо лучше после того, как доктор сделал мне перевязку, а ваш завтрак докончил дело. Я отниму у вас как можно меньше вашего драгоценного времени, и потому сразу начну рассказ о моем необыкновенном приключении.

Холмс сел в кресло, и лицо его приняло то усталое, равнодушное выражение, которым он прикрывался обыкновенно, когда бывал заинтересован чем-либо. Я сел напротив него, и мы вместе выслушали странную историю, которую рассказал нам инженер-механик.

– Надо сказать, что я сирота, холостяк и живу один в меблированных комнатах в Лондоне. По профессии я инженер-механик, специальность моя – гидравлика; имел большую практику в продолжении семи лет, когда я был в обучении у Беннера и Мэтисона, владельцев большой фирмы в Гринвиче. Два года тому назад, окончив образование и получив наследство от отца, поселился на Виктория-стрит и решился работать самостоятельно.

Полагаю, что всякое дело вначале идет плохо. Мне же особенно не повезло. В продолжение двух лет меня приглашали три раза на консультации да раз была небольшая работа. Заработок мой за все это время равнялся двадцати семи фунтам десяти шиллингам. Каждый день я сидел в моей маленькой берлоге от девяти часов утра до четырех пополудни и, наконец, потерял всякую надежду.

Но вчера, когда я уже собирался уходить из конторы, клерк доложил мне, что пришел какой-то господин по делу. Он передал мне карточку, на которой стояло: «Полковник Лисандр Старк». Вслед за клерком вошел и сам полковник, человек выше среднего роста, необычайной худобы. Мне никогда не приходилось видеть такого худого человека. На лице его выделялись нос и подбородок, а кожа так и натянулась на выдавшихся скулах. Однако худоба эта казалась обычным состоянием, а не следствием болезни. У него были блестящие глаза, твердая походка, уверенные манеры. Он был одет просто, но опрятно. На вид ему казалось около сорока лет.

– Мистер Хадерли? – спросил он с немецким акцентом. – Мне рекомендовали вас, мистер Хадерли, как человека, не только являющегося специалистом в своей профессии, но и умеющего хранить тайну.

Я поклонился, польщенный этими словами, как и всякий молодой человек, которого бы так хвалили.

– Могу узнать, кто дал мне такую хорошую аттестацию? – спросил я.

– Ну, может быть, лучше не говорить этого вам теперь. Из того же источника я знаю, что вы сирота, не женаты и живете в Лондоне один.

– Все это совершенно верно, – ответил я. – Но извините, я не понимаю, какое отношение это может иметь к моим профессиональным качествам. Ведь вы желаете говорить со мной по делу?

– Несомненно. Но вы сами увидите, что это имеет отношение к тому, о чем я буду говорить. У меня к вам профессиональное дело, но при этом требуется полная тайна, понимаете, абсолютная тайна, а этого скорее можно ожидать от одинокого человека.

– Если я дам вам обещание сохранить вашу тайну, то можете быть уверены, что сдержу слово, – сказал я.

Он пристально взглянул на меня. Никогда не случалось мне видеть более вопросительного и подозрительного взгляда.

– Так вы даете обещание? – наконец проговорил он.

– Да, даю.

– Полное молчание до визита к нам, во время его и после? Ни слова о деле, ни устно, ни письменно?

– Я уже дал вам слово.

– Отлично.

Он вдруг вскочил с места, пролетел, как молния, через комнату и распахнул дверь. Коридор был совершенно пуст.

– Все в порядке, – сказал он, возвращаясь на место. – Клерки очень часто интересуются делами своих начальников. Теперь мы можем беседовать спокойно.

Он придвинул свой стул к моему и опять устремил на меня свой проницательный и задумчивый взгляд.

Чувство отвращения и даже страха охватило меня при странном поведении этого тощего господина. При всей боязни потерять клиента я не мог удержаться от нетерпеливого жеста.

– Потрудитесь изложить мне ваше дело, сэр, – сказал я, – время дорого.

Да простит мне Бог эти слова, но они невольно сорвались у меня с губ.

– Желали бы вы получить пятьдесят гиней за работу в течение одной ночи? – спросил он.

– И даже очень.

– Я говорю – ночи, но, вернее, работа продолжится только один час. Я просто хочу узнать ваше мнение насчет нашего гидравлического пресса. Он что-то испортился; если вы укажете нам, в чем дело, мы сами сможем починить его. Что вы думаете об этом предложении?

– Работа, кажется, легкая, а плата превосходная.

– Совершенно верно. Так приезжайте ночью с последним поездом.

– Куда?

– В Эйфорд, в Беркшире. Это маленькое местечко на границе Оксфордшира и в семи милях от Рединга. С вокзала Паддингтон отходит поезд, который приходит в Эйфорд около четверти двенадцатого ночи.

– Отлично.

– Я приеду за вами.

– Разве придется ехать на лошадях?

– Да, наше местечко в стороне от станции на добрых семь миль.

– Тогда мы вряд ли приедем туда раньше полуночи. Я думаю, обратного поезда не будет. Мне придется остаться на ночь.

– Да. Мы можем устроить вас.

– Это очень неудобно. Нельзя ли приехать в другое время?

– Мы решили, что вам лучше приехать поздно. Именно для того, чтобы вознаградить вас за неудобства, мы и даем вам, молодому неизвестному человеку, такую плату, от которой не отказались бы знатоки вашей профессии. Впрочем, если желаете отказаться, то еще не поздно.

Я подумал о пятидесяти гинеях, о том, как полезны будут для меня эти деньги.

– И не думаю, – сказал я. – С удовольствием исполню ваше желание. Только мне хотелось бы уяснить себе, что я должен делать.

– Вполне естественно, что взятое с вас обещание хранить тайну возбудило ваше любопытство. Я не хочу вас поймать на слове и потому объясню вам все… Я надеюсь, что нас не могут подслушать?

– Никто не подслушивает вас.

– Ну, так вот в чем дело. Вам, вероятно, известно, что сукновальная глина[22]22
  Глина, обладающая свойствами очищать шерсть от жиров, всяких масел растительного и животного происхождения.


[Закрыть] – ценный продукт, и что в Англии ее добывают только в одном или двух местах?

– Да, я слышал об этом.

– Некоторое время тому назад я купил землю – очень маленький клочок – в десяти милях от Рединга. Мне посчастливилось найти сукновальную глину на одном из моих полей. При исследовании я увидел, что пласт этот сравнительно мал и соединяет два гораздо больших месторождения справа и слева, находящихся на землях моих соседей. Эти добрые люди и не подозревают, что земля их может принести им столько же денег, сколько любые золотые рудники. Понятно, что в моем интересе купить землю прежде, чем они узнают ее настоящую ценность. К несчастью, у меня нет достаточно денег для покупки. Я поверил мою тайну нескольким друзьям, и они посоветовали мне потихоньку эксплуатировать открытое месторождение и, таким образом, приобрести денег для покупки соседних имений. Это мы и делаем теперь. Завели также гидравлический пресс, который, как я уже говорил вам, испортился в настоящее время. Мы строго храним нашу тайну, а если бы стало известным, что мы приглашаем специалиста по гидравлике, то пошли бы расспросы. Тогда прощай всякая надежда на получение этих земель и на исполнение наших планов. Потому-то я и просил вас не говорить никому о том, что вы едете сегодня в Эйфорд. Надеюсь, вы поняли меня?

– Вполне, – ответил я. – Единственно, чего я не понимаю, это зачем вам понадобился гидравлический пресс при добывании глины. Насколько я понимаю, приходится просто рыть землю, чтобы добывать ее.

– Ах! – небрежно проговорил полковник. – У нас, видите ли, свой способ. Мы прессуем глину в кирпичи, чтобы не догадались, что это такое в действительности. Но это лишь детали. Я рассказал вам все, мистер Хадерли; вы сами видите, насколько я доверяю вам.

Говоря эти слова, он встал и прибавил:

– Итак, жду вас в Эйфорде в 11:15.

– Буду непременно.

– И никому ни слова.

Он посмотрел на меня долгим проницательным взглядом, потом пожал мне руку и поспешно вышел из комнаты.

Когда я стал хладнокровно обдумывать его предложение, удивление мое возросло еще больше. С одной стороны, я, понятно, был очень рад, так как вознаграждение было в десять раз больше того, которое я спросил бы сам, да и очень возможно, что успешное исполнение этого дела повлекло бы за собой новые предложения. С другой стороны, лицо и манеры моего патрона произвели на меня неприятное впечатление, и мне казалось, что для добывания глины совсем не нужно являться в полночь. К тому же меня удивляло его опасение, чтобы я не рассказал кому-нибудь о моей поездке. Но я решил отбросить все страхи, плотно поужинал, поехал на вокзал Паддингтон и отправился по железной дороге, исполнив обещание держать язык за зубами.

В Рединге была пересадка. Я попал как раз к последнему поезду, идущему на Эйфорд, и немного позже одиннадцати часов был уже на маленькой, плохо освещенной станции. Я был единственным пассажиром. На станции стоял только сонный сторож с фонарем в руках. При выходе меня ожидал мой утренний знакомец. Он молча схватил меня за руку и поспешно усадил в карету, дверца которой была уже открыта, затем спустил шторы на окнах, и мы помчались так быстро, как только могла бежать лошадь.

– Одна лошадь? – перебил его Холмс.

– Да, только одна.

– А вы не заметили, какой она была масти?

– Заметил при свете фонарей, когда садился в карету: гнедая.

– Усталая или свежая?

– О! Свежая, хорошо вычищенная.

– Благодарю вас. Пожалуйста, продолжайте рассказ. Он чрезвычайно интересен.

– Мы ехали, по крайней мере, час. Полковник Лисандр Старк говорил, что до его имения только семь миль, но судя по времени и по быстроте, с которой мы ехали, мы проехали миль двенадцать. Полковник сидел все время молча. Всякий раз, когда я смотрел в его сторону, я чувствовал на себе пристальный взгляд. Дороги в этой местности не особенно хороши, и нас страшно трясло. Я старался разглядеть места, по которым мы проезжали, но окна кареты были матовые, и только по временам я видел мелькающие огоньки. Я делал иногда замечания, чтобы хотя бы несколько рассеять однообразие поездки, но полковник отвечал только односложными словами, и я поневоле умолкал. Наконец нас перестало встряхивать, и мы поехали по ровной песчаной дороге. Карета остановилась. Полковник выпрыгнул из экипажа и быстро втащил меня в переднюю. Прямо из кареты мы очутились в коридоре, так что я не мог бросить даже мимолетного взгляда на фасад дома. Лишь только я переступил порог, дверь тяжело захлопнулась за мной, и я услышал слабый шум колес отъезжающего экипажа.

В доме было совершенно темно. Полковник стал искать спичек, бормоча что-то себе под нос. Внезапно в конце коридора распахнулась дверь и показалась золотистая полоса света. Полоса становилась все шире и шире. Появилась женщина. Она держала над головой лампу и, вытянув шею, посмотрела на нас. Я заметил, что она хороша собой, и при свете лампы разглядел, что платье на ней из дорогой материи. Она сказала несколько слов на иностранном языке вопросительным тоном. Когда мой спутник ответил односложно и угрюмо, она вздрогнула так, что лампа чуть не выпала у нее из рук. Полковник Старк подошел к ней, шепнул ей что-то на ухо, потом втолкнул ее обратно в комнату и подошел ко мне с лампой в руках.

– Будьте так добры, подождите здесь минуточку. – сказал он, отворяя другую дверь.

Это была маленькая, просто убранная комнатка. Посредине стоял круглый стол, на котором валялось несколько немецких книг. Полковник поставил лампу на фисгармонию у двери.

– Я не задержу вас, – проговорил он и исчез в темном коридоре.

Я заглянул в книги. Несмотря на мое плохое знание немецкого языка, я разобрал, что две из них научного содержания, остальные – стихотворения. Потом подошел к окну, надеясь разглядеть местность, но окно было закрыто тяжелыми дубовыми ставнями с крепкими засовами. В доме царило мертвое безмолвие, только из коридора доносилось громкое тиканье старинных часов. Смутное чувство беспокойства овладело мной. Что это за немцы? Что делают они в этой странной глухой местности? И где я? Я знал, что нахожусь приблизительно в десяти милях от Эйфорда, но не мог себе представить, лежит эта местность к северу, югу, востоку или западу от Эйфорда. Быть может, она вблизи Рединга или какого-нибудь другого города и вовсе не так уединена, как кажется мне. По царившей вокруг тишине стало ясно, что это какое-нибудь поместье. Я расхаживал по комнате, напевая себе под нос, чтоб ободрить себя, и чувствовал, что недаром получу пятьдесят фунтов.

Внезапно дверь в комнату бесшумно отворилась, и на пороге показалась женщина. Желтый свет моей лампы осветил темный коридор и упал на ее прекрасное, полное тревоги лицо. Я сразу заметил, что она дрожит от страха, и сердце у меня также похолодело. Она приложила палец к губам, чтобы я молчал, и шепнула на ломаном английском языке несколько слов, все время испуганно оглядываясь назад.

– Я бы ушла. – сказала она, видимо стараясь говорить спокойно. – Я бы ушла. Я бы не осталась здесь. Здесь нет для вас ничего хорошего.

– Но, сударыня, я еще не исполнил того, для чего приехал, и не могу уехать, не взглянув на машину.

– Не стоит ждать, – продолжала она. – Вы можете выйти в дверь, никто не помешает.

Я, улыбаясь, отрицательно покачал головой. Внезапно, отбросив всякую сдержанность, она подошла ко мне, сжимая руки.

– Ради Бога, – шепнула она, – уходите, пока еще не поздно!

Я упрям по природе, к тому же препятствия только возбуждают меня. Я подумал о пятидесяти фунтах вознаграждения, об утомительном путешествии, о предстоящей неприятной ночи. Неужели все это должно пропасть даром, и я сбегу, не исполнив взятого на себя дела и не получив вознаграждения? Быть может, эта женщина сумасшедшая. Ей удалось напугать меня, но я овладел собой, снова покачал головой и заявил, что намерен остаться тут. Она хотела еще что-то сказать, но в это время наверху хлопнула дверь и послышались шаги нескольких людей. Она прислушалась, всплеснула с отчаянием руками и исчезла так же внезапно и бесшумно, как и появилась.

В комнату вошел полковник Лисандр Старк и низенький толстый господин с седоватой бородой и двойным подбородком. Полковник представил мне его под именем мистера Фергюсона.

– Это мой секретарь и управляющий. – сказал Старк. – Между прочим, мне казалось, что я запер дверь, уходя из комнаты. Боюсь, не надуло ли вам?

– Напротив, – ответил я. – Я сам отпер дверь, потому что здесь слишком душно.

Он бросил на меня подозрительный взгляд.

– Может быть, нам лучше сейчас же приступить к делу, – сказал он. – Мы с мистером Фергюсоном покажем вам пресс.

– Нужно надеть шляпу?

– О, нет, он внутри дома!

– Как? Вы добываете глину внутри дома?

– Нет-нет. Мы только прессуем ее тут. Но это пустяки! Нам только нужно, чтобы вы осмотрели пресс и сказали, что в нем испортилось.

Мы пошли наверх. Впереди шел полковник с лампой, сзади толстый управляющий и я. Старый дом представлял из себя целый лабиринт коридоров, проходов, узких винтовых лестниц; всюду виднелись низкие дверцы, пороги которых были оббиты многими поколениями жильцов. Нигде не было видно ни мебели, ни ковров; штукатурка валилась со стен, на которых виднелись зеленые пятна от сырости. Я старался казаться спокойным, но не забывал предостережений молодой женщины, хотя и считал их излишними, и зорко наблюдал за моими спутниками. Фергюсон был угрюмый молчаливый человек, но из немногих сказанных им слов я убедился, что он мой соотечественник.

Полковник Старк остановился, наконец, перед одной из маленьких дверец и отпер ее. Он ввел меня в маленькую комнатку, в которой с трудом могло поместиться три человека зараз. Фергюсон остался в коридоре.

– Мы, собственно, находимся теперь под гидравлическим прессом, – сказал он, – и вышла бы пренеприятная штука, если бы кто-нибудь вздумал пустить его в ход. Потолок этой комнатки в сущности – поршень, опускающийся с силою нескольких тонн на металлический пол. Снаружи есть несколько боковых труб, которые принимают воду и разносят ее известным вам образом. Машина работает, но не так хорошо, как обыкновенно. Может быть, вы потрудитесь осмотреть ее и показать, что надо исправить?

Я взял у него лампу и тщательно осмотрел пресс. Он был очень велик и рассчитан на громадное давление. Я нажал рычаги и по шипящему звуку сразу сообразил, что в одном из боковых цилиндров образовалась течь. При дальнейшем исследовании оказалось, что одна из резиновых полос, обхватывавших верхний конец поршня, соскочила с места.

Это и было причиной ослабления деятельности пресса, и я объяснил все это полковнику и Фергюсону. Они внимательно выслушали мои замечания и сделали несколько практических вопросов насчет того, как исправлять впредь подобного рода повреждения. Затем я вернулся из коридора в комнатку, где был пресс, и еще раз внимательно осмотрел его, чтоб удовлетворить свое любопытство. Одного взгляда было достаточно, чтоб убедиться, что вся история с глиной – явный вымысел; глупо было предполагать, чтобы такой огромный пресс был устроен для этого дела. Стены комнатки были деревянные, но пол железный и, как мне показалось, покрыт каким-то металлическим нагаром. Я нагнулся, чтобы пощупать его, как вдруг услышал подавленное восклицание на немецком языке и увидел, что полковник смотрит на меня.

– Что вы там делаете? – спросил он.

Сознание, что меня обманули, вывело меня из себя.

– Любуюсь на вашу глину и думаю, что мог бы дать вам лучшие советы, если бы знал истинное назначение этой машины, – ответил я и тотчас же раскаялся в этих словах.

Лицо полковника приняло жестокое выражение, и в глазах его мелькнул зловещий огонек.

– Отлично, – проговорил он, – вы ознакомитесь вполне с этим прессом.

Он отошел назад, захлопнул дверцу и поворотил ключ в замке. Я бросился вперед и схватился за ручку, но все мои усилия были напрасны – дверь не отворялась.

– Эй, полковник! – крикнул я. – Эй! Выпустите меня!

Внезапно в окружавшем меня безмолвии я услышал звук, от которого у меня замерло сердце. То стучали рычаги, и шипел цилиндр, в котором появилась течь. Полковник пустил в ход пресс!.. Лампа стояла на том же месте, где я поставил ее, осматривая машину. При свете ее я увидел, что черный потолок спускается на меня медленно, но, как я отлично знал, с такой силой, что через минуту от меня должна была остаться только бесформенная масса. Я с криком набросился на дверь, царапал ногтями замок, умолял полковника выпустить меня, но безжалостный шум рычагов заглушал мои крики. Потолок был уже на расстоянии двух футов от моей головы, так что я мог дотронуться рукой до его жесткой поверхности. В голове у меня мелькнула мысль, что смерть может быть более болезненна или менее, смотря по положению моего тела в тот момент, когда надвинется поршень. Если я лягу лицом вниз – поршень опустится мне на спину. Я вздрогнул при одной мысли об этом. Может быть, лучше лечь навзничь? Но хватит ли у меня силы лежать и смотреть, как будет опускаться эта страшная черная масса? Я уже не мог стоять прямо, когда вдруг заметил нечто, и луч надежды вспыхнул у меня в сердце.

Я уже говорил, что пол и потолок комнаты были железные, а стены – деревянные. Бросив поспешный взгляд вокруг, я увидел узенькую полоску желтого света между двумя досками. Полоска становилась все шире и шире по мере того, как отодвигалась маленькая доска. Одно мгновение я не верил, что передо мной дверь, в которую я могу спастись. В следующее мгновение я бросился к ней и упал на пол по ту сторону, почти в бессознательном состоянии. Дверь закрылась за мной, и через несколько секунд треск раздавленной лампы и звук металла доказали, какой опасности я избег…

Я очнулся оттого, что кто-то сильно дергал меня за рукав, и увидел, что лежу на каменном полу узкого коридора. Надо мной наклонилась какая-то женщина. Левой рукой она трясла меня за рукав, а в правой у нее была свеча. Я разглядел, что это та же добрая женщина, советом которой я так глупо пренебрег.

Но теперь я не повторил своей ошибки. Шатаясь, я поднялся с полу и побежал за ней по винтовой лестнице, которая вела в широкий коридор. В это мгновение мы услышали чьи-то поспешные шаги и два голоса, перекликавшиеся между собой. Моя спутница остановилась и в отчаянии оглянулась кругом, потом растворила дверь в спальню. Луна ярко светила в окно комнаты.

– Это единственный шанс на спасение, – проговорила она. – Тут высоко, но, может быть, вам удастся прыгнуть благополучно.

При последних словах в конце коридора показался свет, и я увидел тощую фигуру полковника Старка. Он бежал с фонарем в одной руке и с каким-то орудием вроде большого ножа, какой бывает у мясников, в другой. Я поспешно подбежал к окну, открыл его и взглянул вниз. Как красив был сад при лунном сиянии! Как спокойно все вокруг! До земли было не более тридцати футов. Я взлез на подоконник, но не решался прыгнуть: мне хотелось знать, что произойдет между моей спасительницей и преследовавшим меня негодяем. Если бы он осмелился сделать ей что-либо, я готов был рисковать своей жизнью, чтобы спасти ее. Я едва успел подумать это, как он уже оттолкнул ее от двери и вбежал в комнату. Она схватила его руками, стараясь удержать.

– Фриц! Фриц! – кричала она по-английски. – Помните, что вы обещали мне в последний раз. Вы говорили, что это никогда не повторится. Он будет молчать! О, он будет молчать!

– Вы с ума сошли, Эльза! – крикнул он, стараясь вырваться от нее. – Вы погубите нас. Он слишком много видел. Пустите меня!

Он отбросил ее в сторону и, подбежав к окну, замахнулся на меня своим большим ножом. Я уже спустился с подоконника и, держась за него рукою, висел в воздухе, когда он ударил меня. Я почувствовал глухую боль, отпустил руку и упал в сад.

Я не ушибся при падении, а потому сейчас же вскочил на ноги и бросился изо всех сил бежать между кустарниками, так как отлично понимал, что еще не вышел из сферы опасности. Внезапно я почувствовал страшную слабость, взглянул на руку, которая сильно болела, и только тут заметил, что у меня отрублен большой палец, и кровь струится из раны. Я попробовал обвязать руку платком, но в ушах у меня зашумело, и я упал без сознания среди кустов роз.

Не знаю, сколько времени я пробыл в этом состоянии. Должно быть, долго, потому что, когда я очнулся, луна уже зашла, наступило светлое утро. Платье у меня было все пропитано росою, а рукав сюртука залит кровью. Боль в пальце напомнила мне о том, что произошло, и я вскочил на ноги, чувствуя себя не в безопасности от преследования. Но, к великому моему удивлению, когда я оглянулся вокруг, я не увидел ни дома, ни сада. Я лежал у изгороди, вблизи железной дороги. Немного дальше виднелось большое здание. Когда я подошел к нему, оно оказалось той самой станцией, на которую я приехал накануне. Если бы не ужасная рана, все это могло бы показаться мне каким-то страшным сном.

Я пошел на станцию и спросил, когда отходит утренний поезд. Мне сказали, что поезд в Рединг отходит через час. Дежурил тот же сторож, которого я видел накануне. Я спросил его, знает ли он полковника Лисандра Старка. Он никогда не слышал этой фамилии. Видел ли он вчера поджидавшую меня карету? Нет, не видел. Есть ли вблизи полицейский пост? Да, в трех милях.

Я чувствовал себя слишком слабым и больным, чтобы идти так далеко, и потому решил подождать, пока приеду в Лондон, и там уже обратиться в полицию. Я приехал немного позже шести часов и, прежде всего, зашел к доктору; он перевязал рану и был так добр, что привез меня сюда. Я отдаю мое дело в ваши руки и исполню все, что вы посоветуете.

По окончании этого необыкновенного рассказа мы несколько времени сидели молча. Потом Шерлок Холмс снял с полки одну из громадных книг, в которых он собирал газетные вырезки.

– Вот объявление, интересное для вас, – сказал он. – Около года тому назад оно появилось во всех газетах. Прислушайтесь: исчез 9-го числа текущего месяца мистер Джереми Хэйлинг, 26 лет, инженер-механик по гидравлике. Из дома вышел в 10 часов вечера и с тех пор не возвращался. Одет был… и т. д., и т. д. А! Вероятно, это было в тот последний раз, когда полковнику нужно было починить пресс.