Текст книги "Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1"

Лестрейд взглянул на него с изумлением.

– Я разобрал первые строки, затем несколько посередине второй страницы и еще пару строк в конце. Они написаны четко, – сказал он. – Но посередине почерк очень неразборчивый, и есть три места, которые я вообще не в состоянии разобрать.

– Как вы объясняете это?

– А вы?

– Это написано в поезде; четкий почерк соответствует остановкам, а очень неразборчивый – во время движения поезда, особенно на стрелках. Эксперт-специалист сразу сделал бы заключение, что документ написан на пригородной линии, так как именно на подъезде к городу поезд особенно часто переходит с одного пути на другой. Если допустить, что завещание писалось на протяжении всего пути, значит, это был экспресс, имевший одну только остановку между Норвудом и конечным пунктом назначения в Лондоне.

Лестрейд засмеялся.

– Я не успеваю за вами, когда вы начинаете развивать свои теории, мистер Холмс, – сказал он. – Как это отразилось на нашем деле?

– Это подтверждает заявление молодого человека о завещании в том отношении, что оно было написано Джонасом Олдейкром во время его вчерашней поездки. Не правда ли, странно, что человек составляет столь важный документ в такой несоответствующей обстановке? Я начинаю думать, что он не придавал ему большого практического значения. Так можно было поступить, составляя завещание, которое не предполагалось выполнить.

– Он вместе с тем подписал свой смертный приговор, – сказал Лестрейд.

– Вы так думаете?

– А вы нет?

– Может быть; но пока этот вопрос для меня еще неясен.

– Неясен? Если уж это неясно, что же после того ясно! Молодой человек неожиданно узнаёт, что в случае смерти некоего старика он получает состояние. Что он делает? Никому не говорит ни слова и устраивает так, чтобы под каким-нибудь предлогом зайти к своему клиенту вечером, ждет, пока единственная служанка засыпает, и затем убивает старика в его спальне, сжигает его тело на лесном складе, а сам отправляется в ближайшую гостиницу. Следы крови в комнате и на палке очень незначительные. Весьма вероятно, он посчитал, будто все обошлось без кровопролития, и решил, что если сожжет труп, то скроет следы преступления. Это все абсолютно очевидно!

– Мне, кажется, чересчур очевидно, – возразил Холмс. – Среди ваших многочисленных достоинств отсутствует одно – воображение. Если бы вы могли на минуту представить себя на месте этого молодого человека, то разве избрали бы для совершения убийства ночь того самого дня, когда узнали о завещании? Не показалась ли бы вам опасной подобная последовательность этих двух событий? Кроме того, решились бы вы на исполнение своего замысла, зная, что о вашем присутствии в доме будет известно прислуге? И наконец, стали бы вы так стараться скрыть тело, оставив в то же время собственную палку, свидетельствующую, что преступление совершено вами? Согласитесь, Лестрейд, что все это весьма неправдоподобно.

– Что касается палки, мистер Холмс, то вы знаете, что преступник часто в спешке делает такие ошибки, которых в обычной ситуации любой человек мог бы избежать. Очень может быть, что он попросту побоялся вернуться в комнату. Найдите другую версию, которая соответствовала бы имеющимся фактам.

– Не трудно составить их целую дюжину, – ответил Холмс. – Вот вам, например, вполне возможный вариант: старик показывает документы, имеющие явную ценность. Бродяга, проходя мимо, видит это через окно, штора которого только на половину спущена. Адвокат уходит, входит бродяга, хватает палку, которую заметил уже раньше, убивает Олдейкра, поджигает труп и скрывается.

– Зачем бродяге сжигать тело?

– А зачем это было делать Мак-Фарлейну?

– Чтобы скрыть улики.

– Может быть, бродяга хотел скрыть, что вообще было совершено убийство.

– А почему бродяга не взял ничего?

– Потому что бумаги оказались таковы, что ими невозможно было воспользоваться.

Лестрейд покачал головой, хотя мне показалось, что самоуверенности у него поубавилось.

– Хорошо, мистер Шерлок Холмс, отыскивайте себе бродягу, а мы пока придержим нашего молодчика. Будущее покажет, кто прав. Заметьте только одно: насколько нам известно, ни одна из бумаг не пропала, а арестованный – единственный человек, у которого не было причины уносить их, так как он наследник, и они, в любом случае, должны были достаться ему.

Это замечание было воспринято моим другом достаточно серьезно.

– Я не стану отрицать, что некоторые факты подтверждают вашу версию, – сказал он. – Только хочу заметить, что могут существовать и другие. Будущее покажет, как вы говорите. До свидания! Я думаю, что в течение дня еще загляну в Норвуд, чтобы узнать, как продвигается дело.

Когда полицейский ушел, мой друг стал собираться на дневную работу с видом человека, у которого есть определенный план.

– Как я уже сказал вам, Ватсон, первой целью моей поездки будет Блэкхит, где живут родители Мак-Фарлейна.

– Почему не Норвуд?

– Потому что в этом деле два странных события последовали одно за другим. Полиция делает ошибку, сконцентрировав свое внимание на втором из них, потому что это – преступление. Для меня же очевидно: чтобы подойти ко второму происшествию, необходимо разобраться с первым – с любопытным завещанием, сделанным в пользу человека, который совершенно не ожидал ничего подобного. Тогда это нам даст ключ к раскрытию преступления. Я думаю, вы, мой друг, вряд ли сможете сегодня помочь мне. Опасности не предвидится никакой, иначе я бы обязательно взял вас с собой. Надеюсь, вечером я смогу сообщить, что мне удалось что-нибудь сделать для несчастного молодого человека, доверившего мне свою судьбу.

Было уже поздно, когда мой друг вернулся, и по его измученному и расстроенному виду я понял, что его надежды не сбылись. Целый час он играл на скрипке, пытаясь успокоиться. Наконец он отложил инструмент и подробно рассказал о своих неудачах.

– Все идет скверно, так скверно, как только возможно, дорогой Ватсон. Я не показал вида Лестрейду, но, право, мне кажется, что в этот раз он напал на настоящий след, а мы идем по ложному. Меня мое чутье ведет в одну сторону, а факты указывают в другую, и я очень боюсь, что интеллект присяжных еще не достиг того уровня, чтобы отдать предпочтение моим предположениям перед фактами Лестрейда.

– Вы были в Блэкхите?

– Да, был и очень скоро убедился, что покойный Олдейкр был порядочная скотина. Отца Мак-Фарлейна не было дома – он отправился разыскивать сына. Дома оказалась мать – маленькая, кругленькая голубоглазая особа, вся взбудораженная от страха и негодования. Она, конечно, даже не допускала предположения о виновности сына. Судьба же Олдейкра не вызвала с ее стороны ни удивления, ни сожаления. Напротив, она говорила о нем с такою горечью, что бессознательно поддерживала подозрения полиции. Потому что если бы сын слышал ее отзывы о покойном, они вполне могли подтолкнуть его к насилию. «Он больше походил на злобную, хитрую обезьяну, чем на человека, – говорила она, – и всегда был таким, еще с молодости». – «Вы знали его в то время?» – спросил я. «Да, знала хорошо; он даже сватался за меня. Слава богу, у меня хватило благоразумия отвернуться от него и выйти за человека более порядочного и доброго, хотя менее состоятельного. Я была его невестой, когда однажды услыхала, как он впустил кошку в птичник; его жестокость так поразила меня, что я не захотела больше и слышать о нем». Она порылась в письменном столе и вынула женский портрет, страшно обезображенный и изрезанный ножом. «Это мой собственный портрет, – сказала она. – Он прислал мне его в день моей свадьбы вместе со своим проклятием».

«Но теперь он, видимо, простил вас, оставив все свое состояние вашему сыну», – возразил я. «Ни мне, ни сыну моему не надо ничего от Джонаса Олдейкра, живого или мертвого! – категорически отрезала она. – На небе есть Бог, мистер Холмс, тот самый Бог, который наказал этого злого человека, и докажет, когда наступит время, что сын мой не повинен в его крови». Я пробовал подойти к вопросу с разных точек зрения и не мог добиться ничего, что подтвердило бы наше предположение; наоборот, многое говорило против него. Наконец я смирился и отправился в Норвуд. Усадьба Дип-Дин-хаус – это большая кирпичная вилла в новом стиле, стоящая в глубине двора, который обсажен лавровыми деревьями. Направо, в некотором удалении от дороги, находился лесной склад, где произошел пожар. Вот наскоро набросанный план в моей записной книжке. Окно налево – из спальни Олдейкра. Как видите, в него можно заглянуть с дороги. Это единственное утешительное обстоятельство, добытое мною сегодня. Лестрейда там не было, всем управлял его первый помощник, старший констебль. Они сделали перед этим драгоценную находку. Разгребая все утро золу от сгоревшего штабеля леса, они вместе с обуглившимися костями нашли несколько почерневших круглых металлических бляшек. Я внимательно осмотрел их и убедился, что то были пуговицы от панталон. Я даже увидал на одной клеймо: «Хаймс» – фамилия портного Олдейкра. Потом я самым тщательным образом осмотрел площадку, стараясь найти следы, но при нынешней засухе земля тверда как железо. Ничего нельзя было рассмотреть, кроме того, что через живую изгородь, отделявшую склад, – как раз напротив сгоревшего штабеля – протащили какое-то тело или узел. Все это, разумеется, подтверждает предположения полиции. Я целый час ползал по площадке под палящим августовским солнцем, но ни на йоту не приблизился к разгадке.

Холмс на мгновение замолчал, словно заново переживая неудачу, затем продолжил:

– После этого я прошел в спальню и осмотрел ее тоже. Следы крови были очень незначительны, в виде небольших пятен, но без сомнения свежие. Палку унесли, но и на ней следы были слабые. Принадлежность палки нашему клиенту несомненна, он и сам признает это. На ковре удалось найти следы двух человек, но не трех, что опять оборачивается против нас. Полиция находила все больше и больше улик, а мы топтались на месте. И все-таки небольшой луч надежды блеснул для меня. Я рассматривал бумаги, хранившиеся в шкафу, большинство из которых осталось на столе. Бумаги находились в запечатанных пакетах, некоторые из них были вскрыты полицией. Насколько я мог судить, они не представляли большой ценности, и чековая книжка тоже не указывала на особенно блестящее положение дел Олдейкра. Но мне показалось, что не все бумаги налицо. Были ссылки на некоторые акты – может быть, наиболее ценные, – которых я не мог найти. Это, конечно, могло бы опровергнуть доводы Лестрейда, если бы нам удалось доказать их исчезновение. Кто стал бы красть вещь, зная, что скоро унаследует ее? Наконец, осмотрев все пакеты и не найдя каких-либо следов, я попытал счастья с экономкой. Миссис Лексингтон – маленькая, смуглая, молчаливая особа с недоверчивыми, искоса смотрящими глазами. Я уверен, что она могла бы сказать нам кое-что, если бы захотела. Но из нее почти ничего не удалось вытянуть. Она подтвердила, что впустила мистера Мак-Ферлейна в половине десятого, добавив, что «лучше бы ее руке отсохнуть, прежде чем сделать это». В половине одиннадцатого она ушла спать. Ее комната находилась на противоположном конце дома, и она ничего не слышала. Мак-Ферлейн оставил свою шляпу и трость, насколько помнит экономка, в передней. Позже ее разбудили крики «Пожар! Пожар!». Ее бедного дорогого хозяина, наверное, убили… Были ли у него враги? Конечно, у каждого человека они есть, но мистер Олдейкр держался совершенно особняком, встречаясь с людьми только по делам. Она видела пуговицы и признала, что они от костюма, который был на нем в последнюю ночь. Лес на складе был очень сух, так как за целый месяц не выпало ни капли дождя. Доски горели как порох, и к тому времени, как все прибежали, весь штабель был объят пламенем. И она, и пожарные чувствовали запах горелого мяса. О бумагах и делах мистера Олдейкра она ничего не знала.

– Вот вам отчет о моей неудаче, дорогой Ватсон. А все-таки, все-таки… – Он сжал свои нервные руки и продолжал с глубокой убежденностью: – Я знаю, что все не так. Я чувствую это в глубине души. Есть что-то, что не обнаружено, и экономке это известно. В ее глазах есть какая-то коварная подозрительность и угрюмость, которые характерны для людей с нечистой совестью. Но что толку говорить теперь об этом, Ватсон? Боюсь только, что если нам не поможет какая-нибудь счастливая случайность, дело об исчезновении норвудского подрядчика не займет место в хронике наших успехов, которую, как я предвижу, мы рано или поздно преподнесем терпеливой публике.

– Я уверен, что подозреваемый должен произвести хорошее впечатление на присяжных, – сказал я.

– Этому предположению опасно доверять, дорогой Ватсон. Помните вы жестокого убийцу Берта Стивенса, рассчитывавшего на нашу защиту в восемьдесят седьмом году? Можно ли было представить себе более мягкого и безгрешного молодого человека?

– И то правда!

– Если нам не удастся предоставить другой версии, наш клиент пропал. Практически все улики против него, и дальнейшее следствие еще больше усложняет его положение. Кстати, относительно этих бумаг есть один небольшой пункт, который может служить отправной точкой для нашего расследования. Просматривая чековую книжку, я увидел, что Олдейкр в течение последнего года выплатил довольно крупную сумму мистеру Корнелиусу. Признаюсь, мне было бы интересно узнать, кто такой этот Корнелиус, с которым неработающий подрядчик мог заключить столь крупные сделки? Возможно, что и он причастен к делу! Корнелиус может быть ростовщиком, но мы не нашли никаких бумаг, которые подтвердили бы сей факт. Мне придется навести справки в банке об этом джентльмене. Но все же я боюсь, мой милый, что дело кончится для нас неудачей! Лестрейд добьется того, что нашего клиента повесят, и Скотланд-Ярд, конечно же, будет торжествовать.

Не знаю, сколько спал Шерлок Холмс в эту ночь, но, когда я сошел вниз к завтраку, я нашел его бледным и измученным бессонницей, о чем свидетельствовали темные круги под глазами. Ковер был усеян папиросными окурками и ворохом утренних газет.

– Что вы думаете об этом, Ватсон? – спросил он, пододвигая мне телеграмму, лежавшую на столе.

Я прочел:

«Новые важные улики. Виновность Мак-Ферлейна окончательно установлена. Советую отказаться от дальнейшего участия в деле. Лестрейд».

– Дело принимает серьезный оборот, – заметил я.

– Лестрейд, как петух, возвещает о своей победе громким криком, – ответил Холмс с горькой усмешкой. – Но, может быть, еще рано бросать дело. Во всяком случае, «важные улики» могут быть о двух концах и вполне способны привести к результатам, совершенно противоположным тем, какие ожидает Лестрейд. Позавтракайте, Ватсон, а потом мы отправимся вместе и посмотрим, что можно будет сделать. Я чувствую, что ваша поддержка будет сегодня мне нужна.

Мой друг не стал завтракать: одной из его особенностей было отказываться от еды в минуты нервного напряжения. И мне случалось видеть, как он, рассчитывая на свои крепкие силы, падал с ног от истощения. «В настоящую минуту я не могу тратить энергию и нервную силу на пищеварение», – отвечал он на мои медицинские увещевания. Поэтому я не удивился, видя, что он не прикоснулся к завтраку перед поездкой в Норвуд.

Толпа зевак все еще окружала жилище подрядчика, представлявшее из себя, как описал его Холмс, пригородную усадьбу. На дворе нас встретил Лестрейд, сияя победой и выражая торжество в каждом жесте.

– Ну что, мистер Холмс, доказали вы нам нашу неправоту? Нашли своего бродягу? – с улыбкой поинтересовался он.

– Я еще не пришел к окончательному заключению, – отвечал мой товарищ.

– А вот мы вчера пришли к такому заключению, и сегодня оно еще раз подтвердилось. Вам придется признать, что на этот раз мы несколько опередили вас, мистер Холмс.

– Действительно, судя по вашему тону, случилось что-то необычайное, – сказал Холмс.

Лестрейд громко захохотал.

– Вы, как и мы, грешные, не любите проигрывать, – сказал он. – Но ведь не может же человек быть всегда прав. Не правда ли, мистер Ватсон? Пожалуйте сюда, господа, надеюсь, что я раз и навсегда докажу вам, что преступление совершено Гектором Мак-Фарлейном.

Он провел нас коридором в темную переднюю.

– Сюда, вероятно, заходил Мак-Фарлейн за шляпой после совершения преступления, – сказал он. – Взгляните.

Театральным жестом он неожиданно зажег спичку, и мы увидели кровяное пятно на выбеленной стенке. Когда же он поднес спичку поближе, я увидел, что это было не просто пятно, а отпечаток пальца.

– Взгляните сюда через ваше увеличительное стекло, мистер Холмс.

– Смотрю.

– Известно ли вам, что никогда отпечатки двух больших пальцев не бывают одинаковы?

– Я слышал об этом.

– Вот, не угодно ли сравнить этот след с отпечатком на воске, сделанным большим пальцем Мак-Фарлейна сегодня утром по моему приказанию.

Он поднес восковой отпечаток к кровяному пятну, и не было надобности прибегать к увеличительному стеклу, чтобы убедиться, что оба отпечатка, несомненно, сделаны одним пальцем. Для нас стало очевидно, что наш несчастный клиент погиб.

– Это окончательная улика, – сказал Лестрейд.

– Да, окончательная, – невольно вырвалось у меня.

– Окончательная, – повторил и Холмс.

Что-то в его тоне поразило мой слух. Я обернулся и взглянул на него. В лице его произошла резкая перемена. Оно все дрожало от сдерживаемого смеха, а глаза его сверкали. Мне показалось, что он делает отчаянные усилия, чтобы сдержать приступ хохота.

– Бог ты мой! – проговорил он, наконец. – Кто бы мог это подумать! И как обманчива бывает наружность! Какой милый молодой человек с виду! Наука нам – не доверяться впредь первому впечатлению, не правда ли, Лестрейд?

– Да, некоторые из нас иногда склонны к излишней самонадеянности, мистер Холмс, – сказал Лестрейд.

Нахальство этого молодого человека переходило всякие пределы, но мы не могли ему ничем возразить.

– Какое счастливое обстоятельство, что молодой человек коснулся пальцем стены, снимая с вешалки шляпу! Какое естественное движение, как подумаешь!

Холмс внешне был спокоен, но все тело его дрожало от сдерживаемого волнения.

– А кто сделал это замечательное открытие, Лестрейд?

– Экономка, миссис Лексингтон, обратила на пятно внимание констебля, дежурившего ночью.

– Где находился констебль?

– Он дежурил в спальне, где было совершено убийство, наблюдая, чтобы никто ничего не тронул.

– Почему же полиция не заметила этого пятна вчера?

– У нас не было особых причин тщательно осматривать переднюю. Да и место, как видите, не сразу бросается в глаза.

– Да, конечно. Я думаю, нет сомнения, что пятно было здесь уже вчера.

Лестрейд взглянул на Холмса, как на ненормального. Признаюсь, я сам был удивлен как этим нелепым вопросом, так и самим неожиданно веселым видом моего друга.

– Или вы думаете, что Мак-Фарлейн ночью выходил из тюрьмы, чтобы прибавить еще одну улику против себя, – сказал Лестрейд. – Ни один эксперт в мире не станет сомневаться, что это отпечаток большого пальца Мак-Фарлейна.

– Да, в этом нет сомнения.

– Этого достаточно, – сказал Лестрейд. – Я практик, мистер Холмс, и, получив несомненное доказательство, тотчас же делаю выводы. Если вам что-то понадобится, вы найдете меня в гостиной, где я буду писать свой отчет.

Холмс уже овладел собой, хотя в глазах у него по-прежнему вспыхивали веселые искорки.

– Не правда ли, очень грустная дополнительная подробность, – заметил, обращаясь ко мне, Холмс. – А между тем, именно из нее я извлекаю некоторую надежду для нашего клиента.

– Я очень рад слышать это, – высказал я от всего сердца. – Я боялся, что для него все кончено.

– Такой вывод был бы преждевременным, дорогой Ватсон. Дело в том, что в улике, которой наш приятель приписывает такую важность, есть одно весьма слабое место.

– Неужели! Что же именно?

– Я точно знаю, что отпечатка на стене вчера не было. А теперь, Ватсон, пройдемтесь немного по солнышку.

Несколько сбитый с толку, но в тоже время с некоторой надеждой, я последовал за моим другом на прогулку по саду. Холмс обошел дом, внимательно осматривая его со всех сторон. Затем он направился внутрь и обошел все здание с подвала до чердака. Большинство комнат не были меблированы; тем не менее, Холмс тщательно осмотрел их. Наконец, в коридоре, в который выходили двери трех незанятых спален, на него вновь напал приступ веселья.

– Действительно, в этом деле есть совершенно особенные обстоятельства, – сказал он. – Мне кажется, пора приоткрыть нашу тайну приятелю Лестрейду. Он немного позабавился на наш счет, и мы вправе ответить ему тем же, если мое решение задачи верно. Да-да, мне кажется, я придумал, с какой стороны следует подойти к ней.

Инспектор сыскной полиции все еще писал в гостиной, когда Холмс прервал его.

– Вы, кажется, пишете отчет по этому делу? – спросил он.

– Да.

– Вы не думаете, что это несколько преждевременно? Как хотите, но, по-моему, добытых вами доказательств недостаточно.

Лестрейд слишком хорошо знал моего друга, чтобы оставить его слова без внимания. Он отложил перо и с любопытством взглянул на Холмса.

– Что вы хотите этим сказать?

– Есть один важный свидетель, которого вы еще не видели.

– Вы можете представить его нам?

– Думаю, что могу.

– Тогда, пожалуйста, приведите его.

– Постараюсь. Сколько констеблей у вас.

– Здесь трое.

– Прекрасно! – заявил Холмс. – Позвольте узнать, крупный это народ, с сильными голосами?

– Думаю, что да, хотя решительно не понимаю, причем тут их голоса.

– Может быть, я скоро объясню вам это вместе с некоторыми другими вещами, – ответил Холмс. – Будьте любезны позвать ваших людей, – и я попробую.

Через пять минут трое полисменов собрались в передней.

– В сарае вы найдете много соломы, – сказал Холмс. – Попрошу вас принести сюда две охапки. Надеюсь, что это окажет мне большую помощь в вызове моего свидетеля… Очень вам благодарен. Ватсон, есть у вас спички? Теперь, мистер Лестрейд, я попрошу вас пройти со мной наверх.

Как я уже сказал, там был широкий коридор, в который выходили двери трех пустых спален. Сюда-то и привел всех Шерлок Холмс. Констебли шли, посмеиваясь, а Лестрейд смотрел на моего друга с изумлением, ожиданием и насмешкой. Холмс стоял перед нами с видом чародея, собирающегося показать фокус.

– Не потрудитесь ли вы приказать одному из ваших констеблей принести два ведра воды? Положите солому здесь на пол, посередине. Теперь, мне кажется, у нас все готово.

Лицо Лестрейда начало краснеть от возмущения.

– Вы смеетесь над нами, мистер Шерлок Холмс, – заговорил он, – Если вам известно что-нибудь, то вы могли бы сообщить нам это без своего шутовства.

– Заверяю вас, любезнейший Лестрейд, что у меня есть основательная причина для всего того, что я делаю. Вы, может быть, помните, что подняли меня на смех несколько часов тому назад, когда удача, казалось, была на вашей стороне; так что не сердитесь теперь за некоторую театральность моих действий. Ватсон, отворите, пожалуйста, окно и подожгите солому.

Я исполнил его желание. Открытое окно создавало сквозняк, поэтому солома быстро вспыхнула и затрещала, а по коридору поползли клубы белесого дыма.

– Теперь постараемся вызвать свидетеля к вам, Лестрейд. Прошу вас всех, крикните: «Горим!» Ну, раз, два, три…

– Горим! – во все горло закричали мы все.

– Благодарю. Побеспокою вас еще раз.

– Горим!

– Теперь в последний раз! Только все вместе!

– Горим! Пожар!

Я думаю, крик разнесся по всему Норвуду. Едва он смолк, как произошла поразительная вещь. В дальнем конце коридора, в стене, казавшейся вполне сплошной, вдруг отворилась дверь, и из нее выскочил, как кролик из своей норы, маленький морщинистый человечек.

– Великолепно! – произнес Холмс. – Ватсон, вылейте ведро воды на солому. Хорошо. Лестрейд, позвольте представить вам главного, не фигурировавшего до сих пор свидетеля, мистера Джонаса Олдейкра.

Инспектор смотрел на старика в полнейшем изумлении. Тот, в свою очередь, щурился от яркого света в коридоре, переводя взгляд то на нас, то на потухавший огонь. У него было отвратительное лицо: хитрое, злое, порочное, с коварными светло-серыми глазами под белыми ресницами.

– Что все это значит?! – наконец спросил Лестрейд громовым голосом. – Где вы были все это время?

Олдейкр вымученно захихикал, отступая под возмущенным взглядом полицейского.

– Я никому не навредил.

– Не навредили? Из-за вас чуть не повесили ни в чем не повинного человека. Если бы не этот джентльмен, я уверен, вам это удалось бы.

Негодяй завизжал:

– Я только пошутил!

– Пошутили? Зато мы не собираемся с вами шутить. Возьмите его и держите в гостиной, пока я не приду… Мистер Холмс, – продолжил он, когда старика увели, – я не мог говорить в присутствии констеблей, но при мистере Ватсоне могу сказать, что это – самое блестящее ваше расследование. Хотя для меня до сих пор тайна, как вам это удалось. Вы спасли жизнь невинному человеку и предотвратили большой скандал, который подорвал бы мою репутацию в Скотланд-Ярде.

Холмс улыбнулся и потрепал Лестрейда по плечу.

– Теперь ваша репутация не только не пострадает, напротив, поднимется на новую высоту. Сделайте несколько изменений в отчете, который вы только что составляли, и они увидят, как трудно сбить с верного пути инспектора Лестрейда.

– Вы не желаете, чтобы ваше имя фигурировало?

– Не имею ни малейшего желания. Само дело служит наградой. Может быть, меня оценят со временем, если я разрешу своему усердному историку опубликовать свои записки. Так, Ватсон?.. А теперь посмотрим, где пряталась эта крыса?

В шести футах от конца коридора находилась оштукатуренная перегородка с искусно скрытой в ней дверью. Помещение за ней освещалось узкими окошечками, расположенными под водосточной трубой. В комнате было немного мебели, запас хлеба и воды, вместе с несколькими книгами и бумагами.

– Вот что значит быть строителем, – заметил Холмс, когда мы вышли. – Он устроил себе потайное убежище, не прибегая к чужой помощи, за исключением, конечно, этой драгоценной экономки, которую я бы на вашем месте, Лестрейд, не теряя времени, присоединил к ее хозяину.

– Я последую вашему совету. Но как вы узнали о существовании этого помещения, мистер Холмс!

– Я был уверен, что этот господин скрывается в доме. Проходя коридором, я заметил, что он на шесть футов короче соответствующего ему нижнего коридора, и мне стало ясно, где Олдейкр. Я был уверен, что он не выдержит, услышав крики «Пожар!». Мы, конечно, могли бы войти к нему и арестовать его, но мне хотелось немного позабавиться, заставить его обнаружить себя. Кроме того, мне и вас хотелось слегка мистифицировать в отместку за вашу утреннюю иронию.

– Ну что же, мы теперь поквитались с вами, мистер Холмс. Но как вы вообще узнали, что он в доме?

– По отпечатку пальца, Лестрейд. Вы сказали, что это была решающая улика. И я согласен с вами, хотя она была решающая в прямо противоположном смысле. Я знал, что этого пятна накануне не было на стене. Для меня, как вы, может быть, заметили, любые мелочи всегда имеют большое значение. Я осматривал переднюю и видел, что стена была чиста. Стало быть, пятно появилось ночью.

– Каким образом?

– Очень просто. Когда пакеты запечатывались, Олдейкр мог подсунуть Мак-Фарлейну конверты так, чтобы тот прижал мягкий сургуч на одном из них пальцем. Это было сделано настолько быстро и естественно, что, вероятно, сам молодой человек позабыл об этом. А может быть, это была чистая случайность, и сам Олдейкр не рассчитывал воспользоваться отпечатком. Но когда он раздумывал обо всем случившемся в своей норе, ему вдруг пришло в голову, какой великолепной уликой может стать против Мак-Фарлейна этот след его пальца. Для него ничего не стоило снять восковой оттиск с печати, смочить его каплей крови, добытой от булавочного укола, и сделать отпечаток на стене самому или поручив это экономке. Готов побиться об заклад, что, рассматривая запечатанные пакеты, которые старик унес с собой в комнату, вы найдете один с отпечатком большого пальца.

– Удивительно! Изумительно! – воскликнул Лестрейд. – Когда вы объясняете – все становится абсолютно ясным. Но в чем причина всего этого обмана, мистер Холмс?

Меня очень забавлял переход полицейского от его прежней высокомерной манеры к тону любознательного ученика, почтительно и робко задающего вопросы учителю.

– Это особенно трудно объяснить. Джентльмен, ожидающий нас внизу, – скрытная, злобная, мстительная натура. Вам известно, что мать Мак-Фарлейна отказалась выйти за него замуж? Ах, вы не знаете этого? Я ведь говорил вам, что прежде надо побывать в Блэкхите, а потом уже отправляться в Норвуд. Это оскорбление, на его взгляд, глубоко засело в его коварном, злопамятном уме. Всю свою жизнь он жаждал мести, но не находил случая осуществить ее. В последние годы ему не везло – думаю, что он занялся темными спекуляциями – и ему грозило разорение. Он решился обмануть своих кредиторов и для этого стал выдавать крупные чеки некоему мистеру Корнелиусу, то есть, как я полагаю, самому себе. Я еще не проследил эти чеки, но не сомневаюсь, что они выдавались на какой-нибудь провинциальный город, где время от времени появлялся двойник Олдейкра. Он намеревался, переменив фамилию, выбрать все деньги, скрыться и продолжать жить где-нибудь в другом месте.

– Это правдоподобно.

– Он решил, что, исчезнув, он избавится от всякого преследования. Вместе с тем он намеревался жестоко отомстить своей бывшей возлюбленной, устроив все таким образом, чтобы подозрение в убийстве падало бы на ее единственного сына. Это была образцово задуманная и мастерски исполненная подлость. Мысль составить завещание, которое могло бы служить очевидным мотивом к преступлению, посещение, о котором ничего не знали бы родители молодого человека, «забытая» палка, кровь, остатки сгоревшего животного и пуговицы в петлице – все великолепно придумано. Была сплетена сеть, из которой, как мне казалось еще несколько часов тому назад, молодому человеку невозможно было выбраться. Но Олдейкр не обладает высшим даром артиста – знанием, когда надо остановиться. Он желал улучшить то, что и так уже было совершенно, еще туже затянуть веревку на шее несчастной жертвы. Этим он все и разрушил. Пойдемте теперь вниз, Лестрейд, я хотел бы задать ему пару вопросов.

Зловредное существо сидело в собственной гостиной между двумя полисменами.

– Все это была шутка, сэр, шутка и больше ничего, – не переставал повторять он плаксиво. – Уверяю вас, я спрятался только для того, чтобы видеть, какой эффект произведет на друзей мое исчезновение. Вы понимаете прекрасно, что я не допустил бы того, чтобы с молодым Мак-Фарлейном что-нибудь случилось.