Текст книги "Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1"

Признаюсь, Ватсон, что я начал сомневаться в успехе моих розысков; я думал, что разрешу загадку, как только найду место, указанное в «обряде». Но вот я стоял на этом месте и, по-видимому, был так же далек, как прежде, от тайны, которая скрывалась так тщательно семьей Масгрейвов. Правда, что я пролил свет на судьбу Брайтона, но теперь следовало установить, каким образом эта судьба покарала его, и какую роль играла во всей этой истории исчезнувшая женщина. Я присел на бочонок в углу и стал обдумывать все, что случилось.

Вы знаете, Ватсон, мой метод: в подобного рода случаях я ставлю себя на место данного человека и, выяснив себе предварительно степень его развития, пробую представить, как бы я действовал на его месте. В данном случае дело облегчалось тем, что Брайтон был, без сомнения, человек недюжинного ума. Он знал, что дело идет о какой-то драгоценности. Он нашел место. Он увидел, что плита, закрывающая вход в подвал, слишком тяжела для того, чтобы ее мог сдвинуть один человек. Что же ему оставалось делать? Он не мог получить помощи от посторонних. Даже в том случае, если бы ему удалось найти кого-нибудь, кто согласился бы помочь ему, и кому бы он мог вполне довериться, ему угрожала опасность попасться, когда ему пришлось бы впустить в дом своего сообщника. Лучше было найти себе помощника в доме. Но кого? К кому мог он обратиться? Та девушка любила его. Мужчине всегда трудно представить себе, что он окончательно лишился любви женщины, как бы дурно он ни поступил с ней. Вероятно, Брайтон снова полюбезничал с Хоуэлле, чтобы помириться с ней, а затем сделать ее своей сообщницей. Они, должно быть, вместе пришли ночью в погреб и соединенными усилиями подняли плиту. До этой минуты их действия так ясно представлялись мне, как будто я сам присутствовал при них.

Однако поднять плиту было делом трудным для двух лиц, из которых к тому же одна была женщина. Нелегко это было и для нас – дюжего сассекского полицейского и меня. Что же они могли выдумать, чтобы помочь себе? Вероятно, то же, что сделал бы я сам. Я встал и внимательно осмотрел разбросанные по полу поленья и почти сразу убедился в основательности моего предположения. На одном полене, длиной около трех футов, явственно виднелась выемка, а несколько других были сплющены с боков, как будто сжатые какой-то тяжестью. Очевидно, приподняв плиту, они стали совать одно полено за другим, пока не образовалось отверстие настолько большое, что они могли пролезть в него. Тогда они положили одно полено вдоль отверстия; этим и объясняется выемка на его нижнем конце, так как плита придавливала его своей тяжестью к противоположному краю щели. До сих пор все было ясно для меня.

Каким же образом восстановить ночную драму? Очевидно, в яму спустился только один человек, и именно Брайтон. Девушка должна была ожидать его наверху. Брайтон отпер сундук и, надо полагать, передал найденные им вещи сообщнице, так как в сундуке вещей не оказалось. А потом? Что случилось потом?..

Вспыхнула ли ярким огнем жажда мести, тлевшая в душе страстной валлийской женщины, когда она увидела в своей власти человека, сделавшего ей зло, может быть, большее, чем подозревали окружающие?.. Случайно ли подались поленья, и плита закрыла вход в подвал, который стал могилой Брайтона?.. Или резким движением руки она отбросила опору, и плита рухнула на свое место?.. Как бы то ни было, мне казалось, что я вижу лицо женщины, судорожно сжимающей найденное сокровище и в безумном ужасе бегущей по винтовой лестнице, как в ее ушах раздавались снизу глухие крики и яростные удары в плиту заживо погребенного неверного любовника.

Итак, вот тайна ее бледности, ее нервного состояния и истерического хохота на следующее утро. Но что же в сундуке? Куда она девала вещи? Вероятно, это те обломки металла и камней, вытащенные из озера моим клиентом. Она бросила их при первом удобном случае, чтобы скрыть последние следы своего преступления.

Минут двадцать я просидел не двигаясь, обдумывая происшедшее. Масгрейв, весь бледный, продолжал стоять на прежнем месте, раскачивая фонарь и глядя вниз, в яму.

– Это монеты Карла I, – сказал он, взяв несколько кружков, оставшихся в сундуке. – Вы видите, мы верно определили время написания «обряда».

– Может быть, мы найдем еще что-нибудь, оставшееся от Карла I! – вскрикнул я. Внезапно мне показалось, что я понял значение двух первых вопросов «обряда». – Дайте мне взглянуть на вещи в мешке, который вы вытащили из пруда.

Мы пошли в кабинет, и он разложил передо мной обломки. Я понял, почему он не придал им никакого значения: металл был почти черный, а камни тусклые и бесцветные. Я потер один из них о рукав, и он засверкал у меня на ладони, словно искра. Один из металлических предметов имел вид двойного кольца, но сильно погнутого, так что он потерял свою первоначальную форму.

– Вам не мешает припомнить, что королевская партия существовала в Англии и после смерти короля, а когда его приверженцам пришлось наконец бежать из страны, они, вероятно, спрятали куда-нибудь многие из своих драгоценностей, намереваясь вернуться за ними в более спокойные времена.

– Мой предок, сэр Ральф Масгрейв, был ярым приверженцем Карла II и сопровождал короля во всех его скитаниях, – сказал мой друг.

– А, в самом деле! – заметил я. – Ну, это обстоятельство дает нам последнее, недостающее звено. Я должен поздравить вас со вступлением в обладание (хотя и очень трагическим образом) реликвии, имеющей большую ценность, но еще большее историческое значение.

– Что же это такое? – задыхаясь от изумления, проговорил он.

– Ни более ни менее, как древняя корона английских королей.

– Корона?!

– Именно. Обратите внимание на слова «обряда». Что там говорится? «Чье это было?» – «Того, кого нет». Это после казни Карла. Затем: «Чье это будет?» – «Того, кто будет позже». Это говорилось о Карле II, восшествие на престол которого предвиделось заранее. По-моему, не может быть сомнения в том, что эта изломанная, потерявшая всякую форму корона украшала некогда головы королей из дома Стюартов.

– А как она попала в пруд?

– Это вопрос, для ответа на который потребуется некоторое время, – и я изложил ему всю длинную цепь предположений и доказательств, раскрытую мной. Уже стемнело, и луна ярко сияла на небе, прежде чем я окончил свой рассказ.

– Как же случилось, что Карл не получил своей короны обратно, когда вернулся? – спросил Масгрейв, кладя корону в холщовый мешок.

– Ах, это вопрос, который, вероятно, никогда не будет выяснен до конца. По-видимому, ваш предок, знавший эту тайну, умер, не объяснив почему-то своему потомку значения оставленного им документа. С того времени и до сих пор документ переходил от отца к сыну, пока, наконец, не попал в руки человека, сумевшего понять тайну и поплатившегося жизнью при попытке добыть спрятанное сокровище.

Вот история «Масгрейвского обряда», Ватсон. Корона и до сих пор в Херлстоне, хотя владельцам пришлось иметь дело с судом и уплатить значительную сумму денег для того, чтобы оставить ее у себя. Я уверен, что, если вы упомянете мое имя, они покажут вам эту корону. Об исчезнувшей девушке никто ничего не слышал. Вероятно, она бежала из Англии и унесла воспоминания о своем преступлении в далекие края.

Рейгэтские помещики

Прошло немало времени, прежде чем здоровье моего друга, мистера Шерлока Холмса, вполне поправилось после его напряженной деятельности весной 1887 года. Вопрос о Нидерландско-Суматранской компании и колоссальных планах барона Мопертюи еще слишком жив в памяти публики и слишком тесно связан с политическими и финансовыми вопросами для того, чтобы касаться его в этих очерках. Однако следствием его, косвенным образом, было появление странной и сложной задачи, разрешение которой дало моему другу возможность ввести новое оружие в число употреблявшихся им во время его продолжительной борьбы с преступлениями.

В моих заметках упоминается, что четырнадцатого апреля я получил телеграмму из Лиона, извещавшую меня, что Холмс лежит больной в гостинице «Дюлон». Спустя сутки я уже стоял у его постели и с облегчением убедился, что симптомы его болезни не представляли ничего опасного. Однако и его железное здоровье не выдержало напряженного состояния, в котором он находился во время следствия, продолжавшегося два месяца. За этот период он работал не менее пятнадцати часов в сутки, а иногда, как он признался мне, и по пять суток без отдыха. Блистательный исход дела не мог предотвратить реакции, последовавшей за крайним напряжением сил, и в то время, когда имя его гремело по всей Европе, а комната, в которой он лежал, была положительно завалена поздравительными телеграммами, я нашел его в упадочном настроении. Даже сознание, что он добился успеха в деле, с которым не могла справиться полиция трех государств, и перехитрил самого искусного мошенника Европы, не могло вывести его из состояния нервного истощения.

Через три дня мы вместе вернулись на Бейкер-стрит, но ясно было, что моему другу нужна перемена места, да и мне мысль провести недельку-другую в деревне казалась очень привлекательной. Мой старинный приятель полковник Хэйтер, которого я лечил в былое время в Афганистане, жил теперь близ Рейгэта в Суррее и не раз приглашал меня погостить у него. В последний раз он писал, что был бы рад, если бы мой друг приехал со мной. Пришлось пустить в ход разные дипломатические уловки, но когда Холмс узнал, что мой приятель – холостяк, и что гостям его предоставляется полная свобода, он согласился принять предложение. Через неделю после нашего возвращения из Лиона мы уже сидели под гостеприимной кровлей полковника. Хэйтер был славный старый солдат, много видавший на своем веку, и, как я и ожидал, у них с Холмсом нашлось много общего.

Вечером в день нашего приезда мы все сидели в кабинете, стены которого украшены были оружием. Холмс лежал на диване, а Хэйтер и я рассматривали коллекцию оружия.

– Кстати, – вдруг сказал полковник, – возьму-ка я к себе наверх один из этих пистолетов на случай тревоги.

– Тревоги?! – удивился я.

– Да, недавно тут у нас был переполох. В прошлый понедельник напали на дом одного из наших местных помещиков, старого Эктона. Кража невелика, но воров еще не удалось поймать.

– А следов никаких? – спросил Холмс, взглянув на полковника.

– Никаких. Но дело это пустячное, одно из мелких преступлений, обычных в нашей местности, слишком ничтожных для того, чтобы заинтересовать вас, мистер Холмс, после знаменитого международного дела.

Холмс сделал знак рукой, как бы отмахиваясь от комплимента, но по улыбке было видно, что он доволен.

– Были в деле какие-нибудь интересные подробности?

– Кажется, нет. Воры обшарили библиотеку, но ничего ценного не нашли. Все там перевернуто вверх дном, шкафы открыты и обшарены, а исчезли только один разрозненный том Гомера в переводе Поупа, два позолоченных подсвечника, пресс-папье из слоновой кости, маленький дубовый термометр и моток веревки.

– Что за странный подбор вещей! – заметил я.

– О, молодцы, очевидно, схватили, что им попалось под руку.

Холмс проворчал что-то себе под нос.

– Местная полиция должна бы заняться этим, – сказал он. – Ведь очевидно, что…

Но я погрозил ему.

– Вы здесь для отдыха, мой милый. Ради Бога, не выдумывайте себе новой работы, когда у вас нервы так издерганы.

Холмс с видом комической покорности взглянул на полковника, и разговор перешел на менее опасные темы.

Однако судьба решила, чтобы вся моя профессиональная осторожность пропала даром, потому что на следующее утро дело явилось перед нами в таком виде, что его нельзя было игнорировать, и наше посещение деревни приняло совершенно неожиданный оборот. Мы сидели за завтраком, когда в столовую вдруг вбежал дворецкий с совершенно растерянным видом.

– Вы слышали новость, сэр? – задыхаясь, проговорил он. – Слышали, что случилось у Каннингемов, сэр?

– Воровство?! – воскликнул полковник, не донеся до рта чашку с кофе.

– Убийство!

Полковник свистнул.

Лупа

Почти все англичане викторианской эпохи собирали какую-нибудь коллекцию: насекомых, растений, минералов… Для просмотра своих сокровищ они употребляли лупу. Холмс же стал использовать лупу и рулетку в работе сыщика в полевых условиях. Говорят, что лишь после появления рассказов Конан Дойла полицейские тоже стали использовать лупу при своих расследованиях. С ее помощью обнаруживали следы на месте преступления.

Одну из первых луп (выпуклое увеличительное стекло) создал и описал в 1250 году преподаватель Оксфордского университета монах францисканского ордена Роджер Бэкон. Несколькими веками позже появился более совершенный увеличительный прибор – микроскоп. Им тоже пользовался Холмс, но не в следственной практике, а при проведении в своей квартире химических опытов.

В «Этюде в багровых тонах» Холмс встречает Ватсона фразой: «Вот он, вот он, единственный во всем мире реактив, который осаждает гемоглобин! Я нашел его!»

Химики второй половины XIX века увлекались серологией – наукой о свойствах сыворотки крови. Но лишь в начале XX века ученые научились отличать кровь человека от крови животного, исследуя их под микроскопом. Управления полиции разных стран стали обзаводиться собственными химическими лабораториями.

Один из крупнейших представителей французской научной криминалистики Э. Локар неоднократно признавал, что рассказы о Холмсе небезынтересны для специалистов, и особо отмечал указание героя Конан Дойла на необходимость при расследовании преступлений изучать пыль, дорожную грязь, пепел. Американский актер и драматург Уильям Джиллетт был очарован рассказами о Шерлоке Холмсе и переделал несколько из них в пьесы. Он сам в мае 1899 года отправился в Англию, чтобы лично получить у автора разрешение на постановку спектакля. Американский актер явился к английскому писателю в костюме его героя – в длинном плаще с пелериной и кепи с козырьком и с лупой в руке. Дойл встретил его на перроне в Хайндхеде в своем обычном наряде – твидовом костюме.

– Черт возьми! – проговорил он. – Кто же убит? Сам мировой или сын?

– Ни тот, ни другой, сэр. Убит Вильям, кучер. В самое сердце… И слова сказать не успел.

– Кто же убил его?

– Разбойник, сэр. Выскочил как стрела, и след его простыл. Он только влез в окно кладовой, как Вильям бросился на него и поплатился жизнью, спасая имущество своего господина.

– Когда?

– Вчера, сэр, около полуночи.

– А! Ну, так мы сейчас отправимся туда, – сказал полковник, хладнокровно принимаясь опять за завтрак. – Скверная история, – прибавил он, когда дворецкий вышел из комнаты. – Старик Каннингем – один из самых выдающихся наших помещиков и весьма порядочный человек. Это убийство страшно поразит его, потому что кучер жил у него много лет и был хороший слуга. Очевидно, это те же негодяи, которые забрались к Эктону.

– И украли такую странную коллекцию, – задумчиво сказал Холмс.

– Вот именно.

– Гм! Может быть, дело окажется совершенно простое, но, на первый взгляд, оно все же любопытно, не правда ли? Шайка воров, действующая в известной местности, могла бы несколько разнообразить свои похождения и не нападать в течение нескольких дней на два дома в одном округе. Когда вчера вечером вы заговорили о предосторожностях, я помню, мне пришла в голову мысль, что едва ли какой-либо вор или воры обратят внимание на эту местность Англии. Оказывается, однако, что мне следует еще многому поучиться.

– Я думаю, это какой-нибудь местный профессионал, – сказал полковник. – Потому-то он выбрал поместья Эктона и Каннингема как самые большие.

– И богатые?

– Должны бы быть самыми богатыми, но в продолжение нескольких лет они вели тяжбу друг с другом, которая, как я полагаю, высосала соки из обоих. У старого Эктона есть какое-то право на половину имения Каннингема, и адвокаты ухватились за это дело обеими руками.

– Если это какой-нибудь местный негодяй, то поймать его нетрудно, – зевая, проговорил Холмс. – Хорошо, Ватсон, я не стану вмешиваться в это дело.

– Инспектор Форрестер, сэр, – проговорил дворецкий, растворяя двери.

В комнату вошел франтоватый молодой человек с умным лицом.

– Здравствуйте, полковник, – сказал он. – Извините, что помешал, но мы слышали, что здесь мистер Шерлок Холмс из Лондона.

Полковник указал на моего друга. Инспектор поклонился.

– Мы думали, что, может быть, вы согласитесь пойти с нами, мистер Холмс.

– Судьба положительно против вас, Ватсон, – со смехом сказал мой приятель. – Мы только что говорили об этом деле, инспектор. Может быть, вы сообщите нам некоторые подробности?

По тому, как он откинулся на спинку кресла, я увидел, что все мои увещания будут напрасны.

– В деле Эктона у нас не было никаких данных. В этом же их очень много, и нет сомнения, что в обоих случаях участвовала одна и та же личность. Человека этого видели.

– А!

– Да, сэр. Но он убежал с быстротой лани после того, как выстрелил в бедного Вильяма Кирвана. Мистер Каннингем видел его из окна спальни, а мистер Алек Каннингем – с черного хода. Тревога поднялась в три четверти двенадцатого. Мистер Каннингем только что лег в постель, а мистер Алек, уже в халате, курил трубку. Они оба слышали, как кучер Вильям звал на помощь, и мистер Алек бросился вниз узнать, что случилось. Дверь черного хода была отперта, и внизу он увидел двух человек, боровшихся друг с другом. Один из них выстрелил, другой упал, а убийца бросился в сад и перескочил через забор. Мистер Каннингем, выглянув из окна спальни, видел, как тот добежал до дороги, но затем потерял его из виду. Мистер Алек нагнулся, чтобы посмотреть, нельзя ли помочь умирающему, а негодяй тем временем убежал. Мы знаем только, что это человек среднего роста, одетый в темную одежду, усердно разыскиваем его и надеемся скоро найти, так как он здесь чужой.

– Что делал там Вильям? Говорил он что-нибудь перед смертью?

– Ни слова. Он жил в сторожке с матерью, и так как был очень преданный слуга, то мы думаем, что он пришел в дом взглянуть, все ли там в порядке. Понятно, что происшествие в поместье Эктона заставило всех быть настороже. Разбойник, должно быть, только что открыл дверь – замок оказался сломанным, когда Вильям бросился на него.

– Не сказал ли Вильям чего-нибудь матери, когда уходил из дома?

– Она очень стара и глуха, и мы ничего не можем добиться от нее. Она чуть с ума не сошла от постигшего ее удара, да и прежде, кажется, не отличалась умом. Но у нас в руках есть одна замечательная вещь. Взгляните, пожалуйста, на это!

Он вынул маленький клочок бумаги из записной книжки и разложил его на коленях.

– Вот что найдено в руке убитого. Очевидно, что это клочок, оторванный от целого листа бумаги. Заметьте, что обозначенное тут время как раз совпадает с тем, когда убили беднягу Вильяма. Вы видите, что или убийца вырвал у него остальной лист, или, наоборот, Вильям вырвал этот клочок из рук убийцы. Дело идет как будто о свидании.

Холмс взял клочок бумаги, факсимиле которого приведено здесь:

– Если признать это за назначение свидания, – продолжал инспектор, – то, конечно, можно предположить, что Вильям Кирван, хотя и пользовался репутацией честного человека, состоял в заговоре с вором. Он мог встретиться с ним, помочь ему даже взломать дверь, а затем между ними могла произойти ссора.

– Это чрезвычайно интересный обрывок, – сказал Холмс, рассматривая его с большим вниманием. – Дело-то оказывается гораздо сложнее, чем я думал, – прибавил он, опуская голову на руки.

Инспектор улыбался впечатлению, произведенному этим делом на знаменитого лондонского специалиста.

– Ваше последнее предположение о возможности соглашения между вором и кучером и о том, что этот клочок представляет собой отрывок письма одного из них, остроумно и не лишено вероятности, – заговорил, наконец, Холмс. – Но эта записка открывает…

Он снова опустил голову на руки и сидел несколько минут, погруженный в глубокое раздумье. Когда он поднял голову, я с изумлением увидел, что румянец играл у него на щеках, а глаза блестели, как до болезни. Холмс вскочил на ноги с прежней энергией.

– Знаете что! – сказал он. – Мне бы хотелось хорошенько и спокойно заняться подробностями этого дела. В нем есть что-то чрезвычайно привлекательное для меня. Если позволите, полковник, я оставлю вас с моим другом Ватсоном и пройдусь с инспектором, чтобы проверить правдоподобность фантазии, пришедшей мне в голову. Я вернусь через полчаса.

Прошло целых полтора часа, прежде чем инспектор вернулся один.

– Мистер Холмс расхаживает по полю взад и вперед, – сказал он. – Он приглашает нас всех отправиться в дом.

– К мистеру Каннингему?

– Да, сэр.

– Зачем?

Инспектор пожал плечами.

– Право, не знаю, сэр. Между нами, мне кажется, что мистер Холмс еще не вполне оправился от болезни. Он держит себя как-то странно и очень возбужден.

– Мне кажется, вы напрасно тревожитесь, – сказал я. – Я всегда убеждался, что в его сумасшествии есть известный метод.

– Или, наоборот, в его методе сказывается сумасшествие, – пробормотал инспектор. – Но он горит желанием отправиться к Каннингему, а потому, если вы готовы, полковник, пойдемте к нему.

Мы застали Холмса расхаживающим взад и вперед по полю, с опущенной на грудь головой и засунутыми в карманы брюк руками.

– Дело становится все более интересным, – проговорил он. – Ватсон, наша поездка в деревню удалась как нельзя лучше. Я провел чудесное утро.

– Вы были, как видно, на месте преступления? – спросил полковник.

– Да, мы с инспектором провели маленькую рекогносцировку.

– И успешно?

– Да, мы видели несколько интересных вещей. Расскажу вам дорогой. Прежде всего, мы видели тело несчастного. Он, действительно, как и говорили, умер от выстрела из револьвера.

– А разве вы сомневались в этом?

– О, во всяком случае, следовало удостовериться. Исследование наше было нелишним. Потом мы поговорили с мистером Каннингемом и с его сыном, которые точно указали нам место, где убийца перескочил через забор. Это было чрезвычайно интересно.

– Конечно.

– Потом мы заглянули к матери бедного малого, но ничего от нее не узнали, так как она очень стара и слаба.

– Ну, а результат ваших исследований?

– Убеждение, что случай совершенно особенный. Может быть, наше посещение несколько прояснит его. Мы с инспектором, кажется, сходимся во мнении, что клочок бумаги, зажатый в руке убитого и указывающий час его смерти, весьма важный документ.

– Он должен служить исходной точкой, мистер Холмс.

– Он и служит ею. Автор этой записки заставил Вильяма Кирвана встать в этот час. Но где же лист, от которого оторван этот клочок?

– Я тщательно осмотрел все место кругом, надеясь найти его, – сказал инспектор.

– Он был вырван из руки убитого. Кому было так нужно овладеть им? Тому, кого могла уличить эта записка. Что же он сделал с ней? По всей вероятности, сунул ее в карман, не заметив, что клочок от нее остался в руке убитого. Если бы нам удалось добыть остальную часть листка, то, очевидно, мы сделали бы большой шаг к открытию тайны.

– Да, но как нам добраться до кармана преступника, не поймав его самого?

– Да-да, об этом стоит подумать. Затем еще один пункт. Записка была прислана Вильяму. Человек, написавший ее, принес ее не сам, иначе он мог бы передать все на словах. Кто же принес записку? Или ее прислали по почте?

– Я навел справки, – сказал инспектор. – Вильям получил вчера после полудня письмо по почте. Конверт он уничтожил.

– Превосходно! – вскрикнул Холмс, похлопывая инспектора по спине. – Вы уже повидали почтальона. Право, приятно работать с вами. Ну, вот и сторожка; если вы пройдете со мной, полковник, я покажу вам место преступления.

Мы прошли мимо хорошенького коттеджа, где жил покойный, и по аллее, окаймленной дубами, дошли до красивого старинного дома эпохи королевы Анны. Над входной дверью стоял год битвы при Мальплаке. Холмс и инспектор повели нас кругом до бокового входа, отделенного участком сада от забора, идущего вдоль дороги. У двери в кухню стоял констебль.

– Откройте дверь, – сказал Холмс. – Ну-с, вот на этой лестнице стоял молодой мистер Каннингем и видел, как двое людей боролись как раз на том месте, где мы стоим теперь. Старый мистер Каннингем находился у второго окна налево и видел, как убийца убежал влево от куста. Видел это и сын. Их показания насчет куста сходятся. Тогда мистер Алек выбежал и встал на колени возле раненого. Земля, как вы видите, очень тверда, и тут нет следов, которые могли бы помочь нам.

В эту минуту из-за угла дома на дорожку сада вышли двое мужчин. Один из них был пожилой человек, с крупными резкими чертами лица, с тяжелым взглядом; другой – блестящий молодой человек; его сияющее, смеющееся лицо и щегольская одежда составляли странный контраст с приведшим нас сюда делом.

– Все еще возитесь с этим делом? – сказал пожилой Каннингем Холмсу. – Я думал, что вы, лондонцы, сразу схватываете суть дела. Оказывается, не так-то скоро.

– Ах, дайте нам немножко времени, – добродушно заметил Холмс.

– Да, время понадобится вам, – сказал молодой Алек Каннингем. – По-моему, нет никаких улик.

– Есть только одна, – ответил инспектор. – Мы думали, что если бы нам удалось найти… Боже мой! Что с вами, мистер Холмс?

Лицо моего друга вдруг приняло ужасное выражение. Глаза его закатились, черты исказились. С подавленным стоном он упал ничком на землю. Испуганные внезапностью и силой припадка, мы отнесли его в кухню. Несколько минут он лежал в большом кресле, откинувшись на спинку и тяжело дыша. Наконец встал и со сконфуженным видом принялся извиняться, что перепугал нас.

– Ватсон может вам сказать, что я только что оправился после серьезной болезни, – объяснил он. – Я подвержен этим внезапным нервным припадкам.

– Не отвезти ли вас домой в шарабане? – спросил старик Каннингем.

– Так как я уже здесь, то мне хотелось бы выяснить одну деталь. Это очень легко сделать.

– А именно?

– Видите ли, мне кажется, весьма возможно предположить, что бедняга Вильям пришел не до, а после того, как вор забрался в дом. Вы, по-видимому, не сомневаетесь, что хотя замок и был взломан, но убийца не входил в дверь?

– Мне кажется, это очевидно, – серьезно ответил мистер Каннингем. – Ведь мой сын Алек еще не ложился спать и, конечно, слышал бы, если бы кто-нибудь ходил внизу.

– Где он сидел?

– Я сидел и курил у себя в комнате.

– Где окно комнаты?

– Последнее слева, рядом с окном комнаты отца.

– Конечно, у вас обоих горели еще лампы?

– Без сомнения.

– Странно, – улыбаясь, проговорил Холмс. – Ну, разве не удивительно, что вор – да к тому же еще опытный вор – решается ворваться в дом, когда видит по свету, что в нем не спят еще двое людей.

– Должно быть, человек смелый.

– Если бы дело не было странное, нам не пришлось бы просить вас выяснить его, – сказал мистер Алек. – Что же касается вашего предположения, что вор обокрал дом прежде, чем его накрыл Вильям, то я считаю его нелепым. Разве мы не заметили бы беспорядка в доме и не хватились бы похищенных вещей?

– Это зависит от того, какие вещи пропали, – сказал Холмс. – Вы должны помнить, что мы имеем дело с каким-то совершенно необычным вором. Например, вы помните, что он унес у Эктона?.. Моток веревки, пресс-папье и еще какие-то пустяки.

– Мы вполне отдаемся в ваше распоряжение, мистер Холмс, – сказал старик Каннингем. – Все, что укажете вы или инспектор, будет исполнено.

– Во-первых, – сказал Холмс, – мне бы хотелось, чтобы вы предложили награду лично от себя. Когда еще полиция определит сумму, а эти вещи нужно делать как можно скорее. Я набросал заявление; может быть, вы согласитесь подписать его. Я думаю, пятидесяти фунтов будет достаточно.

– Я охотно дал бы и пятьсот, – сказал Каннингем, беря лист бумаги и карандаш, поданные Холмсом. – Но здесь есть неточность, – прибавил он, взглянув на объявление.

– Я несколько торопился, когда писал.

– Видите ли, вы пишете: «Так как в среду, около трех четвертей первого, была совершена попытка…» и так далее. На самом же деле было три четверти двенадцатого.

Мне было досадно за сделанную ошибку, так как я знал, как это будет неприятно Холмсу. Он отличался точностью в передаче фактов, но только что перенесенная им болезнь, очевидно, повлияла на него, и этой маленькой случайности было для меня достаточно, чтобы видеть, что он еще не вполне оправился. Он сам сконфузился на минуту, инспектор поднял брови, а Алек Каннингем громко захохотал.

Но старый джентльмен исправил ошибку и отдал Холмсу бумагу.

– Отдайте ее напечатать как можно скорее, – сказал он. – Мне кажется, это превосходная идея.

Холмс аккуратно положил объявление в записную книжку.

– А теперь, – сказал он, – право, хорошо бы нам всем пройтись по дому и убедиться, не утащил ли чего-нибудь этот полоумный грабитель.

Прежде чем войти в дом, Холмс осмотрел взломанную дверь. Очевидно, было использовано долото или крепкий нож, чтобы сломать замок.

– У вас, стало быть, нет засова? – спросил он.

– Мы не находили это нужным.

– Вы не держите собаки?

– Держим, но она на привязи по другую сторону дома.

– Когда прислуга ложится спать?

– Около десяти.

– Вероятно, и Вильям ложился в то же время?

– Да.

– Странно, что он не спал именно в эту ночь. Теперь я был бы очень рад, если бы вы оказали любезность и поводили нас по дому, мистер Каннингем.

Коридор, вымощенный плитами, с выходящими в него кухнями, вел к деревянной лестнице, поднимавшейся на первый этаж. Он выходил и на противоположную площадку, с которой начиналась другая, более нарядная лестница, ведшая в парадную переднюю. На эту площадку выходили двери гостиной и нескольких спален, в том числе и спален мистера Каннингема и его сына. Холмс шел медленно, внимательно приглядываясь к архитектуре дома. По выражению его лица я видел, что он напал на горячий след, но никак не мог себе представить, куда приведет его этот след.

– Любезный сэр, – сказал мистер Каннингем с некоторым нетерпением, – право же, все это совершенно бесполезно. Моя комната там, где заканчивается лестница, а за ней идет комната сына. Предоставляю вам судить, мог ли вор забраться сюда, не потревожив нас.

– Кажется, придется вернуться и искать новый след, – заметил сын с несколько злобной улыбкой.

– Попрошу вас потерпеть еще немного. Вот, например, мне хотелось бы знать, как далеко можно видеть из окон спален. Это, насколько я понял, спальня вашего сына, – прибавил он, отворяя дверь. – А это гардеробная, где он сидел и курил, когда началась тревога. Куда выходит ее окно?

Он прошел через спальню, отворил дверь и окинул взглядом следующую комнату.

– Надеюсь, вы довольны теперь? – спросил мистер Каннингем с досадой в голосе.