Текст книги "Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1"

– Вы рассказали все так ясно, – наконец, проговорил он, – что у меня практически нет к вам вопросов, за исключением одного, но чрезвычайно важного. Вы никому не рассказывали о возложенном на вас поручении?

– Никому.

– А, например, мисс Гаррисон?

– Нет. Я не был в Уокинге в промежутке между получением поручения и его выполнением.

– И не виделись, случайно с кем-нибудь из близких?

– Нет.

– Знает ли кто-нибудь из них о расположении канцелярии?

– О, да, все.

– Впрочем, эти вопросы не имеют смысла, раз вы говорите, что никому не рассказывали про договор.

– Я ничего не говорил.

– Что вы знаете о курьере?

– Ничего, кроме того, что он отставной солдат.

– Какого полка?

– Слышал, что гвардейского… «Коулдстрим».

– Благодарю. Не сомневаюсь, что Форбс сообщит мне некоторые подробности. Сыщики Скотланд-Ярда отлично умеют собирать факты, хотя не всегда используют их… Что за прелестный цветок – роза!..

Он прошел мимо кушетки к открытому окну и приподнял склонившийся стебель розы, любуясь на красивое сочетание пурпурного и зеленого цветов. Для меня это увлечение являлось новой чертой в характере Холмса, так как мне ни разу не приходилось видеть, чтобы он особенно интересовался такими предметами.

– Нет ничего другого, требующего точной логики, как религия, – проговорил Холмс, прислоняясь к ставням. – Человек думающий может построить тут все как в точных науках. Мне кажется, наша высшая вера в благость Провидения основывается именно на цветах. Все другое – силы, желания, пища – насущная необходимость. А эта роза – роскошь. Ее запах и цвет – украшения жизни, но не являются главным условием ее существования. Только благость – источник прекрасного, и потому-то я говорю, что цветы поддерживают в нас надежду…

Во время этой тирады выражение удивления и разочарования отразилось на лице Перси Фелпса и его сиделки. Холмс впал в мечтательное настроение, продолжая держать розу в руках. Мисс Гаррисон прервала молчание.

– Как вы полагаете, есть надежда разрешить эту тайну, мистер Холмс? – спросила она с оттенком колкости в голосе.

– О, тайну! – ответил он, вздрогнув и как бы возвращаясь к прозе жизни. – Было бы нелепым отрицать, что дело чрезвычайно трудное и сложное, но обещаю вам основательно заняться им и держать вас в курсе расследования.

– Видите ли вы какую-либо нить?

– Вы дали мне целых семь, но, конечно, мне нужно проверить их прежде, чем решить, какую из них выбрать.

– Вы подозреваете кого-нибудь?

– Самого себя…

– Как? Что это значит?

– Подозреваю самого себя в том, что первоначально поспешил с выводами.

– Так отправляйтесь в Лондон и проверьте ваши заключения.

– Превосходный совет, мисс Гаррисон, – сказал Холмс, вставая. – Я думаю, Ватсон, это лучшее, что мы можем сделать… Пока нет основания для оптимизма, мистер Фелпс. Дело очень запутанное.

– Я буду ожидать вас с большим нетерпением, – ответил молодой человек.

– Хорошо, я приеду завтра утром с тем же поездом, хотя, по всей вероятности, не смогу сообщить вам ничего нового.

– Да благословит вас Бог за обещание приехать! – воскликнул больной. – Я оживаю при одной мысли, что не все еще потеряно. Между прочим, я получил письмо от лорда Холдхерста.

– Ага! Что же он пишет?

– Письмо холодное, но не резкое. Я думаю, от резкости его удержала моя серьезная болезнь. Он подтверждает, что дело чрезвычайно важное, и что ничего не будет предпринято относительно меня – под этими словами он, конечно, подразумевает отставку, – пока я не поправлюсь и не найду возможность исправить это положение.

– Ну, это разумно и деликатно, – сказал Холмс. – Едем, Ватсон. В городе нам предстоит много дел.

Мистер Джозеф Гаррисон отвез нас на станцию, и скоро мы уже мчались в портсмутском поезде.

– Очень интересно въезжать в Лондон по одной из этих высоких линий, откуда открывается вид на дома, подобные этим.

Я думал, что он шутит, так как вид был довольно мрачный, но он скоро объяснил сказанное:

– Посмотрите на эти большие, отдельные группы построек, возвышающиеся над сланцевыми крышами, как кирпичные острова среди моря свинцового света.

– Школьные здания.

– Маяки, мой милый! Светильники будущего! Семенные коробочки с сотнями светлых зернышек в каждой, из которых выйдет будущее, лучшее и более умное поколение англичан. Как вы думаете, этот Фелпс не пьет?

– Думаю, что нет.

– И я полагаю то же. Но мы должны предусмотреть все. Бедняга попал в сильную передрягу, и еще вопрос, удастся ли нам выручить его. Что вы думаете о мисс Гаррисон?

– Девушка с сильным характером.

– Да, к тому же порядочная, или я сильно ошибаюсь. Она и ее брат – единственные дети железного фабриканта, живущего где-то около Нортумберленда. Фелпс сделал ей предложение, стал ее женихом во время путешествия в прошлом году, и она приехала сюда в сопровождении брата, чтобы познакомиться со своими будущими родственниками. Тут произошла катастрофа, и она осталась ухаживать за своим возлюбленным. Брату Джозефу понравилось здесь, и он также остался. Как видите, я навел уже некоторые справки, и сегодня мы продолжим эту работу.

– Моя практика… – начал я.

– О, если ваши дела интереснее моих… – возразил Холмс несколько резко.

– Я хотел только сказать, что моя практика может обойтись без меня день-другой – теперь ведь самое тихое время года.

– Превосходно, – сказал Холмс. Хорошее расположение духа вернулось к нему. – Ну, так мы вместе займемся делом. Я думаю, прежде всего, нам нужно повидаться с Форбсом. Он, вероятно, раскроет нам все необходимые подробности, так что мы будем знать, как подойти к делу.

– Вы сказали, что нашли нить.

– Даже несколько; но пригодность их мы можем проверить только расследованием. Труднее всего раскрыть преступление, цель которого неизвестна. Это преступление не бесцельно. Кому оно может быть выгодно? Французскому посланнику, русскому, тому, кто может продать бумаги одному из них или лорду Холдхерсту?..

– Лорду Холдхерсту?

– Трудно представить себе государственного деятеля, когда исчезновение подобного документа не особенно огорчило его.

– Только не человека такой безупречной репутации, как лорд Холдхерст.

– Однако мы не можем пренебречь этой версией. Сегодня мы увидимся с благородным лордом и послушаем, что он нам скажет. А пока расследование идет полным ходом.

– Уже идет?

– Да, со станции Уокинг я телеграфировал во все вечерние лондонские газеты. Вот какое объявление появится в них.

Он передал мне листок бумаги, вырванный из записной книжки. На нем было написано карандашом:

«10 фунтов награды тому, кто сообщит номер кеба, привезшего седока к подъезду Министерства иностранных дел 23 мая без четверти десять вечера. Дать знать: 221б, Бейкер-стрит».

– Вы уверены, что вор приехал в кебе?

– Даже если и не в кебе – это неважно. Но если мистер Фелпс не ошибается, говоря, что в комнате негде скрыться, то вор должен был прийти с улицы. Если он пришел в такую сырую ночь и не оставил следов на линолеуме, который осматривали через несколько минут после происшествия, то весьма вероятно, что он приехал. Да, мне кажется, что мы смело можем остановиться на том, что он приехал в кебе.

– Это возможно.

– Вот одна из тех нитей, о которых я говорил. Она может привести нас к чему-нибудь. А затем колокольчик… Главная особенность дела. Отчего зазвонил колокольчик? Может быть, это бравада преступника? Или кто-то хотел предупредить преступление. Была ли это простая случайность? Или…

Холмс снова погрузился в глубокое безмолвное раздумье, но мне, привыкшему ко всем его настроениям, показалось, что у него возникла внезапно новая догадка.

Было двадцать минут четвертого, когда мы приехали на вокзал и, наскоро позавтракав в буфете, отправились в Скотланд-Ярд. Холмс уже телеграфировал Форбсу, и он ожидал нас. Это был маленький человек с проницательным, но нелюбезным выражением лисьего лица. Он встретил нас холодно и стал еще холоднее, когда услышал причину нашего посещения.

– Слышал я о вашем способе вести дела, мистер Холмс, – колко проговорил он. – Пользуетесь всеми данными, добытыми полицией, а потом стараетесь окончить дело сами, присваивая себе все заслуги.

– Напротив, – возразил Холмс. – Из пятидесяти трех моих последних дел мое имя упоминается только в четырех, а в сорока девяти остальных вся честь принадлежит полиции. Я не виню вас в том, что это неизвестно вам: вы молоды и неопытны. Но если желаете достигнуть успеха в вашей новой деятельности, то вам следует работать со мной, а не против меня.

– Я был бы очень рад выслушать ваш совет, – сказал сыщик, изменяя тон. – До сих пор, правда, я не имел заметных успехов.

– Какие шаги вы уже предприняли?

– Подозрение пало на курьера Тэнджея. Аттестат из полка у него прекрасный, и никаких улик против него нет. Но у его жены дурная слава. Я думаю, она знает больше, чем говорит.

– Вы проследили за ней?

– Мы приставили к ней одну из наших женщин. Миссис Тэнджей пьет; наша поверенная два раза разговаривала с ней, когда та была навеселе, но ничего не добилась.

– Насколько я слышал, у них была назначена продажа имущества с аукциона?

– Да, но долг был уплачен.

– Откуда они взяли деньги?

– Он получил свою пенсию. Но вообще незаметно, чтобы у них были деньги.

– Чем она объяснила свое появление на звонки мистера Фелпса?

– Она сказала, что муж ее очень устал, и она хотела помочь ему.

– Конечно, это подтверждается тем, что немного позднее его нашли спящим на стуле. Итак, против него нет улик, кроме репутации жены. Спросили вы ее, почему она так спешила в тот вечер? Этой поспешностью она обратила на себя внимание констебля.

– Она запоздала и торопилась домой.

– Указали вы ей на то, что вы и мистер Фелпс были у нее на квартире раньше нее, хотя ушли с места события на двадцать минут позже?

– Она объясняет это разницей между омнибусом и кебом.

– Объяснила она, почему, придя домой, пробежала прямо в кухню?

– Потому что там у нее лежали деньги, которыми она должна была оплатить долг.

– Однако, у нее есть ответ на все. Спрашивали вы ее, не видела ли она кого-нибудь на Чарльз-стрит?

– Только констебля.

– Ну, вы, кажется, допросили ее достаточно подробно. Что вы еще сделали?

– В продолжение девяти недель следили за Горо, но безуспешно. Против него нет ни малейших улик.

– Еще что?

– Пока все, больше никаких следов.

– Есть у вас какое-нибудь предположение, отчего звонил колокольчик?

– Должен сознаться, что теряюсь в догадках. Надо обладать большим хладнокровием, чтобы самому поднять тревогу.

– Да, очень странный поступок. Очень благодарен вам за сообщение. Дам вам знать, если удастся найти виновного. Идем, Ватсон!

– Куда же мы отправимся теперь? – спросил я, когда мы вышли на улицу.

– Поедем интервьюировать лорда Холдхерста, члена кабинета министров, а в будущем премьера Англии.

Нам посчастливилось застать лорда Холдхерста в его помещении на Даунинг-стрит. Холмс послал свою визитную карточку, и нас сейчас же проводили к нему. Государственный деятель принял нас со свойственной ему старомодной вежливостью и усадил нас в роскошные кресла, стоявшие по бокам камина. Стоя между нами на ковре, лорд Холдхерст – высокий, тонкий, с резко очерченным задумчивым лицом, с кудрявыми, преждевременно поседевшими волосами – казался олицетворением нечасто встречающегося типа истинного благородного вельможи.

– Ваша фамилия очень знакома мне, мистер Холмс, – улыбаясь, проговорил он. – И, конечно, я не сомневаюсь насчет цели вашего посещения. Только происшествие в здешнем министерстве могло привлечь ваше внимание. Можно узнать, чьи интересы вы представляете?

– Интересы мистера Перси Фелпса, – ответил Холмс.

– Ах, моего несчастного племянника! Вы понимаете, что именно наше родство не позволяет мне защитить его. Проще это было бы сделать с кем-то посторонним. Боюсь, что этот случай очень дурно отразится на его карьере.

– Но если документ будет найден?

– Тогда, конечно, дело другое.

– Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов, лорд Холдхерст.

– Буду счастлив предоставить вам любые сведения, какими только располагаю.

– Наставления относительно переписки документа вы давали в этой комнате?

– Да.

– Следовательно, вряд ли кто мог подслушать вас?

– И речи не может быть об этом.

– Говорили вы кому-нибудь, что намереваетесь отдать переписать договор?

– Никому.

– Вы уверены в этом?

– Совершенно уверен.

– Ну, если ни вы, ни мистер Фелпс ничего и никому не говорили о документе, а кроме вас, никто не знал об этом, то присутствие вора в комнате является случайным. Он просто воспользовался подвернувшимся ему удобным случаем.

Лорд Холдхерст улыбнулся.

– Это уже вне моей компетенции, – сказал он.

Холмс на мгновение задумался.

– Есть один очень важный пункт, о котором я хочу поговорить с вами, – сказал он. – Насколько я знаю, вы опасались очень серьезных последствий в случае, если бы договор был предан огласке?

Тень пробежала по выразительному лицу министра.

– Да, последствия могут быть очень серьезные.

– И они уже обнаружились?

– Нет еще.

– Если договор попадет во французское или русское посольство, вы, вероятно, узнаете об этом?

– Конечно, – ответил лорд Холдхерст, и на лице его выразилось неудовольствие.

– Так как с тех пор прошло уже почти десять недель и о бумаге ничего не слышно, то нельзя ли предположить, что, по какой-либо причине, она не попала ни в одно из посольств?

Лорд Холдхерст пожал плечами.

– Нельзя же предположить, мистер Холмс, что вор украл договор только для того, чтобы вставить его в рамку и повесить на стену.

– Может быть, он поджидает, кто предложит более высокую цену?

– Если подождет еще немного, то ничего не получит. Через несколько месяцев договор перестанет быть тайной.

– Это чрезвычайно важно, – сказал Холмс. – Конечно, можно предположить внезапную болезнь вора…

– Например, воспаление мозга? – спросил министр, бросая проницательный взгляд на своего собеседника.

– Я этого не говорил, – невозмутимо ответил Холмс. – Но мы отняли у вас слишком много дорогого времени, лорд Холдхерст, а потому позвольте проститься с вами.

– Полного успеха вам, кто бы ни был виновным, – сказал Холдхерст, провожая нас до дверей.

– Прекрасный человек, – заметил Холмс, когда мы вышли на улицу. – Но трудно ему поддерживать свое положение с должным достоинством. Он далеко не богат. Вы, конечно, заметили, что на сапогах у него новые подметки? Ну, Ватсон, не стану больше отвлекать вас от работы. Сегодня я ничего не буду делать; подожду ответа на объявление насчет кеба. Но был бы очень благодарен, если бы вы поехали со мной завтра утром в Уокинг с тем же поездом, как сегодня.

На следующее утро я встретил его на станции, и мы вместе поехали в Уокинг. Он сообщил, что пока не получил ответа на объявление и не узнал никаких новых данных. Выражение лица Холмса при этом было непроницаемым, как у краснокожего, и по его виду я не мог сказать, доволен ли он положением дела, или нет. Как я помню, он вдруг завел разговор о системе измерений Бертильона и начал восторгаться французским ученым.[33]33
  Бертильон Альфонс (1853–1914) – французский антрополог и криминалист, предложивший систему судебной идентификации личности, включавшую 11 параметров.


[Закрыть]

Больного мы нашли, как и раньше, на попечении его усердной сиделки. Выглядел он гораздо лучше. Когда мы вошли, он встал с кушетки и свободно пошел нам навстречу.

– Что нового? – торопливо спросил он.

– Как я и опасался, не могу рассказать вам ничего интересного, – ответил Холмс. – Видел я и Форбса, и вашего дядюшку, начал розыски по двум направлениям… Может быть, что-нибудь и выйдет из этого.

– Так вы не отчаиваетесь?

– Нисколько.

– Да благословит вас Бог за это! – воскликнула мисс Гаррисон. – Не будем только терять надежды и терпения – и правда откроется.

– Мы можем вам рассказать больше, чем вы нам, – сказал Фелпс, садясь на кушетку.

– Я надеялся на это.

– Да, сегодня ночью с нами случилось происшествие, которое могло бы иметь весьма важные последствия, – проговорил Фелпс. Выражение лица его стало очень серьезным, и нечто похожее на страх мелькнуло в его глазах. – Знаете ли, я начинаю думать, что я являюсь центром какого-то ужасного заговора, направленного против моей жизни и чести.

– Как это?! – заинтересовался Холмс.

– Это кажется невероятным, потому что, насколько я знаю, у меня нет врагов. Но после того, что произошло ночью, я не могу прийти к иному заключению.

– Пожалуйста, расскажите как можно подробнее.

– Надо вам сказать, что в эту ночь я спал в первый раз со времени моей болезни один в комнате, без сиделки. Мне стало настолько лучше, что я решил обойтись без нее, но оставил себе ночник. Около двух часов утра я заснул, но был внезапно разбужен каким-то легким шумом, как будто мышь грызла доску. Некоторое время я прислушивался к этому звуку. Звук становился все громче и громче, и, наконец, у окна послышался металлический лязг. Я поднялся с кровати в полном изумлении. Всякое сомнение исчезло: кто-то пытался просунуть инструмент в узкую щель между створками ставень и приподнять задвижку. Затем наступила пауза, длившаяся минуть десять. Очевидно, кто-то прислушивался, не проснулся ли я от шума. Потом я услышал, как медленно, с тихим скрипом отворилось окно. Я не мог выдержать дольше, потому что нервы мои уж не те, что прежде, вскочил с кровати и распахнул ставни. У окна, на земле, притаился какой-то человек. Он вскочил и исчез с быстротой молнии, так что я не смог рассмотреть его. На нем было что-то вроде плаща, которым он прикрывал нижнюю часть лица. В одном только не сомневаюсь, что в руках у него было какое-то орудие, как будто длинный нож. Я ясно видел блеск его, когда незнакомец бросился бежать.

– Это чрезвычайно интересно, – сказал Холмс. – И что же вы сделали потом?

– Будь я сильнее, то выскочил бы в открытое окно и попытался схватить его. Но в нынешнем моем состоянии я не смог этого сделать, а только позвонил и поднял на ноги весь дом. Это заняло некоторое время, так как звонок проведен в кухню, а вся прислуга спит наверху. Но на мой крик явился Джозеф и разбудил остальных. Джозеф и грум нашли следы на цветочной клумбе под окном, но последние дни погода стояла такая сухая, что они решили, что бесполезно искать продолжение следов на траве. Они сказали мне, что на деревянной изгороди вдоль дороги остались некоторые следы, по которым было видно, что кто-то перелезал через нее, причем сломал верхушку одного из кольев. Я пока не поставил в известность местную полиция, потому что хотел раньше посоветоваться с вами.

Этот рассказ, казалось, произвел на Шерлока Холмса необычайное впечатление. Он встал со стула и с волнением принялся ходить по комнате.

– Несчастье никогда не приходит одно, – сказал Фелпс, грустно улыбаясь, хотя было ясно, что ночное происшествие несколько потрясло его.

– Да, немало их выпало на вашу долю, – сказал Холмс. – Как вы смотрите на то, чтобы прогуляться со мной возле дома?

– О, мне бы хотелось выйти на солнце. Джозеф пойдет с нами.

– И я тоже, – сказала мисс Гаррисон.

– Извините, – сказал Холмс, покачивая головой, – но я попрошу вас остаться в доме.

Молодая девушка села на стул с недовольным видом, а брат ее присоединился к нам. Вчетвером мы вышли из дома и, обогнув лужайку, подошли к окну комнаты молодого дипломата. Как он и говорил, на цветочной клумбе отпечатались следы ног, но они были очень нечеткие. Холмс нагнулся, рассматривая их, и через мгновение поднялся, пожав плечами.

– Вряд ли можно извлечь из этого какие-то улики, – сказал он. – Обойдем дом и посмотрим, почему вор выбрал именно эту комнату. По-моему, большие окна гостиной и столовой должны были, в первую очередь, привлечь его внимание.

– Они виднее с дороги, – заметил мистер Джозеф Гаррисон.

– Ах, да, конечно. Он мог попробовать пробраться через эту дверь. Куда она ведет?

– Это – черный ход, через который ходят торговцы. Понятно, что эта дверь запирается на ночь.

– Бывали у вас раньше подобные происшествия?

– Никогда, – ответил наш клиент.

– Есть у вас в доме серебро или какие-то ценности, которые могли бы привлечь внимание воров?

– Ничего ценного.

Холмс обошел дом, засунув руки в карман, с непривычным для него небрежным видом.

– Между прочим, – сказал он, обращаясь к Джозефу Гаррисону, – я слышал, что вы нашли место, где вор перелез через забор. Пойдем, осмотрим его.

Молодой человек подвел нас к забору, где верхушка кола была расщеплена. Холмс, оторвав кусок, посмотрел критическим взглядом.

– Вы думаете, что этот кусок отломлен только вчера? По-моему, это случилось давно.

– Может быть.

– Нет следов, которые указывали бы, что кто-то перескочил на другую сторону. Здесь, кажется, нам нечего делать. Пойдем в дом и обсудим ситуацию.

Перси Фелпс шел очень медленно, опираясь на руку своего будущего зятя. Холмс быстро прошел по лужайке, и мы с ним подошли к открытому окну раньше других.

– Мисс Гаррисон, – сказал Холмс многозначительным тоном, – вы должны находиться здесь весь день. Оставайтесь во что бы то ни стало там, где вы располагаетесь теперь. Это чрезвычайно важно.

– Конечно, я исполню ваше желание, мистер Холмс, – сказала удивленная девушка.

– Когда пойдете спать, заприте дверь снаружи и оставьте ключ у себя. Обещайте мне сделать это.

– А Перси?

– Он поедет с нами в Лондон.

– А я должна остаться здесь?

– Вы должны сделать это ради него. Этим вы ему очень поможете. Обещаете?

Она утвердительно кивнула головой как раз в ту минуту, когда остальные подошли к окну.

– Чего это ты киснешь там, Энни? – крикнул ей брат. – Выйди-ка на солнышко!

– Нет, благодарю, Джозеф. У меня немного болит голова, а здесь в комнате так прохладно и уютно.

– Что вы предполагаете делать теперь, мистер Холмс? – спросил Перси Фелпс.

– Видите ли, занимаясь этими незначительными вопросами, нам не следует упускать из виду главное. Вы могли бы очень помочь мне, поехав со мной в Лондон.

– Сейчас?

– Как можно скорее. Скажем, через час.

– Я чувствую себя достаточно здоровым для этого, если могу быть полезным вам.

– Как нельзя более.

– Может быть, вы желаете, чтобы я остался там на ночь?

– Я только что хотел предложить вам это.

– Значит, если мой ночной приятель снова навестит меня, то увидит, что птичка улетела. Мы в ваших руках, мистер Холмс, и готовы беспрекословно выполнять все ваши указания. Может быть, вы желаете, чтобы Джозеф поехал с нами и присматривал за мной?

– О, нет! Мой друг Ватсон – медик, как вам известно; он и присмотрит за вами. Если позволите, мы позавтракаем здесь, а потом отправимся все трое в город.

Его предложение было принято. Мисс Гаррисон, согласно совету Холмса, отказалась выйти из спальни. Я не понимал замыслов моего приятеля. Может быть, он просто хотел удержать барышню от свидания с Фелпсом. Молодой человек, ожив от прилива сил и приободрившись от возможности действовать, завтракал с нами в столовой. Холмс приготовил нам еще один сюрприз: проводив нас на станцию и посадив в вагон, он спокойно объявил, что не намерен уезжать из Уокинга.

– Тут есть два-три пунктика, которые мне хотелось бы выяснить до отъезда, – сказал он. – Ваше отсутствие, мистер Фелпс, облегчит до известной степени это дело… Ватсон, будьте добры, когда приедете в Лондон, отправляйтесь прямо на Бейкер-стрит с нашим приятелем и оставайтесь там, пока я не прибуду. Вы – старые товарищи по школе, и вам есть, о чем поговорить. Мистера Фелпса вы можете разместить в спальне. Я буду дома к завтраку, доберусь поездом, который приходит на вокзал Ватерлоо в восемь часов.

– А как же насчет расследования в Лондоне? – поинтересовался Фелпс.

– Мы можем заняться этим завтра. Я полагаю, что в настоящее время мое присутствие полезнее здесь.

– Скажите там, в Брайербрэ, что я надеюсь вернуться завтра к вечеру! – крикнул Фелпс, когда поезд тронулся.

– Вряд ли я попаду в Брайербрэ, – ответил Холмс и весело помахал рукой, когда мы отъехали от станции.

В дороге мы с Фелпсом долго обсуждали эти неожиданные действия Холмса, но ничего не могли понять.

– Я полагаю, он хочет выяснить что-то насчет вчерашнего происшествия. Лично я не верю, чтобы это был простой вор.

– Что же вы думайте?

– Можете, если хотите, приписать это нервному расстройству, но мне кажется, что вокруг меня идет серьезная политическая интрига, и по какой-то непонятной для меня причине, заговорщики покушаются на мою жизнь. Может быть, вам покажется, что я несколько преувеличиваю свою значимость. Но обратите внимание на факты! Зачем вору пытаться влезть в спальню, да еще с длинным ножом в руках?

– Вы уверены, что это была не отмычка?

– О, нет, это был нож! Я отчетливо видел, как сверкнуло лезвие.

– Но за что вас так настойчиво могут преследовать?

– Вот в этом-то и вопрос!

– Ну, если Холмс думает так же, как и вы, то, может быть, этим и можно объяснить его действия. Если ваше предположение верно, то, поймав того, кто покушался на вас ночью, он может легко найти и похитителя морского договора. Нелепо же предполагать, что у вас два врага, один из которых обворовывает вас, а другой покушается на вашу жизнь.

– Но мистер Холмс сказал, что он не возвратится в Брайербрэ.

– Я уже давно знаю его. Холмс ничего не делает без веских оснований, – сказал я, и наш разговор перешел на другие темы.

Денек выдался тяжелый. Фелпс был еще достаточно слабым после продолжительной болезни, нервным и раздражительным из-за перенесенных им потрясений. Напрасно я старался заинтересовать его Афганистаном, Индией, последними политическими новостями, – всем, что только могло бы отвлечь от его мыслей. Он постоянно возвращался к утерянному договору, рассуждал о том, что делает Холмс, какие шаги предпринимает лорд Холдхерст, какие новости мы получим утром. К вечеру он настолько себя измучил, что на него было просто жалко смотреть.

– Вы безусловно доверяете Холмсу? – спросил он.

– Я был свидетелем многих сложных дел, которые ему удавалось раскрыть.

– Но ему никогда еще не приходилось заниматься столь запутанным делом, как это?

– О, на моей памяти встречались задачи и потруднее вашей!

– Но не такого важного значения?

– Не знаю. Но мне достоверно известно, что ему поручали весьма важные дела три царствующих дома Европы.

– Вы хорошо его знаете, Ватсон! А для меня он абсолютно непостижим, я совершенно не понимаю его. Как вы думаете, он уверен в успехе?

– Он ничего не говорил.

– Это дурной знак.

– Напротив, я заметил, что он всегда высказывает недовольство, если не напал на след. А когда он вышел на след, но еще не вполне в этом уверен, он бывает очень молчалив. Ну, мой друг, не изводите себя, этим делу не поможешь. Ложитесь-ка спать, чтобы завтра встать на свежую голову и быть готовым ко всему, что может ожидать вас.

Наконец я уговорил его последовать моему совету, хотя, судя по возбужденному состоянию, я не надеялся, что ему удастся уснуть. Его волнение передалось и мне; я ворочался в постели полночи, размышляя о странной тайне и перебирая сотни предположений, одно невероятнее другого. Зачем Холмс остался в Уокинге? Почему он просил мисс Гаррисон не покидать комнату больного весь день? Почему он не сказал обитателям Брайербрэ, что намеревается остаться там? Я напрасно ломал голову, стараясь найти объяснения всем этим фактам, пока, наконец, не заснул.

Я проснулся в семь часов и тотчас же пошел в комнату Фелпса.

Он был очень измучен бессонной ночью и выглядел осунувшимся. Первым его вопросом было, приехал ли Холмс.

– Он будет здесь в обещанное время, ни минутой раньше или позже, – ответил я.

И я не ошибся, ровно в восемь часов к подъезду подкатил кеб, и из него вышел наш друг. Стоя у окна, мы увидели, что левая рука у него подвязана, а лицо бледное и мрачное. Он вошел в подъезд, но прошло некоторое время, прежде чем он поднялся наверх.

– У него такой вид, будто он потерпел неудачу, – потерянно промолвил Фелпс.

Мне пришлось с ним согласиться.

– В конце концов, можно предположить, что разгадка тайны находится в городе, – сказал я.

Фелпс тяжело вздохнул.

– Не знаю, какие известия он нам принес, но я так ждал его возвращения, – сказал он. – А что случилось с его рукой? Ведь вчера она не была у него подвязана?

– Вы не ранены, Холмс? – спросил я, когда мой друг вошел в комнату.

– Незначительная царапина… Получил из-за собственной неосторожности, – ответил он, раскланиваясь с нами. – Ваше дело, мистер Фелпс, действительно, одно из самых темных среди тех, что мне приходилось распутывать.

– Я боялся, что оно окажется выше ваших сил.

– Замечательно интересный случай.

– Повязка подсказывает мне, что вы побывали в какой-то переделке, – заметил я. – Не расскажете ли нам, что случилось?

– После завтрака, дорогой Ватсон. Напомню, что сегодня утром я дышал воздухом Суррея на протяжении всего тридцатимильного пути и нагулял приличный аппетит. Вероятно, на мое объявление о номере кеба никто не откликнулся? Ну, что же, нельзя ожидать удачи во всем.

Стол был уже накрыт, и только я собрался позвонить, как миссис Хадсон принесла чай и кофе. Еще через несколько минут она принесла приборы с завтраком, и мы все уселись за стол: Холмс страшно голодный, я – полный любопытства, Фелпс – в глубочайшем унынии.

– Миссис Хадсон оказалась как всегда, на высоте, – сказал Холмс, снимая крышку с блюда, на котором лежали тушеные цыплята. – Ее кулинарные способности достаточно скромны, но она, как шотландка, умеет приготовить приличный завтрак. Что там у вас, Ватсон?

– Ветчина и яйца, – ответил я.

– Хорошо. А вы что будете, мистер Фелпс? Цыпленка, яйца? Положить вам или вы сами возьмете?

– Благодарю вас, я не могу есть, – сказал Фелпс.

– Ну, полноте! Попробуйте-ка блюдо, которое перед вами.

– Благодарю вас; право, не хочу.

– Надеюсь, что, по крайней мере, вы не откажетесь поухаживать за мной, – сказал Холмс, лукаво подмигивая.

Фелпс поднял крышку, громко вскрикнул и уставился на блюдо. Лицо его стало белее тарелки, на которую он смотрел. На ней лежал сверток голубовато-серой бумаги. Фелпс схватил его, жадно прочел и пустился скакать по комнате, прижимая бумагу к груди и вскрикивая от восторга. Затем он упал в кресло в полном изнеможении, так что нам пришлось дать ему бренди для успокоения.

– Ну-ну, – успокаивал его Холмс, поглаживая по плечу. – Нехорошо было с моей стороны так внезапно обрушивать на вас столь радостное известие. Но Ватсон вам подтвердит, что я люблю театральные эффекты.

Фелпс схватил его руку и поцеловал ее.

– Да благословит вас Бог! – воскликнул он. – Вы спасли мою честь.

– Ну, знаете, ведь и моя была задета, – возразил Холмс. – Уверяю вас, что не добиться успеха в деле для меня так же неприятно, как для вас не исполнить данного вам поручения!

Фелпс запрятал драгоценный документ в самый глубокий карман сюртука.

– У меня не хватает духа прервать ваш завтрак, а между тем, я умираю от нетерпения узнать, где и как вы достали договор.