Текст книги "Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1"

Когда я пришел по названному мне адресу, было без четверти час. Я решил, что ничего нет страшного в том, чтобы прийти немного раньше. Дом 126 представлял собой большой пассаж. По обе стороны его располагались магазины, а в конце – лестница, на которую выходили двери различных контор и отделений местных фирм. Внизу висел подробный указатель с названиями фирм, но напрасно я искал там Франко-Мидландскую компанию – ее не было в этом списке. У меня сердце упало, я так и стоял, тупо уставившись в указатель, и спрашивал себя, кому и зачем понадобился этот нелепый розыгрыш. И тут вдруг меня окликают. Смотрю: точная копия моего вчерашнего гостя, только без бороды и волосы посветлей немного.

– Мистер Пикрофт? – спрашивает он.

– Да.

– Вы пришли немного раньше. Утром я получил письмо от брата – он очень похвально о вас отзывается.

– Я искал в указателе Франко-Мидландскую компанию, когда вы подошли.

– Мы только неделю, как сняли это помещение, и вывески у нас пока нет. Поднимемся, пожалуйста, и переговорим наверху.

Мы взобрались, можно сказать, на чердак. Я рассчитывал увидеть шикарную контору, полированные столы и корпящих за ними клерков, а здесь была пустая, запущенная каморка с облезлым потолком, обшарпанными стенами и голым, ничем не занавешенным окном. К ней примыкала еще одна комната, ничуть не лучше первой. Стол, две сосновые табуретки, счеты и корзина для бумаг составляли всю обстановку.

Должно быть, я выглядел растерянным, потому что мой новый начальник счел необходимым меня подбодрить:

– Мистер Пикрофт, по вашему вытянувшемуся лицу я вижу, вы разочарованы нашим скромным помещением. Не сразу Рим строился. Фирма наша потому и богата, что мы не швыряем деньги на ветер. Садитесь, прошу вас, и давайте письмо.

Письмо он прочел внимательнейшим образом.

– Вижу, вы произвели сильное впечатление на Артура, – сказал он. – А уж в проницательности ему не откажешь. Правда, брат мой подходит к людям со своей лондонской меркой, а я со своей – бирмингемской. Но сейчас я склонен послушаться его совета. С сегодняшнего дня вы – сотрудник нашей конторы.

– В чем будут заключаться мои обязанности? – спросил я.

– Скоро вы возглавите филиал нашей компании в Париже. Во Франции у нас сто тридцать четыре отделения, и их задача – распространять английскую керамику по всей стране. На днях мы заканчиваем оформление заказов. Пока же вам придется поработать в Бирмингеме.

– Что именно мне нужно делать?

Тут из ящика стола он достал большую книгу в красном переплете.

– Вот справочник города Парижа, – сказал он. – Здесь перечислены все жители с указанием рода занятий. Составьте отдельный список всех торговцев железоскобяными товарами. Не забудьте про адреса. Нам этот список позарез нужен.

– Но ведь есть наверняка специальные справочники – по профессиям, – возразил я.

– Ох, они такие неудобные. Эта французская система совершенно для наших нужд не подходит. Короче говоря, возьмите этот справочник домой и в следующий понедельник к двенадцати приходите со списком. До свидания, мистер Пикрофт. Я уверен, что мы сработаемся. Конечно, ваши усердия и сообразительность – непременные условия.

Когда я со справочником под мышкой возвращался в гостиницу, на душе у меня было смутно. С одной стороны, я официально принят на службу и сто фунтов лежат в кармане. Но с другой – это жалкое помещение, без вывески; да и помимо этого было достаточно причин, чтобы искушенный в банковском деле человек усомнился в финансовой мощи фирмы. Но будь что будет – надо отрабатывать аванс. Я прокорпел над справочником все воскресенье и добрался только до буквы «З». В понедельник в той же обшарпанной конуре мой новый хозяин приказал мне продолжать учет парижских торговцев железоскобяными товарами и постараться закончить работу в среду. Но я и к среде не справился и только в пятницу, то есть вчера, принес Пиннеру готовый список.

– Спасибо, – сказал он. – Кажется, я не учел объема доставшейся вам работы. Но без этого списка мне было бы никак не обойтись.

– Да уж, я работал, не поднимая головы.

– А теперь, – распорядился он, – составьте список мебельных магазинов. Они ведь тоже торгуют керамикой.

– Хорошо.

– Встретимся в конторе завтра в семь – скажете мне, как идет работа. Но не переутомляйтесь так. Сходите хотя бы в мюзик-холл вечером. Уверен, что ни вы, ни ваша работа от этого не пострадает.

При этих словах он захохотал во весь рот, и я увидел на втором нижнем зубе слева неряшливо поставленную золотую пломбу. Представьте только себе мое смятение…

Шерлок Холмс даже руки потирал от удовольствия, а я ничего не мог понять.

– Я вижу, вы в недоумении, доктор Ватсон, – продолжал Пикрофт. – Сейчас я все объясню. Помните, в Лондоне ко мне приходил Артур Пиннер, брат моего хозяина Гарри Пиннера. Так у него в этом самом зубе была точь-в-точь такая же пломба, золотая. Она бросилась мне в глаза, когда он со смехом рассказывал о своем пари с управляющим Мейсона. Когда я мысленно поставил обоих братьев рядом, то словно прозрел: я убедился, что голос, рост, сложение совершенно одни и те же, и что отличия их друг от друга зависят от бритвы и парика. Без сомнения, это мой лондонский визитер. Конечно, братья могут быть абсолютно схожи, но не может быть, чтобы у обоих одинаково плохо был запломбирован один и тот же зуб.

Мистер Пиннер распрощался со мной у дверей, и я довольно долго приходил в себя и собирался с мыслями на улице.

У себя в гостинице я сунул голову в таз с холодной водой, чтобы хоть как-то опомниться, а потом попытался сообразить, зачем понадобилось ему посылать меня из Лондона в Бирмингем к самому себе, да еще с письмом. Хоть кол на голове теши – ничего не придумал. Но вдруг на меня как озарение снизошло: никто, кроме Шерлока Холмса, не разберется, в чем тут дело. В тот же вечер я отправился в Лондон, утром был у мистера Холмса, и вот мы едем в Бирмингем…

Удивительный этот рассказ окончился. Некоторое время все мы молчали. Холмс взглянул на меня многозначительно и откинулся на спинку сиденья. На лице его отражались одновременно удовольствие и вопрос, как у знатока, дегустирующего хорошее вино.

– Ну что, Ватсон, ловко придумано? – начал он. – Очень-очень заманчивое дельце. Полагаю, будет небезынтересно расспросить Гарри-Артура Пиннера во временной конторе Франко-Мидландской компании скобяных изделий. Надеюсь, вы не возражаете?..

– Но как это сделать? – засомневался я.

– Проще простого, – вступил в разговор Холл Пикрофт. – Вы – мои друзья и товарищи по несчастью, ищете работу. Вот я и надумал рекомендовать вас своему хозяину.

– Прекрасный вариант, его и разыграем, – сказал Холмс. – Хочу повидаться с этим джентльменом, и ничто нам не помешает выяснить, в чем заключается его игра. Почему именно вы ему понадобились, что в вас такого? Зачем такой большой аванс? А не…

Тут он замолчал, уставился отсутствующим взглядом в окно, начал грызть ногти и до самой Нью-стрит ни словечка не промолвил.

В семь часов вечера того же дня мы втроем шли по Корпорейшн-стрит. И были уже рядом с конторой Франко-Мидландской компании.

– Приходить раньше не стоит, – сказал Пикрофт. – По-моему, он туда является только, чтобы со мной встретиться. Так что до семи контора все равно будет заперта.

– Любопытно… – заметил Холмс.

– А вот и он! – воскликнул наш клиент. – Что я вам говорил! Смотрите – идет по той стороне.

Он указал на среднего роста блондина, который быстрым шагом шел чуть впереди нас. Мы сочли за лучшее немного приотстать. Вдруг Пиннер заметил на нашей стороне улицы газетчика со свежими номерами вечерней газеты. Он кинулся к нему через улицу, лавируя между экипажами и омнибусами, купил газету и вошел в пассаж.

– Ну, вот теперь он уже в конторе! – воскликнул Пикрофт. – Пошли, и я вас представлю.

Гуськом мы поднялись по узкой лестнице на пятый этаж. Пикрофт постучал в незапертую дверь, оттуда послышалось: «Войдите». Комната выглядела именно так, как нам ее описывал наш клиент, почти без мебели, практически пустая. За единственным столом сидел, развернув газету, блондин, которого мы только сейчас видели на улице. Обращенное к нам лицо было исполнено такой мукой, таким безысходным отчаянием, что не оставалось сомнений: этого человека постигла непоправимая беда. Покрытый испариной лоб, мертвенно-бледные щеки (такого цвета бывает брюхо у дохлой рыбы), неподвижный взгляд маньяка… Казалось, он не узнавал своего клерка, а тот, несомненно, впервые видел своего хозяина таким.

– Мистер Пиннер! Что с вами? Вы нездоровы? – воскликнул он.

– Да, мне как-то не по себе, – невнятно пробормотал мистер Пиннер. – А кто эти джентльмены? – и он облизнул пересохшие губы.

– Это мистер Гаррис из Бэрмендси, а это мистер Прайс, он здешний. – Пикрофт был приветлив и доброжелателен. – Мои друзья. Оба опытны в конторском деле, но оба сейчас на мели. Вот я и подумал, может, у вас и для них найдется работа.

– Ну, как не найтись! Разумеется, найдется, я уверен, – Пиннер улыбался вымученной улыбкой. – Ваша профессия, мистер Гаррис?

– Я – бухгалтер, – отвечал Шерлок Холмс.

– Очень рад, нам нужны бухгалтеры. А вы, мистер Прайс?

– Я – простой клерк, – ответил я.

– Надеюсь, и для вас что-нибудь найдется. Я сразу вас извещу. А теперь, ради Бога, уйдите, оставьте меня одного!

Было очевидно, что он не владеет собой, и не сознает, что говорит. Мы с Холмсом обменялись взглядом, а Пикрофт сделал шаг вперед:

– Мистер Пиннер, ведь вы пригласили меня, чтобы дать дальнейшие указания.

– Да-да, разумеется, мистер Пикрофт, – голос Пиннера стал таким же бесцветным, как и его лицо. – Минуточку, прошу вас, подождите. Да и ваши друзья тоже пусть подождут. Через пять минут я весь к вашим услугам. Еще раз извините, что так злоупотребляю вашим терпением.

Он встал, поклонился с необыкновенной учтивостью и вышел в соседнюю комнату, тщательно закрыв дверь.

– Он не сбежит? – шепнул Холмс. – Что за той дверью?

– Бежать некуда, – ответил Пикрофт твердо, – там такая же точно комната.

– И нет другого выхода?

– Нет.

– И так же пусто?

– Во всяком случае, вчера было хоть шаром покати.

– Что ему там понадобилось? Что-то с ним случилось, как будто он не в своем уме. Чего он так безумно испугался?

– Может быть, он принял нас за полицейских? – предположил я.

Пикрофт согласился со мной, а Холмс покачал головой.

– Нет-нет, уже когда мы вошли, он был так бледен, что…

Он не договорил, потому что из соседней комнаты раздался отчетливый стук.

– Он что, стучит в свою собственную дверь, черт возьми?! – вскричал Пикрофт.

Мы услышали еще несколько ударов и стояли не в силах отвести глаз от закрытой двери. Холмс даже наклонился вперед; лицо у него как будто отвердело.

Тем временем из соседней комнаты стали доноситься иные звуки: сначала тихое бульканье, будто горло полощут, а потом дробь частых ударов по деревянной перегородке. Холмс одним бешеным прыжком пересек комнату и ударился всем телом в дверь. Она не поддалась. Тогда мы налегли втроем. Петли сорвались, и мы вместе с дверью оказались в комнате. Там было пусто.

Меньше минуты мы озирались в растерянности. В углу обнаружилась еще одна дверь. Холмс рванул ее на себя.

За дверью чулана валялись на полу пиджак и жилет, а на крюке раскачивался на затянутых вокруг шеи подтяжках генеральный директор Франко-Мидландской компании скобяных изделий. Это его пятки и колени в судорогах стукались о дверь. Голова его каким-то неестественным образом свесилась на грудь. Я кинулся к несчастному, обхватил его и приподнял, а Холмс с Пикрофтом стали освобождать его шею, на которой успели взбухнуть багрово-синие рубцы от резиновой петли. Потом мы вытащили Пиннера из чулана в комнату и положили на пол. Лицо его было теперь свинцового цвета, но он был жив, синюшные губы выпячивались и опадали: вдох – выдох. А всего полчаса назад это был здоровый, цветущий мужчина.

– Как вы его сейчас находите, Ватсон? – спросил Холмс.

Я наклонился над лежащим. Пульс едва прослушивался, но дыхание хоть и очень медленно, но выравнивалось. А вот дрогнули веки, и стала видна тонкая белая полоска закатившихся глаз.

– Еще чуть-чуть и было бы поздно, – констатировал я, – но, похоже, он возвращается с того света. Откройте окно и принесите воды.

Я расстегнул на нем рубашку, смочил лицо холодной водой из графина и сделал ему искусственное дыхание, приподнимая и опуская его руки, пока он не вздохнул полной грудью.

– Ну, теперь все пойдет само собой, теперь его лекарь – время, – сказал я, поднимаясь с колен.

Холмс стоял в раздумье, с опущенной головой, руки в карманах брюк.

– Ну, что ж, – промолвил он, – пора вызывать полицию. Не скрою, мне доставит удовлетворение раскрыть им подробности этого дела.

– А я все равно ничего не понимаю, – признался Пикрофт, почесывая в затылке. – На кой черт я был здесь нужен, объясните, пожалуйста?

– Тут все ясно, – Холмс даже рукой махнул. – Непонятна только заключительная сцена, – и он указал на подтяжки.

– А все остальное понятно?

– Думаю, да. Ватсон, ваше мнение?

Я пожал плечами.

– Не знаю, что и думать.

– Ну же, пройдемте с вниманием по следам событий, вывод просто сам напрашивается.

– Какой же?

– Потерпите минуту. У нас два отправных пункта. Первый – заявление Пикрофта о согласии работать в этой дурацкой компании… Неужели, Пикрофт, вам непонятно, зачем вас заставили это заявление написать?

– Боюсь, что нет.

– Но ведь оно им было действительно нужно. Подумайте хорошенько, обычно человека берут на службу на основании устного соглашения, и в данном случае этого устного соглашения было бы вполне достаточно. Отсюда следует: им во что бы то ни стало нужен был образец вашего почерка.

– Но для чего?

– В том-то все и дело. Ответьте на этот вопрос – и вся задача будет решена. Вы спрашиваете, для чего им понадобился ваш почерк? А для того, чтобы подделывать что-то, написанное якобы вами. Теперь второй пункт. Сейчас вы убедитесь, насколько тесно он связан с первым. Помните, мистер Пикрофт, как искусно вас заставили отказаться от намерения послать «Мейсону и Уильямсам» письменный отказ от места. Уверяю вас, управляющий этого банка и сейчас уверен, что в понедельник к работе в банке приступил не кто иной, как мистер Пикрофт.

– Боже мой! – вскричал несчастный Пикрофт. – Надо же быть таким безмозглым кретином!

– Постойте, сейчас вы окончательно все поймете. Представьте себе, что человек, явившийся под вашим именем к Мейсону, не владеет вашим почерком. Его сразу разоблачат, и он даже начать свою игру не успеет. Но если он научился подделывать ваш почерк, успех ему гарантирован. Ведь если я верно вас понял, у Мейсона вас никто в лицо не знает.

– То-то и оно, что никто! – в голосе Пикрофта слышался стон.

– Но это еще не все. Этим жуликам нужна была гарантия, что вы не передумаете и даже ненароком не узнаете, что кто-то изображает вас у Мейсона. И вот вам вручают солидный аванс, увлекают в Бирмингем и там занимают вас такой работой, которая наверняка удержит вас от поездки в Лондон хотя бы в течение недели.

– Это все так. Но зачем ему было изображать собственного брата?

– Ну, это понятно. Их, по-видимому, двое. Одному нужно было заменить вас у Мейсона, а другому – удерживать вас в Бирмингеме. Вводить в дело третьего им не хотелось, поэтому второму пришлось по возможности изменить свою внешность и выдать себя за собственного брата. При таких обстоятельствах даже полное сходство не должно было удивить вас, и если бы не злополучная пломба, вы никогда бы и не заподозрили, что ваш лондонский гость и генеральный директор фирмы – один и тот же человек.

Холл Пикрофт потрясал кулаками над головой.

– Боже мой! – стонал он. – А мой двойник в конторе Мейсона, что он там делал, пока меня тут дурачили?.. Как я теперь должен поступить, мистер Холмс?

– Во-первых, немедленно телеграфировать Мейсону.

– Сегодня суббота, банки работают до двенадцати.

– Но ведь есть там сторож или швейцар?

– Да, я слышал как-то в Сити, что они держат специального сторожа. Немудрено – ведь у них хранятся огромные ценности.

– Вот и прекрасно. Сейчас мы протелефонируем и узнаем, не случилось ли чего, и работает ли у них некто Пикрофт. С этим-то все ясно. Но вот почему этот мошенник, как только нас увидел, так сразу и повесился?

– Газета… – раздался сиплый голос за нашими спинами.

Я оглянулся. Самоубийца уже сидел на полу. Он был страшно бледен, но взгляд его стал осмысленным, и он растирал шею, на которой остался багровый след от петли.

– Газета! В самом деле! – воскликнул Холмс. – Ну, и идиот же я! Все пытался связать самоубийство с нашим появлением, а про газету и забыл. А разгадка наверняка там. Он раскрыл газету и тут же издал крик, полный торжества. Посмотрите, Ватсон! Это «Ивнинг Стандард», лондонская. Одни заголовки чего стоят! «Ограбление в Сити», «Убийство в банке „Мейсон и Уильямсы”», «Грандиозная попытка ограбления», «Преступник пойман»… Вот тут, Ватсон. Читайте вслух. Сейчас мы все поймем…

Судя по тому, сколько места занимали корреспонденции о неудавшемся ограблении на первых полосах, они были гвоздем номера.

Вот что я прочитал:

«Сегодня днем в Сити совершена попытка ограбить банк. Имеется один убитый. Преступник задержан. Недавно в известный банкирский дом “Мейсон и Уильямсы” поступили на хранение ценные бумаги на сумму свыше миллиона фунтов стерлингов. Учитывая риск, связанный с хранением столь внушительной суммы, и свою возросшую ответственность, правление банка приняло решение о круглосуточной вооруженной охране. Бумаги были помещены в сейфы, изготовленные по последнему слову техники.

В это самое время был принят на службу новый клерк по имени Холл Пикрофт. При ближайшем рассмотрении он оказался не кем иным, как одним из братьев Беддингтонов, известных грабителей. Оба брата совсем недавно вышли на свободу из каторжной тюрьмы после пятилетнего заключения. Предстоит еще выяснить, каким образом этому Беддингтону удалось получить место банковского клерка. Так или иначе, за несколько дней работы он разведал расположение сейфов в кладовой и снял слепки с ключей.

Обычно по субботам банки закрываются в полдень, и служащие уходят. Поэтому господин, выходивший с саквояжем в руке из банка «Мейсон и Уильямсы» в двенадцать минут второго, привлек пристальное внимание сержанта полиции Тьюсона, дежурившего в Сити. Тьюсон последовал за подозрительным незнакомцем и вскоре задержал его. Тот оказал бешеное сопротивление, но на помощь Тьюсону подоспел констебль Поллок. Было очевидно, что совершено грандиозное ограбление: саквояж был буквально набит ценными бумагами, в основном, акциями различных компаний на сумму более ста тысяч фунтов стерлингов.

При осмотре здания нашли труп несчастного сторожа. Злодей, зайдя сзади, раскроил ему череп кочергой и засунул труп в самый большой сейф, рассчитывая, что он пролежит там до понедельника. Так бы и вышло, если бы не служебное рвение и сообразительность сержанта Тьюсона. По-видимому, Беддингтон возвратился в контору за какой-то якобы забытой вещью, убил сторожа, поспешно очистил самый большой сейф и намеревался скрыться со своей добычей. Его брат, с которым они обычно работают на пару, в этом деле, насколько пока известно, не участвовал. Однако полиция принимает энергичные меры к его разысканию».

– Ну, пожалуй, пора избавить полицию от излишних хлопот, – сказал Холмс, мельком взглянув на жалкую фигуру, скорчившуюся на полу. – Природа человека непостижима, Ватсон. Как нужно любить своего брата, убийцу и злодея, чтобы, узнав, что ему грозит виселица, попытаться разделить его судьбу. Но довольно. Мы с доктором побудем с ним, а вы, мистер Пикрофт, сходите, пожалуйста, за полицией.

Роковая тайна

– У меня есть несколько бумаг, Ватсон, – сказал мой друг Шерлок Холмс, сидя со мной однажды зимним вечером у камина, – которые заслуживают того, чтобы вы взглянули на них. Здесь документы по чрезвычайно интересному делу о «Славе Шотландии», а вот это – послание к мировому судье старику Тревору, прочтя которое он умер от ужаса.

Сказав это, мой друг вытащил из шкафа какой-то сверток в виде цилиндра. Затем он отыскал в нем записку, написанную крайне неразборчиво на клочке бумаги, и подал ее мне.

«Спрос на дичь быстро растет. Выслежена партия фазанов. Хадсон уполномочен на все. Про векселя сказал, кому следует. Беги к Смиту. Спасая фазаньим самкам жизнь, получишь барыш».

Я прочел записку и взглянул на Холмса, ничего не понимая. По выражению его лица я увидел, что он любуется моим недоумением.

– Вы, кажется, удивлены? – спросил он.

– Я только совершенно не могу понять, каким образом это послание могло внушить такой сильный ужас. По моему мнению, эта записка просто смешна.

– Да, и все-таки результат был таким, что прочтя эту записку, сильный и здоровый старик умер так внезапно, как если бы его застрелили из револьвера.

– Вы возбуждаете мое любопытство, – сказал я. – И, очевидно, вы придаете очень большое значение этому делу, если заговорили о нем со мной?

– Да, потому что это дело было первое, которое я распутывал.

Я неоднократно старался уже вызвать на откровенность моего друга и расспросить, что именно было поводом того, что он избрал карьеру сыщика, но мне это не удавалось. Теперь же он сам уселся в кресло, закурил свою трубку и, разложив бумаги на коленях, принялся перебирать их одну за другой.

– Вы еще не слышали от меня ничего про Виктора Тревора? – начал он. – Он был моим единственным другом во время моего пребывания в колледже. Вы знаете, Ватсон, что я вообще малообщителен. Также и тогда я более любил сидеть дома один со своими мыслями, нежели ходить в гости к товарищам. Фехтование и бокс еще сближали меня с ними, но во всем остальном я совершенно отличался от них, и между нами было очень мало точек соприкосновения. Тревор был единственный из них, которого я знал, да и то благодаря только тому обстоятельству, что в одно прекрасное утро, когда я шел в часовню, его терьер укусил меня за ногу. Я согласен, что этот способ знакомства мало приятен, но зато действен.

Я тогда пролежал в постели десять дней, и Тревор навещал меня. Сначала он приходил не более как на минутку, затем его визиты начали затягиваться, и, в конце концов, мы с ним подружились самым настоящим образом. Он был сильный, здоровый парень, веселого характера и очень общительный, представляя этим полную противоположность мне. Но было у нас и нечто общее. Более всего нас сблизило то, что он точно так же, как и я, не имел друзей. Однажды во время вакаций[27]27
  Вакации – то же, что каникулы.


[Закрыть] он пригласил меня погостить к своему отцу, который жил около Донниторпа, в Норфолке, и я с удовольствием принял это приглашение, рассчитывая пробыть там месяц.

Старик Тревор, очевидно, был состоятельный человек, мировой судья и землевладелец. Донниторп – небольшая деревушка к северу от Лангмера – расположен в открытой местности. Дом его – старинный, удобный. Выстроен он был из кирпича и обсажен дубами. От крыльца шла прекрасная липовая аллея. В имении были прекрасные места для охоты на диких уток, в доме – хороший повар и небольшая, но тщательно составленная библиотека, как я думаю, оставшаяся после прежнего владельца этого имения. Одним словом, нужно было быть большим придирой, чтобы не провести там приятно месяц.

Тревор-старший был вдов, и мой друг – его единственный сын. Была у него и дочь, но она умерла, кажется, от дифтерита, во время своей поездки в Бирмингем. Отец моего друга чрезвычайно заинтересовал меня. Он был не очень образован, но зато имел сильный дух и здоровое тело. Он едва ли читал когда-либо книги, но много видел, много путешествовал и обладал удивительной памятью, помнил все, чему учился когда-либо. С виду он был небольшого роста, коренастый, с широкими плечами. Волосы на его голове – с сильной проседью, лицо загорелое, а голубые глаза смотрели остро и проницательно. В своем округе он пользовался репутацией человека почтенного, доброго, щедрого и всеми уважаемого. Между прочим, в качестве мирового судьи он выносил всегда очень мягкие приговоры.

Однажды, вскоре после моего приезда, мы сидели после обеда за портвейном и разговаривали. Молодой Тревор начал говорить о моей способности к наблюдениям, которую я уже тогда привел в целую систему, систему, которой впоследствии суждено было сыграть важную роль в моей жизни. Старый джентльмен, очевидно, подумал, что сын преувеличивает описание моих талантов, когда тот ему рассказал несколько ничтожных случаев, свидетелем которых он сам был.

– Слушайте, мистер Холмс, – весело сказал он, – я сам представляю великолепный пример для ваших дедуктивных умозаключений.

– Едва ли мне придется угадать многое. Я думаю, что не ошибусь, если скажу, что за последние двенадцать месяцев вы боитесь подвергнуться нападению.

Улыбка исчезла с его губ, и он посмотрел на меня с величайшим изумлением.

– Это правда… Помнишь ли, Виктор, – продолжал он, обращаясь к своему сыну, – ведь мы в прошлом году изловили целую шайку контрабандистов, и они пригрозили убить нас за это. На мистера Эдуарда Холли они, действительно, напали. С тех пор я принимаю некоторые меры предосторожности, хотя совершенно не понимаю, каким образом вы могли узнать это?

– У вас очень хорошая палка. Я заключил по надписи на палке, что вы купили ее не более, как с год тому назад. С другой стороны, я заметил, что ручка отвинчивается, и что палка залита внутри свинцом. В таком виде она представляет страшное оружие. Я и заключаю, что если вы принимаете такие меры предосторожности, то только потому, что боитесь какого-нибудь внезапного нападения.

– Ну, что-нибудь еще? – улыбнулся он.

– Вы много занимались боксом, когда были еще молоды.

– Правда. Как вы узнали это? Или мой нос потерял вследствие этого спорта свою первоначальную форму?

– Нет, – сказал я. – Это видно по вашим ушам. На них видны характерные утолщения, которые характеризуют только у боксеров.

– Еще что-нибудь?

– Вы много занимались физическим трудом. Это можно видеть по мозолям на ваших руках.

– Все заработанные деньги я добыл на рудниках.

– Вы были в Новой Зеландии.

– Да, правда.

– Вы посетили Японию.

– Совершенно верно.

– И находились в тесной дружбе с человеком, инициалы которого Д. Э. Но впоследствии вы старались позабыть этого человека.

Мистер Тревор встал с места и уставился на меня своими большими глазами, принявшими какое-то странное, дикое выражение. Затем он побледнел и лишился чувств, уткнув лицо в скатерть, усеянную ореховой скорлупой.

Вы можете себе представить, Ватсон, до чего мы оба перепугались. Но обморок не был продолжителен; мы подняли его, расстегнули воротник, спрыснули ему лицо холодной водой, и он скоро очнулся.

– Ах, детки! – сказал он, стараясь улыбнуться. – Надеюсь, что я не слишком перепугал вас. Но, видите ли, у меня порок сердца, и я подвержен довольно частым обморокам… Я не знаю, как вы это делаете, мистер Холмс, но по-моему, все профессиональные сыщики, если их сравнить с вами, кажутся маленькими детьми. Это – ваше жизненное призвание, сэр, следуйте ему; верьте старому человеку, который много перевидал на своем веку.

И эти его слова, в которых звучала несколько преувеличенная оценка моих талантов, в первый раз, вы можете мне в этом верить, Ватсон, навели меня на мысль обратить в профессию занятия, которым я до этого времени предавался из любви к искусству. Но в эту минуту я был гораздо более озабочен болезнью моего хозяина и не думал ни о чем другом.

– Надеюсь, что я не сказал ничего, что могло бы опечалить вас? – спросил я.

– Вы затронули мое больное место. Могу ли я спросить, что именно и в какой степени вы знаете?

Он спросил это как будто в шутку и старался казаться спокойным, но в глазах его виднелся прежний дикий ужас.

– Это очень просто, – ответил я. – Когда вы обнажили руку, втаскивая в лодку рыбу, я успел заметить на ней инициалы Д. Э. Эти буквы все еще можно было разобрать, несмотря на то, что они были покрыты синими шрамами, доказывающими, что буквы старались вытравить. Следовательно, можно вывести из этого такое заключение: раньше инициалы были дороги вам, а впоследствии вы захотели забыть их и старались избавиться от них.

– Какие глаза у вас, однако! – воскликнул он с облегчением. – Все то, что вы сейчас сказали, – верно. Но не будем говорить об этом. Изо всех привидений самые худшие – призраки нашей былой любви. Пойдемте лучше в бильярдную и выкурим там по сигаре. С этого дня мистер Тревор относился ко мне по-прежнему любезно, но в его обращении сквозила явная подозрительность. Даже его сын заметил это.

– Ты до такой степени напугал отца, – сказал он, – что он мучается постоянными сомнениями относительно того, что тебе известно, а что нет.

Я уверен, что старый джентльмен старался скрывать свои чувства, но они так и сквозили во всех его поступках. И я решил сократить свое пребывание у него, так как заметил, что мое присутствие становится ему в тягость. Но в самый день моего отъезда произошел случай, которому суждено было повлиять на будущие события. Мы сидели в саду на садовых стульях, грелись на солнце и любовались открывающимся перед нами видом.

Вдруг к нам подошла служанка и доложила, что какой-то человек желает видеть мистера Тревора.

– Как его зовут? – спросил хозяин.

– Он не говорит своего имени.

– Что ему от меня нужно?

– Он говорит, что вы знаете его, и что он должен вам сказать только два слова.

– Пусть он придет сюда.

Через минуту человек маленького роста появился перед нами. Он шел какой-то раскачивающейся странной походкой. Его пиджак с запачканными дегтем рукавами был расстегнут, из-под него виднелась полосатая, черная с красным рубашка. Кожаные брюки и сильно истоптанные башмаки довершали наряд. На его худом, хитром и загорелом лице как бы застыла злая улыбка, показывающая ряд неровных желтых зубов. Его корявые руки были сжаты жестом, отличающим моряков. Когда он еще только подходил к нам, я услышал, как мистер Тревор издал какой-то задушенный звук, затем быстро вскочил со стула и бросился к дому. Через минуту он снова вернулся к нам. Когда он проходил мимо меня, я почувствовал сильный запах бренди.

– Ну, любезный, – обратился он к незнакомцу, – что вам от меня нужно?

Моряк стоял, вытаращив на него глаза. Все та же неприятная развязная улыбка блуждала по его губам.

– Вы, значит, не узнали меня? – спросил он.

– Господи! Неужели вы в самом деле Хадсон? – как будто с изумлением спросил мистер Тревор.

– Хадсон и есть, – ответил незнакомец. – Тридцать лет я не виделся с вами. Вы успели обзавестись здесь своим домом, а я все живу по-прежнему. Часом – с квасом, порой – с водой.

– Тс-с! Я докажу, что не забыл старых времен! – воскликнул мистер Тревор и, подойдя поближе к пришельцу, проговорил ему что-то вполголоса.